очередной провал.

      По мере взросления Инга, конечно, не раз задавалась вопросом, как в полюбившихся ей Вселенных подростки умудрялись совмещать учёбу в школе и спасение целого мира. Как, оказываясь на волоске от смерти с заядлой периодичностью, умудрялись исправно посещать занятия?       Пока сама того не желая, стала одним из таких подростков.       Когда в четырнадцать лет Инга познакомилась с Лёшей, парнем из параллельного класса академии искусств, не поверила своему счастью. Его любили все: от восьмиклассников, самых младших учеников заведения, до злобной библиотекарши, которой, похоже, никто, кроме Лёши никогда и не нравился. Бусловская тоже с превеликим удовольствием клюнула на удочку его бескрайней харизмы.       Только ей повезло больше остальных.       В какой-то момент Алексей поймал себя на том, что не может перестать думать о подруге. О том, как она безуспешно борется с улыбкой при встрече с любимыми друзьями, о том, как легко она может рассмешить его, о том, как красиво она выглядит даже посреди урока физкультуры. Понял, что влип по уши, но в одиночку во всей этой школьной влюблённости вариться не планировал. Если Лёша шёл ко дну сам, то и Инга должна была следовать за ним.       В середине девятого класса они начали встречаться. Были теми, на кого даже в российских реалиях в школьных коридорах засматривались, выкручивая шеи. О них говорили, Инга и Лёша были парой, созданной на небесах. Идеальное сочетание, стопроцентное попадание в характеры друг друга, в предпочтения, во взгляды на жизнь.       Лёша вернул Инге желание играть на гитаре, диплом по которой она получила ещё в двенадцать, после этого инструмент в руки никогда не брала.       А Инга показала Лёше, что создавать настоящее искусство при помощи только карандаша и бумаги могли все, не только знаменитые художники.       Они учились жизни вместе, познавали ранее неизученные дали, путешествовали по бескрайнему Санкт-Петербургу. Каждая их встреча превращалась в настоящее приключение, в течение которого им удавалось узнавать друг друга всё больше. Даже тогда, когда всему миру казалось, что пара изучила друг друга досконально, не было ничего, что девушка могла не знать о парне и наоборот.       Они находили, чем удивлять и ни на секунду не забывали, как удивляться.       Всей компанией вшестером они встретили восемнадцатилетие самой младшей девчонки среди них, Дианы, с почти полностью законченным ремонтом в их собственной тату-студии.       А через месяц после этого гурьбой сидели в приёмной онкологического отделения, смотрели на одну дверь, которая вот-вот должна была открыться, их друг — выйти из кабинета и с громким смехом заявить, что врачи ошиблись. Он был здоров!       Но вышел тогда не он. Вышел мужчина, к концу всей эпопеи ставший для подростков кем-то почти родным, потому что лечащий врач Лёши находился с ними во время каждого из их посещений. В последующий год их было немало.       Инга с друзьями бежали в больницу сразу после сдачи ЕГЭ, сайты с результатами открывали, сидя рядом с койкой, на которой с течением времени всё сильнее угасало их личное портативное Солнце.       Когда пытался смеяться, страшно кашлял, зачастую совсем не жалея сгустков крови, оказывавшихся внутри специально отведённой для этого тары. Лёша отшучивался, говорил, из него Чужие лезли, но он успешно их сдерживал. К сожалению, смеялись мало. Смеялись, но не так, как смеялись, казалось бы, совсем недавно.       Он никогда не жаловался на боль, хотя по тому, насколько тяжело ему было двигаться, было заметно, он по-настоящему страдал. Но ни за что не показал бы этого ни своей семье настоящей, кровной, ни, как это явление часто называют, своей «найденной» семье.       Улыбался натянуто, но улыбался. Даже тогда, когда и на то, чтобы глаза открыть, сил не оставалось. Всегда делал выбор в пользу того, чтобы уголки губ приподнять, похвастаться любимыми всеми ямочками на щеках. Особенно их любила Инга, постоянно тыкала в них и хихикала, когда парень сопровождал её активность забавными звуками.       Лёшу навещали постоянно. Десятки людей. Врачи и медсёстры признавались, такой группы поддержки они не видели давно.       — Сколько людей надеется на лучший исход, — как-то произнесла одна работница центра, усевшись по-соседству с Бусловской, внимательно наблюдавшей через застеклённую стену палаты за товарищами Алексея со времён, когда тот ещё играл в баскетбол. — Всё должно получиться. Никак иначе.       Тогда надежда у Инги ещё только разгоралась. Совсем недавно пришло осознание, битва с большой вероятностью могла быть проиграна. Пришлось из уверенного в победе человека быстро переквалифицироваться в того, кто верил. Верил, что Лёша так просто не покинет их, не уйдёт, не попрощавшись, не оставит её, Бусловскую. Девушку, которую он любил любовью будто сказочной, выдуманной, такой, какой не испытывал больше никто на всей планете.       Верил в это и сам Алексей. Продолжал засыпать любимую комплиментами изо дня в день, придерживаясь своей традиции: никогда не повторяться. С годами слова становились всё изощрённее, казалось, он не сам это всё придумывал.       Но зря он, что ли, поэтом был по призванию? Не зря. В своём таланте топил свою Музу, любовь всей его жизни, как бы сейчас, по прошествии лет, правдиво это не звучало.       Однако и надежде свойственно умирать. Ближе к концу, но редко самой последней. Безнадёжные случаи существуют и, к огромному сожалению, незадолго до их четвёртой годовщины, дело Лёши стало одним из безнадёжных.       Инга помнила тот день так ясно, как будто прожила его на прошлой неделе. Потому что день за днём уже несколько лет подряд прокручивала все события тех часов в своей голове раз за разом.       Бусловская доедала приготовленное матерью жаркое, с интересом слушала рассказы брата-третьеклассника о свеже пройденной теме по Окружающему Миру.       Вдруг раздался звонок.       Тогда не показался ничем примечательным. Но в воспоминаниях звучал, как тревожная серена, предупреждающая людей о смертельной опасности. Разговоры Гриши стали белым шумом, возмущения матери насчёт использования мобильного за столом пропускались мимо ушей.       Подняла трубку, молча выслушала незваного собеседника и без объяснения причин покинула квартиру. Предварительно захватила ключи от машины матери, за что, Бусловская знала, та убила бы на месте. Если бы не вся экстренность ситуации.       Татьяна, пусть и помариновала ухажёра дочери первые несколько месяцев, припугнув своими методами даже невозмутимого Шепса, выбор Инги одобряла полностью. Ларина часто говорила с Лёшей по душам, искренне интересовалась прогрессом написания им музыкального альбома. А незадолго до того, как все узнали ужасающий диагноз, пара «мать-парень» даже договорились записать совместную песню. Не успели.       Уже в больнице Ингу ждал лечащий врач Алексея. По одному только виду стало ясно, не подростковое сознание, склонное к постоянным преувеличениям, нарисовало картину, от которой кровь стыла в жилах, иллюстрировавшую ужасную судьбу её лучшего друга, любимого парня, её маленького мирка. Всё так и было. Шансов у Лёши не осталось.       — Сколько?       — До конца месяца.       Три слова, а больно было, будто нож в грудь вонзили, ещё поддразнили, охотно подвигав его вверх-вниз, вправо-влево и одним резким движением вырвали. Оставили беспомощно истекать кровью, пока Смерть довольствовалась зрелищной сценой.       Ничего мужчине не ответив, пошла по пути, от которого уже тошнило, а перед глазами всё плыло. Могла найти дорогу до палаты Лёши с закрытыми глазами, идя спиной вперёд. Слишком часто здесь бывала. Намного чаще, чем всем того хотелось бы.       Ворвалась в комнату, заведомо заглянув в имитацию окна, обманку, к которой Лёша, пялившийся в него чуть меньше года почти беспрерывно, не испытывал ничего, кроме злости. Не было за этим стеклом ни солнечных лучей, ни зелёных деревьев, ни перелётных птиц — только другие пациенты, снующие по коридорам, кучи врачей и медсестёр, плачущие матери. Печальный вид. У кого угодно от такого руки опустятся. Мог бы, с радостью бы этого окна не имел.       Инга села рядом, взяла его ладонь в свою и вернула парню улыбку, с которой тот вглядывался в милые черты любимого человека. Губы дрожали от перенапряжения. Пару мгновений спустя лицо расслабилось. Но в глазах что-то виднелось: Бусловская видела её Лёшу, того, кто с ума её свёл одним лишь взглядом, там, внутри.       Он не прятался, рвался наружу, но не выпускали. Настоящий Лёша был в плену смертельной болезни, связан по рукам и ногам. И всё же, продолжал борьбу. Кричал, звал на помощь, ни на секунду с проделками судьбы не мирился.       — Сколько? — задал тот же вопрос, что и она минутами ранее. Только голос звучал куда слабее — да что там — голос почти не звучал. — Звёздочка, — она наклонилась к нему ближе, чтобы тому не пришлось поднимать руку слишком высоко. Лёша провёл большим пальцем по её скуле, потом аккуратно вытер слёзы. — Сколько?       — Месяц, — обманула и себя, и его. Округлила. «До конца месяца» могло означать и то, что парень умрёт через неделю.       — Договор. Помнишь? — кивнула. — Умница. Люблю.       — Я тебя тоже. Очень люблю, — слёзы уже лились рекой. Не могла сдерживаться, держалась слишком долго, не плакала с того самого рокового дня, в который они узнали диагноз. — Я не знаю, как без тебя… Кто я без тебя? Не уходи. Прошу.       Из последних сил Лёша смог дотянуться до тумбочки, что стояла рядом, подобрать с неё бумажку и протянуть ей.       Инга дрожащими пальцами приняла записку и прочитала её на одном дыхании.

«Ты и есть магия, Звёздочка. Ты заставила меня поверить в чудеса, в то, что после смерти я не попаду в пугающее Небытие. И это облегчило мой путь в разы. Поверь. Как я когда-то поверил тебе. Ты самый сильный человек из всех мне знакомых. Если бы я мог вернуться назад и что-то изменить, то не изменил бы ровным счётом ничего. Иначе не смог бы иметь честь быть вместе с тобой, держать твою руку, когда захочется, обнимать, если приспичит, целовать каждую секунду каждого дня. Я много раз говорил, что готов делать это до конца своих дней. И я счастлив, что оказался прав. Ты лучше всех понимаешь, что я не уйду. Буду рядом. Буду приглядывать, всё также любить, поддерживать и помогать, где получится. Мы что, те каникулы в Иерусалиме зря провели? Мы с тобой ещё столько всего сотворим, но в составе разных команд. Эти четыре года были внеземными. Ты внеземная. И продолжай быть такой же. Я никогда не прощу тебя, если ты перестанешь улыбаться. Мир существовать без тебя просто не может. Мой мир так точно. Я люблю тебя бесконечно. А тебе бы закончить. Не забывай о нас, но забудь обо мне. Влюбись заново. Умоляю. Можешь считать это моей последней волей. Не прощаюсь. Мы ведь с тобой ещё увидимся. Смерти нужно постараться, чтобы нас разлучить, так?»

      Так.       Однажды, войдя в свою комнату увидела его на своей постели, всего такого весёлого. Он радовался, что Инга оказалась права, что он не зря верил ей! Лёша не исчез бесследно, когда в последний раз закрыл глаза, перед самой смертью увидев только её, её, никого больше.       Лёша мог быть рядом! Говорить с ней, общаться, как раньше!       — Трогать мы друг друга не можем? — усмехнувшись, Бусловская помотала головой и присела рядом. — А чё ты там училась делать?       — Можешь воспользоваться моим физическим телом, чтобы говорить моим голосом, касаться чего угодно моими руками, — пояснила. На тот момент эту способность она только развивала, не владела ей в идеале, как сейчас.       Сейчас, участвуя во второй Битве Экстрасенсов, с гордостью нося статус одного из сильнейших медиумов страны, с уверенностью могла сказать, что работает в выбранном направлении лучше Шепсов, лучше своей матери.       Потому что много тренировалась с ним.       Естественно, она не могла так просто отпустить его. Ларина обо всём догадывалась, проводила с дочерью одну беседу за другой, почти умоляла — что никогда не было одной из черт характера хладнокровной Татьяны — попрощаться с Лёшей навсегда, отпустить, проводить туда, где ему точно будет лучше.       У Инги не выходило. Дни шли, из раза в раз она «почти» делала то, что должна, но останавливалась в последний момент. Видела, как он радуется её приходу, и просто не могла. Не готова была.       Он был с ней всегда и везде, действительно был.       И на все встречи по поводу продажи студии, которую содержать без болезненных воспоминаний о лучшем друге никто не собирался, парень являлся.       И семейные ужины Лариных исправно посещал.       Только на ночь уходил, потому что знал, что, находясь рядом с Ингой, одним своим присутствием не даст ей выспаться. Утром же, как штык, возвращался в комнату.       Инга сходила с ума. Жила от одной встречи с Лёшей до другой. Её пытались вразумить все: от матери до Шепса с Керро, которые, несмотря на громкое расставание, работали вместе, потому что оба до безумия любили девушку, переживали за неё. Долгое время их совместные убеждения не работали.       Месяцами Инга делала выбор в пользу умершего любимого, отодвинув на второй план жизнь. С ней пытался говорить и сам Алексей, но она не слушала. Считала, что ничего важнее в теории происходить не может: была она, был он — всё.       Однако в один из солнечных сентябрьских дней, проходя мимо двери, ведущей в комнату маленького Гриши, услышала детские рыдания. Бегом добралась до младшего брата, уложила его голову себе на колени и принялась успокаивать.       — Верни мне сестру! — вопил, по истине вопил, мальчик. Рыдал так, что некогда было дышать, кричал, бился в истерике. — Верни мне Ину!       — Гришань, я здесь, — нашёптывала, но тот не слушал.       — Ты не моя сестра, — неожиданно остановился и впился в неё взглядом глубоких карих глаз. Они были гораздо темнее её собственных. — Кто угодно, но не моя сестра. Моя сестра не бросила бы меня.       — Я не бросала тебя, ты чего?       — Ты всех бросила. Всех! Верни мне сестру!       Вид безутешного брата, который с самого его рождения был для неё важнейшим человеком в жизни, наконец отрезвил Ингу. Как она могла променять ребёнка, ради которого сделала бы всё, что угодно, на призрак ускользнувших сквозь её пальцы отношений?       — Хорошо, — сказала тихо-тихо, но уверенно. — Я верну твою сестру.       — Обещаешь? — вытянул дрожащий мизинец. С лёгкой улыбкой протянула навстречу свой и переплела их пальцы.       — Обещаю.       Сдержала своё слово. Взяла себя в руки, назначила встречу с семьёй Лёши, позволила ему взять контроль над собой и высказать им всё, что хотел. Провела с ними несколько дней и прямиком с их дачи поехала к могиле парня, где и провела нужный для освобождения привязанного к ней духа, ритуал.       В идеале провела. Так, как до этого не проводила ни одного. Даже сопровождающий её в тот день Саша, обняв опустошённую девушку, приглаживал её волосы и повторял, что гордится её профессионализмом. Сделала всё так, что было не придраться.       Даже любящему до жути придираться к мелочам Шепсу.       Тогда Инга улыбнулась ему, без слов благодаря за признание, за то, что он начал видеть в ней настоящего экстрасенса, сильного медиума, который точно сможет составить ему конкуренцию в будущем.       И наконец Александр увидел, что в Инге безвозвратно изменилось: улыбка. Она всё ещё оставалась заразительной, такой искренней, какой только могла быть, но всё же…другой. Смерть Лёши не прошла без последствий.       Он не просто ушёл, он забрал у неё то, что любил в ней больше всего. Впервые за всё время, что он провёл на Земле, парень с самым большим сердцем, поступил эгоистично. Всем, кто продолжил жить, оставалось лишь смириться.

***

      Ночная Москва ничего, кроме восторга, в Инге не пробуждала. Она обожала расхаживать по освещённым улочкам, тем, которые не были исхожены толпами туристов, тем, о которых мало кто знал. Которым значения не придавал никто.       Десятки, сотни улиц, которые люди проходят за день, не являются для них ничем, кроме промежуточным пунктом перед прибытием в точку назначения. Они должны на этих улицах появиться. Не думают ни о чём, кроме того, чтобы поскорее сквозь них проскользнуть.       А Инга рассматривает каждый уголок, сама выясняет, найдёт там надёжно запрятанное красивое граффити или просто-напросто учует стойкий запах мочи. Она не романтизировала все эти прогулки, годами уже романтизировать ничего не умела, но предпочитала дотошно изучать всё, протаптывать, и не считала ни одно из дел чем-то более интересным, чем это.       Олег никогда не думал о прогулках по перегруженной Москве в том же ключе, что и его спутница. Скорее был тем подавляющим большинством, которое, казалось, бесконечные муравейники только утомляют. Однако у Бусловской было влияние как на всех окружающих, так и на Шепса, в частности. Потому он согласился взглянуть на всё под другим углом. И не разочаровался.       Наоборот, наверное, впервые со времён беготни по дворам с друзьями в детстве почувствовал всю прелесть активности. Стал вопрошать, почему и раньше не уделял прогулкам должного внимания.       Слушал рассказ девушки длиной во всю её жизнь, параллельно разглядывал узоры на тротуарной плитке, животных, распластавшихся на подоконниках, горшки с цветами, в честь начала лета вывешенными с наружной части окон. Как будто всё это успокаивало, позволяло держать эмоции в узде, не мешать Инге и не перебивать её. Как будто всё происходящее рядом было частью истории тоже. Неотъемлемой причём.       — Саша сказал мне, что лучше проводить его не смог бы никто и никак. Я на высшем уровне это сделала, — усмехнулась. — С того самого дня стала интересоваться, как, будучи вундеркиндом в области экстрасенсорики, я так и не связалась с отцом.       — Говоришь так, будто знаешь ответ, — наконец понял, что может сказать что-то кроме вызывающего тошноту «мне жаль».       — Есть догадки, — пожала плечами и лёгким движением смахнула слезинку. Олег нахмурился. Как вечер откровений превратился в расследование бесследной пропажи её отца? — Что-то блокирует его связь с миром живых. Что-то, что ранее мне не встречалось. И не встречалось никому, у кого я просила помощи. Кроме Влада.       — Череватый говорил с твоим отцом? — кивнула.       — Тот сказал, что сможет связаться со мной только с вашей помощью.       — Нашей?       — Ты и Влад — ключи, которые я два десятка лет пыталась подобрать. Я не буду принуждать тебя ни к чему, не заставлю ввязываться в то, о чём все мы не знаем ничего. И ничего не понимаем. Однако, если ты вдруг захочешь…       — Захочу, — перебил, не дав договорить. Нежно взял её ладонь в свою, стал поглаживать мягкую кожу большим пальцем. — Я помогу. Всё, что от меня потребуется, сделаю.       — Ты же в курсе, что придётся кучу времени с Череватым проводить? — усмехнувшись, спросила, но только сильнее сжала его руку, свою выдёргивать не стала.       — Думаю, ради тебя мы сможем ненадолго о всех разногласиях забыть.       — Это хорошо, — переплела их пальцы, развернулась и потянула парня вперёд, к большему количеству неизученных ими мест. — Так что у вас за тёрки-то?       — Ой, — засуетился Шепс. — Саня звонит. Надо срочно бежать в Мастерскую, — сорвался с места и побежал.       Звонко рассмеявшись, Инга погналась за ним. Немногочисленные люди, по пути им встречавшиеся, смотрели на пару с нескрываемым удивлением, но без толики злости. Наоборот, одного взгляда на них хватало, чтобы настроение приподнялось, беседы стали громче, искреннее. Люди в наушниках, пританцовывать начинали.       Ребячеством своим разрядили обстановку, расслабили вечно напряжённых москвичей, разрешили им похвастаться ровными белыми зубками и расхохотаться на всю улицу.       Олег и Инга никого равнодушным не оставляли.