Во мраке бесконечной ночи

Мир слишком огромен. И можно было родиться где угодно и кем угодно. Но самовлюбленная судьба, как обычно, решает всё за других. И уготавливает одним счастливцам прекрасную судьбу, а другим – участь и погибель. И с этим нужно лишь смириться. Потому что выбора нет. На протяжении всей жизни можно лишь убеждаться, что это правда. Старики без устали роптали на жизнь, практическим трупом сидя в кресле. Лишь ворчание показывало – они ещё живы. В остальном груз их опыта давил могильным камнем с каждым днём всё сильнее. В один роковой момент они понимали, что смерть уже близка. Стучалась в дверь, обманчиво скромно застревая у порога. Она не заходила, как старая подруга, которую уже заждались. Она налетала темным мороком, ослепляла, а после утаскивала душу человека с собой. Жадная, старая смерть. Лилит понимала, ощущала всем своим нутром, что смерть так близко, как никогда. Она не поджидала за углом, уйдя на время, потеряв терпение. Сейчас её трупное дыхание ощущалось у затылка. Лилит чувствовала, как кожа холодела, а волосы на затылке вздымались. Ей не нравилось это чувство, но с каждой секундой оно лишь усиливалось. И вряд ли уже пройдет. Главный замок королевства был именно таким, каким себе его представляли все, кто жил не в столице. Высоким, огромным и страшным. В целом, мрачным. Казалось, что здесь не жили. Да здесь и невозможно было жить! Ветер завывал, как на кладбище, холодно, как в могильном склепе. Будто королевская семья хотела себя и всех-всех своих слуг похоронить заживо. Или погрузить их в глубокий сон на целый век. И лишь витражи, пропускающие сквозь свое тонкое, почти не существующее стекло ветер, будут напоминать о прежней жизни. Витражи – единственное, что занимало сознание и взор Лилит. Об остальном она пыталась не думать. Ни о том, что здесь собрались практически все великие люди Долины Шипов, ни то, что ей припомнят все грехи. Вот самый первый Дракония сжёг дотла замок всей вражеской династии и стал единственным полноправным королем. Это было так давно. На соседнем кому-то отрубают голову. Что-то подобное ждало и Лилит, но она не хотела думать об этом. Распахнулись с тяжёлым скрипом двери – все обязаны склонить голову. Идёт, шурша своим тяжёлым, увешанным каменьями платьем сама королева. Лилит склонила голову, потому что её заставят склонить, если она этого не сделает. К белым пальцам Малефисенты привязаны нити всех присутствующих здесь. И она может дергать за них, как заблагорассудится. Но Лилит склонила голову не только поэтому. Ей надоело жить в неопределенности, не зная своей судьбы, которая предрешена. Она не хотела надеяться в безнадёжную пустоту. И надоело разыгрывать представление, в котором все слепо поклоняются главному актеру – Её Величеству. Суд справедлив, суд честен. На свете не бывает ничего вернее слова королевского. Даже не божьего. Богом для людей был давно назван правитель – никто не смел этому противиться. Лилит не верила ни незримому Богу, ни льстивому двору. И теперь должна поплатиться за роковое неверие. Честный суд давно решил её судьба, а сейчас просто играл на нервах. Точно так же, как и она играла на их много лет. Малефисента прошла – Лилит впервые видела её. По сравнению с королевой она слишком мала. И любой рядом с ней жалок. Феодал превращается в вассала, вассал – в грязь и юродивого. Лилит приподняла подбородок, будто ей абсолютно наплевать на всех присутствующих здесь. Даже на Малефисенту. Та величаво села на свой трон, неслышно выдыхая. Так, чтоб никто кроме мужа рядом, не мог услышать. Представление – честный суд – начиналось. Лилит бегло обвела глазами присутствующих. Их и так слишком много, хватило бы одной королевы, чтобы вынести вердикт. Но нет. Приглашены все, кому Малефисента доверяла. И, несомненно, генерал Ванруж в их числе. К великому неудовольствию Лилит, на которое всем наплевать. Избегая пристального взора алых глаз, она уперлась взглядом в одну точку. Нагло и дерзко, ровно, как от нее ожидали все, но продолжали притворно возмущаться. Прямо в идеально белый, будто натёртый свинцовыми белилами лоб Малефисенты, увенчанный лунным серебром дорогих украшений. Неизвестно даже, что должно произойти. Суд – что-то неизвестное и непонятное. Но Лилит слишком точно понимала: приговор будет суров. И не в её пользу. Малефисента повелительно взмахнула рукой – весь зал замер в ожидании её слов. Лилит дернула руками, цепи слишком больно давили на запястья. Выхода нет и не было. И рядом с ней никого. Малефисента говорила то, что Лилит совершенно не важно. Она ждала, пока начнут перечислять всю её отвратительную, на их горделивый взгляд фейри, жизнь. Лишь случайно опустив все важные факты её жизни. Потому что им они оказались не нужны. Первый вопрос был задан. Он звучал, как молоток, отбивающий болезненно каждое слово. Лилит слушала, стараясь не потерять всю суть. Вопрос слишком банален. Будто его задают каждому колдуну, которого собираются сжечь. Колдовал ли он? В который раз Лилит убеждалась в двуличии фейри: свою жизнь они без магии не представляют, но люди – это иное. Магия им не должна быть доступна. А те, кто посмел посягнуть на бесценное право – управлять ею –, должны получить заслуженную кару. Всех, преданно хранящих свой магический секрет, рано или поздно сжигали на кострах. Точно такие же люди, либо фейри устраивали охоту за ними. Судьбы несчастных изгоев обрывались быстрее и трагичнее, чем опасное, предвещающее неприятность кукование вдалеке, в роще. Лилит – изгой, как и другие, пропавшие в огне. Насколько смертельны, опасны её заклинания, она не могла сказать. Ей просто хотелось жить, а приходилось выживать. И использовать чары. И смертельные, и бытовые. Одинокая жизнь в лесу показала, что в них нет совсем никакой разницы, если на кону твоя жизнь, за которую ты, как оказывается, всё ещё цепляешься. Сохраняя в себе остаток сил и гордости, Лилит ответила: - Создавала. Но прошу заметить, в личное пользование. Если бы два барда не решили ими побаловаться, выпустив в люди, то о них бы не узнали. – это получилось случайно. Очередная неосторожность в жизни Лилит. Она даже не думала, что кто-то может пролезть в дом во время её отсутствия. Лишь после этого Лилит начала зачаровывать свой дом. А те барды... Они желали известности, она у них появилась. Правда, после смерти одного из них. – А темные... Это слишком относительное понятие. Я их таковыми не считаю. После своего ответа Лилит не слушала, что говорили. Кажется, взялись озвучивать результат её заклинаний. Все те последствия, которые бедой свалились на голову всего королевства. Где-то под потолком завыл ветер, Лилит подняла взгляд, теряясь в темноте сводчатого потолка. Время тянулось отвратительно медленно. Осталось дождаться лишь самого большого её деяния. Которое точно не забудут упомянуть: - По твоей вине два города отныне абсолютно вымершие, а ещё десяток потерпели значительные бедствия. А именно мы говорим о таких городах как... – Малефисента лишь выглядела, будто ей наплевать на происходящее. Она внимательно слушала, с презрением оценивая каждое слово обвинения. - Прошу заметить, что в одном из, как вы выразились, мертвых городов люди до сих пор живы, – опрометчиво, глупо, лживо. Лилит понимала, что несёт околесицу, нельзя считать этих бедолаг живыми. Она сама не верила в то, что говорила. И не поверил бы ей никто. Или поверили бы лишь те, кто не услышал эту пугающую тишину сам. - Они мертвые! – кто-то не выдержал. Но Лилит собиралась нести чушь до последнего, настаивая на своей правоте. - Но разве мертвые могут ходить? Они имеют память? Живые мертвецы. – и Лилит специально сделала упор на слове живые. Словно в этом была какая-то важность. На её оправдание всем всё равно. Она не знала, дадут ли ей последнее слово как обвиняемой. Скорее всего нет. Суд честен, но не настолько. Им плевать на ту, кто в их глазах виновна. Но даже если и так, то Лилит готова выбить эти слова для себя. Потому что ей есть что сказать. Несколько фраз, чтобы успокоить её душу, часы жизни которой после потекут неумолимо быстро: - Вот именно, мертвецы! - Но живые, прошу учесть это, – Лилит отвела взгляд от королевы, смотря на того, кто никак не мог спокойно воспринять её слова. Господи, такой молодой для фейри, а уже на службе при дворце. Рядом с Малефисентой и другими лицемерными придворными. Жаль. Обманчивый дворец рано или поздно сломает его живость и огонь. Лилит провела языком по сухим губам, выдерживая, словно зелье, паузу. – следовательно из этого, город не вымер. Не обвиняйте меня в том, в чем я невиновна. Её слова – сплошная наглость. Лилит ничего не теряла от своих слов. Хуже себе она уже не сделает. Даже если захочет. Тот живой фейри поник. Ни сколько от её слов, а сколько от того, что на него начали шикать другие. Стоило только зелёному изумруду глаза взглянуть в его сторону. Первый жестокий удар дворца. Лилит знала, что он будет сломлен, хотя и никогда не была здесь. Когда-то королевская семья сумела сломать и её, которая была за несколько тысяч верст от столицы. Лилит не прислушивалась к тому, что было дальше. Иногда вставляла какие-то свои слова. Заранее зная, что на них могут не обратить внимание. Она понимала, что всё внимание приковано к ней, как какому-то загадочному существу из леса. Но сильнее всего Лилит ощущала безотрывный взгляд алых глаза. А потому – старалась не смотреть туда, где сидел генерал Ванруж. Слишком много презрения и слепой ненависти – обиды тоже – вскипало в её душе разом: - Что ты можешь сказать о той жестокости, что ты проявляла? – суд подходил к концу. Лилит смотрела в пол, будто искала в нём ответ. Она все и так прекрасно знала. Когда она подняла голову, то в её глазах не было ни капли сожаления, которого от неё ожидали. Надеялись, что она будет умолять помиловать её, смягчить приговор. Все понимали – что за приговор. Но нет. Ничего подобного не было: - Да Господи, на войне все средства хороши, – Лилит поджала губы в подобии ухмылки. Будто она наравне здесь с теми, кто её судит. Поднимая закованные руки к своему лицу, она, наконец-то, нашла силы взглянуть в сторону. На того, чьего взгляда так боязливо избегала. – особенно это должен понять генерал Ванруж. Удел проигравших – язвить над победителем. Потому что у них больше нет надежд на выигрыш. И Лилит язвила. Это в ней говорили самые разнообразные чувства. Начиная от сожалений, заканчивая ненавистью. Она не ждала ответа. Никто не посмел бы говорить. Молчала королевы – никто не знал, какой должна быть её реакция. - Нужно различать вынужденные жертвы и жестокое убийство невинных, госпожа, – бровь Лилит возмущённо дернулась вверх, а губы упрямо сжались. И эти люди смели упрекать её в жестокости. Она снова посмотрела на Лилию. С возмущенным презрением, будто не её судят. - Для убитых нет никакой разницы до вынужденных жертв. Они мертвы. Им все равно, их матерям все равно. Не придумывайте отговорки, господин. Не думайте, что есть те, кто рад гибнуть. Лилит замолчала. Ей больше нечего было сказать. Вернее, было. Но ещё не время. Вопросов к ней больше не было. А значит – время приговора. Он типичен, как и для других ведьм. Их злые, жестокие души могли, по поверьям, найти упокоение лишь в огне. Лилит слушала: голос королевы слишком ровный, спокойный, будто она кукла. Будто она мираж, безвольное отражение в зеркале. Иллюзия. Малефисента замолчала – Лилит, глядя в пол, горько усмехнулась. Её уже хотели увести. Лилит резко, пугая своим движением остальных, подняла руки. Просьба говорить, хотя она не ждала разрешения. Даже одобрительного кивка, которого от королевы ждал каждый приближенный к ней. Лилит по привычке хотела убрать прядь волос за ухо. Забыла, что волосы убраны и спрятаны под шляпку: - А теперь говорить буду я. Меня все равно казнят, так что уж тут... – поэтому нет никакого смысла молчать. Её в любом случае сожгут на костре, как и любую другую ведьму. Лилит подняла голову и смерила всех присутствующих богатеньких придворных и военных взглядом, полным презрения. – Вы все здесь лицемеры! Каждый из вас! Лилит говорила правду, не страшась, как многие. Она говорила правду, зная, что это ничего не изменит. Что её не услышат, а лишь возмутятся над такой наглостью. Королей не принято судить. Ими принято безропотно восторгаться. Даже если их решение – убивать невинных. И заставлять других убивать. Ради прихоти, ради своих идей. Хоть ради развлечения! Никто не осудит. Монарх – всё: солнце, луна, земля этого мира. Остальные – те, кому дарована возможность, лицезреть всё. Некоторым становилось ясно слишком много, когда они наблюдали. Такие люди не нужны были королевству. Они слишком много знали, а после и многое умели. Королевству не нужны те, кто может превзойти короля. Королевству не нужны те, кто ему не подходил. Мир черный и белый; в нём только фейри, у которых есть магия, и простые люди. Третьего – среднего – не дано. Им в мире не место. И Лилит это, к своему сожалению, понимала: - Особенно вы, Ваше Королевское Высочество. Да, вы все изменили, ничего не осталось от прежнего короля... – она чеканила каждое слово. Они больно и остро, как стрелы, выпущенные умелым лучником, били не только по королевскому самолюбию Малефисенты, но и заново рвали зажившие рубцы на её сердце. – Прекрасная видимость! Лилит твердила о том, что она видела всю свою жизнь. Ненависть, пренебрежение, разруха. Охота на тех, кто недостоин магии. Жестокая инквизиция, испортившая жизнь многим. Война. Огонь войны, который сгубил ещё больше. Лилит видела слишком многое, пока толпа сидела в замке, пировала и праздновала. Они не знали ничего. Так, возможно, ветер доносил им обрывки жалоб: - А вам всё равно на обычных фейри, на людей! Они все ещё ненавидят друг друга. Фейри презирают людей, люди сжигают себе подобных, ненавидят фейри. А что делать таким, как мне? – никто не знал ответа. Потому что его никто и не хотел искать. И Лилит вопрошала в никуда. – Мы обречены на гибель с самого рождения! Эта гибель могла привести к худшему. К тому, что уже было раньше. Ненависть пробуждала жажду крови. А ненависть – основа жизни Долины Шипов. Как плодородная почва для растений. Лилит не собиралась останавливаться. Пока она могла – она говорила: - Если так и продолжится, то люди просто... Уйдут! И как бы они не развязали войну. На моей памяти уже была одна. Очень кровопролитная. Сколько злобы было в её словах к королеве. Сколько удовольствия от того, как её острое лицо обезображено кривится в подобии страха. И Лилит хотела видеть эту бессильную злобу, разочарование. В самой себе. И в своих силах. Лишь одного Лилит желала больше: - Да чтоб вы познали то, как живётся полукровкам, Ваше Величество, – слова могут стать проклятьем, даже если они им и не были. Для этого необходимо вложить в них всю ненависть больной души. Чтоб каждое слово пропиталось отравой горечи. – одиночество, тоску и... Отвратительно жалкую смерть. На которую она и её семья обрекла всех тех, кто стал лишними в их идеальной картине государства. Да, Лилит желала Малефисенте этого. Ей и всему отвратительному роду Драконий, который продолжит свое жестокое, убийственное правление. Их инквизиция постучится к каждому, пока земля Долины Шипов не останется пуста и безмолвна, словно кладбище. И ветер будет переносить вместе с прахом сожженных последние стенания обречённых: - Достаточно, – Лилит не слышала, чтобы он говорил прежде. Он, король. Каждый раз уступавший королеве. Позволяющий ей всегда держать все в своих царственных руках. Лишь, чтобы подарить ей покой. Но сейчас он говорил. Так же сурово и величественно, как предстало монарху. – я больше не намерен это слушать. Уведите эту дрянь. Что ещё Лилит могла ожидать? Король, хотя его глаза лучисты и добры, слишком отличные от глаз ночных тварей, он такой же горделивый фейри, как и другие. Слишком предсказуемый и унылый финал. В котором Лилит, как когда-то других колдунов или полукровок, сожгут на костре для потехи скучающему народу. Лилит боялась оставаться одна. Потому что тогда мысль, что завтра же утром её жизнь так резко оборвется с языками пламени накрывала лишь сильнее. Она просто-напросто не хотела так умирать. Каждая ведьма знала, что костер – самое худшее, что только возможно. Лучше умереть самой, чем взойти в огонь. Но смерть настойчиво стучала в ворота, обещая обязательно прийти за ней поутру. Её тюрьма – башня замка. Странный выбор. Будто ее привели туда не для заточения. Будто завтра Лилит не ждал эшафот. Обычная кровать (лучше той, к которой она привыкла), обычный стол, даже бумага с чернилами есть. Комната для слуги, а не для заключённой. Удивительная милость, ненужная Лилит. Ей было плохо. Хуже, чем казалось. И хуже, чем должно было быть.