За кадром

      Былая суета вернулась в, казалось бы, затихшую на ночной покой больницу. Будто не было этих нежных пяти минут, которые заставили поверить, что сейчас всё действительно позади и можно немного расслабиться. В лице Эрвина вернулась присущая ему холодность и безэмоциональность, которая всегда, как маска, резко появлялась на его лице, стоило к нему обратиться «доктор Смит».       Ординаторская подлетела, когда по больнице раздалось оповещение о общем подъеме и я даже не успеваю добежать до неё, как через распахнутые двери, выбегают ещё пару минут назад сладко спавшие врачи, одевающиеся на ходу. Я прилипаю к стенке, позволяя этой волне пройти и оглядываясь им в спины, наблюдаю как развеваются их белые халаты. — Как крылья… — шепчу я себе под нос, наблюдая, за тем, как словно у них появляются крылья, несущие их вперёд.       Зайдя в пустую комнату, вижу взбитые, и наверняка ещё теплые, одеяла и подушки, что лежали одиноко на полу. Видно в спешке, спотыкаясь, они словно рядовые солдаты подорвались с постели и ринулись в бой. Я беру со стула такой же белый халат и надеваю его, завязывая волосы в небрежный хвост, который так «не любит» Эрвин. Ухмыляюсь, с резинкой в зубах, когда, увидев причёску понимаю, что Ханджи ходит с подобным хвостом, а мужчина, не устоявший перед соблазном коснуться моих волос, делает замечание только мне. Это своеобразная игра. Я делаю расслабленный хвост и короткие пряди сами выпадают впереди, а Эрвин, увидев их, не упускает возможности заправить их за уши, и конечно, совершенно «случайно», зависает на чувствительных мочках, легонько их сминая. Конечно же на его лице не дрогнет ни одна мышца, когда он это делает, а слова о небрежности лишь прикрытие, но я всё равно замечаю, как усмехается его взгляд в эти секунды мимолётного контакта, от которого меня пробирает мелкой дрожью.       Коснувшись слегка покалывающих губ, после поцелуя, мои щёки краснеют от воспоминаний произошедшего. Я хлопаю себя по щекам ладонями, пытаясь выбросить посторонние мысли из головы и глубоко вздохнув, выхожу из комнаты, выключая за собой свет. Сейчас, я буду больше мешать, поэтому просто спускаюсь в приёмное отделение наблюдая за кипишем со стороны, но моё внимание привлекает телефон, настойчиво вибрирующий в моём кармане. Микаса: Ты в больнице? Я облегчённо вздыхаю, когда вижу его и бегло отвечаю. Я: Да, пока застрял тут. А вы с Жаном?.. Микаса: Ещё у его родителей. Я написала Эрену, но он не отвечает, скажи ему, что мы задержимся тут ещё какое-то время. Я: Конечно. Много пострадавших сегодня, дождитесь конца бури.       Обменявшись ещё парой сообщений, я прячу телефон в карман. Как я рад, что с ребятами всё хорошо, ведь только они не могли выйти долго на связь, а навязчивые плохие мысли накручивали, что с ними что-то случилось. В какой-то степени, напряжение и волнение о близких, отпустило меня, позволяя полностью сосредоточиться на происходящем.       На пороге возле дверей стояли Ханджи и Эрвин, ожидая прибытия пациентов. Они изучали карточки, которые принесла им медсестра, найденные, судя по всему, по имени в базе пациентов. Медсестры кружили вокруг них, принося с каждым разом всё больше и больше информации о них, будто их будет не двое, а десяток. Я наблюдаю за сосредоточенным Эрвином и вижу, как он хмурится, когда видит имена и фотографии, а закрыв карточку долго пустым взглядом смотрит на прозрачные двери, усеянные каплями дождя. Почему-то у меня появилось острое желание и самому посмотреть, что же могло его так разочаровать или скорее насторожить, ведь столько информации о всего лишь двух пациентах я видел впервые.       Скольжу взглядом в направлении двери на которую он уставился и облокотившись о стену зависаю на долгие несколько минут. За ними глубокая ночь и когда в темноте появились мерцающие красно синие огни, я сам начинаю ощущать нервозность ситуации, когда машина скорой помощи сигналила всё ближе и ближе. Притормозив у самого порога, сотрудники скорой помощи выкатывают на каталках закреплённых жгутами пациентов и у меня невольно приоткрывается рот, когда я увидел насколько сильно были они ранены. Замираю.       Ноги не слушаются, и я просто смотрю как быстро везут девушку с содранным скальпом с одной стороны и волосы буквально болтаются с кожей на её голове, будто она проехалась на ней метров десять. Мужчина визуально выглядел получше, если не опускать взгляд ниже пояса, где его ноги перетянуты жгутами в попытке остановить кровь. Они вывернуты под неестественным углом, а левая и вовсе в коленном суставе развёрнута на триста шестьдесят градусов. Их с порога окружили врачи со всех сторон, спешно увозя в операционные, будто закрывая своими белыми спинами эту картину от остальных пациентов, что поднялись с спальных мешков, любопытно пытаясь высмотреть что-то через щёлку. — Молодой человек, вам плохо? — слышу обеспокоенно рядом голос бабушки, что потянула меня за рукав, отрезвляя от неприятного зрелища. — Нет-нет, что вы… Плохо себя чувствуете? Что-то случилось? — говорю я, отворачиваясь и не подавая вида, в каком я сейчас ужасе от увиденного. — Ох, такой переполох поднялся, а я совсем не могу заснуть, — она улыбнулась мне, и рукой, в которой была салфетка, вытирает мне лоб, — страшно, такое пережить, совсем молодые… — Да… Пойдёмте, я провожу вас в вашу палату, — говорю я, взяв её под руку и повёл её, — вас ничего не беспокоит? Все лекарства принимаете? — Нет, сынок, меня уже совсем ничего не беспокоит, — немного заторможено говорит она, а я, повернув голову в бок, последний раз смотрю назад.       Там уже нет каталок и врачей, а уборщица, вытирает красные следы от колёсиков растягивающиеся по всему коридору, прямиком до операционной. Я помогаю бабушке вернуться в палату и на всякий случай измеряю её показания, убеждаясь, что всё в норме. Ещё какое-то время составляю ей компанию за беседой, пока не вижу, как она клюёт носом, но до последнего держится чтобы не заснуть. Как сказала она, внуки давно не заходили к ней и поболтать было почти не с кем и это навело меня на грусть за неё. Как можно не посещать такого прекрасного человека? Обещая, что приду утром, я ухожу, увидев, как она засыпает с улыбкой на губах. Хоть и немного… Но кажется, я сделал кого-то счастливым. Приятное чувство.       Усталость как рукой сняло и глубоко вздохнув, я бодро иду в приёмную, посмотреть не нужна ли там моя помощь. Так как сейчас глубокая ночь в приёмной в спальных мешках располагались люди, которые застряли из-за непогоды здесь. Их стало значительно меньше чем было днём, так как в их числе оказались смельчаки, которые решили попытать удачу и добраться домой пока были короткие затишья перед новой волной бури. Хоть и девушки с ресепшена пытались их отговаривать, убеждая, что всё нужное они могут предоставить на время экстренной ситуации, но их было не отговорить. Причины были самые разнообразные и что из этого на самом деле было правдой — непонятно. Так как все спали, ворочаясь из-за шума, решаю, что не стоит наводить ещё больше суеты и переглянувшись с девушками с ресепшена, которые не сомкнули глаз, вижу одобрительный кивок и усталую улыбку. «Всё хорошо.»       Что ж, ладно. Губы трогает улыбка, когда взгляд цепляется за прозрачную вазу с чупа-чупсом в яркой упаковке. Никогда не был особым любителем сладкого, а уж тем более конфет, но кажется, теперь могу пристрастится. Облизываю слегка сладковатые уголки губ, всё ещё ощущая непривычное покалывание на них, а язык будто слегка онемел после первого поцелуя. Это ощущение всегда остаётся после него? Так непривычно. Однако, по крайней мере, я начинаю понимать, почему Жан и Микаса под фильм могут целовать часами. Это так приятно и распаляюще горячо, что хочется ещё и ещё, а с каждым трепетным прикосновением его мягких губ — остановиться становится намного тяжелее.       Я окончательно спятил. Даже в таком ситуации думаю о похабщине. Так как большая часть врачей сейчас была занята, решаю пройтись по этажу и собрать показатели, чтобы при утреннем обходе, дежурному врачу было легче проводить осмотр. А по завершению, замечаю, что в больнице становится как-то непривычно тихо и до меня не сразу доходит, в чём именно причина этого затишья. Лишь когда прохожу мимо широких окон, задним ходом возвращаюсь обратно, снова заглядывая в него. Оно было усыпано мелкими капельками, которые застыли на стекле, не стекая по нём водопадом, а по лужам на асфальте, медленно расходились круги. Не было того барабанящего звука по стёклам, к которую я там привык за эти сутки, что теперь, в его отсутствие почти не верилось. В кое-то веки дождь перестал лить, а деревья лишь слегка качались от ветра, больше не ломаясь пополам и не сгибаясь до земли. Это затишье не было похоже ни на одно другое за этот день, и я даже не сдерживаю облегчённого вздоха, когда понимаю, что скорее всего тяжёлое позади и можно немного расслабиться, концентрируясь на тех пациентах, которые есть. Сейчас больше всего хотелось вдохнуть свежесть ночного воздуха после дневного дождя, что не будет идти в сравнении ни с чем. Бьюсь об заклад, там невыносимый дубак. Меня даже передёрнуло от мыли, что из верхней одежды на мне сегодня тонкая ветровка, в которой я вероятнее всего замёрзну.       Хотелось и дальше так бесцельно опираясь о подоконник смотреть в окно, ощущая, как гудят от усталости ноги. Однако к входу подъехала машина, что привлекла моё внимание, ведь это было чудом, что гражданская машина подъехала к больнице. Казалось, в такую погоду ездят только служба спасения и безумцы, которым либо нечего терять, либо это их работа. Я смотрю как быстро этот ненормальный водитель тормозит со скрипом колёс по мокрому асфальту и криво паркуять, открывает дверь с размаху хлопая ей так сильно, что было слышно даже мне через закрытое окно. — Это… — я облокотился о подоконник увидев, как из машины выходит знакомый человек.       Особо не задумываясь, я спешу, несясь вихрем по коридору лишь бы перехватить его первым, игнорируя скользкий пол, по которому скрипят кроссовки. Что он тут забыл? Неужели пострадал? — Ах! — ахнул я, испугавшись прохожего, который возник из неоткуда за очередным поворотом, — извините…       Я падаю на пол, смягчая падение руками, но чувствую жгучую боль на ладонях и подняв их вижу, как они покрылись мелкими царапинами, которые начинают кровоточить. Вот блин позорище. Почему такое происходит только со мной? Я сжимаю ладони, ощущая как они начинают от этого печь только сильнее. — Не ушибся? Куда же ты так летишь, студентик? — передо мной появилась протянутая рука и я озадачено смотрю вверх, узнавая в лице прохожего Зика, который был без очков. — Доктор Зик! Прошу прощения, — я подрываюсь на месте игнорируя протянутую руку и встаю самостоятельно, спрятав их за спиной, — всё в порядке! — Кажется усталость даёт о себе знать, студентик. Даже на ногах не можешь устоять. Не стоит так перенапрягаться… — он улыбнулся, сощурив дружелюбно глаза. — Едва ли я устал хотя бы наполовину так же как вы, — сжимаю руки за спиной, так же дружелюбно улыбаясь в ответ. Да быстрей, быстрей! Хватит любезностей. — Боже, в наше время в университете учат лести старшим? — усмехнулся гортанно он, зачёсывая волосы рукой назад и затихнув посмотрел на меня из-подо лба. — Хах… Извините ещё раз, мне нужно идти, — говорю я чувствуя неловкость от смены характера его взгляда. — Оо! Постой… Юри. Останавливаюсь. Надеясь, что мне сейчас это послышалось оборачиваюсь, смотря на Зика у которого видимо округлились глаза от удивления, а рот искривился в улыбке. Уши начинает закладывать и я, игнорируя боль в ладонях, сильно сжимаю их стараясь прийти в себя. Я мягко улыбаюсь как ни в чём не бывало. — Армин! — прерывают я его, улыбаясь, когда вижу, как он открывает рот, желая что-то добавить. — Кажется вы говорили, что забывчивы на имена. Меня зовут Армин. Извините, но мне действительно пора… — Хах… Да, запамятовал, — он ухмыльнулся, наклонив голову в бок, но в его глазах явно не было раскаяния. — Не смею больше задерживать. Армин. — Сделав акцент на моём имени, усмехнулся он. Я разворачиваюсь к нему спиной и с лица тут же спадает маска уверенности, которую я так обманчиво показывал перед ним. Более чем на восемьдесят процентов уверен, что он узнал меня и окликнул этим именем не спроста, желая проверить свои догадки. Но было ли это оно на самом деле? Или это беспокоящая меня тревожность, что нарастала в последнее время, сыграла с моим слухом ужасную шутку. Я достаю руки из карманов смотря на дрожащие ладони, усеянные мелкими сардинами, поверх которых виднелись следи от ногтей. Видимо я так сильно сжал свои руки в моменте, что невзирая на боль вцепился пальцами в ладони как в последнюю возможность не упасть, когда ноги от волнения могли подвести в любой момент. Завернув за угол и убедившись, что он за мной не идёт я прикрываю рот рукой, судорожно дыша и пытаясь восстановить дыхание, что сбилось как после часового марафона. Вспомнив о руках, захожу в туалет по пути и посмотрев в зеркало, ещё больше убеждаюсь, что просто по выражению моего лица, можно было подумать, что я что-то скрываю. — Нельзя… Я агрессивно мою руки, раздирая ногтями кожу и цепляюсь ими за холодную раковину, ощутив, как они горят огнём, согревая её. — Никак нельзя… — шепчу себе под нос я и подняв голову, смотрю на себя в зеркало, — оставаться здесь.

***

Дзинь. — Приёмное отделение больницы Шиганшина. Перевязка в тридцать первой? А где остальные медсёстры? — послышался мягкий голос сквозь дремоту, — да… он на месте… что? Хорошо, передам. Монотонный шум тихих разговоров настолько убаюкивал меня, что, спрятавшись за стойкой регистратуры у девочек, я тут же задремал, стараясь выкинуть из головы тревожные мысли. Спустя десятки часов беготни, твёрдый стул, казался самым удобным в моей жизни, а стенка, о которую я облокотился — мягкой подушкой, которая постепенно вводила меня в сон. Как бы я не старался бороться с усталостью, убеждая себя, что смогу выдержать ещё несколько часов без сна, она не спрашивая моего желания свалила меня в сон стоило мне только присесть. — Армин…       Другого я и не ожидал, слыша разговор девушек в полудрёме и в голове даже начинал прокручивать ход своих действий, из-за чего подсознание сыграло со мной шутку. И вот я прямо в коротком сне провожу перевязку думая, что всё это наяву, пока меня не трясут за плечо. — Перевязка в тридцать первую… — бормочу я, открыв сонно глаза. — Ты прости… Не хотели будить, ведь ты и глаз не сомкнул, а мы успели все отдохнуть благодаря тебе. — Всё в порядке, — я встаю, подтягиваясь и мычу, чувствуя лёгкое головокружение. — Боже, они просто обязаны тебе оплатить стажировку! Ты работаешь как полноценный интерн, да ещё и за спасибо. Не обидно? — возмутилась Мирта всхлестнув руками и сдвинув брови. — Хаха, возможно не будь я студентом, так бы и было, — я допиваю уже третий остывший кофе за сегодня, передёргиваясь от горечи на дне, которая хорошо взбодрила меня. — Да даже у студентов должна быть гордость! — Доктор Смит говорил мне не приезжать сегодня, — я кидаю сжатый стаканчик в урну и попадаю, — так что это добровольное рабство, — я улыбнулся, поправив халат и ухожу слушая в след нравоучение.       Прошло ещё несколько часов с того момента, когда я последний раз видел Эрвина и Ханджи. Они не выходили из операционной до сих пор и над дверями, будто зависнув, горела вывеска «идёт операция». Я конечно подозревал, что всё очень плохо, но что настолько, не ожидал никто из оставшихся врачей. В пятый раз прохожу мимо операционной у двери которой сидел Леви скрестив на груди руки и прикрыв глаза. Рядом с ним стояли пустые стаканчики вставленный в друг друга и даже не считая, можно догадаться, что он выпил лошадиную дозу кофеина за эти часы. Я даже не пытался возразить ему, когда тот очередной раз подходил к автомату с горячими напитками и молча наблюдал. Сложно предугадать, что он чувствует, сидя там и пустым взглядом буравя мутную дверь, за которой виднелись лишь тени. Я какое-то время сидел с ним рядом и не мог не заметить, как он дёргался каждый раз стоило этой тени подойти слишком близко к двери. Однако долг звал и дольше десяти минут я не мог быть рядом с ним, да и более чем уверен, он и сам хотел остаться в тишине, а слова поддержки ему и вовсе не сдались. Я еле уговорил его сделать перевязку и осмотр раны, которую он получил пару дней назад, пытаясь этим отвлечь от мучительного ожидания.       Пациентами оказались его не просто знакомые, а близкие друзья детства, которые были ему семьёй и это единственное, что я смогу узнать у него. Они плохи. А продолжительность операции говорило только о худшем. Парень в лучшем случае не сможет ходить, судя по увиденному, но девушка, непонятно переживёт ли вообще операцию, после такой серьёзной травмы головы. Сделав перевязку я с удивлением оглядываюсь по сторонам в поисках дежурной медсестры. Пост пустует. Как они могли никого не оставить? Столько пациентов в подвешенном состоянии, а ни одной медсестры нет на посте. Странное дело. — Вот как вот!... Приглушённо послышалось из двери рядом с постом. — Тебе не кажется, что это слишком? Ему и так не платят за работу, а ты его целый день дёргаешь. — Брось, он студент и получает свой бесценный о-п-ы-т! Понимаешь? Мы отдыхаем, он работает и все остаются в плюсе! Хах… да. Я и забыл в суматохе, что всё ещё являюсь студентом, который уже через неделю вернётся к учёбе. И я не удивлён, их отношением ко мне. Напротив, лишний раз убеждаюсь, что дедовщина существует везде. Странно, что они ещё не заставили меня шарики из ваты катать, да бинты наматывать, хотя, если быть честным, эти занятия более приближённы к моей работе, чем то, чем вынуждал меня заниматься Эрвин. Попроси, и я с удовольствием помогу, насколько могу, но если твой тон переходит в приказной «принеси, отнеси, выполни» — желание отбивает напрочь, несмотря на то, что вина не в пациентах, которым в принципе всё равно. — Слышала? Говорят, этот мальчишка та ещё ягодка… — прошептала женщина, но от моего слуха не ускользнули эти слова, и я остановился у приоткрытой двери, облокотившись о стенку и сложив руки перед собой, — у него дедушка известный профессор, а устроился он сюда по блату! — Серьёзно? А я-то думаю, в хирургическое никогда прежде не направляли студентов на практику… — Это ещё что! Поговаривают… — она затихла на секунду, как будто оглядывалась по сторонам и тихо сказала, — они с заведующим в «тех самых» отношениях… то-то он о нем так печётся… Смешно. — «Тех самых»?... — удивлённо растянула медсестра, явно не понимая сразу о чём идёт речь. — Боже, Кира, откуда ты вообще набралась таких сплетен! Заместитель не из «этих», ты же знаешь, что он женат! Что? — Женат, не женат, а это не страховка! Ты же знаешь, врачи живут своей работай и на работе. Какой брак? Да каждый третий врач в нашей больнице живёт двойной жизнью! Я поджимаю губы, ощущая неприятный ком досады в горле и отталкиваюсь от стены, не желая больше этого слушать. Как в трансе спускаюсь по лестнице вниз, слушая эхо своих шагов в пустом коридоре. Не в силах дальше идти, останавливаюсь на лестничной площадке и присаживаюсь на последнюю ступеньку, уткнувшись в колени лбом. — Ха… — вздохнул устало я, чувствуя, как кроме ноющего от тяжёлой физической нагрузки тела, мне почему-то стало очень тяжело в груди, — Ожидал? Ожидал. Ну, а на что ты рассчитывал?... Бормочу я, осуждая свою беспечность и самонадеянность, которая запеленила глаза бельмом в виде нежности которой я никогда не знал прежде. Она действительно заставила меня поверить в искренность, а сердце почти открылось ему. Сейчас, когда я начинаю задумываться, понимаю, что я этого человека и не знаю вовсе и так легкомысленно понадеялся на честность. И я себя считал ещё тяжело доступным. Хах… Да я смешон, если в действительности думал, что я «не такой как все», и чувства не станут кнопкой для выключения мозга. Хватило чуть больше недели чтобы убедиться в обратном. Глаза начало пощипывать от правды, а губа дрожит в обиде, что я действительно смог поверить в то, что мог кому-то понравится вот таким, какой я есть. Мне отчаянно хотелось стукнуть совсем ни в чём не виновную стенку, от удара боли которой, казалось, я способен заглушить душевную боль. Он мне действительно успел понравиться. И даже… Возможно больше чем я думал. Осталась неделя. Какая жалось, что сладкие рассказы о чувстве первой влюблённости, настолько лживы, что разочарование от неё, перечёркивает всё. — Нет! Отпустите! Придите в себя!.. Слышу крик с грохотом за дверью и поднявшись на ноги резко открываю дверь, трезвея от нахлынувших чувств. — Что там?.. — Кажется его ударили… Приёмное отделение погрузилось в тихий гул и перешёптывания, а смотрели все в сторону операционных, которые находились в конце коридора. Ускоренным шагом иду в направлении этих взглядов и застываю, понимая, что вряд ли могу в это вмешаться. Хоть и по общей картине, не сложно было догадаться о сути. Леви, вцепившись в форму Эрвина, прижимал того к стенке и судя по тому, что последний опустив руки смотрел на него пустым взглядом, он не сопротивлялся. Всё обеспокоенно смотрели на них, а Ханджи ещё даже не сняв маску и защитную одежду пыталась отдёрнуть Леви за плечи. — Перестань, прошу, он не виноват в этом! — говорила она, но то дёрнул плечом убирая её руку с такой грубостью, что та отстранилась и взволнованно смотря на него сжала запястье. — Ты в порядке? — прошептал я ей, когда так подошла ко мне опустив голову, а подняв глаза на меня, она тут же их отвела в сторону обойдя меня. — Повтори, — сквозь зубы процедил Леви, — Повтори! — Сэр, держите себя в руках, — начала охрана, которая подошла к ним. — Не лезьте, — сказал Эрвин опустошённым голосом, — Леви, — уже обращаясь к нему, сказал он, и я вижу как тот вздрагивает услышав своё имя, — я сделал всё что мог, — он положил руки на его стиснутые кулаки, сжимающие его одежду, — У Фарлана был шанс, но сердце не выдержало, а Изабель скончалась на пол часа раньше. Мне… очень жаль. — Врёшь… Они моя семья, слышишь? Ты же знаешь, они моя семья! — прокричал он, ослабляя хватку и Эрвин обнимает его крепко стиснув в объятьях пытаясь этим сковать его приступ истерики, — отпусти! — Я знаю… я понимаю… Леви все же выкрутился из его объятий оттолкнув Эривна, что даже не опустил взгляд на него, повинуясь и облокачиваясь о стенку поднял голову вверх. Он не посмотрел ему вслед и пустым взглядом смотрел в потолок ещё несколько секунд, прежде чем опутить голову. Проходя мимо меня, Леви пихнул меня плечом что-то буркнув, когда я было собирался что-то сказать, но не знал что. Это больно. Я знаю, потому что потерял маму и папу. Я знаю, что он чувствует. Разрывающие всё тело чувство боли настолько невыносимо, что хочется умереть по-настоящему лишь бы избавить себя от этой боли. Хочется кричать, рыдать и выдирать волосы на голове в отрицании происходящего и не желании принять то, что уже произошло. А самое главное тяжёлое чувство вины, которое комом в горле стоит и не проходит ещё так долго, что кажется, можно вот-вот задохнутся. Вина за бездействие. Вина за собственную безнадёжность. Вина, что не смог предотвратить. Прокручивая в голове все исходы события, где ты мог вмешаться, но не стал, чтобы предотвратить трагедию. Спускаясь по лестнице прошлого в своей голове и пытаясь найти ниточку, за которую ты мог ухватиться, но не сделал этого. Как же мне это знакомо… Я ненавидел всех, кто говорил о «соболезновании» и ненавидишь себя, что не остановил родителей, когда они садились в этот проклятый самолёт, а через несколько часов, по всем новостным каналам гремел этот трагический случай. Поэтому мне как никому другому знакома эта боль и я не виню Леви в его импульсивности. Эрвин не смотрит в его сторону, не смотрит на меня или кого-либо ещё он разворачивается и уходит, не реагируя на слова реаниматолога. Я не хотел идти за ним. Да и уверен более чем, он и сам не хотел сейчас никого видеть. Его боль понятна всем стоящим здесь, поэтому просто позволяем ему побыть наедине. Вижу Ханджи что, сдвинув сочувственно брови разговаривает с Леви, эмоции которого не выражали ровным счётом ничего. Полностью опустошённый горем мужчина не показывал никаких чувств. Однако особо внимательные могли заметить, как сильно он стиснул зубы и жилки так натянулись, что казалось они не выдержат такого напряжения. Он оттолкнул Ханджи от себя и вышел из больницы и пряча за длинной чёлкой глаза, устремился быстрее скрыться в своей машине. Ханджи не стала ждать и смотреть ему в след, но все слышали, как громко сигналила машина, будто сейчас Леви пытался выместить всю свою боль на руле избивая его до счёсанных костяшек на руках. Я последовал за Ханджи под звуки сигнала, который был больше похожи на крики о помощи. И у меня на душе воют волки от этого душераздирающего крика, ответить на который уже никому. В ординаторской не горел свет, но я всё равно увидел силуэт Ханджи, что молча стояла спиной к двери. И я не знал, что мне следует сейчас сказать и следует ли вообще. — … — Как… Он? — неуверенно начинаю я, понимая глупость своего вопроса. — Всем нам придётся когда-нибудь через это пройти, просто сейчас, настало его время, — тихо сказала Ханджи, — он не заслужил такой боли… никто не заслужил её и его боль — наша вина. — Ханджи, вы сделали всё, что могли… — Нет, Армин, не всё, — грустно улыбнулась Ханджи настолько неуместно её словам, что меня пробрало дрожью, — мы не реанимировали. — Что… — одними губами говорю я, смотря на неё шокированно открыв глаза. — Как? Почему? — У них отказ. У обоих. Подписан пять лет назад, — поясняет Ханджи спускаясь спиной по стенке, присаживаясь на пол и я, сажусь рядом не в силах стоять от слабости в коленях. — Они ведь так молоды… Какой ещё может быть отказ? — я приложил руку ко рту, сдерживая желание «охнуть», — У них были неврологические или сердечно-сосудистые заболевания? Вы точно проверили? Она тихо кивнула. Это единственная причина почему такие молодые люди подписали «отказ», так как многие предпочитают умереть, чем прожить оставшуюся жизнь парализованным. — Проверяли трижды… Нет, кажется Эрвин отправлял запрос раз пять, не веря в это, — она уткнулись в колени лбом, — Армин, — пробормотал она и я «мыкнул», показывая, что слушаю, — у тебя же есть друзья? — Да. — Если ты не сможешь позволить им умереть, даже когда они сами того хотят — не становить врачом, — она подняла голову, — видишь ли, у врачей нет чувств, — она улыбается, а в её покрасневших глазах скопились слёзы в противоречии её слов, — мы должны уносить всё домой, не позволяя себе слёз и сочувствия, пока на плечах эти белые, треклятые халаты, у которых большой груз ответственности за жизни других. Если не готов отбросить чувства, даже когда на столе будет любимый человек, уходи сейчас. Ведь это… — он усмехнулся, и я вижу, как по щеке потекла слеза, — так больно. А? Я плачу? Я же не знал их, так что это? Почему боль за незнакомых мне людей сейчас раздирает грудь? Прикрываю её глаза рукой, прежде чем девушка увидит мои слёзы, ощущая в каждом её слове столько боли, что не надо было даже и предполагать, какие отношения связывали всех их. Обняв Ханджи, я чувствую мелкую дрожь в её теле и больше, не нахожу слов для утешения, а её же слова, крутятся бесконечным водоворотом в моей голове. — Ханджи? — послышался за спиной знакомый голос, и я разворачиваюсь в пол оборота, — боже, ну и ну, только посмотри на себя. — Зиииик! — заныла она с новой силой. — Я не смогла! Я так старалась, но не смогла спасти их! Изабель, Фарлан… Я с опаской поглядывая на него, но он и не обращает на меня внимания, будто моё присутствие его не волнует. Он опускается на колени рядом с девушкой и сменяет меня, крепко её обняв. — Ты хорошо поработала, моя очкастая, — коротко сказал он и я, отпрянув в сторону наблюдаю как Ханджи цепляется за его плечи, отпуская свои эмоции, — давай умывайся, я отвезу тебя домой, а мне ещё нужно поработать. Директор сказал, что второй состав хирургов, сменит вас через пол часа, теперь ваша очередь отдыхать. Я встаю, сняв свой халат и вешая на спинку стула собираясь тихо улизнуть, чувствуя, что становлюсь здесь лишним. — Армин, — останавливает меня Зик. — Сходи-ка к Эрвину, скажи, чтобы он собирался домой. — Что? Я? — Ну он же твой, — он на секунду останавливается задумываясь, — наставник? Наставник? Да у тебя сейчас на языке точно другое слово вертелось, а ты даже не постыдился при Ханджи сделать эту многозначительную паузу. Я хмурю брови увидев, как он подмигнул мне и отвернувшись принялся приводить Ханджи в порядок, заставляя её высморкаться в его платок. Кажется, они намного ближе чем казалось на первый взгляд, во время повседневной работы. Думаю, за то время которое я здесь проработал, я видел их вместе от силы дважды, но сейчас всё выглядит так, будто они сто лет были знакомы. У меня будет возможность узнать об этом позже, а сейчас не время для этого. Состав меняется. Значило ли это, что и мне стоит ехать домой? Проходя мимо окон, обращаю внимание, как единичные люди из приёмной выходят, явно намереваясь наконец-то добраться безопасно до своего дома, так как под лучами утреннего солнца, асфальт местами успел просохнуть. Вот уж не верится, что кошмарная ночь, которая забрала сегодня десятки жизней — действительно подошла к концу. «Сходи-ка к Эрвину.» Не хочется. Моё уважение его профессионализму никуда не исчезло, но теперь к пункту его неотразимости добавился ещё один, перечёркивающий все остальные. Женат. Зачем мне сейчас было идти к нему? После услышанного, мне напротив хотелось избежать с ним встречи насколько это возможно, однако находясь в спорных раздумьях, я сам не замечаю, как мои ноги привели меня почти прямиком в его кабинет. И я понимаю, что это в любом случае было неизбежно, так как кабинет находился по пути. Хотелось пройти мимо, но увидев небольшую щёлку в приоткрытой двери, решаю всё-таки подсмотреть. Затаив дыхание приближаюсь к ней и вижу, как мужчина распластался в кресле закинув голову вверх и прикрыв глаза, казалось даже не дышал. На самом деле выглядел он получше чем Ханджи, хотя и непонятно, какие чувства он сейчас пытается в себе подавить, этой своеобразной медитацией. — Хватит топтаться там, — послышался его голос, и я осторожно открываю дверь, — я тебя слышу. — Не хотел беспокоить, просто мимо проходил, и хотел передать, что скоро прибудет второй состав… — оправдываюсь я, сжимая руки за спиной. — Подойди, — коротко командует, шевеля только губами и не меняя своего положения. Я закрываю за собой дверь, и вздохнув подхожу к нему ближе, останавливаясь рядом с ручкой кресла. Секунда затишья и он открывает глаза глядя на меня уставше, но всё ещё молчал, будто экономит сейчас энергию по максимуму. Я словил себя на странном ощущении, что молчание и его взгляд не вызывали у меня напряжение и дискомфорт, я бы даже сказал, что оно было правильным. Мне не хотелось его сейчас обложить трёх уровневым китайским матом, или в лоб задать волнующий меня вопрос. Напротив, словарный запас исчез из моей головы и глаза, что без тени эмоций смотрели на меня, гипнотизируют своей прозрачной голубизной. Ох… Кажется, я начинаю понимать, причину нашего взаимного ступора. Ведь у меня точно такие же голубые глаза, в которых он видимо сейчас тонет. Или ищет успокоение? В любом случае — это в будущем может стать проблемой, так как я уже успел «подсесть» на эти глаза, как на самый одурманивающий наркотик. И как только этот человек способен на ложь? Чувствую, как внизу, мой руки касается что-то холодное, и я вздрагиваю, глубоко вздохнув и желая отдёрнуть руку, но опустив взгляд вижу, как это он касается длимыми пальцами моей рук, медленно их переплетая и продолжая гипнотизировать меня. Теперь, выдернуть руку, почему-то хотелось ещё сильнее. — Что это? — спрашивает он, опустив взгляд и пальцами оглаживая мои ладони в ранах. — Упал. — На свои же кулаки? — язвит он, раскрывая мои ладони и разглядывая образовавшиеся рубцы от ногтей. — У тебя так не бывает? — Хм, — хмыкнул он, опускаясь в бок и достаёт из нижнего ящика стола какую-то жидкость и ватные диски. Поразительно. У него даже в кабинете миниаптечка. Он не отвечает мне и медленно, также гипнотично не спеша обрабатывает мои раны в приятной тишине и заставляя морщится каждый раз, когда жгучая жидкость касалась кожи. Но постепенно становится почему-то легче, а когда прислушиваюсь к ощущениям, понимаю, что ладоням стало прохладно. Из-за наклонившейся головы я не видел, но по звуку и ощущениям, могу поклясться — он подул на мои ладони, облегчая неприятные ощущения. Ну зачем же ты так со мной, а? Пожалуйста, перестань. — Шрамы тебе не к лицу, — говорит он обматывая мои ладони поочерёдно бинтами, — ну вот, как новенький, — говорит он, подняв голову на меня и демонстрируя свою работу, будто напрашиваясь на похвалу. — Спасибо, — коротко говорю я, опуская руки, — Ммм, как… ты? — неуверенно говорю я, смотря как тот складывать всё на свои места. — Смерть — это единственное к чему невозможно привыкнуть никогда, сколько бы это не происходило на твоих руках, — вздохнул он, возвращаясь в своё положения, — а когда это происходит с теми, с кем ты был близок — это вдвойне тяжело. — Думаю… — я облокотился о стол, присаживаясь, — ты отлично держишься. — Ха, — усмехнулся горько он. — Держусь, да? Так это выглядит со стороны? Он затих на минуту, расслабленно дыша и я, начинаю думать, что он задремал, как его глаза открываются и он смотрит в потолок. — Так ты, — шепчу я, привлекая этим его внимание, — из тех врачей, кто несёт все чувства домой? — Когда ты руководишь целым отделением — это обязанность, — он вздохнул, постукивая пальцем по ручке. — Впрочем, всё может измениться. — Ммм? — Статистика больницы пошатнулась. Мне сделают выговор. — Это… Абсурд, ты сделал всё от себя зависящее. — И тем не менее это так. Обычная практика, — он выпрямился, подъезжая на кресле ко мне и обнял за пояс как тогда, когда я сидел на подоконнике. — Тебе нужно домой. Я тебя подвезу? Я прикусываю нижнюю губу чувствуя, как в груди кольнуло, а руки, что меня обнимали, теперь казались капканом моих эгоистичных желаний, которые так хотелось убрать. — Кому и надо домой так это тебе, — я убираю его руки и смотрю на него, как тот удивлённо хлопает глазами на мой жест. — Почему это? Почему? Дурачком прикидывается? Почему-то так и хочется стиснуть руками его шею и придушить этого актёра без оскара, который сейчас строит невинное личико. — Не знаю даже… — растянул я, язвительно смотря на него и через ком в горле говорю, — Жена ждёт?