Холод

Мне отмщение, и аз воздам (Рим. 12:19).

За сутки до отбытия в Англию природа показала свой гнев. Тяжелые серо-черные грозовые тучи пришли в Москву, небо взъярилось. Ветвистые молнии разрезали небеса, гром нарушал тихий покой природы. Ветер вел себя как бешеная лошадь — то резко хлестал по зданиям, заставляя окна дребезжать, то в миг стихал, и даже самая последняя травинка не шевелилась. Оба, отец и сын, молча сидели друг напротив друга. Им было о чем поговорить. — Завтра ты уезжаешь, — сказал Иван, глядя на стоявшие за спиной юноши чемоданы. — Ты уверен, что сам справишься? — Пап, доверься мне. Они все сами сделают. Мне остается лишь смотреть… — Ну что же… Ты вырос. Это твое дело. Запомни лишь одно — это заклятие будет действовать лишь один час… Большего не дано… — Я справлюсь, — уверенно проговорил мальчик. За окном глухо ударил гром. На изголодавшуюся землю, что полыхала жаждой уже три недели обрушился поток дождевой воды. — Я буду рад увидеть их… страдания… *** Ваня, закинув вещи в гостиницу, сел в пузатый автобус, который должен был отвести его в пригород Лондона, в Суррей, на Тисовую улицу. Он имел вид самого обычного подростка, которых тут было несколько тысяч — джинсы, кеды, футболка и бейсболка. Ему казалось, что автобус нарочно ползёт очень медленно. Утро, как-никак. Но, судя по времени, от маршрута тот не отставал. Вот и скоро нужная остановка. — Ничего не изменилось, — выдохнул парень, засунув руки в карманы, — сколько лет прошло… Александр внутри хмыкнул. Иван-младший моментально загасил его в себе. Не сейчас. Он пугнул книзилов миссис Фиг, пока те не очнулись — эти магические существа были весьма наблюдательны. Дамблдор, видимо перестраховавшись, оставил тут наблюдательный пост. Одного, не столь прыткого, он достал ножичком — спасибо любимой тетушке Беларусь… Все было знакомо, из далекого, смутного детства. Шагая по знакомой ровной дороге, он смотрел на лужайки-сады-кусты-деревья перед домами, одинаковыми аж до тошноты. Да, деревья подросли за прошедшие лета, лужайки вместо цветов пестрили многолетниками, кусты были пострижены разными формами, но суть-то не изменилась. А вот и искомый им… Несколько мгновений он медлил. Затем резко натянул на плечи мантию-невидимку, и зашагал к знакомой двери. Замок на ней оказался таким же, как и много лет назад… *** Иван, восседая под мантией-невидимкой, прохлаждался в кухне-гостиной. Насколько он помнил, Петунья вставала поздно в выходные, и поздно поднимала остаток семейства. Да, он был прав. Через десять минут в кухню вошла Петунья, которая стала вообще как вобла за прошедшие года с того момента, как они виделись… Та загремела сковородками, потом донеслись характерные звуки сбивания яиц и шипения масла на сковороде. Наверху зашевелились, и скоро донесся незабвенный голосяга Вернона Дурсля, будившего милого сыночку. Иван едва не сплюнул. *** Петунья, положив огромную порцию яичницы с жирнейшим беконом на все тарелки, позвала свою мужскую братию завтракать. Она отвлеклась и не заметила, как парень бесшумно, под мантией невидимости, достал из кармана шприц, наполненный прозрачной жидкостью и ввел в желтки двух порций по пару кубиков. Какой Дадли стал необъятно толстый! Жирные бока так свисали со стула, что сам Ваня невольно поразился тому, что стул его выдержал. Но его расчет опять-таки оказался верен. Они заняли те места, что и много-много лет назад… Оба ели, даже заглатывали еду практически не жуя. Петунья и не поняла сразу, почему их глаза стекленеют, руки и губы перестают двигаться… — Доброе утро, тетя Петунья, — раздался очень знакомый голос с дивана, и женщина ощутила, как по спине прошел холодок. Она медленно обернулась — в ее гостиной восседал красивый подросток лет двенадцати-тринадцати. — Кто Вы? Я вызову полицию! — вскричала она. — Полиция тут не поможет, тетя. Вам уже ничто не поможет… Не узнали? Амулет в кармане хрустнул. И освобожденная прозрачная пелена «приватности» ровно на час отгородила дом от всех видов званых и незваных гостей. -…это же я… Гарри. — Он махнул левой ладонью перед своим лицом, и то будто бы ушло в тень, открывая этому миру абсолютно иное лицо. То самое… — Вы не рады мне? Он бесшумно встал и направился к женщине. Та, дрожа, отступала к мойке шаг за шагом, белея лицом и все сильнее дрожа: — Ты-ы-ы…не…под…хо…ди… — Как жаль… Мне тут не рады… Я пришел у тебя спросить один-единственный вопрос… Почему? Почему Вы так поступили со мной? — шагал подросток следом за ней. Он был спокоен как лед на озере зимой. — Вернон! Вернон! — завыла она, отчаянно смотря на своего мужа, на миг обретая хоть какое-либо мужество, но мужчина, омерзительно похожий на разъевшегося кита, все так же преспокойно продолжал сидеть на своем месте, остекленевшими глазами глядя на окружающую обстановку. — Это бесполезно. Вы можете сейчас здесь хоть орать, хоть кричать, хоть взорвать атомную боеголовку — никто ничего не услышит… Я жду ответа на вопрос, тетя Петунья… И мне должен понравиться ответ… Та слепо зашарила позади себя руками, упершись в столешницу из серого камня, и с силой метнула кухонный нож в юношу. Тот кончиками пальцев поймал лезвие у самого сердца. Улыбнулся ей, которая от ужаса уже едва не теряла сознание, лишь чудом оставаясь на ногах. — Ах это… — и парень переломил лезвие на две части, будто бы оно было из картона. Его остатки даже долететь до пола не успели — затлели прямо в воздухе, и упали пеплом на мраморный пол. — Я жду. — Ты-ты-ты был очень похож на нее… — тетку била нервная дрожь изнутри, и та заикалась, — и самое главное — м-м-м-магия. Ч-ч-ч-ч-чертова м-м-магия! Это я должна была быть там, в Хогвартсе, а не она! Я — а не она, которой все и так доставалось легко! — ее прорвало, как плотину от долго сдерживаемых бурлящих вод, — Я! Я! Она почти что сложилась по полам, все еще опираясь спиной на край столешницы. Мальчик неспешно подошел к ней: — Настало время расплаты за своих грехи, тетушка Петунья. Падай во тьму! — шепнул тот ей на ухо… И ее действительно будто бы затянуло во тьму. Первозданную, и черную, как ночная мгла. Ее сознание сдавило, и куда-то понесло… *** Тетка, только что павшая в полнейшее безумие, его больше не интересовала. Глядя, как она, рыча и завывая словно животное, срывает с себя всю одежду, и выбегает из дома, он довольно улыбается. И страшно. Он обернулся еще к двум участникам «мерлезонского балета». Первый акт завершился в его пользу. Осталась… мелочь. *** Вернона Дурсля, владельца бизнеса электроинструментов, порядочного семьянина и отца Дадли Дурсля, нашли мертвого в тот же день, в этой самой кухне-столовой. Его тело было буквально истыкано, иссечено кухонным ножом, который полицейские нашли неподалеку, брошенный в кустах. А все комнаты были в алой крови и ошметках от тела. Сам Дадли был в ступоре, и безмолвно сидел на стуле за семейным столом. Он был весь залит кровью убитого отца. В его крови полицейские нашли наркотик. Вызванные на место врачи быстро заставили парня очнуться… *** У полицейских в графстве Суррей выдался тяжелый день. Сначала им на пульт поступил вызов о голой леди, покрытой кровью, что сейчас била витрину одного из местных магазинов. Ее с трудом скрутили, а потом вызвали на место психиатрическую бригаду. Буйную Петунью Дурсль — ее опознали практически сразу, отвезли в психушку. Острый психоз — был предварительный диагноз. Не она первая, не она последняя. До мужа и сына так и не дозвонились, и полицейские поехали на Тисовую четыре… А там… Кровь, ошметки плоти, труп и парень в ступоре! Давно у них такого не было. Пришлось выдергивать на место криминалистов, причем с законных их выходных, вызывать скорую, труповозку… *** Иван, с легкой иллюзией на лице, спокойно ел мороженное, находясь в местном кафе. Все разборки полицейских он видел как на ладони. Как видели и самые первые посетители, которые тут же бросились на место преступления — узнавать подробности, чтобы потом обтесать их языками в местном пабе этим вечерком. Оставив официантке щедрые чаевые, Брагинский-младший тем же путем уехал из Суррея в Лондон, где с удовольствием вскоре растянулся отдыхать на койке в местной гостинице. Он не испытывал к этим людям, много лет назад бросившим его, абсолютно ничего — ни жалости, ни гнева, ни презрения. Они даже этого не заслужили… *** Гермиона с ноги на ногу переминалась прямо за проходом на волшебную платформу. Ей почему-то было крайне важно увидеть Ивана Брагинского-младшего. Очень жаль, что они не смогли встретиться даже во время покупки на Косой аллее… Там, в этот раз, был ее любимый писатель, Златопуст Локонс! Она даже автограф от него получила! Брагинский явился из-под занавесы между миром магов и маглов четко за половину времени до отправления поезда. Он шел один. В руке — все та же спортивная сумка. — Привет, — улыбнулась ему девочка. — Я нашла для нас купе… — Очень хорошо. Я сегодня не спал почти. Хочу отдохнуть. — Улыбнулся ей парень, поправляя сумку на плече. — Идем. Гермиона к своему восторгу поняла, что серебристые волосы и прическа у Ивана со времен соревнования осталась такая же. Ему это шло, и шло дико. *** Поезд тронулся. Гермиона вся ушла с головой в книжку Локонса, в «Увеселенье с вампирами», и ничто мирское сейчас ее не интересовало. Иван, весь действительно очень сонный, невольно задумался о том, что принесет ему грядущий учебный год. Первый год в этой школе был на диво сумбурным, странным и нелогичным. Странные поступки Альбуса Дамблдора… Препод-одержимый-убийца… Хотелось бы чуть спокойнее…