Лучшая часть ссоры — это примирение.
Весна — воистину прекрасное время. Время, когда снег превращается в ручейки воды, стекающей по земле и питающий луковицы и корешки, до этого находившиеся в спячке. Цветы на деревьях распускаются, а новые молодые листочки под лучами теплого и ласкового солнца становились все больше и зеленее. Наконец-то после леденящей зимы наступила приветливая весна, прогнав куда-подальше темные деньки, оставив лишь след в виде воспоминаний. После осложнений и продолжительного времени прикованной к постели, Афитаб все же оправилась. Болезненная худощавость почти исчезла, кожа приобрела здоровый оттенок — светлый, персиковый — волосам вернулся былой блеск, а глаза больше не источали вселенское горе и тоску. Улыбка и веселье постепенно возвращались, пусть и не так быстро, как хотелось бы. Но телом красавица была все еще слаба и нечиста, как твердили лекари — необходимо было еще время для полного становления на ноги и выхода из организма всей той гадости. Ночи с Повелителем славянка проводить еще не могла. Несколько ближе к лету, почти вся султанская семья по решению Повелителя, отправилась во дворец Эдирне. Как никак, но начался охотничий сезон, и Мурад Хан не мог отказаться себе в удовольствии отдалиться от дел ратных, дабы провести время с семьей и немного отдохнуть. Кесем Султан, Гевхерхан Султан, Атике Султан, братья-шехзаде султана и его главные любимые наложницы — Айше Султан и Афитаб-хатун — отправились вместе с правителем государства в Эдирне, где их ждал совсем еще молодой паша — Абаза Мехмед, верный поданный Кесем Султан и султана Мурада. Силахтар также отправился вместе с товарищем-падишахом в качестве компании для охоты, друга и охраны. Дворец Эдирне, да и сама дорога к нему была спокойной и живописной. Зеленые деревья, трава, усыпанная разнообразием диких цветов, свежий теплый воздух. Пейзажи за окном кареты походили на нарисованные художником картины, лично придуманные им и перенесенные на полотно. Пестрокрылые бабочки перемещались с цветка на цветок, жужжали пчелы, собирая пыльцу и перенося его в ульи, а осы дожидались момента, когда смогут перехватить добычу. Сам же главный дворец города был меньше, чем Топкапы, но не менее роскошнее и величавее. Окруженный садом с деревьями и распускающимися растениями, каменными дорожками, ведущими вдоль красот и беседок, строение выглядело так, словно его возвела девушка, мечтающая о комфорте, спокойствии и безопасности. Покои для каждого гостя уже были подготовлены: для женщин в женской половине, для мужчин во второй. Даже Афитаб проживала в своих личных покоях — светлых, просторных. Евнухи занесли ее вещи, а служанки стали разбирать их, раскладывая по шкафам и полочкам, пока их хозяйка располагалась и осваивалась во временном месте своего проживания в ближайшие две или три недели. — Госпожа, — в покои вошел евнух, склонившись перед султанской фавориткой. — Султан Хан Хазретлери пожелал, чтобы к обеду все члены династии в его покоях собрались. Вам тоже велено быть без опозданий. — Передай Повелителю, что я буду срок в срок. — С легкой улыбкой ответила Афитаб, отпуская слугу и смотря на своих служанок. — Подготовьте-ка побыстрее хамам и новое одеяние — не хочу представать пред Повелителем и династией в неглиже и дорожной пыли. — Сейчас же все будет сделано! — Заулыбалась, Мелисс выбегая из комнаты, чтобы к приходу одалиски хамам был готов. — Какое платье предпочтешь надеть к обеду, Афитаб? — Поинтересовалась Айтач, рассматривая наряды. — Что-нибудь легкое и нежное, выбирай на свой вкус. И славянка вышла из своей временной опочивальни, а за ней поспешила и Эмине, держа в руках халат и полотенца. Тишина и легкость окутали худое девичье тело, как только она вошла в турецкую баню. Приятная теплая вода с лепестками розовых роз и масло лаванды сняли напряжение и усталость в мышцах, убрав из мыслей тревожные думы. Девушки болтали на что-то отвлеченное, обсуждая красивые цветы дворца здешнего сада, моду на платья, которая меняется с первым дуновением ветра, и даже сплетни — о них госпоже тоже стоит знать, ведь все самое интересное, пусть и не совсем достоверное можно узнать именно из толков. Но времени было достаточно мало, так что приходилось поторапливаться да в порядок приводить себя.*** Покои султана Мурада Хана Хазретлери ***
Султанская семья уже сидела за длинным столом, окруженным мягкими подушками. Опочивальня для правителя, судя по всему, готовилась не один день, доводя слугами до ее идеального состояния: свечи в золотых подсвечниках стояли на столах и весели, в качестве люстры на потолке, совсем как в дворцах Европы! Мягкая постель была застелена лучшими простынями и покрывалами, а подушки обернуты в шелковые наволочки. Из окна и небольшого балкона — во дворце веранда султанских покоев была раза в два просторнее — открывался чудесный вид на сад и зеленый лес за ним, а мебель, стоящая в самих покоях и балконе, была сделана из светлого дуба с затейливой на дереве вырезкой. На большом столе уже размещались тарелки: мясо, другие теплые блюда классической турецкой кухни, фрукты, шербет, десерты. На отдалении от султана и его стола сидели девушки в красивых открытых платьях, наигрывая на струнных инструментах тихие мелодии, чтобы в помещении не было напряженной тишины. Мурад Хан сидел в основании хонтахты: по его правую руку восседала Валиде Султан, по левую — Айше, у которой постепенно становился все больше виден беременный животик; следом за ней сидела Атике Султан и Гевхерхан Султан, напротив них, возле матери, сидели все трое шехзаде — Баязид, Касым и Ибрагим. Еще одно место пустовало, и все догадывались, для кого оно было уготовано. После стука в дверь, евнухи пропустили последнюю гостью обеда — Афитаб-хатун, облаченную в светлое лазурное платье, состоящее из двух частей. Низ являлся довольно простым — самое обыкновенное однотонное платье с вырезами вдоль рукавов, открывающие тонкие руки и плечи, а вот изюминкой можно было считать кафтан, туго облегающий талию и грудь, подчеркивая не утраченные из-за болезни достоинства. Кафтан был на тон светлее, украшенный круглыми узорами и серебряными нитями, и точно подходил к витиеватой невысокой диадеме, закрепленной в волосах, волнами ниспадающих на плечи и спину. И пока фаворитка султана, обманувшая саму смерть, приветствовала Повелителя и каждого присутствующего, одаривая своей лучезарной улыбкой каждого, к кому обращалась — албанская Хасеки тихонько обратилась к младшей золовке, Бурназ Атике Султан. — Госпожа, почему Афитаб-хатун пришла сюда? На обед звались те, кто принадлежит династии. — Повелитель позвал всех, кого желал видеть сегодня за столом, Айше, а если уж на то пошло, то почему ты здесь? Ты тоже, как и она, никак к нам не относишься, и позвали тебя только из-за того, что в твоем сыне течет кровь брата-Повелителя. — Раздраженно ответила светловолосая сестра султана: долгая дорога с не прошедшей усталостью сказывались на настроении, как и жара, которая с каждым днем становилась все больше, и глупые вопросы невестки только усугубляли ситуацию. Айше Султан ответ золовки не понравился, однако она не стала больше трогать госпожу, и продолжила спокойно сидеть на тахте рядом с Повелителем. — Повелитель, — одарив всех присутствующих своим вниманием и разговором, даже Кесем Султан, смотря на которую она не могла не вспомнить о том разговоре, который завела Великая Валиде около двух месяцев назад, когда она уже могла уверенно стоять на ногах и ходить.*** Два месяца назад. Покои Валиде-регента Кесем Султан Хазретлери ***
Афитаб-хатун в закрытом синем платье, скудно украшенном вышивкой и такой же вуали на волосах, стояла перед могущественной свекровью наклонив голову в поклоне. Луноликая госпожа стояла в двух шагах от нее, заложив руки за спину и начиная серьезный разговор. — Афитаб, я рада, что лекари смогли спасти твою жизнь от смерти, слава Всевышнему. — Аминь, Валиде. — Кивнула одалиска, напрягаясь: разумеется, было предельно ясно, что ее позвали не только порадоваться об ее здоровье. — Однако, ты сообразительная девушка и понимаешь, что в гареме оставить тебя я попросту не имею права. — Опустив тяжелый взор темно-зеленых глаз на наложницу сына, женщина устало выдохнула. — И это не только из-за традиций и устоев гарема, но и ради безопасности проживающих в Топкапы, а также наследников, которые могут родиться больными от твоей с Повелителем связи. — Но лекари сказали, что я больше не несу угрозы никому! А пройдет еще немного времени и все, что…. — Все заключения лекарей я слышала и читала лично, — остановила взмахом руки брюнетка красавицу-наложницу. — Ты получишь желанную свободу, заведешь семью, выйдя замуж через год, а перед этим будешь проживать во дворце Плача ни в чем себе не отказывая. — Повелитель не дозволит Вам сделать этого, султанша! — «Страшно, что же делать? Я не могу покинуть дворец, не могу Мурада оставить, а с Кесем Султан совсем не хочется ссориться. Она ведь просто мать, которая желает обезопасить своих детей и правительница, которая обязана думать и о судьбе великого государства». — Умоляю, султанша, не отсылайте меня в Старый дворец и не выдавайте замуж! — Славянке пришлось упасть на колени, сложив руки на полу. Она снизу вверх с мольбой смотрела на мать правителя — что, если она все-таки не сжалиться над ней, а Мурад Хан не сможет противостоять велению матери? Нет, она не станет в нем сомневаться. — Я люблю и всей душой привязана к Повелителю, как и он ко мне. — Ты в этом так убеждена? Что если я скажу, что он лично приказал выслать тебя? За высокими дверьми покоев послышались гулкие шаги, и на пороге показался султан Мурад Хан. Мужчина выглядел недовольным, но весьма спокойно и будто хладнокровно нес себя и вел при женщинах. Голос был строг, и не терпел препирательств. — Афитаб, поднимись, — правитель помог девушке подняться, оглядывая ее с ног до головы: любимица была напугана, однако и слезинки в ее глазах было невозможно разглядеть, не было. — Возвращайся к себе и жди меня. Славянка молча поклонилась султану и его Валиде, и покидая покои чувствовала неприятный холодок между лопатками. Оставшись один на один с матерью, падишах продолжил говорить теперь уж с ней. — Валиде, что все это значит? — Ты прекрасно знаешь, что все это значит, Мурад — как бы тебе не хотелось, твоя фаворитка должна покинуть гарем. И это не моя личная прихоть, отнюдь. — Уверенно произносила главная госпожа. — Но посмотри на эту ситуацию с другой стороны: она станет свободной, не будет втянута в интриги дворца, вся жизнь до самой смерти будет обеспечена и спокойна, и ее муж будет не самым последним человеком при дворе. — Я запрещаю Вам Валиде распоряжаться моими фаворитками, в особенности Афитаб. Она остается, и я не желаю больше слышать о разговорах об ее выселении. — Твердо повторил Мурад Хан Хазретлери, сверля взглядом мать. — Тогда я должна предупредить тебя: все дети, рожденные от нее, не будут включены в реестр дворца и гарема, и никто из них не будет считаться наследником. — Вы этого не сделаете, я не позволю.*** Наше время ***
— Повелитель, прошу прощения, что задержалась. — Вынырнув из пучины воспоминаний, молвила славянка, смотря на мужчину. — Проходи, Афитаб, садись. — Кивнул султан, легко улыбнувшись наложнице и указав на место подле сестры — Гевхерхан Султан. Славянка благодарно поклонилась ему, и опустилась на свое место напротив братьев-шехзаде и рядом с подругой. — Давайте же насладимся семейной трапезой. — И все присутствующие, подняв руки немного вверх в молитвах, после приступили к обеду. — Брат-Повелитель, насколько долго мы пробудем в Эдирне? — Поинтересовался шехзаде Касым у падишаха. — Не так долго, как хотелось бы: не больше трех недель — больше государственные дела не позволяют. — Ответил мужчина. — Но обещаю, что насладиться охотой сможет каждый из вас, шехзаде. — Мы рады, Повелитель. — Ответил Баязид, запивая сладким шербетом баранье мясо в соусе. — Даже мне ты позволишь поехать с вами? — Поинтересовался шехзаде Ибрагим, с нетерпением глядя на старшего брата-султана. — Конечно, Ибрагим, и ты поедешь с нами, если Валиде позволит. И пока сыновья вели диалог с матерью, султанши разговаривали друг с другом, параллельно слушая и остальных присутствующих. В особенности, оживленно разговорились Гевхерхан и Афитаб, ведь они не так часто виделись последнее время, и было что обсудить. — Эдирне прекрасный дворец, и его сад не хуже, чем в Топкапы, — молвила Гевхерхан Султан, смотря на Афитаб, Атике и Айше. — Было бы неплохо, например завтра, прогуляться вместе по нему. — Какая чудесная мысль, султанша! — Заулыбалась албанка, обращая всеобщее внимание женского общества на себя. — Отвлечемся, отдохнем, насладимся тишиной весеннего парка — что может быть прекраснее? — Верно. И посплетничаем немного. — Захихикала Атике Султан, переглянувшись с главной наложницей. — Возможно, даже кто-нибудь порадует нас своим пением. — Продолжила Айше, посмотрев на славянку. — А может прямо сейчас покажешь нам свое мастерство? Повелитель, — Хасеки обернулась к мужчине, обращаясь к нему. Мурад тут же кивнул, позволяя матери наследника говорить. — Я наслышана, что Афитаб-хатун просто обворожительно поет, однако, никто кроме Вас, учителей и некоторых наложниц, что обучались вместе с нею, не слышал ее голоса. Правда ли то, что говорят? — Если это так, то мне тоже будет интересно послушать. — Подключилась и Атике, ведь ее это и правда немного заинтересовало — кто не захочет развеять обстановку? И тут такая возможность подвернулась. Повелитель молчал некоторое время, а Афитаб напряглась: почему соперница спросила о ее голосе? К чему это вообще? Возможно, хочет доказать, что к ее слову прислушиваются, ведь она мать наследного принца. Найдет же крыса щель. Или славянку уже начинают посещать фобии. Однако со стороны сложившаяся ситуация выглядела именно так. — Афитаб талантлива, даже очень — я восхищен ее голосом. — Согласился правитель, и Касым с Баязидом переглянулись, а Айше чуть посмурнела, но не выдавала себя. — Любопытно. Не то, чтобы я не доверяю Вам, мой султан, но хотелось бы послушать — возможно, Афитаб-хатун споет нам? Немного развеет скуку, которую навевают игрой девушки. Разумеется, если Вы позволите. — Почему бы нет? Я давно не наслаждался твоим пением, Афитаб. — Мурад Хан посмотрел на возлюбленную кивая ей. — Споешь нам? — Конечно, как того пожелает Повелитель. — «Не то, чтобы я была против, но что-то мне это не нравиться». — Одалиска встала из-за стола и подошла к девушкам, передавая тем указ падишаха, и те отдали фаворитке одну из лютней, которую она и просила. После, ясноликая опустилась на подушку, устроившись поудобнее, стала подбирать нужные струны, звуки которых должны были подходить под ее песни. И спустя недолгих двух-трех минут, комнату заполонил голос — чистый, точно горный ручей, звонкий, как голосок канарейки, нежный, словно мягкое прикосновение к щеке возлюбленной или матери.Ты воспой, ты воспой в саду, соловейко, Ты воспой, ты воспой в саду, соловейко. Ох, я бы рад тебе воспевать, Ох, я бы рад тебе воспевать… Потерял, растерял я свой голосочек, Потерял, растерял я свой голосочек. Ох, по чужим садам летая, Ох, по чужим садам летая…
Мурад неотрывно смотрел на поющую, и на его губах, частично спрятанных бородой, светилась улыбка: женские губы не запинаясь открывались в словах песни, а пальцы рук щекотали струны, и те смеялись, отвечая на ласки мелодией. Один из шехзаде не мог отвести взгляда от талантливой наложницы брата — Касым. Темноволосый парень смотрел на славянку, как на греческую музу — юна, собою не дурна, жаль только, что уже отдана другому — Повелителю всея Османской империи. Лишь Айше даже не глядела на русоволосую соперницу: и какой черт только дернул ее за язык предложить, чтобы она сыграла? Албанка ведь совсем не желала, чтобы Афитаб еще больше восхитились, она лишь хотела показать, что Мурад Хан всегда будет прислушиваться к матери наследника, и всегда будет исполнять то, что она попросит. Что ж, пусть будет так, своей цели она частично добилась, да и русинка все равно не спешит на дорогу власти ступить, время еще есть. А постепенно песня начинала подходить к концу и утихать, пока и вовсе в покоях не воцарилась тишина. Красавица-одалиска аккуратно освободила место на тахте хатун, уступившей ей подушку и лютню ранее. Афитаб-хатун вернулась на свое место за столом. — Афитаб, Аллах наградил тебя чудесным голосом — наконец-то я смогла услышать его. — Улыбнулась Гевхерхан, обнажая ряды жемчужных зубов. — Благодарю, госпожа, мне приятно слышать похвалу от Вас. — Ответила приветливо и искренне славянка. — Я ни слова не поняла — о чем ты пела? — С тоном критика, поинтересовалась светловолосая султанша. — Не всегда необходимо понимать то, о чем поется, чтобы оценить голос, сестра. — Молвил падишах, прерывая Атике и смотря на вторую возлюбленную, которая мило общалась с его семьей, но несколько переживала, и иногда не знала, как правильнее будет ответить или отразить непредвиденную атаку в виде колкого словца или замечания. Его задача была лишь поддержать или помочь, если она не справлялась. — В том, как и что поет Афитаб есть свое очарование, и разве тебе самой не надоело слушать одно и тоже? — Султанша смолчала. — Брат-Повелитель, как долго Вы собирались скрывать от нас такое сокровище? Хатун, должен признать, любая греческая муза из поэзий позавидует, и не просто так. — Оживился Касым, обращаясь к наложнице старшего брата и к нему самому. — И правда — у нашего султана прекрасный вкус на прекрасные вещи. — Коротко прокомментировала главная Хасеки, скупо улыбнувшись. Трапеза продолжалась еще не долго, но довольно оживленно — присутствующие немного расслабились и разговорились, найдя интересные всем темы. И только Афитаб чувствовала себя не очень комфортно, пусть и подавляла в себе навязчивые мысли: не нравилось, ох как не нравилось ей поведение Айше Султан и то, что она говорила. Никто не понимал, точнее не все уделяли внимание двоякому смыслу некоторых ее слов, и албанка точно знала, что славянка их понимает, ведь именно к ней они и были обращены. «Мне тоже необходимо научиться так разговаривать и мыслить разносторонне, учитывать и просчитывать ходы, словно в игре. И не просто игре, а на выживание» — размышляла она, отвечая либо Повелителю, либо его матери, или даже шехзаде. Вскоре, уставшие, но довольные, господа разошлись по покоям: день был трудным и тяжелым, а солнце близилось к горизонту, сменяя день на ночь. Звезды, словно самые большие самоцветы, осыпали потемневшее небо, холодно и безразлично мерцая, как женщина, знающая себе цену. В коридорах и покоях дворца зажгли факела и свечи, однако многие их тут же тушили, укладываясь спать, желая отправиться в мир грез, где любая проблема есть сущим пустяком. В это же время, и Афитаб возвратилась в свою опочивальню, где ее уже ждала чистая и мягкая постель, а также вода для умывания и нагретый хамам по соседству. Айтач, а вместе с ней Мелисс и Эмине тут же подскочили помогать переодеваться. — Сегодня был трудный день, — уже сидя в одной ночной рубахе на постели, заговорила дорогая сердцу султана девушка. — Вас хорошо приняли здесь? Накормили, никто не обижал? — Нет, госпожа, благодарим за беспокойство. — Ответила Мелисс, привыкшая к таким роду вопросам: их хозяйка относилась с ними по-доброму и беспокоилась, чтобы они хорошо спали, питались и время от времени бывали у лекарей, дабы не подрывать здоровье. Одаривала и небольшими подарками — это могли быть дополнительные небольшие суммы денег, какие-то ткани, небольшие украшения или самое банальное, так это сладости или фрукты, позволенные есть только господам. Но каждый раз было приятно получать подобную заботу, ведь могло быть вовсе иначе. — Мы почти и не виделись ни с кем: повар да несколько служанок с калфой. — Пожала плечами Айтач, подошедшая к подруге, что-то сжимающей в ладони. — Здесь есть гарем? — Как у султана, то нет, лишь служащие — евнухи, рабыни и калфы. Здесь управляет городом Абаза Мехмед-паша, а за некоторыми делами лично одна Ханым следит, поданная Кесем Султан и тетя паши. Некая Замире-Ханым. Она как Эстер-хатун в Топкапы, только менее могущественна, да и вообще, не любит, как я слышала, вмешиваться в политику и по сути своей добрая, однако серьезная женщина. — Рассказала абхазка, смотря на сжатый кулак Афитаб. — Что ты в руке весь вечер сжимаешь? И как обед прошел, тоже не рассказала. — Обед…. Айше пыталась уколоть меня тем, что под руку попадется, Атике Султан была почти безучастна, однако и ей я не очень-то нравлюсь. Как Кесем Султан вижу — мурашки по коже, после того, что случилось, но это не дело, и нужно попробовать построить с ней доверительные отношения, она женщина умная и могущественная, авось и подскажет мне когда-нибудь что, а во врагах ее держат будет откровенной глупостью. — Об Атике Султан не тревожьтесь, госпожа, она всегда такая и со всеми. Даже с Айше Султан ладила не сразу, время все по местам расставит. — Добавила Эмине, выйдя из комнаты для служанок. — Ты права, Эмине, может быть, так и будет. — Согласилась Афитаб, неопределенно кивнув, и опустив голову, разжала ладонь — серебряный крестик оставил отпечаток на коже, оставаясь теплым лежать на ладони. — Аллах, это… Крест?! Афитаб, зачем же ты хранишь его? — Айтач удивилась, и ее брови поднялись вверх, а в глазах читалось непонимание. — Ты ведь теперь мусульманка, неужели ты… — Нет, Айтач, я не иноверка, если ты об этом, мой Бог уже давно Аллах, а моя Библия — Коран. — Перебила служанку, русинка. — Но этот крестик я не выброшу, он мне дорог как вещь, а не воспоминания о вере, и не будем об этом. Красна-девица встала и подойдя к туалетному столику, вернула крестик на его место — в маленькой круглой шкатулке под другими мелкими украшениями. После же, отправилась спать, и погрузилась в сон сразу, как только коснулась головой подушки, мирно засопев до самого утра. Встала ясноликая довольно рано, почти с восходом солнца: не торопясь приняла ванну, умылась розовой водой и прочитала молитву из своего старенького невзрачного Корана, который ей выдали еще в гареме для его изучения. Ей подали платье — длинное, прелестнейшее — с круглой горловиной, светло-сиреневого оттенка с тонкими золотыми нитями-веточками с маленькими и редкими листочками. С лифа и по всей передней части верха спускались золотистые элементы декора, добавляя наряжу некого величия, а его хозяйке значимости. Никакие украшения не нужны были, и лишь маленькие сережки свисали с ушей, а убранная на верх прическа дополняла образ. Только куда одалиска наряжается? Конечно же, провожать Повелителя на первую охоту в этом году и за последние несколько лет. Можно и расслабиться, коли в государстве относительно спокойно. Сестры, наложницы и мать падишаха уже были во дворе, провожая Мурада Хана и братьев, желая ему приятной дороги и удачной охоты. Кесем Султан давала наставления и умоляла быть осмотрительнее и еще больше осторожнее, и сыновья обещали матери, что будут иметь в виду ее просьбы. Сестры лишь заключили братьев по очереди в объятия, а Айше поцеловала руку своего Повелителя, желая сопутствующей погожей погоды и хорошего улова. И вот, настала очередь Афитаб — мужчина остановился перед ней, смотря в глаза. — Повелитель, мой господин, как долго Вы планируете перебывать на охоте? Когда вернетесь во дворец? — Поинтересовалась славянка. — Я еще не успел выехать за пределы двора, а ты уже торопишь меня домой вернуться, — рассмеялся Хан Хазретлери, поцеловав лоб наложницы-фаворитки. — Вспоминай обо мне, и вернусь скорее, чем может показаться. — Иншалла Аллах укажет верный путь и убережет от неприятностей. Я буду ждать Вашего успешного возвращения. Кто с Вами отправляется, кроме Силахтара-аги и шехзаде? Если, конечно, Вы позволяете мне знать. — Абаза Мехмед-паша позаботится о нашей безопасности и покажет лучшие места для охоты, — Мурад Хан указал рукой на молодого, но статно сложенного мужчину с темными волосами и такой же темной, аккуратной щетиной на лице. Паша смотрел в пол, однако разговор прекрасно слышал и поклонился султану и девушке, которой его представляли. Абаза был достаточно молодым поданным, однако о складе его ума и изворотливости уже говорили многие. — Два моих хороших товарища и поданных — Хезарфен и Эвлия Челеби. — Двое мужчин в среднего достатка одеждах также смотрели в пол, перестав перешептываться, когда их господин заговорил их имена, представляя своей любимой наложнице. — Теперь мне будет спокойнее, зная, что ты доверяешь людям, с которыми отправляешься. — С улыбкой кивнув, молвила в ответ Афитаб. Падишах мягко коснулся девичьего подбородка, одарив возлюбленную ободряющей улыбкой, после чего оседлал своего коня, натягивая поводья. Тоже самое сделали его товарищи, вместе с некоторыми янычарами в качестве стражи. Их будто и след простыл, оставив лишь пыль от копыт лошадей из господской конюшни. Кесем Султан некоторое время смотрела вслед скрывающемуся отряду вместе с сыновьями, после чего, собралась во дворец, а за ней последовали и ее слуги. Гевхерхан предложила прогуляться по саду, все согласились, и Афитаб-хатун в том числе. Сад, как и ожидалось, был прекрасен: на деревьях распускались цветы, некоторые из которых опали на изумрудно-зеленую траву. Наполовину деревянная беседка была готова принимать гостей в своей уютной тени: столик, накрытый тканевой скатертью, разложенные вокруг мягкие подушки и покрывала для более прохладных вечеров. Служанки по приказу султанш, вынесли шербет в кувшине со стаканами, немного фруктов и сладостей, чтобы перекусить во время разговоров. И как ни странно, встреча прошла на удивление мирно: Айше и не собиралась нападать на Афитаб — будто вовсе забыла о ее существовании, золотоволосая сестра падишаха тоже была сдержана и весела этим днем, а Гевхерхан, как и всегда, нежно и с лаской отвечала каждой собеседнице, смеясь с шуток и краем глаза поглядывая на сына, играющегося с мечом вместе с няней. Этим вечером, как и ожидалось, Повелитель во дворец не вернулся: Великой Валиде доложили гонцы, что они остановились привалом в лесу, дальше от Охотничьего домика, у небольшого ручейка. Сегодня султану и его товарищам повезло: много дичи оказалось на их пути, и с наступлением рассвета, они вновь двинуться в путь. А с наступлением нового дня, как только солнце показалось за окном, славянская красавица решилась отправиться к Валиде Султан с разговором, который откладывала, при том не раз.*** Покои Валиде Махпейкер Кесем Султан Хазретлери ***
Луноликая султанша только вернулась в свои покои после одного важной для нее и дел встречи, как следом за ней вошла вторая наложница сына, заглядывая ей глаза. Афитаб запоздало поприветствовала свекровь, тут же перейдя к делу, казалось, куда-то торопясь. — Султанша, прошу прощения, если отвлекаю или задерживаю Вас. — Молвила славянка, присев в поклоне и продолжив, подняла голову. — Если позволите, то мне хотелось бы поговорить с Вами. — Конечно, говори, время у меня еще есть. — Кивнула гречанка, опустившись на диван, предлагая присесть и Афитаб на тахту напротив. — Кесем Султан, Валиде, я думаю, что нам было необходимо поговорить раньше, но не осмелилась подойти еще тогда, — Валиде Османской империи непонимающе качнула головой. — Я о моей свободе и обо всем том, что Вы обещали. — Мы уже закрыли данную тему — мой лев пожелал оставить тебя, не тревожься, своих слов я не нарушаю никогда. — В этом я уверена, однако чувствую вину за собой, что Вы с Повелителем поссорились, разногласие оставило свой отпечаток в ваших сердцах. И это поставило черту между мною и Вами — мне совсем не хочется быть для Вас неугодной невесткой, лишней в семье династии. — Ответила славянка, опустив глаза. — Когда я впервые увидела тебя в гареме — уверена, ты помнишь тот день — я подумала, что ты станешь нарушительницей спокойствия в гареме, так оно и оказалось. Я как мать скажу, что Мурад давно не выглядел таким спокойным и живым — хотя наше государство находиться сейчас не в самом лучшем положении и былое величие его давно утрачено. — Лицо женщины разгладилось, и на губах появилась улыбка, которую не так часто можно увидеть у нее на лице. Забота о детях и их защите, а также неспокойные думы об империи сделали из когда-то доброй и наивной девочки, стойкую и порой жестокую госпожу, но она все же оставалась матерью и свекровью, что совмещать было крайне трудно. Махпейкер Кесем сжала руку младшей невестки, и она подняла на нее светло-зеленые глаза — пока еще добрые и простодушные, познавшие горькие слезы утраты ребенка. — Я одинаково отношусь ко всем любимым наложницам султана, и у меня нет намерения уделять внимание тебе и Айше больше или меньше, чем необходимо. А теперь, как мы все выяснили, мне пора, есть еще некоторые дела. — Вы отправляетесь в город? Верно, в фонд, который создали здесь в Эдирне. — Это так. — Я могу пойти с Вами? Повелителя все равно здесь нет, а султанши сейчас в дворцовом парке. Если, конечно, не буду лишней и не помешаю. — Если хочешь, то конечно. — Согласилась госпожа. — Далеко не отходи от нас, если надумала где-нибудь пройтись и возьми с собой служанок. И таким образом, русинка вышла из дворца вместе с Кесем Султан, садясь с ней в одну карету. Взяла она лишь Эмине с собой, а Айтач и Мелисс остались во дворце — прибирали ее покои, а также стирали спальное белье. Но выйдя из дворца, Афитаб встретилась взглядами с Айше Султан, прогуливающейся со своим сыном и поглаживающей свой растущий беременный животик — Нарин, как и всегда, была рядом со своей султаншей, а за спиной и по левую сторону от нее, следовали слуги, неся на руках шехзаде Ахмеда. Наследник заметно подрос, и уже не спал так много, как это было раньше — теперь уже пробовал ползать. — Валиде в город отправляется, и эта увязалась с нею. — Молвила, не останавливая медленной ходьбы, албанка. — Возможно, хочет подружиться с нашей Валиде Султан. — Ответила младшая калфа, проследив за взглядом Хасеки. — Весьма ожидаемо и расчетливо. — Чичек, отправляйся вслед за ними да издалека следи за наложницей. — Спокойно и как бы непринужденно приказала мать наследника одной из своих служанок, незаметно тут же отдалившейся, дабы приказ в исполнение привести. — Госпожа, но я могла лично заняться этим вопросом, — непонимающе заметила Нарин. — Нарин, ты нужна мне рядом, только тебе я могу довериться где бы то ни было, да к тому же, Афитаб-хатун тебя знает и заметит, что выдаст меня. Могут возникнуть вопросы и у окружающих здесь, почему рядом со мной нет моей верной пейк-хатун, так что пусть этим Чичек займется, во избежание лишних неприятностей. — Вы как всегда умны, султанша. Простите, что не подумала об этом самостоятельно. В это же время, колеса кареты оставляли после себя пыль по пути в город, а за окном вновь сменялись лесные пейзажи один за другим. Ехали фактически молча — османская султанша в основном расспрашивала о делах своего предприятия с Хаджи-агой, сидевший с ними в одной карете, и как бы Афитаб не пыталась вникнуть в разговор свекрови и ее верного слуги, от большого потока информации, коей обладала Кесем Султан, голова становилась квадратной. Карета остановилась почти сразу после въезда в город, где жизнь шла своим чередом и не останавливалась ни на мгновение. Общественная столовая, как и школа, работали с раннего утра до позднего вечера, а служащие в них писали свои отчеты, передавая их лично в руки Замире-Ханым, а та по мере необходимости, отправляла их своей великой покровительнице. Зайдя вместе с Махпейкер Кесем Султан в комплекс, славянка столкнулась с далеко немаленьким количеством людей, стоящих в очереди, дабы получить свою порцию еды. Дети, женщины, мужчины в заштопанных не единожды одеждах, и в их глазах читалась усталость, будто все тяготы и сложности мира были сложены на их обтянутые кожей кости плечи. Однако на лицах детей искрились улыбки, как и на лицах их матерей, друзей и отцов — одежда какая-никакая была, пища есть, крыша над головой тоже, что еще нужно для жизни? Жаль только, что жизнью это трудно назвать, скорее жалкое существование, и в глубине души они понимали это. — Не смотри на этих людей с жалостью, — тихо молвила Кесем Султан, поравнявшись с наложницей. — Они не любят этого, к тому же, жалость ничем им не поможет. — Они улыбаются даже тогда, когда на них один за другим обрушиваются беды и несчастья, я скорее завидую их духу. — Ответила ясноликая, как сзади в нее кто-то врезался, чуть не сбив с ног. Это оказалась девочка, лет одиннадцати, не старше, с темными, как ночь длинными волосами и добрыми светло-карими глазами. Вслед за ней бежал второй ребенок, мальчик, на несколько лет младше девочки, но тут же остановился, когда остановилась первая. По лицу было видно, как юная хатун распереживалась, и стала быстро лепетать слова прощения. — Простите меня, пожалуйста, достопочтенная хатун! — Заговорил все еще детский девичий голосок. — Я не нарочно толкнула тебя, не заметила, прости меня. — Как тебя зовут, девочка? — Мило улыбнулась Афитаб, пытаясь успокоить младую незнакомку. — Ф-Фатима…. — Фатима, красивое имя, тебе очень идет. Я не злюсь на тебя, Фатима-хатун, ничего страшного, к тому же я вовсе не ушиблась и не упала, однако в следующий раз будь внимательнее, договорились? — Договорились. — Осмелев, ответила Фатима. Афитаб кивнула в ответ, но не спешила отпускать новую знакомую — о чем-то подумав и окинув взглядом одежду турчанки, она быстро сняла маленькие сережки со своих ушей и вложила их в руки Фатимы. — Возьми их — если продашь, то выручишь за них денег где-то на две-три недели, а если оставишь себе, то носи на здоровье. — Хатун, я не могу принять этот подарок: мама и папа меня отругают и скажут, что я их украла, а это смертных грех! — Попыталась отпрянуть девочка, но ее не отпустили. — Это не за просто так — я даю их тебе, потому что увидев, кое-что поняла для себя, и раз я получила некую выгоду от тебя, Фатима должна получить должную плату. Так что бери и так передай и своим родным, коли будут вопросы. Кивнув и поблагодарив незнакомку, Фатима-хатун скрылась в толпе людей вместе со вторым мальчиком, который, судя по всему, был ее младшим братом. Кесем Султан стоявшая все это время рядом и следившая за произошедшим, проводила взглядом убежавшую девочку, после чего, вновь обратила внимание на любимицу сына. — Таких как она еще много во всех уголках империи, и их не уменьшиться, даже пусть пройдет много-много лет. Ах, как же мне хотелось бы создать свой комплекс, чтобы помогать всем нуждающимся — как Вы и султанши до Вас, госпожа. — Благотворительность дело благородное, Афитаб, однако требует к себе и не малого внимания, вклада и мудрости, ведь комплекс не должен быть обыкновенной прихотью, дабы быть похожей на кого-то. Благотворительность должна идти от всего сердца и души, а для сего необходимо время. — Вдумчиво молвила луноликая, постепенно отправляясь дальше, бросив напоследок. — Если хотела прогуляться по городу, то сейчас самое время, но у тебя не больше часа. — Благодарю, Валиде. — И славянка вышла из стен строения, встречаясь с сующимися в разные стороны людьми. За ней спешила и Эмине, стараясь ни на шаг не отставать от своей госпожи. — Эмине, не знаешь, есть ли здесь христианская церковь? — Я не знаю, госпожа, в каждом регионе Османской империи есть либо католическая, либо христианская церковь, но позвольте узнать, отчего интерес такой? — Насторожилась прислужница. — Мне нужно кое с кем попрощаться раз и навсегда, после чего моя совесть будет спокойна, а кошмары, иншалла, перестанут мучать по ночам. — Спокойно ответила славянка, и стала пытаться узнать есть ли здесь православная церковь, и как найти к ней дорогу. Около четверти часа прошло с того момента, как султанской любимице удалось отыскать желаемое место — святилище располагалось довольно-таки далеко, где-то в самом центре поселения. Храм был совсем небольшим и немноголюдным, однако сохранял в себе то место, придя в которое в мыслях становиться спокойно. Особый запах множества свечей, икон, даже свяченой воды, окутал пришедшую, напоминая о былом. Один единственный батюшка средних лет встретил вошедшую гостью, перекрестив ее и спросив: — Чего желаешь, священное дитя, придя в храм Господний? Помолиться, али покаяться? — Ни то, ни другое, Святой отец. — Ответила девушка. — Не христианка я более, мусульманкой стала. Но пришла я по иной причине — поставьте от имени Мирославы Петровны две свечи за упокой. Святой отец сразу все понял, и выполнил все, о чем его просили, не став расспрашивать больше: не свободная к нему пришла, рабыня, сменившая веру и Господа ради выживания. Не станет он злословить, а лишь попросит прощения у Христа за эту невинную душу. Попрощавшись и услышав от священника «Да прибудет с тобой Господь», Афитаб поспешила вернуться к главной женщине империи, которая не заставила себя ждать: только русинка к карете подошла, как брюнетка вышла из столовой, и стали они во дворец путь дорогу держать.*** Покои фаворитки Афитаб-хатун ***
Солнце закатилось за горизонт и наступила непроглядная ночь, которую освещали лишь звезды и луна. Славянка уже приняла теплую ванну, смывая с себя дорожную пыль и снимая усталость, накопившуюся за день. Она облачилась в свои спальную легкую рубашку, расчесывая волнистые локоны на ночь и заплетая их в нетугую косу, смотрелась на себя в зеркало. Положив расческу на туалетный столик, девушка открыла свою маленькую круглую шкатулку, в поисках серебряного крестика, но…. Еще раз более внимательно рассмотрев содержимое ларца, Афитаб высыпала все на стол — крестика среди украшений не было! Кто забрал его? Но кто, если о нем знает лишь она и…. Ее прислуга. — Мелисс, Айтач, подойдите сюда! — Поспешно и в растерянности подозвала к себе девушек красна-девица: не могли ее служанки украсть крест. Эмине была вне подозрений, ведь все то время, как она отсутствовала во дворце, в покоях могли быть лишь сицилийка с абхазкой и никто более. Пейк подошли и вопросительно посмотрели на свою хозяйку. — З-здесь был серебряный крестик на цепочке, где он? О нем знаете лишь вы и я, и вчера я точно помню, он оставался в шкатулке, сейчас его нет. — Она испытывающее заглянула в глаза каждой из подозреваемых. — Я искренне не желаю предполагать, что кто-то из вас может быть воровкой, но у меня не остается выбора. Отдайте мне украшение, и мы закроем тему, если это была ты Мелисс, или ты, Айтач. — Госпожа, смилуйтесь, как можно? Я бы ни за что не взяла у Вас без спросу какую-либо вещь! — Оживленно заговорила Мелисс, оправдываясь. — Пусть он и причиняет мне некоторые неудобства, ведь он навлечет проблемы на мою госпожу, но я бы в жизни не украла его, Аллах свидетель! Пусть лучше мне отрежут кисти рук, чем я пойду на такой грех. — Айтач? — Не стану врать и скажу без утайки: я взяла твой крестик, и сейчас у меня его больше нет. — Призналась абхазка, продолжая ровно стоять и смотреть в глаза подруге. — Я избавилась от этой греховной вещи. — Как ты могла?! Я доверилась…. Да даже если и доверилась подруге, ты находишься в моем услужении, и это значит, что ты не имеешь права трогать мои вещи и избавляться от них без спросу и приказа! — Вспылила любимица падишаха, вскочив с софы и гневно смотря на провинившуюся подругу и прислужницу одновременно. — Ты знала, насколько мне важна эта вещь, и поступила так низко. — Я поступила так, как будет правильно, Афитаб-хатун — как верная служанка и подруга. Будь я иной, то и бровью не повела бы, подставила тот час, если было бы нужно, но не стала делать этого. — Спокойно ответила гордая абхазка, и красавица-одалиска замолчала, продолжая сверлить ту взглядом: она металась и не знала, как правильнее поступить. — Как подруга, я разочарована в твоем поступке, поскольку ты переступила границу дозволенного, но прощу, как только злость утихнет, а как справедливая госпожа, — девушка выдержала паузу и сглотнув, после чего с трудом продолжила. — Я обязана наказать тебя и показать пример того, как поступать не стоит. Стража! — Двери отворились, и на пороге покоев показалось двое евнухов, смотрящих в пол и охраняющих покой жительницы данных хором. — Отведите Айтач-хатун в темницу на пять дней — она серьезно провинилась перед своей госпожой. Ага хладнокровно подошли к рабыне, и взяв под руки, приготовились сдерживать провинившуюся, но препирательств не последовало. Наложница покорно последовала вслед за ними, обернувшись лишь у дверей, встречаясь глазами с Афитаб-хатун, смотрящей на нее разочарованно и весьма огорченно, после чего, они скрылись за закрывшимися дверьми. Одалиска с Русских земель осела на софу, опустив глаза в пол, немного сгорбатившись: оставь она все случившееся без последствий, подобные инциденты продолжались бы, она просто на просто разбаловала бы людей у нее во служении находящихся. Теперь этого не повториться, решение было правильным, если рассуждать со стороны госпожи, а вот если заглянуть со стороны подруги, то…. Ей было совестно, что она вынесла такое решение. Через два дня, из-за некоторой непогоды, султан, шехзаде и их сопровождающие благополучно и спокойно вернулись во дворец, дабы после вновь отправиться на охоту, а там уж вернуться и в столицу. Прибывшие устали с дороги, поэтому долгих приветствий не последовало — все отправились по своим покоям, дабы насладиться теплотой хамама, мягкой постелью вместо твердой земли, и тишиной, в окружении стен, вместо лесной чащи и звездного неба над головой. В первую очередь после отдыха, молодой правитель принял у себя мать, до него побывавшей у младших шехзаде, а после, разумеется, Айше Султан вместе с сыном. Как он только не беспокоился об удобствах главной женщины в его гареме, которая второй раз подарит ему ребенка — она сидела рядом с ним на диване, не на тахте перед, смотря снизу вверх, а глаза в глаза. Ахмед был на руках великого отца, уже пытаясь что-то рассказать ему и показать на что способен, но его попытки вызывали лишь добрый родительский смех и поцелуй в лоб или макушку. На руках со своим чадо и его матерью рядом Мурад выглядел так… По-семейному? Не султаном, правящим империей под тенью власти матери, а отцом, любящим свою семью. И Афитаб приходилось мириться с таким положением дел, ожидая своей очереди за дверью. «Все измениться. Должно измениться, я приложу все усилия ради этого» — задумавшись, твердила сама себе фаворитка, изредка поглядывая на закрытую дверь. — «Айше Султан была радостнее обычного, и на меня смотрела, будто кошка, желающая поиграть с мышкой — она что-то задумала?». Вот открылись двери, и из них вышли няни единственного наследника, вынося его из покоев отца-Повелителя, однако Хасеки не показалась у выхода, вместо нее вышел Беркер-ага, поклонившись одалиске и промолвив: — Афитаб-хатун, Повелитель велел, дабы Вы зашли в покои. — Но Беркер-ага, там Айше Султан сейчас, разве нет? — Госпожа тоже сейчас там, проходите, не заставляйте Повелителя ждать. И девушка послушалась агу, пройдя в покои, после чего, двери за ее спиной закрылись, а она склонилась в поклоне сначала перед султаном, а после нехотя перед его Хасеки, стоящей рядом и аккуратно поглаживающей свой круглый животик. И пусть на лице албанки играла маска непринужденности, в ее глазах бегали чертики, а вот Мурад…. В его обычно любящих глазах метались молнии, по подбородку ходили желваки, а челюсти были плотно сжаты. Славянка не понимала из-за чего произошла такая перемена, однако не испугалась, ожидая, пока мужчина заговорит. — Повелитель, мне…. — Мой господин, я, пожалуй, вернусь в свои покои, шехзаде будет капризничать, если я не приду. — Перебила соперницу Айше и с кивком Мурада, проплыла к двери, а проходя мимо Афитаб, тихо с насмешкой сказала, не останавливаясь. — Посмотрим, как ты выкрутишься. — Как ты могла, Афитаб? — Заговорил Мурад Хан, стоило только Хасеки выйти за дверь. — Ты понимаешь, что по установленным правилам я обязан казнить тебя?! — Но Мурад! Чем я провинилась перед тобой? Я не понимаю! — Тонкие брови взлетели вверх домиком. — Не понимаешь?! Значит в церковь не ты ходила?! — Султан ужасающе быстро приблизился к наложнице, резко и больно приподнимая ее подбородок — без той любви и нежности, как он делал это всегда. Теперь в его взгляде читались все круги Ада, отображая его злость и негодование. Афитаб и подумать не могла, что милый ее сердцу человек способен проявить к ней жестокость. Мураду же было крайне сложно кричать на возлюбленную, особенно видя, как она смотрит сейчас на него: боится такого его. Но гнев вперемешку с подозрениями были слишком велики. — А если ты кем-то подосланная шпионка, чтобы убить меня? — Аллах нет! Я бы в жизни не…. — Она не могла до конца сформулировать свою мысль сразу, ведь мысли черными воронами кружились в ее голове. — Не убила бы тебя! Клянусь всем, что у меня есть! Мурад прошу, выслушай меня! — Я не желаю ни видеть тебя, ни слышать твой голос. — Жестоко и без промедлений ответил мужчина, отстраняясь и отворачиваясь от славянки. — Возвращайся в свои покои и не смей попадаться мне на глаза — мое решение ты узнаешь в свое время. Огромная стена встала между ними ледяным барьером. Сердце отчаянно билось в груди, пульсируя в висках — Айше, эта коварная женщина! Но нет, она и сама виновата в случившемся, не стоило ходить в храм, да еще и быть такой невнимательной, однако кто знал, что так может случиться? Идя по коридору в свои покои, эмоции сменялись одна за другой: страх, обида, отчаяние, и наконец злость. Злость не только на себя, и на Айше, ставящую палки под колеса, на Мурада Хана, который верит этой коварной женщине. И уже было не важно, как она узнала — видимо и правда слежку подослала. Благо, о крестике ничего не узнала…. Крестик. Айтач. Воспоминания о заключенной в темнице уж третий день подруги остудили пыл Афитаб, будто вылив на голову ведро студеной воды. — Мелисс, — опустившись на диван и подложив одну ноги под себя, красна-девица подозвала к себе служанку, утихая, словно увядший цветок. — Да, госпожа. — Видя удрученное состояние султанской фаворитки, сицилийка тихо поклонилась, ожидая указаний. — Передай страже, что я прощаю Айтач-хатун, пусть ее отпустят. Отведи ее в баню и к лекарю, на кухне пусть хорошенько накормят. — Служанка что-то ответила, но Афитаб уже не слушала ее, сдерживая свой гнев и отчаянии, пока Мелисс-хатун уже отправилась к страже, освобождать Айтач из темницы. Сидя в своих покоях почти сам на сам с мыслями, злость и негодование постепенно возвращались. «Нет, Айше Султан хочет рассорить нас, если уже не сделала этого, я должна держать себя в руках» — пыталась равномерно дышать и приводить мысли в порядок, раскладывая все по полочкам. — «Сейчас Мурад очень зол и если приду сразу же, то только все усугублю, но когда тогда? Завтра, послезавтра? А если будет поздно?». Точно не сейчас, это было понятно, как ясный день. От напряжения в висках защемило, и можно было понять, что необходимо расслабиться, но как тут расслабишься! То одно, то другое, то третье. Метания так и продолжились до вечера — Айтач все еще не вернулась к обязанностям, лекари настаивали на том, чтобы абхазка еще полежала в лазарете ночь, и после возвращалась к работе. Наложница-фаворитка не была против, но так и не зашла к подруге поговорить или увидеться: все еще была на нее в некоторой степени зла. Ни кусочек ужина не лез в рот, застревая комом в горле, но кое-как девушка заставила себя поесть, не портить же свое здоровье еще и голодовкой. Мелисс все еще не спешила возвращаться, однако вечером, когда за окном открылся вид на ало-оранжевый закат, девушка наконец показалась в покоях своей госпожи с взволнованным лицом, принеся дурные вести. — Госпожа простите, я должна Вам сказать, — не затягивая, заговорила сицилийка. — Повелитель приказал Айше Султан в покои прийти. — Что? — Афитаб медленно подвелась с дивана, плотно сжимая губы. — Айше Султан еще не там? Говори же, не тяни! — Еще нет, но предполагаю, что скоро отправиться к султану. — Сглотнув, ответила служанка. — Значит пока я мучаюсь здесь от ожидания и негодования, он в состоянии принимать другую женщину! — Еще больше разгневалась славянка, и в ее глазах разгорелся огонь, в который будто подкладывали хворост, чтобы распалить его еще больше. — Не бывать этому! Служанки не смогли остановить свою хозяйку, поскольку та уже следовала коридорами, придерживая руками подол платья, дабы тот не мешал идти быстрее. Когда ясноликая шла, то с нею вместе будто сам ураган летел под руку, с метаниями молний в придачу — на албанку, показавшуюся с другой стороны коридора у покоев султана Афитаб даже не взглянула, уверенно врываясь в султанскую опочивальню, не давая слугам остановить себя.*** Покои султана Мурада Хана Хазретлери ***
Повелитель всея империи в кафтане по колено да белой рубахой под ним, стоял неподалеку от своего рабочего стола, держа в руке стакан тюльпановидной формы, наполовину заполненный терпким на вкус вином. Он ожидал Айше на ужин, но мысли его было где-то далеко-далеко за пределами стен этих покоев: из головы не выходило то, что любимая фаворитка могла предать его, в церковь ходила в то время, как уже уверовала в Аллаха. Но все-таки ему было необходимо сдержать себя и выслушать девушку. Он сходит к ней завтра. За дверьми послышался шум, что сразу привлекло внимание молодого правителя. На пороге тут же показалась знакомая тоненькая стать, а за нею и двое евнухов, не нашедшие в себе силы остановить незваную гостью. Они хотели вывести девушку, прося у Мурада Хана прощения, но тот одним движением руки выпроводил ага за дверь. И вот они остались одни — мужчина как бы безучастно и хладнокровно смотрел на пришедшую гурию, а та метала в него молниями одним только взглядом лесных глаз. — Я велел не показываться мне на глаза, но ты ослушалась. — Строго произнес падишах, продолжая стоять на месте, в одной руке держа стакан с вином, а вторую заложив за спину. Где-то внутри мужчине стало любопытно: не позови он Айше, пришла бы Афитаб к нему? Верно, что нет, по крайней мере, он очень в этом сомневается. — Повелитель, все говорят о том, что Вы справедливы — где же эта справедливость?! Меня Вы и слушать не стали, лишь словам Хасеки доверились, и теперь, пока меня мучают переживания, мой султан без стыда и совести принимает эту коварную женщину у себя. Женщину, которая и правды толком не знает! — На одном дыхании вымолвила гневную тираду русинка. — Хочешь сказать, что мать наследника клевещет на тебя? Не ты в церковь ходила? — Нахмурился Мурад Хан. — О нет, в церковь и правда я ходила, но не для того, чтобы помолиться — клянусь Всемогущим Аллахом. И нет, я не шпионка, как Вы могли предположить, да даже если бы была ею, не предала бы с того дня, как впервые переступила порог Вашей опочивальни тогда в Топкапы. — Тогда зачем ты ходила туда?! Одно дело, что ты увязалась за Валиде в город выйти без моего позволения, но совсем иное, когда отправилась в храм, где могут обитать мои враги и заговорщики. — Я хотела попрощаться с покойными родителями, чьи души являлись мне в кошмарах по ночам! — Выпалила наконец Афитаб-хатун, смотря на любимого. — Попросила священника поставить свечи за упокой их душ от моего прошлого имени — Мирославы. Оставила все, что было мне дорого в тех стенах, чтобы ты доверял мне, чтобы я не была чужой ни для тебя, ни для твоих родных. Мужчина молчал, орлиным взглядом смотря на славянку, будто выискивая в ее словах и глазах то, что она могла утаить. Но ничего, кроме уверенного ответного взора он не мог разглядеть. Султан незаметно выдохнул облегченно, и подойдя к столику у своей постели, поставил на него стакан. — Стража, — позвал падишах евнухов, и один из них тут же вошел в покои. Мурад Хан Хазретлери отчетливо видел, как с вызовом евнуха, Афитаб вздрогнула, боясь того, что он не поверил ее словам. — Передайте Айше Султан, чтобы она возвращалась в свои покои, я зайду к ним с шехзаде завтра. «Поверил, слава Аллаху поверил!» — расслабилась одалиска, когда евнухи покорно вышли, но не торопилась подойти к любимому: он виноват, пусть он к ней подходит и прощения просит. Будто читая девичьи мысли, Хан Хазретлери приблизился к фаворитке, нежно касаясь ее подбородка, очерчивая рукой дорожку по щеке, заправляя выбившийся волос за ушко. Дева лишь слегка качнула головой, смотря на мужчину из-под ресниц гневливо и недовольно, что окончательно смягчило Повелителя. — Я не должен был гневаться на тебя, не выслушав, канареечка. — Но разгневался. И Айше Султан к себе позвали — я на Вас очень обижена, мой господин. Мурад зашел Афитаб за спину, положив одну руку ей на талию, таким образом прижимая к себе, а второй убрав волосы с плеча, коснулся шеи. Он вдохнул запах женских волос, малость приподнимая ее голову наверх, доминируя. Мурашки забегали по коже одалиски, а на спине она чувствовала тепло стоящего сзади любимого человека. Как провинившийся ребенок, Мурад прошептал, переплетая пальцы их рук: — Такого больше не повториться, но и ты не должна больше ходить в тот храм. — Афитаб развернулась к мужчине лицом, встречаясь с ним взглядами, утвердительно кивнув, как бы молчаливо обещая. — Почему ты подумал, что я могу быть шпионом? — Поинтересовалась ясноликая. — Только прошу, ответь мне честно, без утайки. — Хорошо…. Дай мне минуту с мыслями собраться. — Хан Хазретлери подвел возлюбленную к кровати, усадив рядом с собою, продолжая мягко держать ее руки в своих. Фаворитка терпеливо ждала, пока ее султан заговорит, не торопила, подозревая, точнее даже точно зная, что эта тема для мужчины нелегка. — Когда-то ты спрашивала почему Валиде шехзаде Баязида не находиться во дворце, так вот — в первые годы моего правления, если его можно назвать таковым, Гюльбахар Султан попыталась устроить государственный переворот, решила сделать Баязида султаном, а самой Валиде-регентом при нем стать. — Но не вышло. — Верно. Моя Валиде вовремя узнала о планах госпожи и не дала свершиться запланированному. А перед этим моя дорогая покойная тетя Дильруба Султан хотела избавиться от меня и всех моих братьев, дабы посадить дядю султана Мустафу на престол. Увы у них вышло, но не на долго — янычары устроили бунт вместе с матерью и так престол занял мой брат Осман, вскоре казнивший моего второго брата — шехзаде Мехмеда, боясь, что он свергнет его с трона. — Рассказывая о Дильрубе Султан, падишах криво и горько усмехнулся, при упоминании умерших братьев, в глазах пробежала тень сожаления и вины, будто бы он сам виноват в их смерти. — Молодой султан навлек на себя гнев народа выслав мачеху, казнив брата, своей неопытностью и доверчивостью к заговорщикам, и в конечном счете от него избавляются, как от пешки, мешающей принести победу. После дяди-султана ненадолго им ставшего, трон занял я, власть стала моей, в свои двенадцать лет, однако несколько лет погодя я понял, что господством обладаю не я, как и правом голоса, а Кесем Султан. Даже сейчас мало что поменялось — моя мать почти не вовлекает меня в более серьезные дела государства, правители других стран видят во мне мальчишку, находящегося у юбки его матери, — Мурад напрягся, стиснув зубы до скрежета. Афитаб прислонилась щекой к мужскому плечу, поглаживая руку успокаивающими движениями, и мужчина продолжил говорить, стараясь держать себя в руках. — У каждого из недругов Османской империи есть свои люди на моей земле, следящие за каждым приказом и шагом чиновников и правителя, я уверен в этом. Персы, Папа Римский. Но что говорить о других странах, когда в народе бушует голод, бедность, а паши склонны к подкупам? — Османский правитель наконец взглянул на задумчиво притихшую девушку, смотрящую куда-то вперед. — Я, верно, наскучил тебе со всеми этими государственными проблемами. — Нет, Мурад! О нет, не наскучил. — Тут же среагировала славянка, посмотрев на любимого. — Я просто задумалась о том, что надеялась помочь тебе хоть чем-то, узнав о причине твоих подозрений, однако сейчас поняла, что мои надежды оказались пусты. Прости, что всколыхнула в тебе неприятные мысли. — «Мураду очень тяжело, и я не могу представить себе, насколько. Теперь понятно почему он был так зол — я оказалась не правой, и стоило предупредить о своей затее и его, однако мне греет душу то, что он поделился со мной этими пасмурными воспоминаниями и мыслями, пусть и долгое время спустя». — Ты и не должна мне помогать, твоего присутствия более чем достаточно. Афитаб, не терзай себя тревогами, на них ты должна обращать внимание в самую последнюю очередь. — Губы изогнулись в заговорческой улыбке, передав ее, как по цепочке, на губы наложницы. Лица влюбленных приблизились к друг другу, и Мурад легко и умело завладел желанными губами, игриво покусывая их. Терпкий вкус почувствовала славянская одалиска, когда их языки пустились в пляс, и она малость отстранилась, одурманенным взглядом смотря из-под ресниц на падишаха. — Что такое? — Прошептал владыка. — Ты снова пил вино. — Проговорила полушепотом Афитаб, краем глаза посмотрев на стакан, стоящий на столике у постели. — Да-а. — Протянул Мурад Хан, вновь завлекая возлюбленную в поцелуй — губки-бантиком мило напухли от покусываний. — Хочешь попробовать? — Я хочу знать, отчего же ты пьешь его так часто. — Она отстранилась от мужчины, протягивая руку к стакану, и прищурившись, сделала глоток — вяжущая виноградная жидкость с нотками ягодного вкуса расцвела по рту, а после эти цветы были уничтожены горечью, прошедшей словно ураган, уничтожившей все на своем пути. Румянец выступил на щеках, однако губы и носик скривились от алкогольного питья. — М-м-м… Какая гадость… — Ну-ка, — мужчина притянул к себе девушку вновь, целуя и усмехаясь ей в губы, чувствуя привкус вина. — На твоих губах намного слаще. Повалив деву на мягчайшую постель, мужчина навис сверху, постепенно стягивая платье долой с тонкого младого стана. Руки и губы ласкали каждый сантиметр бархатистой кожи, доставляя и получая значительное удовольствие — блаженные стоны, сладостный шепот, касания, единение тел и биение сердец в унисон…. Румянец на ее щеках, полуприкрытые глаза, припухшие губы, говорящие что-то невпопад, стали единственным, что видел любящий мужчина, желая продлить эту картину на еще больший промежуток времени. Трясущиеся от удовольствия и возбуждения женские руки зарывались в русые мужские волосы, спускались на могучие плечи и лопатки, оставляя на них незначительные царапинки от ноготков. Афитаб казалось, что все происходящее лишь сказка, рассказанная Шахерезадой, иллюзия, придуманная ею, дабы утолить желание, коему они не поддавались несколько месяцев из-за ее невосстановленного здоровья, беременности. Но нет! То была желанная и волшебная явь. Явь, которая наконец наступила. Полутемнота покоев задавала таинственности и интимности моменту, а ветерок покачивающий легкий тюль, висящий на окнах, вносил в опочивальню ночную прохладу, которой не находилось места у пары. Счет времени затерялся в звездной темноте…. Ах как бы им хотелось, чтобы ночь длилась вечно! Никаких дел и переживаний, пронзительных ненавистных взглядов и зло говорящих языков, способных оклеветать и разить посмертно. Только ночь, звезды и они вдвоем. Что может быть лучше? Однако ночь увы не вечна, да и любая сказка всегда находит свой конец. Ткани, переставшие походить на вещи, остались разбросанными вокруг кровати, подушки хаотично лежали на постели, а некоторые сползли на пол, собственно, как и перекрученные покрывала вместе с простынями, обвивающие тела падишаха и его любимой одалиски. Мурад принимал лежачее положение, опустивши голову на руку, локтем поставленную на большую квадратную подушку, второй играясь распущенными волнистыми волосами Афитаб, поглаживая ее оголенное плече и ключицы. Сама же девушка лежала к нему лицом, и почти спала, прижавшись своим телом к его, позволяя гладить себя и целовать руку. Алкоголь, хоть его и попало в организм мало, оказалось достаточно, чтобы ударить ей в голову и еще больше клонить в сон. — Мурад?.. — Приоткрыв глаза, позвала красавица-одалиска любимого. — М-м? — Не пей больше эту мер… Вино. От него голова болит. — Сказав это, Афитаб-хатун зевнула, закрыв глаза, слыша то, как ее Повелитель бархатисто рассмеялся. Она вновь приоткрыла веки, чтобы увидеть его в этот момент: улыбающегося, безмятежного и так премило. — Ты так прелестно смеешься, и так редко, как бы я хотела слышать твой смех чаще. — Мой смех только твой и вызван тоже по твоему желанию. И он искренен, в отличии от того, коим он может быть в то время, когда ты не рядом. — Доброй ночи. — Смущенно и устало ответила наложница-фаворитка, довольно закрыв глаза и погружаясь в мирный сон. — Доброй ночи, прелестная. — Мурад Хан Хазретлери коснулся губами женского лба, и опускаясь головой на подушку, приобнял лежащую рядом любимую за талию, подбородком касаясь ее макушки. Вскоре сон одолел и правителя, и покои погрузились в уютную тишину, прерывающуюся лишь на равномерное дыхание молодых людей. С наступлением утра, когда красавица-одалиска еще не проснулась, Мурад Хан встал пораньше, стараясь не побеспокоить сон любимицы. Афитаб лежала у него под боком, мирно посапывая, ее длинные русые волосы рассыпались по подушке, а светлое личико как никогда, казалось, милее. Мужчина усмехнулся, накидывая на голое тело халат, следуя к двери и приказывая по-тихому привести к нему главного лекаря. Аббас-эфенди явился сиюминутно, ожидая повелений правителя. — Аббас-эфенди, — заговорил султан после того, как лекарь склонился перед ним в почтительном поклоне. — Знаешь ли ты, что можно сделать, чтобы избавиться от ночных кошмаров? — Повелитель, Вам сняться кошмары? Как Вы чувствуете себя в последнее время? — Насторожился эфенди: здоровье и самочувствие властелина было для него важнее всего. — Не меня сны этакие мучают, главный лекарь — Афитаб-хатун на них жалуется. — Пояснил Мурад, кивнув в сторону своей постели, где спала девушка, укутанная в покрывала. — Так ты можешь уладить сию проблему? Можно что-нибудь сделать? — Повелитель, кошмары обычно сопровождаются личными переживаниями и увы, пока от них не избавиться, и дурные сны не уйдут. Но я могу приготовить хорошее успокоительное — десяти дней по вечерам его применения будет вполне достаточно. — Ни в коем разе не наркотик, Аббас-ага, прими это во внимание. — Серьезно предупредил Повелитель. — Привыкания не будет у твоего средства? — Нет, государь. — Ответил главный лекарь, и тогда молодой Повелитель кивнул, отпуская эфенди, дабы тот мог приступить к работе.*** Полторы недели спустя… ***
Свидания султана Мурада и его фаворитки возобновились и участились, что нервировало Айше и доставляло удовольствие самой Афитаб. Книги, чувства, какие-то не значительные государственные вопросы ставали темами для их разговоров и занимали большую часть их внимания. А еще девушка на удивление Мурада, заинтересовалась шахматами, и причина тому ему осталась неведома, однако он с удовольствием стал играть вместе с нею, признавая ловкость и изворотливость ее ума. Стратегии с каждым разом становились все лучше, но до идеальных результатов было еще далеко. Утро уже давно наступило, и солнце красовалось высоко-высоко на небе, словно золотое яблоко на самой дальней от земли ветке дерева. Повелитель вернулся в свои покои, с ожиданием того, что возлюбленная уже проснулась, однако оказалось вовсе не так: она продолжала мирно спать, не двигаясь. Мужчина, улыбнувшись, присел рядом, поглаживая Афитаб по русым волосам — в последние несколько дней, одалиска стала больше уставать и хотеть спать. Могла провалиться в сон просто сидя на диване или во время разговора. — Афитаб, канареечка, уже все птицы летают и воркуют неустанно, одну тебя я все не слышу. — Нежно заговорил государь, пытаясь разбудить деву, но та даже не реагировала, продолжая лежать с закрытыми глазами. Ее дыхание было умеренно-медленным, а тело ослабленным как никогда. Мужчина напрягся. — Афитаб? Ты слышишь меня? — Вновь молчание и тишина в ответ. — Стража, лекаря скорее! Хан Хазретлери принялся судорожно ожидать лекаря, не отрываясь от лежащей в беспамятстве наложницы. До прихода лекарши, она так и не открыла глаза, да и то, не очнулась бы, если бы Гокче-хатун не привела ее в чувства с помощью нашатырного спирта, имеющего резкий неприятный запах. Славянка громко чихнула, открывая глаза и непонимающе оглядываясь по сторонам, будто видела султанскую опочивальню впервые. Ее взгляд остановился на мужчине, а после на лекарке, сидящей перед ней. — Что со мной? — Сонно спросила она. — Ты не просыпалась и с трудом пришла в себя, как ты себя чувствуешь? — Тут же ответил Мурад, на что ясноликая лишь неопределенно пожала плечами. — Повелитель, позвольте я проведу тщательный осмотр, и тогда смогу сказать, что случилось. — Предложила Гокче, и получив кивок, принялась за дело. Сам же молодой правитель вышел на балкон, дабы не мешать обязанностям лекарши и самому прийти в себя. Скоро династия вернется в столицу, и дела с проблемами займут все его мысли, и это несколько огорчало и вдохновляло одновременно: он решил, что попытается доказать своей матери то, что править он может самостоятельно, без участия регента. Возможно, рано или поздно Кесем Султан сама откажется от роли регента и возьмет на себя более подобающие обязанности Валиде — забота о султанском гареме и его жителях. Гокче-хатун довольно быстро окончила осмотр: отсчитала сердцебиение, осмотрела горло и проверила температуру, в последствии перейдя к проверке женского здоровья. Пропульпировав матку, женщина вновь отсчитала битье девичьего сердца, закончив проверку. К этому времени, и сам могущественный вернулся, с немым вопросом в глазах смотря на хатун. — Повелитель, слава Всевышнему, здоровью Афитаб-хатун никакая болезнь не угрожает. — Заговорила Гокче, поспешно собираясь и кланяясь, улыбнулась. — Убережет Аллах и дитя, что растет в ее чреве. — Я…. Беременна? О Аллах, правда? Мурад, ты слышал?! — Она сверкающим взглядом обратилась к мужчине, который заулыбался во все тридцать два, обрадованный счастливой новостью. — Поздравляю, Повелитель, госпожа. Позволите удалиться? Я приготовлю некоторые снадобья, которые будет необходимо принимать, а также доложу Валиде Султан радостную весть. — Нет! — Неожиданно для всех, запретила славянка, смотря то на лекаршу, то на Мурада. — Повелитель, я прошу Вас обождать с новостями о моей беременности, пусть пока никто не знает о ней. — Ясноликая, объясни мне, почему. — Он присел на постель, беря теплые ручки фаворитки в свои. Красна-девица намекающе кивнула в сторону Гокче-хатун, одновременно всем своим видом умоляя сделать так, как она просит. Мурад Хан выдохнул и посмотрев на лекарку, кивнув ей. — Ты слышала, что просит госпожа — ни слова никому даже под страхом смерти.