***
Каори крепко жмурится от холода. Ботинки насквозь мокрые, шлёпают по улице, давно не страшась луж и грязи. Лишь бы инструмент остался целым. Из головы не пропадает ни слова из недавнего разговора, словно Хайтани чу́дным образом впечатали их в мозг. Она летит на красный, без разбора минует квартал за кварталом. По крайней мере, всё уже решено. Они больше не встретятся, не пересекутся и это, пожалуй, единственная мысль в проливной дождь, которая прибавляет ей сил. В окнах её дома горит свет — неожиданно. Дверь открывается нараспашку, ударяется о платяной шкаф для верхней одежды и захлопывается также стремительно. Сильный порыв ветра успевает скользнуть внутрь и раствориться, оставляя за собой промозглый шлейф с запахом сырости. Рубашка неприятно липнет к телу, с волос и одежды стекает вода так, что через минуту на полу под ней образуется грязная лужа. Дома тепло, уютно, а главное, нет никаких Хайтани. Каори слышит копошение на кухне и, разувшись, направляется прямо туда. У плиты стоит невысокая женщина с короткой светлой стрижкой и в ярком фартуке. В воздухе витает приятный солоноватый запах, в сковороде шипят овощи. Женщина улыбается во все тридцать два, вместе с тем добавляет специи и, наконец, поднимает глаза с лёгкой паутинкой морщин под ними и в один шаг оказывается рядом. Обнимает за плечи без промедления, не обращая внимания на то, что Каори промокла до нитки, и Айкава удивляется куда-то ей в плечо: — Мам, ты откуда здесь?! Женщина весело смеётся и коротко целует её в макушку. — Ты сегодня поздновато. Задержалась с Йоко? Не самая лучшая погода для прогулок. Нужно было где-нибудь переждать. — Домой побыстрее хотела. Ты же говорила, что будешь только на следующей неделе. — Планы поменялись. Я выполнила половину заказа и решила вернуться. — Почему? — Ох, Каори, там все опытные художники, не последние, между прочим, люди. Ну куда бы там мне вписаться? — Но тебя же утвердили, значит было куда. — Не будем об этом, — мягко прерывает мама и принимается раскладывать столовые приборы. — А теперь бегом переодеваться. Каори глотает возмущённый вздох, хорошо зная свою мать. Разговора и правда не выйдет. Если оглядеться и устроить экскурсию по дому, сомнений не остаётся, что он принадлежит творческой семье. В основном, конечно, все замечают отпечаток матери. Картины повсюду. Большие и маленькие, масляные и акварельные, голубые моря и абстракции украшают стены дома. Многие из них пылятся в кладовой, потому что уже не вмещаются, стоят рядами вдоль коридора. Мэй Айкава объединяет в себе всё, что подразумевают люди под понятием «творчество». Лёгкая на подъём, жизнерадостная к мелочам и с диким огнём в глазах. Проблема заключалась в том, что мама любила рисовать, но не любила показываться людям «не с той стороны», и, зачастую, это действительно было тяжело переносить. Ветер дробью бросает капли в окно. Каори убирает мокрые волосы с лица, собирая их в низкий хвост, ёжится, вспоминая, что до сих пор в мокрой одежде. Мама протягивает ей один из стаканов, чтобы Каори поставила его на стол. Звон стекла оглушительно бьёт по ушам, сотни осколков разлетаются по всей кухне. Стакан падает из рук матери, прежде чем Каори успевает сообразить, что к чему. Остекленевший взгляд, дрожащие губы — шестерёнки в голове начинают работать, как только становится понятно, куда смотрит мама. Рубашка насквозь вымокла и оттого сквозь белую ткань отчётливо виднелась надпись на левом предплечье. Каори одёргивает руку и прячет её за спиной, когда мама, едва шевеля губами, спрашивает: — Каори… что это? — Мам, я хотела рассказать, когда подвернётся удачный момент, но… — Это то, о чём я думаю? — мама стремительно бледнеет. — У тебя появилась родственная душа? — Да, но беспокоиться не о чём, поверь. — Солнышко, Боже, — восклицает она и испуганно прикрывает рот рукой. — Ты же должна скорее с ним встретиться, иначе… — Мам-мам, послушай меня, пожалуйста. Каори ногой отодвигает табурет, старательно минует острые осколки и усаживает её. Мама в растерянности качает головой, глаза блестят, точно вот-вот заплачет. Такой реакции Каори и опасалась. Разнервничается ещё, потом из этого состояния долго вытаскивать. Ей уже доводилось сталкиваться с апатией матери, и ей совершенно не понравилось. Присаживаясь на колени подле неё, Каори уверена только в одном — ей придётся много и правдоподобно врать. Представить в своём сознании Риндо Хайтани как совершенно другого человека. О Ране Хайтани не думать и вовсе, ибо он вызывает в ней крайнюю степень раздражения. — Я уже виделась с ним, дважды. Чувствую себя хорошо, как-будто это просто тату. — Ох, Каори… — Я не буду никому об этом рассказывать, но могу тебя заверить, что с ним мы всё обговорили. — Это парень, получается, — тянет мама. — Что он за человек? Как его зовут? Он здоров? — Более чем. Мам, ты не переживай, главное, ладно? Риндо — обычный парень… обычный. — Риндо… А его родители? Мне, наверное, стоит с ними поговорить, это же такое несчастье. — Нет, не нужно, — заверяет Каори и впервые задумывается о том, что даже не представляет, кто и где родители Хайтани. И есть ли они вообще? Потому что представить, что они воспитали таких сыновей, очень сложно. — Про рассказывать правильно… боже, а что подумают-то о нас… — Какая разница? Никто и не узнает, а даже если и так: никто не выбирает, кого эта учесть постигнет. Каори несильно сжимает похолодевшую ладонь матери и ровно в момент, когда думает: «вроде, убедила», видит одну крупную слезу, змейкой ползущую к носу. А в следующую секунду чувствует, как мама прижимает её к себе крепко-крепко, будто пытаясь спрятать. На деле же внутри бьётся противоположное: что именно Каори должна скрыть её от невзгод. Так и поступает. Маме страшно, маме плохо — её долг и обязанность. — Прости меня, дорогая… мне очень жаль. Поводов жалеть её она не находит, сколько не копается в себе. Соулмейт у неё так себе, его брат и того хуже, но, всё же, Каори прокручивает, прижимаясь к матери, одно простое правило: «молчи, и их в твоей жизни не будет». Молчать не в правилах Каори, но она очень постарается.***
В колледже Каори держится отлично на её субъективный взгляд. Минует перешёптывания на лекциях и расспросы в коридоре. Ощущение контроля становится не прочнее тонкого хрусталя, но какое кому дело, когда она продолжает увлечённо общаться и выглядит так, словно ничего особенного не приключилось. Йоко хватает нескольких путанных историй о случайной знакомстве и недопонимании между ней и Хайтани, чтобы она перестала задавать вопросы, а вот с Нэо разговор выдаётся нескладным, долгим и тягучим, как густой дёготь. Каори придумывает на ходу, приходится сказать, что она действительно была невольным свидетелем стычки между Хайтани и какими-то парнями. Вот, Ран и решил лично объяснить, что стоит молчать об этом. В это время Нэо недоверчиво щурится. — Я не сомневаюсь в твоём здравомыслии, но всё же спрошу… ты серьёзно? Надо было в полицию звонить. Тебе же могло достаться вместе с ними. — Знаешь, ты там забываешь, как разговаривать, не то, что помнишь, в каком кармане телефон. — Каори, ты балда. Нарвёшься на неприятности. — Ну это ведь мои неприятности, — Каори нервно смеётся. — Разберусь как-нибудь. — Нет, ты всё-таки не балда, ты дурочка. Не начинай только, — несильно толкает её Нэо. — Если что-то случится, я надеюсь, ты скажешь, чтобы у нас было время подумать, как тебе выкручиваться. — Разумеется, п-а-а-п. Нэо на шутку не обижается от слова совсем, но развеселить его так и не выходит. Он беспокоится за неё, и где-то в глубине Каори чувствует лёгкую дымку стыда. — Они узнали, где ты учишься, только для этого? — Наверное. Нэо не верит ни на секунду. Это ясно слышно по его хрипловатому голосу и видно по морщинке между бровями, но Каори отворачивается и пытается перевести тему как можно скорее. Следующая неделя проходит прекрасно, и Каори вспоминает о том, что что-то изменилось, только дома в полном одиночестве, когда снимает рубашку. В кабинете настежь распахнуты окна, слышен гул машин и разговоры студентов во дворе. Учитель с закатанными до локтей рукавами и в круглых очках подводит итоги лекции, как вдруг объявляет, что колледж будет проводить благотворительный концерт. — Это и будет одним из ваших экзаменационных работ. Первый курс не выступает — слишком неопытны, а вот второй и третий отлично для этого подходят. Класс тут же наполняется шумом — все обсуждают, все в восторге. Не учить сотню скучных билетов и не писать рефераты, а выступить на сцене. Шик! — Однако, чтобы каждый смог получить зачёт, было принято решение объединить вас в пары второкурсник-третьекурсник в зависимости от вашей успеваемости. В будущем вам так или иначе придётся выступать под аккомпанемент, слушать дирижёров или вообще выступать в оркестре. Этот опыт поможет вам находить общий язык с разными людьми и работать в команде. Идея кажется занятной, подходящей для того, чтобы окончательно отвлечься от круговерти в её жизни. Каори с интересом слушает пары имён, переглядывается с Йоко, когда той достаётся их общая знакомая гитаристка и с нетерпением ёрзает на месте. Кто же? — Каори Айкава и Сэдэо Хасегава. Больше она не слушает, да и незачем. Насколько ей известно, их табели успеваемости действительно было схожи, а если прибавить примерно одинаковый набор выученных произведений, это даже перестаёт быть неожиданным. По крайней мере, сочетание скрипки и фортепиано можно считать беспроигрышным. Когда Каори видит Сэдэо в столовой, быстро понимает, что он уже в курсе. И он тоже не в восторге. Он беззвучно фыркает в её сторону. «По крайней мере, никаких Хайтани» — думает она и веселеет. Скоро это должно стать её жизненным гимном. Они договариваются — Сэдэо лениво бросает ей в спину — встретиться в классе хора после занятий. Каори освобождается раньше на час, но не тревожится, а молча берёт ключ от кабинета и ждёт его там. В классе хора всегда приятно пахнет сливой, потому что два раскидистых дерева цветёт прямо под окнами. Каори протирает смычок по всему основанию, проверяет инструмент, наигрывая незамысловатые мелодии. Её прерывает телефонная трель, на экране написано короткое «папа», и по спине крадётся неприятный холодок. Несколько секунд раздражающий писк не умолкает, вызов всё никак не сбрасывается сам, и Каори до боли прикусывает нижнюю губу. — Привет, пап. — О, Каори. Долго не отвечаешь, занята? Вязкий ком подступает к горлу, когда она слышит знакомый низкий сипловатый голос. Каори видит себя в отражении растерянной, но быстро берёт себя в руки. — Немного, я ещё в колледже. — Понял, не буду отвлекать. Хотел только спросить насчёт сегодня. Всё в силе? — Да, я приду. — Маму предупредила? С ночёвкой? — Ага, завтра пятница, колледж… — Учёба — дело хорошее, — поучительно говорит голос, а когда на том конце слышатся детский смех и лепет, Каори будто бьёт током. — Всё, теперь точно не отвлекаю. Поговорим побольше при встрече. С отцом у неё хорошие отношения. Каори так и твердит из раза в раз, но сердце в это время болезненно ноет. Между ними практически нет ссор и недопониманий. Правда, наверное, дело в том, что они редко видятся, но важно ли это? Люди расходятся, люди заводят новые отношения, и то, что её отец смог вновь создать крепкую семью, это совершенно нормально. Они видятся на выходных. Иногда по четвергам, когда отец выбивает себе выходной, он даже был на одном её концерте. На первых тридцати минутах. Каори приходит в светлую просторную квартиру с высокими потолками и расставленными повсюду растениями, с пустой улыбкой слушает рассказы о приключениях Йоши в детском садике и давится зелёным чаем, который всем сердцем ненавидит. Изредка ловит снисходительные взгляды новой хозяйки, которые будто кричат ей: ты всегда будешь лишь гостьей. Возможно, Каори мыслит эгоистично. Ей не хватает того, что было, не хватает смелости убедить себя, что всё хорошо, несмотря на старания отца. Всё равно чертовски несправедливо. Каори чуть выглядывает из окна, чтобы ласковый ветерок щекотал щёки, шею и подарил немного свежести в жаркий день. Как вдруг на языке оседает металлический привкус и её будто ударяют по затылку чем-то тяжёлым. Вот так, внезапно, до цветастых искр в глазах. Каори вскакивает, роняя смычок, и оглядывается. В висках гудит, ноги подкашиваются, место удара жжёт огнём и зудит. Навязчивое чувство исчезает, словно призрак. В кабинете пусто или она сошла с ума. Это не на шутку пугает, и она пулей вылетает в туалет, чтобы умыться ледяной водой. Короткое наваждение кажется ей настолько реальным, что становится не по себе. Каори крутится у зеркала в попытках разглядеть хоть что-то: след или стёсанную кожу, но ничего. Отражение глядит на неё вытаращенными глазами. — Я в порядке. Когда Каори, озадаченная, возвращается в кабинет, на парте, засунув руки в карманы, уже сидит Сэдэо и бесцеремонно курит. Слива против серого густого табака бессильна и от неё не остаётся и намёка. Каори морщится и с силой хлопает дверью, заставляя расслабленную фигуру напрячься. — Где ты шастаешь? Вроде заканчиваешь раньше моего. — Ходила проветриться. Не целый же час мне тебя ждать. Сэдэо в сторону Каори даже не смотрит, тушит бычок о парту под её тихое ворчание. Ключ то она брала, стало быть, и спрашивать с неё будут. Но Сэдэо это не заботит: он уже поднимает чёрную лакированную крышку и проходится по клавишам жилистыми пальцами. — Ну, что будем играть? — Я не думала об этом. Выучим новое, наверное. Сэдэо кривится, будто жуёт неспелый лимон целиком. Солнце напоминает о себе, выглядывает из-за густых туч. Неосязаемый «зайчик» останавливается на тёмном галстуке и, кокетничая, изредка перепрыгивает на тяжёлый инструмент. — Блять, давай что-нибудь по-быстрому выберем. Нет желания возиться. — У тебя хоть когда-нибудь оно появляется? — Иногда, — отвечает в тон её колкости. — Но кому вообще в здравом уме понравится идея с благотворительным концертом. Колледж держит нас за идиотов. Я точно не буду в этом участвовать. — Не удивлена. — Не спросишь «почему»? — Мне должно быть интересно? — Каори становится рядом с ним вместе со скрипкой, когда Сэдэо демонстративно поднимает руки Он расплывается в беззаботной улыбке, граничащей с оскалом, и щёлкает у неё перед носом. Дразнит, выводит из себя. Будь они классе в первом, возможно, его уловки имели бы успех. Но Каори забывает об этом почти сразу, пропуская мимо и насмешливый тон и какую-то нелепую шутку про её внешний вид. Влажные волосы и усталый вид — тебе не всё ли равно? Несколько минут Каори изучает ноты, напевает под нос мелодию, изложенную на бумаге, впиханной ей буквально только что. Сэдэо, кажется, действительно схватил первый попавшийся лист из середины. На третьей строчке его цыканье становится сравнимо с тиканьем часов. Ещё пару семестров и Каори будет понимать нотную грамоту лучше, чем обычный алфавит. Этюд несложный, жить можно. Собранные в тугой хвост волосы сейчас распущены — занятия закончились, и спадают каскадом по плечам. Ей точно не кажется. Стройный нотный ряд снова начинает плыть, картинка становится размытой и собирается в цветастые пятна. О голову что-то бьётся, причём с ещё большей силой и напором так, что в глазах стремительно темнеет. Каори боязливо отскакивает от фортепиано, хотя Сэдэо остаётся на месте, да и думать на него, было за гранью. Каори шмыгает носом, но крупная багровая капля всё же падает на белый лист и прячет за собой соль мажор. У неё никогда не было проблем с давлением. Она морщится и запрокидывает голову, и развалившийся Сэдэо замечает этот жест и подаётся вперёд: — Ты чего? Каори шмыгает носом и заверяет, что всё в порядке, в полном порядке, хоть она и мигом перестаёт в это верить. Сэдэо недоверчиво щурится и привстаёт, оказываясь на голову выше. Кровь тонкой струйкой касается подбородка, протяжный шум, бьющих по перепонкам, мешает сконцентрироваться. — Блять, Айкава, я позову врача. — Не нужно, продолжим завтра. В спину слышался неясные, спутавшиеся в тугой клубок восклицания, но они растворяются в пустом коридоре вместе с частым стуком каблуков её туфель. Каори цепляется за края раковины обоими руками, как за спасательный круг, до треска керамики. На белом появляется багровый, капля ударяется и разбрызгивается на несколько более мелких. О том, чтобы позвонить матери, не проскальзывает ни единой мысли. Только не ей. Лишняя паника сейчас ни к чему, к тому же Каори совершенно не представляет, что может сказать. Как объяснить, если сама во всём путаешься? Нэо? Йоко? Мимо. Ей едва хватило сил заверить их, что с ней всё хорошо. Её шумное дыхание и стук капель — всё, что можно услышать на этаже. Возможно, это отголоски недавних переживаний. Сваливать невзгоды и неудачи на них кажется самым безобидным и очевидным. Каори поднимает голову, неяркая лампочка желтит на потолке. Приглушённые шаги, размеренно приближаются к ней, сливаясь в непонятную кашу в голове. Каори с тщательностью закутывается в тугой непробиваемый кокон. — Голову нельзя запрокидывать при носовом кровотечении. Она резко поворачивает голову, и глаза широко распахиваются, когда, опираясь на дверной проём, стоит Сэдэо. Рубашка выпущена, чуть мятая, галстук болтается на шее. В нём нет и тени беспокойства, но тогда почему он остаётся в колледже, а не сваливает при первой возможности? Сэдэо оттягивает ворот и цокает. В протянутой руке застывает носовой платок. Каори медлит с секунду, словно ищет в его действиях подвох, но принимает помощь. — Ты заболела? — серо интересуется он, оглянувшись, проходит, становясь позади неё. — Не думаю. Такое случилось впервые, — запоздало отвечает Каори, но новый приступ заставляет её зашипеть и схватиться за волосы. — Всё нормально, спасибо. Можешь идти. — Не тебе мне приказывать. Голос Сэдэо становится холодным. Каори чувствует на себе его пристальное внимание, видит его изучающий прищур в отражении зеркала. Она точно знает: он ненавидит, когда ему говорят что и как делать. И всё равно, сверстник ты или учитель. Сэдэо делает ровно наоборот, почти по-детски получает удовлетворение от того, что никого не слушает. Мысли не успевают за действиями. Сэдэо быстро отстраняется от стены и с присущей ему наглостью хватает её за руку и разворачивает к себе. Её реакция незамедлительна. Обусловлена ли она установившейся связью или банальными рефлексами — Каори смутно соображает. Вырывается тут же, делает несколько шагов назад, пряча руку за спину. По лицу Сэдэо можно отследить, как стиснутая челюсть расслабляется, как удивление плавно сменяется смутными догадками. От напольной плитки отстукивают шаги. Каори оказывается запертой, загнанной в ловушку — Сэдэо загораживает собой выход. План побега зреет с неимоверной скоростью. Сэдэо распрямляется во весь рост и прячет руки в карманах брюк: — Твоему истинному хреново, да? Смысл его слов доходит не сразу. В незакрытом кране по-прежнему шумит вода. Сердечный ритм замедляется, всё словно в секунду останавливается и замирает. Каори молчит, отвечать, конечно, не собирается, но наверняка спрятать растерянность не выходит. Она выступает вместе с подрагивающими губами. Рубашка застёгнута на все пуговицы, имя скрыто ото всех, и если бы когда-нибудь рукав поднялся, это должны были заметить Йоко или Нэо. Но Каори уверена, что дело в другом. Роковая ошибка свершается, когда ей приходиться опустить голову, чтобы разглядеть, не промок ли рукав рубашки. Тень насмешки появляется на нём, будто Сэдэо только того ждал, и он продолжает наседать: — У Айкавы теперь появилась родственная душа. А я думаю, чего ты такая нервная в последнее время. Кто он? — Просто давление, — отрезает. — Чего руку убрала тогда? — А нечего хватать меня без спроса. Сэдэо не выдерживает и смеётся, вальяжно складывая руки на груди. Наслаждается собственным триумфом. — Не-е-е-т, я считаю, что дело именно в том, что ты не хочешь никому рассказывать о том, что теперь ты связана со своим соулмейтом, — с упоением наблюдает, как Каори теряется от каждого слова, бледнеет и практически сливается с белоснежной плиткой. — У моей сестры было также, один в один. Он появился недавно? — Уходи, Сэдэо. Хватит. — В среднем такое будет длиться с полгода. Когда твоему соулмейту больно, больно и тебе. Это делает связь между вами прочнее, но со временем побочка ослабевает, — он подходит ближе, ухмыляясь. — Да ладно тебе, Айкава. Кто он? Твой дружок Нэо? — Сказала же, уходи! Каори толкает его плечом, огибая и пытаясь поскорее добраться до двери, но Сэдэо ничего не стоит перехватить её руку. Боль, которую будет испытывать Хайтани, передаётся и ей — хуже не придумаешь, когда он буквально живёт в драках. Верить Сэдэо, конечно, на все сто нельзя, но и причин лгать у него нет. Разве что он в конец спятил. Если правда, то правда дерьмовая. Каори шипит, извивается, не давая ему возможности добраться до левого предплечья. Искренне хочется верить, что настолько желчных людей не существует, но в мире не без исключений. — Подумай ещё раз. Просто назови имя, всего-то, — подбивает её Сэдэо, когда пар буквально валит из ушей, и проговаривает, наблюдая за реакцией: — Ты же не хочешь, чтобы завтра об этом знал весь колледж? — Да почему ты ко мне прицепился? — Потому что я попросил назвать имя. Попросил по-хорошему, Айкава. В конце концов, в этом нет ничего зазорного. Кто он? — Пошёл ты. — Я предупредил! Для Сэдэо всё оборачивается в простую игру, в которой он в который раз хочет доказать, что он выше, сильнее, лучше. Что в его руках находится сохранность сокровенной тайны, и такие самовлюблённые эгоисты для Каори мельтешат красной тряпкой. Что бы ни было, поддаться на дешёвые провокации и угрозы не для неё. Она сама не понимает, как ухитряется так увернуться, но в конце концов освобождается от цепкой хватки и вылетает из туалета со скоростью света. Сзади слышится едкое и громкое, смешанной с гоготом: — Как хочешь, но я бы на твоём месте проведал своего соулмейта! Ему нездоровится!***
В дверь стучат долго и с настойчивостью, и Ран мысленно клянётся, что даст Риндо подзатыльник, если тот снова забыл ключи. Остатки лёгкой дрёмы, к несчастью, постепенно растворяются в никуда. Какого же его удивление, когда, едва дважды провернув замок, на порог вихрем врывается девчонка с тяжёлым футляром со скрипкой, бьющим Рану куда-то в бедро. Сквозняк скользит в квартиру, качая лёгкие занавески. Хайтани с усилием трёт глаза, дёргается всем телом, когда Каори хватает его за предплечье и впивается закруглёнными ногтями в кожу. Её ладонь, холодная, с шероховатыми мозолями на пальцах окончательно приводит его в чувство. Крупицы сна улетучиваются вместе с её звонким: — Что с ним? — С кем? — запоздало спрашивает Ран. — Сам знаешь. Где Риндо? Каори реагирует бурно: не скидывая ботинок проходит по коридору, принимаясь поочерёдно заглядывать в каждую комнату. Ран моргает, всеми силами пытаясь проанализировать, почему Каори вдруг решила, что за её спиной девять лишних жизней. Иначе её наглость оправдать нельзя. Он остаётся наблюдать за немой сценой, перебирая всевозможные реакции на неожиданную выходку. С кухни слышится раздражённый вздох, и Каори вновь оказывается напротив него. Ран скептически выгибает бровь, мол, а ну-ка объясни. — Где, сука, Риндо? Она добивает его, ну правда. Слова, вьющиеся на языке, соскальзывают от непривычно высокого тона. Ран почти способен расслышать отчётливый скрип зубов. У зверька есть клыки, поразительно. Ещё и ругаться умеет, хоть это умение и не вяжется с длинными белыми гольфами, не скрывающими круглых коленок. От нетерпения Каори приподнимается на носочки, прижимается почти вплотную и трясётся. Первая мысль — от злости, вторая — нихера подобного. Маленькая ладонь с силой прижимает бумажную салфетку к носу, две голубые льдинки под густым веером ресниц заглядывают глубоко внутрь. Челюсть моментально стискивается до хруста. — В чём дело? Каори шмыгает носом, отстраняясь, и начинает нести несвязный бред. Ран с трудом улавливает суть, а если начистоту, то не улавливает вовсе. Айкава кусает губы, сбиваясь и начиная заново. Хайтани берёт её под локоть и чувствует, как та рефлекторно пытается вырваться. Убежать. Скрыться. Каори замолкает, плетясь за ним, и почти камнем падает в объятия мягкой кожи кресла. Он стоит над ней, внимательно наблюдая за тем, как Каори теребит пуговицу на рукаве белоснежной рубашки. Кажется, что ещё парочку нервных движений, и она оторвётся. Остановиться Каори заставляет плотно засевшая мысль о том, что именно эта пуговица скрывает злополучное имя. Она сразу же отдёргивает руку, наблюдая за тем, как Ран присаживается на корточки, заглядывая ей в глаза. — Ну, а теперь, будь добра, по порядку. Каори собирается с мыслями, делая шумный вдох. На улице, среди толпы людей, её накрывает непонятная паника, воздуха катастрофически не хватает, ладони потеют от напряжения. Сколько не храбриться, а Сэдэо смог пошатнуть её уверенность. Ран не наседает, как обычно, не трясёт её, точно тряпичную куклу, непонятно почему, кстати. Вместо этого терпеливо выжидает, пока Каори заговорит самостоятельно. И она палит всё под чистую. Сбивчиво, но рассказывает о возможном побочном эффекте родственной связи дрожащими губами. — Ты уверена? — Нет… но тогда, получается, что у меня галлюцинации, а в это верить я не хочу. — Риндо ушёл встретиться с ребятами из западного квартала, — Ран поднимает взгляд, тот тускнеет. —… и должен был вернуться час назад. Когда ты что-то почувствовала? — Минут сорок назад. — Больно до сих пор? — Да! — почти с возмущением отвечает Каори. — Голова раскалывается, иногда перед глазами темнеет. И костяшки саднят. Каори наконец замолкает, чувствуя некое облегчение от того, что, по крайней мере, смогла выговориться. Ран наклоняет голову вбок, прикрывает глаза, наверное, чтобы абстрагироваться от неё и обдумать услышанное. Лицо расслабленно, зрачки под опущенными веками подрагивают. Каори невольно заглядывается и заражается его спокойствием, и ей плевать, фальшивое оно или нет. Утром она считала Хайтани опаснее чумы, а сейчас готова ухватиться за него, как за спасительную соломинку. Ран уже открывает рот, чтобы что-то сказать — Каори сидит смирно, точно примерная ученица — и озадаченно прищуривается, глядя чуть ниже её лица. — Что это? — Где? — Слева, на шее, — Ран протягивает руку, касаясь подушечками небольшого красного пятна. Жест осторожный, Каори вовсе перестаёт ощущать ранее источавшую от него опасность. Их пальцы на мгновение сталкиваются, когда Каори пытается понять, о чём он говорит, но ему всё равно. Ран руку не убирает, застывший интерес искажается в призме тёмно-фиолетового, её указательный оказывается между его средним и безымянным. А Каори почему-то сбивается от того, что не чувствует страха, хотя его рука у её горла. — Мозоль от скрипки. Распространено у скрипачей, которые долго занимаются. Гриф трётся о кожу и остаётся след. — Болит? — осведомляется он. — Немного, но я привыкла, уже не замечаю. А что? Ран цедит на выдохе, Каори не разбирает точно что, но почти уверена, что это какое-то ругательство. Он резко поднимается на ноги, и всё в его движениях изменяется. Напряжённые до предела плечи тому подтверждение. Он наспех ставит её на ноги и подталкивает к коридору, а сам обгоняет и скрывается в его глубине. — Ванна — вторая дверь, ты видела, — Ран выходит уже в длинной серой толстовке и с телескопической дубинкой и закатывает глаза, когда видит, что Каори не двигается с места. Приходится запихнуть её туда силой. — Зажми переднюю часть носа с двух сторон и подожди минут пять. Каори слепо повинуется. Шорохи доносятся с кухни и перемещаются в коридор. Осознание накрывает тут же, и она спешит в прихожую, где Ран бегло зашнуровывает ботинки. — Ты куда? — брякает Каори. — Искать Риндо. Ты была права, — хмуро отвечает Хайтани. — Подожди, а я? — Лёд в морозилке. Не делай глупостей, пока я не вернусь. Дверь захлопывается то ли от сильного сквозняка, то ли от того, что Ран не на шутку взбешён, и Каори вынуждена склоняться ко второму. Квартира отвечает ей гробовой тишиной, через приоткрытую форточку едва ли можно услышать лай пробегающих мимо дворняжек. Каори в растерянности теребит подол юбки. Ключей у неё нет, даже не уйти по-тихому. Каори вынуждена признаться, что не особо и хочет до тех пор, пока не увидит Риндо целым и невредимым. Пальцы снова ложатся на алеющий след на шее, вспоминая чужие прикосновения. Ран оставляет её в их собственной квартире — можно ли это считать актом доверия? В любом случае, Каори сейчас готова всецело довериться старшему Хайтани.