***
— Блять, Риндо, когда я тебя найду, лично четверту́ю, — ругается Ран и сбрасывает звонок, оставшийся без ответа. Короткие гудки выводят его из себя, поэтому телефон летит в карман. В магазине его видели с полчаса назад, когда дорога до него занимает от силы десять. Ран стискивает челюсть, пока ту болезненно не сводит. Мысли о недавнем нападении на Шиона вихрем закручиваются у него в голове и превращаются в навязчивую карусель. Прохожие косо посматривают на него и обходят стороной, когда Ран бесцеремонно останавливается посреди тротуара, чтобы взять минуту на подумать. Подумать было о чём, к слову. Так или иначе, в этом районе он знает каждый закоулок, и конкретно на этой улице их не так много. Одна проблема за другой, Вселенная будто не хочет для них размеренной жизни и путает их планы. Сначала Айкава, затем это. Ран бегло набирает новый номер одного из своих подчинённых — того, кто завсегдатай в этом районе. На удивление Керо отвечает сразу же, будто только и готовился к его звонку. Вперемешку с шумом, на заднем фоне слышатся болезненные стоны и крики. — Да, Риндо здесь. Он тебе не сказал? Подходи, есть новости. В той подворотне, куда его направили, редко когда встретишь человека, да и тот наверняка окажется пьянчугой, свернувшего вздремнуть в тихом месте. Асфальт в этом месте неровный, изрисованный кривыми граффити, членами и ругательствами. Ничего необычного. Обычное явление. Но в этот раз Ран слышит те самые истошные крики задолго до того, как заворачивает за угол. Прохожие упорно делают вид, что не замечают их, и осторожно мчатся мимо. Конечно, если что-то произошло, в полиции что-ли, как свидетели проходить? От греха подальше. Картина предстаёт удивительная. Двое его подчинённых стоят поодаль, как вкопанные, иногда заглядывают в даль, чтобы посмотреть, не забрёл ли сюда какой особо любопытный. На серой земле и мусорном баке кровавые брызги. И совсем рядом лежит его брат, взяв в привычный захват какого-то бедолагу. Ухмыляется, не обращая внимания на нового зрителя, и резко дёргает ногой, отчего тело под ним едва не бьётся в конвульсиях. — Ты любишь математику, м, уёбок? — глумится Риндо. На парня тот не тянет, хоть и по его в мясо разбитого лицу уже и сложно определить, но всё же это мужчина лет тридцати. Ран облегчённо выдыхает и проходит ближе, пиная кровавый сгусток носком кроссовок. Кажется, это был зуб. — Как это, блять, понимать? Риндо наконец отрывается от своего увлекательного занятия и поднимает голову. — А, Ран, как раз хотел тебе звонить. — Хотел, но пропустил двенадцать моих звонков? — Ты не тянешь на заботливую мамашу. Слышал, — спокойно отвечает Риндо, не ослабляя хватки. — И был занят. — Кто это? — Ран сует руки в карманы и цинично осматривает «жертву». Ставит ногу на макушку, и голова ложится щекой на холодный асфальт. Так можно лучше его рассмотреть. Шрам на левом виске давнишний, полученный не сегодня и явно не вчера. Яркая отметина, пытающаяся спрятаться в копне тёмных волос, привлекает внимание Хайтани. — Керо засёк, как этот тип обсуждал со своими дружками, как они напали на одного из руководителей Рокухары. Остальные успели уйти, а этот замешкался, и они его взяли. Я наткнулся на Керо в магазине, он быстро всё рассказал. — И ты решил повеселиться в одиночку? — Ран вопросительно выгибает бровь, добавляя с наигранной грустью: — Это ранит в самое сердце. — Не ссы, я хотел позвать, но не успел. Только я решил удостовериться в правоте их слов, так этот вырвался и побежал на меня. Идиот. — Ну, идиот или нет, но пару раз он тебя хорошенько приложил, да? — Всего лишь царапины, — ворчит Риндо, но Ран помнит слова Айкавы и сразу тянется к затылку, чувствуя на светлых волосах что-то вязкое. — Эй, отвали! Ну ударил раз и ударил. У меня вообще в руках продукты были. — Остальных уже осчастливили? — Мы решили сначала сказать вам, — коротко отвечает Керо, тут же замолкая под тяжёлыми взглядами обоих братьев. Тело вновь начинает шевелиться, отчего Риндо по садистки скалится, перенося вес на колено, и мужчина срывается на дикий истошный рёв. — Я захотел лично сломать ему пару фаланг. Пиздел он много, а чуть что, этот уёбок только орёт. Поэтому, извиняй, отдохни, — Хайтани улыбается брату во все тридцать два, и Ран, закатив глаза, сдаётся, поднимая руки. А Риндо обращается уже к другому: — Итак, про математику. Любишь её? — Иди ты нахуй, маленький урод! Только дай мне секунду, и ты у меня полетишь в эту мусорку! — Надеюсь, что любишь, потому что придётся тебе подсчитать кое-что. В теле человека где-то двести пять костей. Я сломал только четыре. Сколько осталось, м? Басистый ор отскакивает от стен: — Чтобы малолетка угрожала мне?! Ты ответишь за каждый свой удар, понял меня? — Ответ неверный, — довольно тянет Риндо, без труда удерживая соперника. Руки тянутся к плечевому суставу. — Математика всё-таки не твой конёк. Двести одна, если не считать ту, что я сломаю сейчас. Вот эта заживать будет долго. Ты же не правша? Приглушённый хруст доносится до Рана, но тот даже не морщится. Всё стало настолько привычным, обыденным. Остаётся слепо смотреть на жалкие подрагивания и думать ли о том, что после бы нужно напомнить Риндо закинуть толстовку в стиральную машину. — Вы все конченные в Рокухаре, ясно?! Никогда вам не встать на вершину! Особенно в Роппонги! И это действует на обоих, как спусковой крючок. Керо, худощавый мальчишка пятнадцати лет, не успевает и моргнуть, как вокруг Хайтани сгущаются тучи. Он, будучи молодым и неопытным, уже понимает, что только что была совершена роковая ошибка. И ему даже немного жаль его. Потому что гнев Хайтани разрушителен, словно цунами, сносит под чистую всё живое и человеческое. Потому что никто не смеет оспаривать их главенство в Роппонги. Потому что они братья Хайтани. Риндо услужливо переворачивает тело на спину, оставаясь внизу, но не теряя преимущества, выворачивает сустав, наслаждаясь чужой агонией, пока Ран без колебания бьёт в живот. Удар за ударом. Без слов говорят о том, кто здесь лидер. Кому надо подчиняться. Кто находится на вершине. Мужчина захлёбывается кровью, рвётся перевернуться, но младший надёжно обездвиживает противника. — Повтори-ка свои слова, друг, я не расслышал, — Ран присаживается на корточки рядом, вглядываясь в заплывшие стеклянные глаза. Стальное спокойствие пугает беднягу Керо до пробирающего холодка под кожей, но уйти без разрешения он не может. — Зачем вы напали на Шиона? Кто за вами стоит? В ответ слышится неразборчивое мычание, утомляющее Рана. Ему явно требуется срочная госпитализация, как бы не сдох раньше времени. Холодная расчётливость не уступает. Ран опускает ладонь во влажные волосы, пачкая пальцы, и сжимает их. — Ты ударил моего брата, моего хорошего знакомого, ещё и грубо выразился в наш адрес. Ты собрал весь набор, чтобы я сейчас без зазрения совести прекратил твои страдания. Или ты можешь рассказать нам правду, и мы перестанем. Ну? Что выберешь? — Ни…кх…чего не скажу… Пошли… вы… И Ран с удовлетворением замечает изменения в низком голосе, поэтому натягивает излюбленную ленивую ухмылку. — Оставь его, Риндо. Игрушками надо делиться. — О-о-о, — младший игриво хохочет. — Кому первому: Шиону, или сразу Саусу? — Я скажу всем. Пускай приедут, обглодают остатки от него. — Что? Нет, только не… Саусу, — задыхаясь, перебивает мужчина, и Хайтани в унисон цыкают. — Да это вообще не было спланировано. Просто… — Просто что? — Риндо почти ощутимо трясётся от злости. Руки так и чешутся сломать что-нибудь ещё, будто та боль, что испытывает он, от этого исчезнет. — Блять, у тебя три секунды, или я сверну тебе шею, понял? — Меня наняли следить за той улицей в тот вечер. В доме… напротив собрались какие-то мужики, чтобы передать деньги. А этот ваш… шёл в форме. Мы подумали, что будет покушение. Всё, что я знаю. — Прямо-таки всё? Что за люди, что за деньги? — сухо спрашивает Риндо. — Да я больше нихуя не знаю! — взрывается и хрипит мужчина. — Говорят, в том районе что-то нелегальное делают. — Ложь. Мы бы знали. — Вы ж всегда долю просите, — стискивает зубы он. — Может, кто-то не захотел делиться. Отпустите уже меня, блять! Ран не спешит. Надавливает на глубокую царапину, взяв лицо в тесные тиски. И поднимается, когда мужчина закашливается кровью. — Риндо, хватит с него. — Ты поздно пришёл так-то. Он ещё не ответил за всю сказанную хуйню, — противится Риндо, но больше из нежелания подчиняться, чем из-за реальной обиды. — Пожалей Шиона. Он только и ждёт, что встречи с тем, кто подарил ему сотрясение. — Э-э-эй! Вы обещали, что отпустите! — Обещали? Не помню такого. Ты помнишь, Риндо? — жеманно отвечает Ран. Риндо прикрывает глаза, хмыкает. — Нет. Эй, Керо, убери здесь. — Что с ним делать? — по солдатки вытягивается парнишка, готовый слушать указания. — Придержите где-нибудь пока. После передадите Шиону. Риндо отряхивается с пару минут и легко подбирает пакет, завалявшийся у каменной стены. Всё тело неприятно ломит, удар в голову особенно неприятно воспринимается, и, стоит ему отвлечься от своей груши для битья, эта боль разрастается до кончиков ушей. А ещё новость о том, что кто-то промышляет нелегальщиной за их спинами неимоверно раздражает. Риндо хрустит суставами, поглядывая на разбитые в кровь костяшки. Ран пребывает в святой уверенности, что это дело попьёт из них немало крови. Ровно так же, как и Риндо, он неимоверно зол на то, что кто-то додумался их провести. Но, хотя бы, нападение на Шиона не перерастёт в серийные расправы. По пути Ран невзначай бросает между делом, похлопывая его по плечу. — Дома тебя ждёт сюрприз за твоё бесчеловечное отношение к старшему брату. — Блять, если снова свалишь готовку ужина на меня, будешь есть сырой тофу, понял? — Ужин и так на тебе, но я не об этом. О нет, Риндо, разве стал бы я делать такие очевидные сюрпризы?***
Дверной замок щёлкает, и Каори вздрагивает со стаканом воды в руках. Хайтани заходят, громко о чём-то разговаривая и не пытаясь окликнуть её. Может, Ран и вовсе забыл, что оставил её здесь три часа назад? В гостиную первым заходит Риндо, потягиваясь, морщится от пульсирующей боли у затылка. Каори уверена, что именно от неё, потому что чувствует то же самое. Бросает на столик содержимое карманов: пачку жвачки, зажигалку и пару каких-то бумажек. Когда он чуть поворачивает голову, его лицо меняется. Тонкие брови летят вверх, глаза, обрамлённые оправой, грозятся вот-вот выкатиться из орбит. Он явно не ожидал гостей. И не ждал её. Их взгляды сталкиваются, связь почти можно почувствовать осязаемой нитью между ними. Риндо не отворачивается, но как-то и возмущаться не спешит. Только вновь, как в первый раз, разбирает и собирает заново по кусочкам всю её. Полностью. А Каори не сопротивляется. — Всё-таки не сбежала? — оценивающе хмыкает Ран, не пойми как оказавшийся за её спиной. Каори подпрыгивает, когда их пальцы соприкасаются, и он забирает у неё чашку. — Вот и подарок, братец. — Очень хуёвый, — давит Риндо. — Как ты мог всю дорогу молчать об этом? — Это меньшее, что я мог сделать после твоей выходки, — с задором отвечает Ран, полностью довольный замешкавшимся братом. — В следующий раз дам пиздюлей, чтоб отвечал на звонки. — Можно подумать, тебя не устроил нынешний расклад, — Риндо закатывает глаза. Каори почти сливается с белоснежным цветом гарнитура, наблюдая со стороны их разговор. Ран выглядит полностью расслабленным, он улыбается, перебрасываясь шуточными издёвками, и это совершенно не вяжется с тем, что она видела совсем недавно. Будто не он в считанные минуты вылетел из дома, опасаясь за брата. Не в нём бушевала слепая ярость на того, кто мог бы причинить ему вред. А сейчас Ран опять становится Раном в своём привычном обличии. Но Каори вглядывается пристально всё глубже и глубже и инстинктивно понимает, что тот страх, который она видела, не был иллюзией. Он скрыт за громкой насмешкой, но его отголоски проступают в набухших переплетениях вен на предплечьях, которые он — в ней твердеет уверенность — нарочно поставил назад, облокачиваясь на столешницу. Периферийным зрением Ран замечает, как в нём медленно прожигают дыру и снисходительно поворачивает голову. Айкава хлопает длинными ресницами совсем рядом, с растрёпанными прядями у лица, выбившимися из высокого хвоста. Улыбка с его лица выцветает непонятно от чего, а в груди ёкает странное предчувствие. Смотрит прямо и наивно. На него так никто не смотрит. Ран поджимает губы. Хочет что-то выкинуть, но Каори со всей простотой хрипло спрашивает: — Что произошло? — Небольшая стычка. Ничего, что могло бы быть тебе интересно. — Или лучше сказать: ничего, что мне можно знать? — Каори фыркает и отворачивается, чуть замечает на вороте серой толстовке размазанные багровые следы. — А ты не такая уж и глупая. Но, неужели, тебе и правда интересно? Хочешь выпытывать информацию у таких, как мы? — Пытки — это по вашей части. Знала бы она, насколько близка. Ран цокает, подталкивая её к дивану, и его захватывает немыслимое облегчение, когда перед ним лишь её спина. Но Каори сопротивляется и подходит к одному из шкафчиков. Открывает его смело, не колеблясь, и достаёт миниатюрную аптечку с красным крестом. Хайтани быстро переглядываются, понимая намёк. Риндо внимательно следит, как она подходит к нему почти вплотную и думает, какого хуя произошло за такое короткое время. Какого хуя она в который раз оказывается тут, прямо перед ним. Незаметно сжимает кулак, пытаясь совладать с собой. — Сядь, — тихо говорит она, и Риндо внезапно повинуется. Вот так просто. Внезапно для всех, даже для самого себя. Потому что её голос в их квартире завораживает своей чужеродностью. — Ран рассказал тебе? — Нет, — опережает старший Хайтани под недовольство младшего. Ему не нравится быть в неведении. — Мы были заняты другим. — Хватит говорить загадками, заебали. В чём дело?! Каори касается смоченной ваткой широкой ссадины на губе и тут же чувствует жжение, только уже на своей. Риндо замирает в одном положении, обращая внимание, что их колени сталкиваются, и от иллюзии близости пересыхает в горле. — Я выяснила, что у родственной связи есть побочный эффект, — Каори останавливается, концентрируясь на своих ощущениях. На затылке рана должна быть покрупнее. Если ей не показалось, то боль усилилась, как только Риндо пришёл. — Ещё что-то? Сколько можно? Каори всё ещё непривычно быть так близко к нему. Когда его лицо так близко к её, что можно без труда слышать его тяжёлое дыхание. Риндо может строить из себя безразличного похуиста сколько влезет, только не для неё. — Мы чувствуем боль друг друга. Точнее, будем чувствовать где-то полгода. — И что ты чувствуешь сейчас? — Мне больно также, как и тебе. Риндо хмурит брови, ища каких-то подсказок в своём брате. Но Ран будто унёсся в собственные мысли далеко отсюда. И, как сначала показалось, смотрел на него, но вдруг понял, что его глаза сфокусированы на другом. Другой. Он хорошо читает Рана. Знает, к чему ведёт любое изменение в нём. И сейчас в фиолетовом омуте прячутся черти. — Приехали, — цедит сквозь зубы Риндо, откидываясь назад, и Каори от неожиданности шипит, хватаясь за затылок. На секунду в её родственной душе ясно видно смятение. — Я тоже в не восторге. Каори замедляется, не решаясь коснуться его ладоней, и уже корит себя за минутную слабость, которая приказала ей взять в руки аптечку. От Риндо это не укрывается, и он вместе с ней гипнотизирует этот несчастный сантиметр пустого пространства. Первый тянет к ней руку, будто одолжение делает, и не смотрит на неё, хотя хочется до потери пульса. Прикосновение, как электрический разряд, бьёт обоих. Каори просыпается от непонятного сна, принимается водить по ссадинам новым куском ваты, тут же окрашивающейся в красный. Одной рукой придерживает его, невесомо сжимая, и тепло чужого тела манит все больше и больше. Ран наблюдает за ними со стороны. Его вновь охватывает злоба на всю чёртову Вселенную, что подкинула им вот это хрупкое нечто. Рукава рубашки у Каори опущены, но в голове ясно всплывает то, что скрыто за одним из них. Ещё хуже видеть, как Риндо дёргает уголками губ, когда Айкава отворачивается. Этот жест, вырвавшийся у младшего неосознанно, до одурения злит Рана. Каори откашливается, будто готовится к заявлению, но от занятия не отрывается. Ссадин слишком много, будь не ладен её соулмейт. Тишину разрезает негромкое: — Я подумала, что ты мог бы быть… более осторожен в этот период. От неожиданности Риндо таращится на неё, как на сумасшедшую. И смеётся во всё горло. — Что, прости? — смахивает импровизированные слёзы. — Ты вышел в магазин и пришёл побитый. Каждый пропущенный удар тебе отзывается во мне. — О, не волнуйся, я редко пропускаю удары. — И всё же, сегодня — яркий пример. — Предлагаешь мне сесть смирно и заниматься вязанием, чтобы не делать тебе больно? Слушай, одно то, что ты ещё жива, стоит мне немало усилий. Думаешь, эта связь заставит меня дрожать над тобой? — Я твоя родственная душа. Ко мне требования аналогичные. Всё честно. — Поводив пару раз ватой, ты решила, что сможешь ставить условия. Забавно. Ты забыла, с кем разговариваешь, — Риндо обхватывает её запястье и притягивает к себе. Не церемонится. — Знаешь, что я предлагаю я? Ты встанешь и уйдёшь отсюда прямо сейчас, и мы забудем о существовании друг друга. Ты перетерпишь как-нибудь эту хуйню, пока связь не ослабнет. Каори на сей раз не прячет глаза, а, наоборот, смотрит с вызовом. — Я не забыла, с кем разговариваю. Ты.мой.соулмейт. Вот, кто ты для меня. — Конечно, это так, к сожалению, но первоначально я тот, кто без труда сможет сломать тебя пополам, дай только повод. — Мы оба знаем, что ты этого не сделаешь, — выплёвывает Каори. — Ты так уверена? Да, связь вносит коррективы в то, что я ощущаю, но, поверь, я хорошо контролирую себя, чтобы в нужный момент отбросить то, кем ты являешься. Встала и вышла отсюда. Каори с места не двигается и даже забывает, что чуть что, к ним может подключиться Ран. Под кожей навязчиво скребётся досада, разум туманится дымкой гнева. Она же пытается найти компромисс. Шатается за ними, как послушная собачка, но такое хамское отношение к себе она больше не потерпит. В истории соулмейтов не может быть такого. Ни при каких обстоятельствах. Иначе ядовитая желчь отравляет обоих. — Я сказал: пошла отсюда. Или ты глухая? — Риндо повышает голос, и Каори принимает огромное усилие, только бы не дрогнуть. — Ты для меня пустое место. Последняя капля. Каори не успевает всё обдумать, как в гостиной слышится звонкий шлепок. Пощёчина, предназначенная для Риндо, невидимо остаётся и на ней самой, только вот горячий краснеющий след тонких пальцев вовсе не на её щеке. Риндо не верит в то, что она только что сотворила. И Каори, если честно, тоже пока не сильно верит. Рука тяжелеет, и надвигающаяся буря вот-вот грозится сравнять её с землёй и похоронить прямо посреди квартиры, под махровым ковриком в прихожей. — Ты будешь воспринимать меня всерьёз, — шипит, словно разбушевавшаяся змея, Каори. Невесть откуда у неё столько смелости. — Ты очень об этом пожалеешь, — елейно проговаривает Риндо, отрываясь от дивана. Губы непроизвольно начинают дрожать, белая рубашка липнет к ледяной спине. Каори неоткуда ждать поддержки. И мысль о том, что он не сможет её убить, ни капли не успокаивает. — Я всего лишь хочу понимания, — начинает было Каори, поднимаясь следом. — Это ведь не только меня волнует. — А ну-ка, иди сюда, обсудим всё, как нужно. Решение требует чрезвычайной срочности. Каори двигается медленно, пятится назад, словно пытается не дать повод дикому животному напасть. А глаза у Риндо и правда наливаются бешенством. И от этого страшно. Ран молчит и стоит на месте. Ему даже интересно, чем всё кончится. Глупо надеяться, что он поможет, но всё же… неужели, ему нужен труп в гостиной? Ласковый тон Риндо передаёт его садистскую натуру лучше, чем если бы он кричал на неё. Действовать надо немедленно. Каори хватает со стола маленькую красную зажигалку и в один прыжок оказывается за диваном. Она почти чувствует, как чужие пальцы смыкаются на её горле, но Риндо не успевает совсем немного. — И что, будешь поджогом угрожать? — глумится он. — Нет, — Каори мотает головой, двигаясь параллельно ему так, чтобы между ними всё-таки оставалось препятствие. Неровно танцующее пламя появляется после щелчка. И ладонь всё ближе и ближе, готовясь прикоснуться к нему. — Но если ты подойдёшь… — Так ты решила пойти на шантаж. В этом доме. С нами. Ты полная дура. — Скорее, мазохистка, — буднично добавляет Ран с чашкой чая. Ему только попкорна не хватает. Риндо не останавливается и свирепеет ещё больше. Теперь появляется настоящий азарт, который читается в его потемневшем взгляде. Каори для него словно красная тряпка для быка. И когда он с ней забавится: нарочно резко дёргается вперёд и видит, как та шарахается от него, Риндо ещё не понимает, что в этот момент Каори теряет последние остатки самообладания. Ей уже становится неприятно от близости пламени к коже. Но то, с каким превосходством на неё глядят эти фиолетовые глаза, вызывает в ней желание самолично разнести всю квартиру прахом. Каори сжимает губы в тонкую белёсую полосочку и прижимает ладонь вплотную к зажигалке. Адская боль застилает сознание. Морщится, сгибается, но не дают ни одному слову вырваться. Кожа моментально краснеет, и Риндо судорожно трясёт рукой, он пугается и сам, не ожидая от неё чего-то подобного: — Ай, сука! Ты реально ебнутая? — Видишь, я тоже могу причинить тебе боль, если захочу. Я просто уйду, хорошо? — Каори медленно огибает столик, бросая зажигалку обратно, прижимает дрожавшую ладонь к груди. — Давай ты остановишься, и я выйду отсюда, как ты и говорил. Для Риндо это проявление связи в новинку. Он трёт поверхность ладони, чётко понимает, что испытывает, но на том месте только гладкая кожа, испещрённая тонкими линиями. — Как бы не так. Это было после того, как ты замахнулась. И после вот этого. В сложившихся обстоятельствах Каори сделала самое ужасное, что только могло быть. Раздраконила его и кольнула прямиком в укоренившуюся гордость. Но выход оказывается всё ближе к ней. Главное, захватить с собой кеды, а по лестнице сбежать и босиком можно. С новым шагом спина упирается во что-то мягкое и тёплое. Каори испуганно задирает голову и видит острый подбородок Рана. Теперь, она окружена. И одному дьяволу известно, что у них на уме. — Концерт занимательный, но пора заканчивать. И так уже голова трещит от вас. Он тянет её левую руку вверх и угрожающе сводит брови к переносице, когда Каори, плюя на боль, сжимает её. Одного жеста достаточно, чтобы она передумала. Хайтани крутит руку, рассматривает яркий след с явным недовольством. Мельком мазнёт по ней самой и снова возвращается к обожженной коже. А Каори жмурится, пряча наворачивающиеся слёзы. Потому что всё равно больно. Потому что она сотворила это сама. Риндо пинает столешницу и рычит: — Ран, только попробуй вмешаться. Это моя родственная душа и мои проблемы. — А проблема неприготовленного ужина у нас общая, поэтому будь добр. На кухню. — Меня сегодня приложили головой об асфальт, а ты серьёзно надеешься на ужин? — Нет? Ну значит, успокойся и жди, пока я разогрею лапшу. А ты, — он опускает глаза на Каори, перехватывает руку. Больно. — Я позвоню кое-кому и тебя проводят. И в Роппонги чтоб ни ногой? Риндо прав, ты играешь не с теми, а твоя жалкая попытка поиграть на наших чувствах, успехом не увенчалась. Убирайся отсюда. Иди и играй на своей скрипке, как раньше. — Да хватит мной командовать! — Каори вспыхивает, точно спичка, и отталкивает его от себя. Ран аж отступает на два шага назад. Не ожидал. Неровный гул в черепной коробке резонирует с криком. — Только попробуйте приблизиться ко мне, в следующий раз я сломаю руку! — Скрипачка сломает руку? Очень смешно! — ехидничает Риндо. — Значит, ногу! — огрызается она и хлопает дверью. Пелена спадает, когда Айкава копошится в прихожей, и от её присутствия не остаётся и следа. Ран прикладывает руку к груди, в место, куда только что пришёлся толчок. Горячо и непривычно становится на один короткий миг. Её действие отдаёт волной негодования, которое оседает глубоко внутри. Им дали отпор. Обоим. Только вот не двухметровые бугаи, а миниатюрная девчушка с зажигалкой и сбившемся набок хвостом. — Вот чёрт, — Ран устало проводит ладонью по лицу. Он плетётся в прихожую, опустив плечи. Замечает стоявший там футляр, и его настроение чуть приподнимается. — Нет, это пиздец полный, в следующий раз в магазин идёшь ты, — подытоживает Риндо, фыркая. — Собираешься за ней? Оставь, доберется. А если нет, сама виновата. — Вечереет. А как выяснилось, придурков у нас хватает. Даже таких, которые не боятся пойти на Рокухару. Сейчас в Роппонги особенно неспокойно. Будет обидно подохнуть лёжа диване из-за того, что какой-нибудь вшивый бродяга решит приставить к ней нож. — Тогда я схожу. Всё-таки это я её выгнал. — От тебя она сейчас только шугаться будет. Да и ты едва держишься на ногах, признай, тебе нехило досталось. Риндо дробно стучит пяткой по полу. Прищуривается и с раздражением выдыхает, круто разворачиваясь: — Пойду разогрею лапшу, топай быстрее давай. Будешь холодную есть, если опоздаешь. — Спасибо. И кстати, дай лёд из морозилки.***
Пропади пропадом день, когда появились первые соулмейты. Сотрите его из мировой истории, оберните в пепелище и уничтожьте. Потому что всё это полная ерунда, ломающая жизни людей. И её жизнь, в частности. На улице зажигаются один за другим фонари, оставляя тёмно-жёлтые круги света на улице. Каори топает, именно топает, вкладывая в каждый шаг всю свою ненависть к тем, кто носит фамилию Хайтани. Одновременно с тем, на юбку приземляются пару крупных капель. Ещё на лестничной клетке боль становится невыносимой, и Каори даёт слабину в одиночестве, утирая влажные щёки рукавом. Поворот, ещё один, и снова по прямой. Людей немного, и они не спешат поднять головы и оторваться от своих личных переживаний. — Эй, ты решила устроить марафонский забег? — слышится ей окрик со спины, и тело парализует. Каори оборачивается, насупившись, и исподлобья наблюдает белоснежный оскал, принадлежавший Рану. Её враждебность, кажется, только забавит его. — Отстаньте вы, уже а. Всё сказали, теперь дайте спокойно уйти! — Каори возмущённо топает ногой и прибавляет шагу, удаляясь прочь. — Уверена? А бренчать на чём будешь? Ей думается, что всё послышалось. Но руки пусты, а стоит присмотреться, как её футляр вместе со скрипкой покоится в цепких лапах Рана. Каори сразу мрачнеет под его усмешку. На шаг впереди, гад. — Ладно. — Нет, иди-ка сюда ты. Я бегать за тобой не намерен. И вновь это показное превосходство. «Не я иду к тебе, а ты возвращаешься ко мне». Ран играючи перекидывает футляр из руки в руки, дразнит её и получает искреннее удовольствие, видя, как отчаянно Каори супится и ковыряет носком землю. И она сдаётся. Принимает правила и сглатывает вязкий ком собственного унижения. В сотый раз смотрит на него, задрав голову и теша его самолюбие. — Доволен? А теперь отдай. — Не так быстро, — Ран отодвигает её, будто невесомое пёрышко, но прежде чем впечататься в столб, Каори хватает его за свободную руку и сдавленно шипит. — Сначала мы пройдёмся. — Ты!.. да ты!.. — задыхаясь от злости, бурчит Каори. — Я-я, — передразнивает Ран и щёлкает её носу. Хайтани ненадолго притупляет взгляд, глядя на вложенную ладонь. Не сжимает до хруста костей, не пытается давить с новой силой. Каори пытается убрать руку, но Ран цыкает, притягивая её обратно, с осторожностью касается одних лишь пальцев. Ожог на тыльной стороне распускается бутоном, алеет и покрывается противными волдырями. Каори шмыгает носом, не в силах сдержаться, и на это тут же реагирует Хайтани. И она с видом давно побеждённого соперника стыдливо отворачивается. — Смотрите-ка, юная мазохистка теперь ревёт и раскаивается в содеянном, — он добивает её. Но почему-то добавляет совершенно серьёзно, с долей эфемерного беспокойства, но Каори-то знает, что ему всё равно: — Больно? — Нет. — Упрямая, как баран. Ещё и лгунья. Каори уже открывает рот, набирает полную грудь воздуха, чтобы высказать всё, что она о нём думает, но вдруг ноющая боль стихает, а у обожженной кожи скапливается прохлада. Ошарашенная, Каори не может поверить тому, что видит. Ран, с совершенно невозмутимым лицом, наклоняется, вытянув губы в трубочку, и старательно дует на повреждённое место. От того и почти и не больно. Но… как это вообще? Проскакивает догадка, что он эту руку сейчас сломает или, чего доброго, откусит, дав секундное облегчение. Или у неё окончательно едет крыша. — Челюсть подбери, — не глядя на неё, говорит Ран. — Чего?.. — до неё не сразу доходит. — Не думал, что ты действительно пойдёшь на такое. Но, зная нас, родственная душа не могла не быть немного не в себе, — Ран притягивает руку за запястье так, что Каори практически чувствует у пальцев влажные губы. Шуршит чем-то и вкладывает в её ладонь целлофановый пакетик со льдом. — Не критично, и на том спасибо. Но болеть будет ещё пару дней, а потом кожа отслаиваться. Холод приятно обволакивает кожу. Но её всё-таки бросает в необъяснимый жар, который напрочь выбивает из неё всё раздражение. И она становится совершенно ватной и податливой. — Идём. Ран выступает первым, как и всегда, но Каори равняться с ним не спешит. Всё буравит округлённую спину и худые плечи, скрытые за объёмной толстовкой. Перед ней шагает грёбаная головоломка, которая то терпеливо слушает её переживания, то плюёт в душу. — Стой, нам направо. Ран замирает. — Разве? — спрашивает, пока на лбу выступают морщины недоверия. Каори не до конца понимает его вопрос, но стоит лишь немного подумать, и пазл складывается. — Вы выяснили, где я живу?! — она быстро подлетает к нему. — Естественно, а ты что думала? Мы узнали о тебе ещё много чего интересного. — Да вы сумасшедшие сталкеры! — От мазохистки-поджигательницы слышу. Так почему я не прав? Каори бьётся о его равнодушие, как волны разрезаются о высокую скалу. Но чего ещё можно ожидать от таких, как они? Не хватает только, чтобы они в гости решили завалиться. Она медлит, что не укрывается от Рана, и скомкано отвечает: — Мне к отцу надо. — Он далеко живёт? — Не очень. На окраине Сибуя. — Сибуя? — Ран вглядывается куда-то внимательно, не мигает. — Часто ты его навещаешь? — Стараюсь каждые выходные, а что? — Это не наша территория. Там опасно. Лучше тебе не высовываться в том районе без повода. — Буду высовываться, когда захочу. — Блять, — цедит Ран сквозь зубы и притягивает её за ворот рубашки. — То, что я сейчас пошёл за тобой, не значит, что буду терпеть твои тявканья. Не забывай, что ты сделала. Риндо ещё спас тебя, будь мы одни, клянусь, я бы спалил тебе все волосы этой зажигалкой, поняла? — Поняла, — только и успевает пискнуть Каори, пятясь назад. — Получается, ты не пойдешь? — Пойду, — твердит Ран и кивает, подзывая ближе. — Не стой, как истукан, веди. Его спокойствие обманчиво. Каори видит, что Ран всё-таки остаётся напряжённым. Хоть и идёт рядом, не смотрит на неё больше. Полуприкрытые веки грозятся совсем слипнуться. Её мысли возвращаются к соулмейту, молчание подбивает испытывать весь спектр эмоций, и где-то на затворках появляется даже некоторое сожаление. Надо было не поддаваться и спокойно вести разговор, но вместо этого Каори опустилась на их уровень. — Риндо сильно злится? — интересуется Каори, притупляя взгляд. Хайтани поворачивает голову, изгибает бровь полукругом, и в этом движении столько скепсиса, что Каори может легко захлебнуться в нём. — Он в ярости готовит лапшу сейчас, так что да, он очень зол. — Он сам виноват, — скомкано бурчит Каори. — Ты ожидала иной реакции на твою выходку? Ты ещё легко отделалась. — Я знаю, что вспылила! Но меня бесит, что все вокруг мне угрожают и ни во что не ставят! — Все? — равнодушный тон Рана моментально меняется на стальной, с металлическим привкусом. — Кто ещё? Каори успевает прикусить язык и зажмуривается, коря себя за болтливость. Продолжает идти, не останавливаясь, как это тут же делает Ран. В спину врезается тяжёлый, пробирающий до мурашек взгляд, который и видеть то страшно. — Ничего серьёзного, я разберусь. Ран едва держится, на кулаках отчётливо синеют вены. — Кто.тебе.угрожает? — Я же сказала, что… — Каори. Яркая вспышка. Воцаряется мёртвая тишина. Весь переулок замирает, а крысы таятся в углах, боясь лишний раз мотнуть хвостом. Во рту появляется жгучая кислинка, которую не удаётся сглотнуть. Небо пустеет без туч. Тогда почему её только что ударило молнией? По сосудам сочится электрический ток, разносится по всему телу, тянется к животу, отчего его скручивает. Первый раз. Её имя. Из его уст. Впервые. Ран благодарит всех богов мира, что Каори не поворачивается в этот момент, потому что он и сам от себя подобного не ожидал. Как-то само вырвалось, на естественном уровне и застыло в воздухе. Её имя короткое, нежное и звучное. Ка-о-ри. Ран пробует его на вкус, смакует в своей голове со скрытым наслаждением. Отдаёт мятной карамелькой. Лихорадочно сознание ищет ответ, почему именно сейчас, почему-почему-почему? Раньше было достаточно «эй, ты», и Каори оставалась для него серым пятном, безымянной пустышкой, мешающейся под ногами. Почему сейчас он решил отойти от первоначального плана? Что-то саднило прямо после её слов. Что-то неровное, клокочущее и разрывающее изнутри на мелкие ошмётки. И самое отвратительное в этом всём, то, с каким лицом она разворачивается. Каори ошарашенно хлопает своими ресницами, голубые глаза расширяются настолько, что становятся похожими на блюдца. Гулко бьётся сердце. Раз-два. Забудь об этом. Пропусти. Смолчи. — Что ты сказал? Сука. — Отвечай на мой вопрос. Самая лучшая защита — нападение. Правильно? Ран берёт себя в руки, ещё не замечая, что те мелко подрагивают. Каори прищуривается, ища подвох, но решает не копать глубже, рискуя провалиться в глубокий вязкий омут полностью. Вздыхает, подходит ближе. Как не вовремя. Ка-о-ри. Нахер. — Кое-кто узнал о том, что у меня есть соулмейт и грозится рассказать об этом в колледже. Вот и всё. — Он видел надпись? — Нет, поэтому у тебя нет причин беспокоиться. Никто не знает. Странно, но от этой новости лицо Рана не меняется на менее строгое. Каори чувствует, будто находится под снайперским прицелом с красной точкой на лбу и плакатом «убейте меня». — Как его зовут? — Что ты задумал? — Хочу знать его имя. Каори заворожённо смотрит, чуть подняв подбородок. Выискать в нём ответы не представляется возможным. Виски гудят сильно. У Рана бледная кожа, — отмечает она про себя. А под глазами невыраженные тени то ли от недосыпа, то ли от чего-то ещё. И голова опущена слишком низко. Будто тяжёлой вмиг стала. Вид у него замученный, взбалмошный какой-то, наверное, и правда ночь была бессонной. Резинка на одной косичке сползла на самый кончик. Ран дышит через приоткрытый рот, когда она тянет руку. Не противится. Не разрешает. Хотя Каори отчаянно ищет его в глазах. Медленно скользит взглядом ниже, по шее, пальцы касаются мягких волос и поправляют резинку. Ран первым выводит обоих из транса. — Ну так? — Это третьекурсник. Об остальном не скажу, — тихо отвечает Каори и убирает руки за спину, поглаживая подушечки пальцев. — Почти пришли. — Ага, — Ран двигается за ней и равняется всего за каких-то пару секунд. Лениво потягивается, зевает в локоть. — Сменим тему, эта надоела. Давай, придумай что-нибудь. — Я?! — удивляется она. — Заведите уже собачку и командуйте, сколько влезет. Ран фыркает. — От собаки много шерсти. — Поделишься с ней одной из своих пяти расчёсок, — усмехается Каори и вскрикивает, прикрывая рот рукой. Ран растягивается в по-настоящему лукавой улыбке, потирая руки. Слегка толкает её, свернувшуюся в кокон, в плечо. Вот теперь точно стоит укоротить себе язык. — Неужто ты лазала по нашим комнатам, пока меня не было? Может быть, ты не только мазохистка, но и фетишистка? Мне стоит проверить свои вещи, мало ли, не досчитаюсь пары носков. — И как ты только догадался, — язвит она в ответ. — Только вот… куда же ты их спрятала? — Ран оценивающе проходится по ней взглядом, останавливаясь чуть ниже подбородка. Каори опускает голову и вспыхивает. — Извращенец! Ран прыскает со смеху и даже получает слабый, полный возмущения толчок в рёбра. Каори и сама не может сдержать улыбки, будто с плеч валится с оглушительным треском тяжелый груз. Под конец дня это ощущение схоже с глотком свежего воздуха. Боль не утихает, связь соулмейтов никуда не испаряется, но Каори на секунду забывает обо всём, перешагивая небольшие грязные лужи. И плевать, что рядом с ней именно Ран. Наверное, так и вовсе лучше. Всё-таки он единственный, кто знает про её связь и с кем можно не бояться брякнуть лишнего и вызвать страх. Они останавливаются у невысокого пятиэтажного здания. Окна на третьем горят — отец дома. Ох, и влетит же ей за опоздание. — Этот дом, — мнётся она. — Ну, я пошла. Передавай там Риндо, что… я сожалею. Ран качает головой. — Он твоими сожалениями только зад подотрёт. — Ну и пусть, — Каори фыркает, но тут же одёргивается себя, наклоняет голову в лёгком поклоне. — Спасибо. Ран смотрит на её макушку, густую каштановую копну сверху-вниз и молча отдаёт наконец ей футляр. Каори пересекается с ним взглядом в последний раз за день и долго-долго неотрывно следит за ним. Отворачивается, потирая шею. — Иди уже. Я заебался сегодня, хочу домой.