Доказательство и практическое обоснование существования вампиров

      Как и годы назад, ворота, ведущие во двор замка, и главные двери были не заперты. Как и годы назад, в парадном вестибюле царили полумрак, влажная прохлада и тишина. Ни души. Как и годы назад, тяжелые двери закрылись за Альфредом без стука и скрипа, затворились, погружая его в темноту. Солнце едва успело сесть, и последние вечерние тени еще скользили по каменном полу и пропадали, уступая место черной ночи. Не шевелясь, Альфред привыкал к темноте и еще тому, каким шумным кажется собственное дыхание. Постепенно он начинал различать ступени могучей лестницы, рамы для картин на стенах, громадные люстры, колонны и арочные своды, двери в дальней стороне зала, скульптуру, стоящую в пролете, где лестница поворачивала и делилась на две, вытертый, некогда красный ковер под ногами, резные перила.              Альфред знал, что, если подняться по лестнице и повернуть направо, откроется анфилада парадных залов, как в лучших дворцах, налево — жилые покои для гостей: спальни, гостиные, крошечная библиотека, одна детская, полная старых игрушек. На первом же этаже — в основном комнаты для слуг, пустующие ни один десяток лет, кухни и кладовые, спуск в подвальные помещения. С третьего этажа ведет чугунная лестница — подъем на стену замка, там же личные покои хозяев: роскошные комнаты с мебелью времен Людовика XIV, покрытой толстым слоем пыли. Иные комнаты Альфред мог пройти с закрытыми глазами. Прошлое рисовалось перед мысленном взором живее, чем лица на портретах, зубоскалящих в кромешной темноте. Он думал: стоит зажмуриться и задержать дыхание, как скрипнут ставни на окнах, повеет жгучим холодом, раздастся волчий вой, а после — редкие, но отчетливые шаги хозяина замка, и зазвучат голоса.              Альфред оглянулся. Отсюда до подножия горы всего час-полтора пути. Взбираться наугад, не помня дороги, в дождь, размывающий землю под ногами, было труднее. Совсем новая одежда и починенный саквояж оказались забрызганы грязью и промокли насквозь. В той деревне его вряд ли примут вновь, да и доберется туда он только к утру. Хотя бы кончился ливень и ветер утих.              Краем глаза Альфред заметил движение на втором этаже. Он повернулся всем телом, всматриваясь, но ничего различить не смог. Все казалось прежним, и вместе с тем переменилось само ощущение воздуха. Альфред больше не был один. Кто-то смотрел на него со второго этажа.              Альфред уже был готов поверить в то, что чувства обманывают его, но заметил едва различимый сероватый овал лица. Нет, никто на него не смотрел. Законный обитатель замка был занят своими делами: он зажигал свечи. Альфред различил слабый треск занимавшегося фитиля, а затем у стены затрепетал первый робкий огонек, еще один, и еще. Разгораясь, пламя освещало искусные подсвечники, резные рамы и потемневшие от времени портреты, и того, чьи руки его зажигали. Чудовищные белые руки, чье изящество портили не неестественная длина, не ширина ладоней, не массивность старых золотых колец, а заточенные когти. Когда в вестибюле стало хоть немного светлее, он подошел к перилам, сложил на них руки и чуть подался вперед, не произнося ни слова.              Альфред поздоровался, но собственного голоса не услышал. Пришлось откашляться, сглотнуть, хотя даже в горле было сухо и слюны не оставалось, и повторить.       — Добрый вечер, Ваша милость, — он изобразил улыбку. Она не продержалась дольше мгновения.       Вампир не улыбнулся в ответ и продолжил стоять неподвижно, опираясь на перила с усталостью и небрежностью, словно долго бежал и переводил дух. Потом он с усилием вытолкнул воздух из легких и все же выпрямился, обхватил руками перила. Когти ударились о витиеватую резьбу, точно у неуклюжей хищной птицы.              Стало холодно. Альфред потянулся за платком и, не найдя его в отсутствующем кармане, вытер висок ладонью. Плотнее закутаться в изорванную накидку мешал саквояж.              — Ты все же пришел, — произнес вампир неестественно, сухо, с деревянным скрипом в голосе. А после начал постукивать пальцами, перебирать медленно и без особого ритма, как делают мухи или пауки.       Рука непроизвольно дернулась к шее, но остановилась в районе кармана на накидке, набитого орехами и остатками пуль.       — Ты один, — вампир констатировал это уверенно, будто бы с ноткой удовольствия. — И не похоже, что ты пришел вершить месть.       Альфред раскрыл рот, приготовившись ответить. Время точно застыло. Он видел виконта фон Кролока, вампира, который с усталой скукой внимает его словам и жестам, наблюдает, замечает все. Вампира! Альфред знал это, и принимал это знание с такими уверенностью и простотой, каких не мог позволить все последние годы. Значит, все было не зря, и дело оставалось за малым. Но ответ, ни правдивый, ни лживый, каким бы нелепым он ни был, не дал.              — Идем, — виконт отстранился от перил и мотнул головой в сторону уходящего вглубь замка коридора. — Не нужно, чтобы отец тебя видел. Он скоро проснется, я встречу его и вернусь. И мы сможем поговорить.       Альфред в последний раз оглянулся на двери. Кажется, дубовые, овитые металлом, будто виноградной лозой. С внешней стороны их украшал увенчанный черепом кадуцей Гермеса, с внутренней оставались лишь руны да узоры, служащие, скорее, в качестве дополнительного укрепления конструкции, чем украшения. Затем он подступил к лестнице, вцепился свободной рукой в перила и начал утомительное восхождение.              Вампир становился все ближе. Альфред бросал на него короткие и редкие взгляды. Его образ с поразительной точностью сохранили сны: его рост, его манеру держаться, его то отрешенное, то сосредоточенное на одной сводящей с ума идее выражение лица, Альфред помнил это всё, кроме глаз, заинтересованных, подвижных, но будто затянутых мыльной пленкой.              Спустя годы они вновь оказались лицом к лицу. Попятившись, Альфред бы упал с лестницы и сломал шею. Впрочем, вампир успел бы схватить его. При желании. Альфред не мог отдышаться: дышал со свистом, горбясь от боли, которой не замечал. Виконт резко развернулся, взметнулись в воздух лапы-руки, и, прежде чем Альфред успел оступиться, ему вручили небольшой подсвечник.       — Отыщешь дорогу в библиотеку? — спросил он, указывая направление. Альфред кивнул. Виконт подмигнул ему и, прислушавшись, добавил: — Поспеши. Разожги камин и постарайся не шуметь.       А в следующий миг он уже оказался у Альфреда за спиной и быстро спускался по лестнице. Ковер и тишина поглощали звук его торопливых шагов.              Еще некоторое время Альфред смотрел на подсвечник в своих руках. Он был почти не нужен, воспоминания, и без того свежие и яркие, как в первый день, становились все отчетливее. Альфред помнил даже этот холодный запах, пробивающийся сквозь духи, сколько бы вампир не выливал на себя. В прошлый раз это был аромат жасмина, сегодня полевых цветов, но спрятать издевательскую нотку смерти им не под силу. Альфред сделал глубокий вдох, так что воздух разрезал тело, точно сжатое совершенным вакуумом, и устремился вперед, в коридоры, где жизнь сплеталась со смертью и погибало само время.              В библиотеке Альфред развел огонь в камине, подивившись тому, как много, несмотря на летнее тепло, до сегодняшнего дня неизменное, было заготовлено дров, поколебавшись, зажег побольше свечей, плотно закрыл за собой двери и устроился в кресле. С каждой минутой становилось все теплее. Все более прожорливо плясало и щелкало пламя. Альфред снял накидку, чтобы повесить ее ближе к камину, потянулся и замер, зацепившись взглядом за название оставленной на столе книги. Современная немецкая литература. Он и сам читал ее с полгода назад. Если чувство времени не изменило ему.              Только теперь, сидя в кресле и собираясь подняться, Альфред заметил, как устал. Новые сапоги натерли ноги, так что, кроме всех синяков и ссадин, оставленных бесконечными падениями и изнурительным трудом, горели еще и сжатые в тиски пальцы. От ручек саквояжа остались мозоли. Сводило желудок. Плечи. Впервые Альфред так явственно ощущал каждую клеточку своего тела, каждый мускул, каждый участок кожи. И, в довершение, слезились глаза. Он вытирал скулы и щеки, чувствуя, как размазывает по лицу вместе со слезами капли пота и грязь.              Кроме накидки, стоило бы просушить и обувь. Открыть саквояж и проверить, на месте ли перочинный нож. Мысленный список дел увеличивался. Вместе с тем Альфред представлял, что нужно сделать для осуществления каждого из пунктов.              И подскочил, лишь когда позади хлопнула дверь.              Резь в глазах была еще сильнее, чем прежде. Альфред прикоснулся пальцем к ресницам, чтобы стереть влагу, и с ужасом осознал, что уснул и что глаза перед этим слезились не от усталости, а от того, что он плакал, как мальчишка.              Сохраняя молчание, вампир подвинул к столу второе кресло и сел, закидывая ногу на ногу. Альфред упорно смотрел в камин, жалея, что зажег так много света и поэтому не сразу заметил, как вампир протянул ему платок с вышитыми в углу инициалами. Виконт не торопил. Альфред колебался еще некоторое время, прежде чем, наконец, принять его и протереть лицо. Платок, конечно, был безнадежно испорчен.       — Оставь это, — губы вампира дернулись. Он выдернул посеревший кусок некогда светло-лилового хлопка из рук Альфреда и небрежно бросил в камин. — Я уже распорядился приготовить ванну, так что ты сможешь отдохнуть.       Точно заворожённый Альфред наблюдал за тем, как занимается пламенем нежная ткань. В голове стоял какой-то туман, и голос виконта долетал сквозь эту пелену, приглушенный не его собственной волей, а непроходящим гулом, в котором гасли все звуки.              — Я гадаю, — продолжил вампир, и Альфред не видел, но понимал, что тот по-прежнему не сводит с него взгляда: он чувствовал еще, что от взгляда этого сохнет во рту и путаются мысли. — Ты действительно так поглупел или просто устал?       Альфред резко обернулся. Мгновенная боль в висках стала его наказанием. Лицо вампира темнело и расплывалось перед глазами. Альфред подался было вперед, но стало хуже, снова откинулся на спинку и поддался желанию зажмуриться, прочувствовать всю боль, пронзавшую тело. Сконцентрироваться на ней было просто, но вынырнуть обратно… Сил едва хватало на то, чтобы вдыхать теплый воздух с запахом цветов и древесного дыма.              Сквозь полудрему Альфред услышал тяжелый вздох и скрип.       — Тебе стоило бы спросить, почему нельзя попадаться на глаза моему отцу, и как это сделать, — голос зазвучал совсем близко, справа, потом за спиной. Почти стих, чтобы снова прозвучать над самым ухом. — Впрочем, если тебя настолько не интересует твоя собственная жизнь… Что ж, не мне тебе указывать. Хотя, знаешь, скажу. Мой отец оказался чуть-чуть более злопамятным, чем я полагал, — виконт хихикнул. — Но ладно-ладно, тебе же неинтересно. Ну, а я напротив, знаешь, очень любопытен, — мертвой хваткой он вцепился в опущенные сгорбленные плечи, — и тебе придется рассказать, что ты делаешь в нашем замке. И до тех пор, mon chéri, тебе придется быть живым.       Когда Альфред пришел в себя, он был готов поверить в то, что все же умер и что страдание после смерти есть: каждое движение отзывалось болью, не острой, как прежде, но тянущей, мучительной, срывающей невольный стон. Он повернул голову, зажмурился крепче, но спустя пять, семь и даже десять минут так и не смог уснуть. Тогда он попытался пошевелиться и понял, что лежит, или, скорее, сидит, под чем-то тяжелым, что колени его прижаты к груди, что ему очень жарко и рубашка липнет к мокрой от пота спине, что горло жжет от сухости, а желудок — от голода, что мерещащийся ему запах сыра вызывает тошноту.              Альфред ниже опустил голову, крепче прижал к себе колени, вдавливая их в грудь до боли, а потом, собираясь было открыть глаза, вспомнил. Место жара занял холодный озноб. Альфред задержал дыхание, прислушиваясь. Было тихо. Кажется, его оставили одного. Не горел даже огонь в камине. Еще через некоторое время Альфред понял, что «чем-то тяжелым» было одеяло, а запах еды ему вовсе не мерещился, поскольку в остальном он не наблюдал у себя признаков сумасшествия. Если только сам этот факт не был главным симптомом.              Альфред мысленно прочитал короткую молитву и распахнул глаза. Он по-прежнему был в библиотеке, маленькое кресло стало его долгожданным прокрустовым ложем, низкий стол, на котором прежде в беспорядке лежали книги, теперь был заставлен едой: вазы с фруктами и ягодами, тарелки с сырами, колбасы, свежие овощи, варенье, кукурузный хлеб, но главное — в центре возвышался графин с водой, при том практически ледяной, судя по крошечным каплям на стенках.              Тошнота стала настолько сильной, что помутилось в голове, виски сжали тисками. В животе заурчало.              С трудом оторвав взгляд от стола, Альфред приподнял голову. Виконт, как и прежде, сидел в кресле, устроив локти на ручках и подперев голову одной рукой. Разве что теперь на коленях у него была книга, которая занимала его гораздо больше, чем урчание, шорохи, стоны и вздохи, исходившие от Альфреда.              Огонь в камине и правда уже погас. От дров осталась только кучка пепла. Ночь за огромным, от пола до потолка, окном была все такой же глубокой. Особенно долго Альфред смотрел на виднеющиеся звезды, мерцающие обманчивым белым светом, но сводящий с ума запах лишал всех прочих мыслей. В своих мечтах Альфред уже осушил графин и вгрызался в булку, уже остывшую, но все еще ароматную и мягкую. Вторую он съест с сыром, отдельно будут колбаски и томаты, еще немного хлеба останется и можно намазать вишневое варенье таким толстым слоем, чтобы челюсть сводило от сладости, но намазывать надо непременно очень долго. Нет, все же стоило начать с яиц! И ведь есть еще масло…              Вампир перевернул страницу и, отвлекшись, заметил, наконец, что Альфред сидит, спустив одну ногу на пол, придерживает рукой одеяло и пожирает накрытый стол глазами. Он улыбнулся.              — Проснулся, наконец.       Альфред вздрогнул. Вжался в спинку дивана и сильнее стиснул края одеяла в руке.       — Это…       — Потом, — виконт нетерпеливо махнул рукой и поморщился. — Сначала поешь, а потом будешь рассыпаться в благодарностях.       Другой команды Альфреду не было нужно. Он отбросил одеяло, плечам и спине стало прохладно, даже холодно, наполнил водой стакан, выпил его в два или три глотка и налил еще. Холод теперь пробирал его до костей, сводило зубы и сильнее становилась боль в желудке. Следом в дело пошли кусочки мелко нарезанного сыра, ягоды и все, до чего дотягивались руки. Только варенье показалось непривычно горьким. Альфред замер, так и зачерпнув вторую ложку, но через пару секунд продолжил трапезу с прежним рвением. Разницы уже никакой.              — Ну хватит, — вдруг произнес виконт, хлопнув в ладони, и встал. Альфред поднял голову и осторожно облизнул уголок губ. Та самая страшная когтистая лапа мелькнула перед его носом, забирая со стола тарелку с сырами. Потом овощи. И уже протянулась к варенью.       В груди зарождался первозданный гнев. Альфред вскинулся, распрямляя плечи, подался вперед, норовя вцепиться в руку вампира. И промахнулся, так что ладонь только ударилась о стол там, где еще недавно стояла тарелка с нетронутыми яйцами.              — Альфред, ты пугаешь меня, — отстраненно проговорил виконт, продолжая механически переставлять посуду со стола на тележку. — Ты же знаешь, что после долгого голода нельзя сразу есть много, правда?       — Я не голодал!       — Я вижу.       Правда видел. Он даже остановился, чтобы окинуть Альфреда взглядом и, верно, укорить его. Этой заминки хватило, чтобы схватить напоследок горсть ежевики. Вампир промолчал. Он закончил уборку и, под скрип нагруженной тележки, удалился, оставив Альфреда наедине с полупустым графином воды. Тот поспешил снова наполнить стакан, сделал несколько жадных глотков, смывая вкус ягод. После вытер руки об оставленное на столе полотенце. Встал, чтобы сложить одеяло, и, поворачиваясь, чуть не споткнулся о собственные сапоги. Он уже и забыл, что был босиком. И как только умудрился во сне разуться?              Переложив одеяло на третье, свободное, кресло, Альфред снова посмотрел в окно. Ну каким же черным было небо! Он невольно подошел ближе, выглядывая наружу. Библиотека находилась только на втором этаже, по крайней мере, этот зал, и, приглядевшись, можно было различить землю у замка, выложенные камнем дорожки, кустарники и будто бы клумбы. А в следующий миг на луну набежало облачко, и цветы, и без того спрятавшиеся в отсутствии солнца, стали совсем неразличимы. Альфред повернулся, шаря взглядом по помещению. Выгоревшая зола в камине. Оставленная виконтом книга. Еще сохранившийся запах самого сытного в его жизни завтрака. Или ужина.              Когда дверь снова хлопнула и в темноте прохода показался силуэт виконта — белая рубашка, светло-фиолетовый жилет, небрежно повязанный шейный платок, простые черные брюки; он либо успел переодеться…? — Альфред обхватил себя за плечи и спросил:       — Сколько я спал?       От окна тянуло холодом. Альфред чувствовал, что начинает дрожать, но позволить себе вновь слабость было бы глупо, а с этим он и без того переборщил. С внешней стороны от окна по всему периметру замка тянулся выступ, недостаточно широкий и вряд ли надежный, чтобы на нем уместился взрослый мужчина. Лес, прямо напротив соседнего окна, расступался, вероятно, из-за широкой дороги, проложенной местными торговцами.              — Сутки, — спокойно ответил вампир, потом наклонился, чтобы подкинуть дров в камин, но огонь разжигать не стал. Он выпрямился, точно озаренный внезапной мыслью, и широко улыбнулся. — А может, и не сутки. Наконец-то начинаю тебя узнавать.       Альфред с силой прикусил губу. Его пальцы по-прежнему дрожали от холода, ноги мерзли, но внутри зарождался жар, подступающий к горлу и щекам. Он отвернулся, уперев взгляд в гравюру на стене. Череда коротких черных линий изображала деревушку, примостившуюся на берегу полноводной реки. Погрузившись в расплывающийся перед глазами пейзаж, Альфред только слышал, но не видел, как вампир подошел к нему ближе и оперся локтем на каминную полку, переставив какую-то статуэтку.              — Если честно, я предпочел бы, чтобы ты сначала принял ванну, а после мы поговорим, — резкий взмах руки. Альфред скосил взгляд: виконт морщился и кривил губы.       Сложно предсказать наверняка, был ли у Альфреда выбор. Так или иначе, рисковать он не стал. Как и прежде, виконт вручил ему подсвечник, объяснил дорогу, а сам не без удовольствия опустился в кресло и поспешил вернуться к так неожиданно отложенной книге. Альфред еще не успел сдвинуться с места, но уже, похоже, перестал существовать.              Оказавшись в коридоре, Альфред долго смотрел на дверь соседней комнаты, проходной гостиной, которая вывела бы его в вестибюль. Впрочем, через нее можно было оказаться и в парадном кабинете. Запертые на ключ шкафы с экспонатами и редкими книгами, средневековая карта за стеклом на стене, огромный глобус, черный дубовый стол посередине. Он был лишь театральной сценой или законсервированной причудой для кунсткамеры. То, что надо.              Альфред направился в противоположную сторону. Ванну уже набрали. На стуле висела чистая одежда, рядом стояли туфли. Альфред собрался было перетащить к двери стоявший тут же комод, но бросил эту идею, даже не приступив. Тратить время дальше он не собирался. Он нуждался в теплой ванне, вот и все. Быстро раздевшись, Альфред сложил грязную одежду на комод и залез в воду, по поверхности которой тут же расползлись пятна. Задрожали, дробясь, отражения свечей.              Только сейчас Альфред заметил, как гудит от долгого сна голова. Все мышцы затекли, но в воде и это ощущалось приятнее. Глаза снова закрывались, точно стремясь превратить его сон в вечный, но едва ли об этом стоило волноваться: теперь, когда думать о еде, тепле, одежде и даже чистоте не было необходимости, мысли приходили куда более тяжелые. Альфред бросился в свое путешествие, совершенно точно от безумия и отчаяния. Он не мог уже вспомнить, но наверняка надеялся тогда, что свернет не туда и что одно из временных пристанищ станет его новой жизнью и могилой, и лишь случайно дошел до конца. Конечно, Альфред размышлял о том, что будет делать, если это случится, но ни один из его планов даже отдаленно не ложился на то, как все случалось в самом деле.              Альфред поднял взгляд к стоявшему у комода высокому зеркалу и усмехнулся. Мокрый, заросший щетиной, с воспаленным красным лицом. Над бровью и по всему лбу от веток оставались мелкие царапины, шея была истерзана комариными укусами, по правому плечу растекался почти черный синяк. Альфред рассматривал себя еще долго, а после вскочил на ноги, лишь чудом не поскользнувшись, схватил губку и зажмурился, с силой натирая каждый сантиметр тела.              Когда Альфред, наконец, вернулся в библиотеку, в чистой одежде, пахнущий духами, выбритый, с аккуратно уложенными, еще немного влажными волосами, викнот едва-едва поднял взгляд и вернулся к книге. Только зрачки его забегали быстрее. Он торопливо перевернул страницу, дошел до конца абзаца и лишь затем позволил себе отвлечься, чтобы уделить гостю должное внимание. Альфред оставался стоять.              Виконт подпер голову рукой и чуть кивнул в сторону кресла.       — Теперь, пожалуй, мы можем с тобой поговорить.       Альфред сел. Выражение лица у вампира было странное, будто бы очень-очень усталое. Такие лица, он видел, были у больных, зависимых от морфина: они могли улыбаться, смеяться, радоваться чему-то, но глаза оставались мутными и безжизненными. Могла ли такое действие оказывать кровь? Или, нет, разве так было всегда?              — Где Его Сиятельство?       — Его Сиятельство! — виконт коротко рассмеялся и откинулся на спину. — Он по-прежнему интересует тебя куда больше, чем кто бы то ни было, не правда ли? — а после посерьезнел: — В замке. Не уверен, что тебе следует знать больше.       — Вы говорили, что ему нельзя меня видеть, — напомнил Альфред. В замке было тихо, и пока никто из них не говорил, была слышна лишь сама его жизнь: поскрипывание мебели, шорох тканей, звуки за окнами. Но все самое главное защищали толстые холодные стены.       — Вспомнил все-таки. Верно, — улыбка на тонких губах была знакомой, опасной. Под верхней губой мерещился силуэт клыков. — Как я и говорил, отец все не может простить вам испорченный бал: вообще-то вы прилюдно унизили его, кажется, такое и среди людей не слишком любят.       — Но как вы тогда узнали, что я…       — Услышал. Не бойся, он не станет этого делать.       — Он убьет меня, если…       Виконт нахмурился на мгновение, качнул головой.       — Нет, — и добавил с улыбкой: — Уже нет. Ты моя добыча.       Альфред кивнул.       — То есть вы не хотите меня убивать? Пока.       — Альфред! Разве я когда-то стремился убить тебя?              Еще с полминуты они сидели в тишине, глядя друг в другу глаза. Альфред не выдержал первый: он засмеялся, отрывисто и хрипло. Вампир засмеялся вслед за ним, Альфред хорошо помнил его смех с той ночи — жеманный, острый, наверняка выверенный согласно каким-нибудь тактам; если клыки виконт заготовил для него и для прочих несчастных, то для вампиров у него было заготовлено это оружие, куда более оригинальное и извращенное. Но теперь он звучал иначе. Альфред осекся, приложив руку ко рту. Он бы спросил у Бога, что за наваждение на него нашло, но заставить себя обратиться к нему не смог.              Вскоре замолчал и викнот. Новая немая сцена затянулась.              За прошедшие годы ничего в библиотеке не изменилось. На тех же местах стояли глубокие кресла, невысокие стулья с мягкими спинками, столы, часть из которых накрыта стеклом. Все так же в подсвечниках горели свечи. Напротив камина, вдоль окон, стоит встать из-за стола и сделать пять-есть шагов — секция поэзии. Гете, Гейнзе, дю Белле… Закрывая глаза, Альфред видел ровные ряды разноцветных корешков: на Кантакузино лежал слой пыли, в имени Вольтера стерто несколько букв. Он помнил трещины и узоры дерева на книжных полках. На софе у зеркала лежал словарь итальянского языка и раскрытая «Божественная комедия» (хотя, конечно, он гораздо позже узнал, что это была она: когда искал Данте у букиниста из Инстербурга и наткнулся на точно такое же издание).              — Я не понимаю, — проговорил Альфред неуверенно и снова повернулся к виконту. — Вы говорите, что не узнали меня, но ведь и я… — он запнулся, смущенный, почувствовав себя вновь нелепым лектором перед толпой студентов с их наглыми голодными глазами. Пришлось сделать глубокий вдох; к счастью, один взгляд выдержать гораздо проще, да и терпения у вампира было куда больше, чем у его учеников. — Я действительно снова оказался в замке не случайно, но, если честно, я все представлял себе иначе. И от вас, Ваша милость, я совсем не ожидал… В нашу прошлую встречу вы были… Почему вы не охотитесь за мной?       Виконт вскинул брови. Альфред ждал: он улыбнется, рассмеется нелепому вопросу, начнет шутить. Но вместо этого вампир только безразлично пожал плечами.       — А зачем? Мы уже знакомы, ты пришел в замок добровольно. И, кроме того, ты больше не наивный застенчивый юноша, краснеющий от каждого взгляда, каких так забавно смущать и дразнить, — он приподнял губу то ли в ухмылке, то ли в оскале. — Так какое наслаждение я получу от этого маскарада? Нет, теперь это не то, особенно когда ты спросил.              Сердце билось спокойно и размеренно. В комнате наконец-то установилась нормальная температура, хотя камин все равно следовало бы разжечь. Альфред выпил еще воды, осмотрелся по сторонам и нашел свой саквояж у камина нетронутым. Он подошел к нему, присел на корточки, весь согнулся, заглядывая внутрь, вглядываясь и перебирая скудное содержимое. Криво состриженная прядь щекотала шею. Взгляд виконта жегся между лопаток.              Наконец, Альфред нашел то, что искал. Он обернулся, протягивая виконту свой блокнот: за время странствий он, как и владелец, истрепался. Некоторые страницы выпадали, некоторые уже исчезли или были вырваны, обложка перепачкана грязью, жиром, маслом, пивом, иссечена перочинным ножом.       — Я хочу, чтобы вы прочитали это, — одумавшись, Альфред на секунду забрал блокнот обратно, отыскал нужную страницу и лишь затем отдал снова. Лицо виконта выразило глубочайшую степень удивления, после чего он на выдохе произнес:       — Полагаю, друзья разбирают твой почерк с лупой, — а после, взяв блокнот в обе руки, углубился в чтение.             

***

             Скромным введением с перечислением основных этапов работы, вопросов, целей и задач виконт не ограничился. Уже прочитав пару строк, он окрестил Альфреда безумцем, а его работу «ничтожной сказкой, которую никто не станет читать», а затем потребовал еще. Он смеялся над авторами, чьи цитаты встречал, над их ходом мыслей, над мыслями самого Альфреда, но иногда замолкал и, было видно, перечитывал одно и то же по несколько раз, чему-то улыбаясь или хмурясь.              Вода в графине кончилась. Альфред сжимал в ладонях стакан, отставлял его, подвигал к себе снова, убирал руки на колени и заламывал пальцы. Время шло к рассвету, и небо постепенно светлело, из черного становясь темно-синим. Звезд уже давно не было видно, а может, то снова набежали тучи. То и дело виконт возвращал блокнот, требуя указать, где кончаются ежедневные несущественные более записи и продолжается то самое. В эти короткие паузы Альфред пытался вставить пару слов, ответить на колкости, оправдаться, признать, что все это, конечно, несерьезно, но… Виконт его не слушал. И, в конце концов, Альфред перестал пытаться. Он механически перелистывал страницы, когда было нужно, но в остальное время сидел, забравшись в кресло с ногами, и смотрел то в окно, то на свои скудные труды в чужих убийственных руках.              Когда виконт закончил, уже светало. Альфред давно задернул гардины, задержав ненадолго взгляд там, где синее небо становилось голубым, и чуть ниже, где оно красилось первыми светлыми, совсем прозрачными лучами. Никогда еще рассвет не был так красив, и никогда еще Альфреду не было так горько от того, что он не увидит всей картины: солнце будет медленно-медленно подниматься, все краски постепенно переменятся, исчезнет синий, голубой окажется еще светлее, и цвет леса, цвет травы и склонов гор и холмов — они поменяются тоже, но Альфред не увидит. Он отвернулся от окна и сел в кресло. Тишину нарушило первое долгожданное пение птиц, заливающихся на разные голоса. Статуэтка на каминной полке изображала Пана, играющего на свирели. Чудовищные, закрученные рога, доходящая до пояса борода, всклокоченные, подобно львиной гриве, волосы — и все же греческая фигура. Идеал. Лицо с мелко высеченным чертами. Улыбка. В пляшущем свете десятка робких огней он казался скорее призраком, чем грубым не знающим спокойствия диким богом.              Виконт закончил спустя четверть часа. Он закрыл блокнот, положил его на стол и подвинул Альфреду.       — Значит, отец был тебе нужен, что предложить ему…стать подопытным?       — Нет! — Альфред вскинулся с таким испугом, что чуть не задел стакан. — Вовсе нет! Я лишь хотел…поговорить. Вы видели, что никто из прежних исследователей не мог ответить и на половину моих вопросов. Они рассуждали о теологии, о связи с Богом, с Дьяволом, с античными мифами, но самое важное…       — Ты считаешь самым важным, бьется ли у нас сердце? — издевательски поинтересовался вампир.       — Нет. Нет, но… — Альфред обидно осекся. Оступился. Конечно, это было важно, но виконт умел любую фразу обратить в свою пользу. Альфред протянул руку к своему блокноту и отдернул ее. Пожалуй, со стороны это выглядело забавно, как запутавшаяся в нитях марионетках, потому что вампир усмехнулся, но мимолетно и беззвучно.       — Хорошо, что ты не застал отца. Он бы выгнал тебя после первых же слов, если, конечно, оставил бы в живых.       Альфред вскинул голову. Его собственное сердце, оно билось и, кажется, после этих слов билось на несколько ударов быстрее, чем обычно. Он задержал дыхание. Хотел было снова уцепиться за стакан, однако так и не пошевелился, ловя каждое слово.              В той деревне, где Альфред ночевал в последний раз, наверное, утро было в самом разгаре. Пастухи выгоняли скот на пастбища, диакон готовился к утренней мессе, супруга кузнеца с порога провожала детей в школу в соседнюю деревню, разве что кожевник, может, еще нежился с женой в постели. Стало быть, прошло уже два дня, и жизнь их вернулась в привычное русло. Странный гость оказался развлечением до горечи быстротечным. Но вернуться к ним — как написать вторую часть красивой трагической пьесы. Даже хуже.              Альфред выдохнул устало и разочарованно. Он хотел есть, но для начала неплохо бы просто встать и размять мышцы. Все его проклятое исследование. Альфред не мог и смотреть на него.              — Вот что, — виконт поднялся, поправляя манжеты, — ты ведь не хочешь спать?       Альфред помотал головой, невесело ухмыляясь.       — Куда уж больше…       — Так я и думал. Тогда я прикажу подготовить тебе комнату следующей ночью, а пока, думаю, ты найдешь, чем себя занять, — он старался говорить по-прежнему, но все равно торопился. Разве что на часы не смотрел, но может, Альфред задумался, это и не было необходимо. — Чувствовать себя, как дома, не предлагаю. Кажется, в прошлый раз это не очень хорошо закончилось. Но можешь осмотреться. После заката жди меня здесь.              Альфред и не заметил, что тоже встал на ноги по какой-то школярской привычке. Он смотрел на вампира на расстоянии вытянутой руки, нет, немного дальше, как-то тупо, рассеянно, будто не видел ничего, кроме темной стены за его спиной. Его слова проходили мимо, Альфред не понимал их, точно французский, итальянский или польский. Отдельные корни, может, целые слова, но не смысл.              И вампир это видел. Он точно злился, что вынужден тратить время своего сна, время рассвета, на излишнее изъяснения, но и оставлять недосказанности больше не хотел. Уже на пути к дверям он бросил:       — Я помогу тебе. Конечно, не просто так, — он обернулся напоследок, подмигнул, но смазано и спешно, словно случайно. А потом ушел. Альфред кинулся было следом, но в коридоре уже никого не было. Не слышно было и шагов. Их, как и всё прочее, съедали эти бесконечные черные стены. И когда дверь за Альфредом сама собой затворилась, он остался совсем один в оглушающей тишине. В темноте, которая обрывалась у него перед самым носом.              Альфреду вдруг почувствовал себя очень неправильно. Не от того, что он сделал, или того, что только будет сделано им или с ним, а от этого коридора без окон. Он поспешил вернуться в библиотеку и раскрыл все окна, впуская в комнату вместе со светом еще и прохладный ветерок. Утро наступило. Солнце полностью не поднялось, но уже больше, чем наполовину показалось из-за горизонта. Желтый, розовой, внизу, где обрывались кроны деревьев, почти красный. Альфред высунулся из окна, зажмурился, подставляя лицо ветру, тут же открыл глаза снова и принялся смотреть, смотреть, так, что на ресницах выступили слезы. Он стоял так долго, пока солнце не оказалось достаточно высоко, чтобы выносить его огонь стало больно. Лишь тогда Альфред отошел, осторожно вытер лицо подушечкой ладони и вернулся к столу. Блокнот с черной обложкой и пожелтевшими страницами лежал у самого края черного же стола. Альфред сел, прикоснулся к обложке, взял блокнот в руки, открыл на странице, заполненной еще пару лет назад; он тогда написал это и спрятал на самое дно ящика, чтобы забыть, чтобы никогда больше не воспользоваться.              Альфред усмехнулся. Он пытался перечитать всё с самого начала, но постоянно сбивался с мысли: представлял, что будет, если граф узнает о его возвращении, что будет, если Абронсиус догадается, где есть искать, что будет, если он снова встретит жителей той деревни, что будет, если ему придется задержаться до следующего бала. Последнее, о чем он думал, это цена, которую мог назвать виконт.              А через полчаса о себе дал знать и голод, да такой сильный, что буквы совсем перестали складываться в слова. Пришлось убрать записи во внутренний карман (к счастью, в новом пиджаке они были такого внушительного размера, как он любил) и отправиться исследовать замок. А по пути Альфред любовался всем: интерьерами, наборным паркетом, скульптурами, резной мебелью — всем, что попадалось на глаза, но в особенности картинами: пейзажи, натюрморты, портреты, сюжеты из Писания и античных мифов; изучая медицину, Альфред, конечно, не мог остаться совершенно в стороне от некоторых греческих и римских сюжетов, но все же большая часть была ему незнакома. Он пытался угадать, но сдавался, записывал вместо маршрута вопросы и шел дальше. С портретами было проще: слишком многих он узнавал, пусть это узнавание и отзывалось в нем внутренней дрожью. Порой, засмотревшись на какое-то полотно, Альфред вдруг отскакивал от него и озирался. Дневной свет был его единственным спутником и утешителем.              Конечно, кухни, куда Альфред пусть и очень нескоро, но добрался были пустыми. Уже сто лет никто здесь не разделывал мясо и рыбу, не сушил травы, не пек торты. Однако тележка с остатками завтрака ждала Альфреда именно здесь. Он взял чистую тарелку, подготовил себе перекус и осмотрелся. Кухни находились ниже уровня первого этажа, а потому тут было прохладно и, разумеется, никаких окон. Поколебавшись, Альфред отыскал поднос, нагрузил его тарелками, налил стакан воды и осторожно вышел. Ел он, сидя у окна и слушая долгожданное пение птиц.              После Альфред вернул посуду обратно, вымыл ее и вышел во двор. Здесь, со служебной стороны, он казался не просто неухоженным, а заброшенным. Вытоптанная земля, пустые деревянные ящики, кое-как составленные друг на друга, гнилые ведра, инструменты, глиняные черепки, прочий мелкий мусор. Пейзаж производил впечатление еще более удручающее, чем вид замка, темного и неживого. При свете дня, осененный его блеском, укутанный беспорядочной мелодией утра, он казался не спящим, нет, но по-настоящему мертвым.              На долгую прогулку Альфреда не хватило. Размявшись, он вскоре вспомнил про упрятанное во внутреннем дворе маленькое кладбище с покосившимися надгробиями и истрескавшимися плитами на всегда свежих могилах, и поспешил вернуться в прохладную тень знакомых комнат.              Альфред поднялся в библиотеку, перенес вещи в другой угол, поближе к окну, и принялся за работу. Порой он останавливался: глаза закрывались от напряжения и усталости, но уснуть не мог, только проваливался в полубред и снова приходил в себя. Наяву было не лучше, чем в кошмаре, но работа понемногу заглушила все. Существенная часть его исследования была посвящена взаимодействию между вампиром и человеком. Однозначные неоспоримые выводы намеченные Альфредом месяцы назад принадлежали пересмотру. А начав, уже невозможно остановиться. Он писал быстро, судорожно, ломая карандаш и снова затачивая его двумя движениями ножа, столь расточительно, что вскоре удерживать обрубок меж пальцев стало невозможно. Альфред кинулся было искать среди своих вещей другой, но передумал и открыл стоящее здесь же бюро. Чернильница, набор перьев, и ручки! Пальцы кололись, жар поднимался в груди. Выхода не было.              А когда кончались собственные идеи, Альфред неизбежно обращался к книгам. Аристотель и Парменид были давно им прочитаны, но «Или-или» Кьеркегора? «Моральная философия» Лукачиу? Историко-религиозные работы Кляйна? Он хватал книги с полок, открывал на середине и, оседая на пол, читал наискосок. Брал другую, вчитывался с первой страницы, отбрасывал и начинал все заново. И все это надо прочитать! Не упустить ни строчки!              Руки и одежда покрылись пылью. Указательный палец, дважды порезанный о бумагу, кровоточил. Поначалу, увидев первые капли крови, Альфред похолодел от ужаса и едва не выронил книгу. «Куколь!» — он вдруг вспомнил. В голове раздался шаркающий звук шагов, сдавленный хрип, заменяющий речь. Где Куколь теперь? Почему среди слуг не оказалось того, кто мог бы заняться гостем в дневное время? Что приключилось с ним? Альфред сунул палец в рот и заозирался по сторонам. Сердце билось все быстрее. Было чувство, что он подбирается к чему-то очень важному, но вечно ускользающему, ледяному до боли.              А потом взгляд Альфреда совершенно случайно упал на Галлера. Первое издание. На отдельной подставке в стороне от напольных подсвечников. Альфред глазам своим не поверил. Он вскочил, чудом не спотыкаясь, и кинулся к ней.              Обед Альфред пропустил. А когда желудок все же свело от голода, посмотрел за окно, сверился с часами и убедился, что может дождаться заката. Злоупотреблять доверием и гостеприимством виконта Альфред не хотел. Он и так за день, кажется, выпил воды больше, чем три или четыре гостя. Да и думать об этом самом гостеприимстве тоже оказалось неприятно. Альфред обхватывал голову рукой, склонялся над книгой и читал, громко проговаривая слова. И совсем неважно, что фундаментальную «De functionibus corporis humani praecipuarum partium» в его руках сменила «О происхождении зла». Да и сидеть в кресле он больше не мог, а потому стоял у окна, ловя страницами последнее лучи заходящего солнца, и морщился, когда наползающие тени мешали ему разобрать очередную строфу.              Наступала неизбежная и неотвратимая ночь.              Когда окончательно стемнело, Альфред зажег свечи на столе и сел так, чтобы видеть дверь в библиотеку. О стопках книг, оставленных на полу, он вспомнил совершенно случайно пару минут спустя и принялся убираться: какие-то ставил на место, какие-то клал на стол, намеренный изучить подробнее. Закончив с этим, он осмотрел свои руки: пыль забилась под ногти. На ладони осталось едва различимое пятнышко крови, Альфред поспешил оттереть его. А заодно отряхнуть рукава. Пиджак был хорош, Альфред с удивлением понял, что и не обращал на него внимание прежде. Ткань была легкой, но прочной — то, что надо в середине июля. Темно-красная, без лишних узоров или сложностей в фасоне, зато с крупными пуговицами из черного стекла. Альфред потер одну подушечкой пальца, подался ближе к свету, чтобы рассмотреть. Интересно, как их делают? Альфред имел смутное представление об изготовлении ваз, фужеров или бутылок, но пуговицы! Как поразительно тонко. Он наклонился еще ниже.              И пропустил тот момент, когда от окна до открытой двери потянуло сквозняком.              Альфред вздрогнул от неожиданности, заметив краем глаза движение. Виконт невозмутимо сел напротив, расправляя сорочку настолько безупречно-белую, что на фоне ее уже не казалась столь неестественной его собственная бледность. Вампир бы весь растворился в этом неживом безликом цвете, если бы не старомодный черный камзол. Как и прошлой ночью, говорить он не спешил.              Альфреду очень хотелось пить. Воды в графине больше не было. Весь день ему чудилось, что их с виконтом разговор был всего лишь сном, что на самом деле не было никакой призрачной договоренности, что он всё-всё до последнего слова выдумал. Весь день был лишь он да заброшенный замок, и солнце, которое никогда не зайдет. Сейчас он знал: дня не было, он пришел в замок, ободранный и опозоренный, сел напротив вампира и заглянул в его глаза, и шли часы, и не было ничего.              За своими размышлениями Альфред и не заметил, что действительно все это время смотрел виконту прямо в лицо, а, очнувшись, понял и то, что и его изучают в ответ. Альфред поспешил себя одернуть:       — Доброй ночи, Ваша милость.       — Доброй ночи, Альфред, — охотно поздоровался вампир и подался вперед. Он никогда не спрашивал разрешения. Не умел. Виконт решительно придвинул к себе новые записи, хотя и не стал вчитываться в них с особой внимательностью, окинул поверхностным взглядом и кивнул, удовлетворенный. — Значит, ты от своего плана не отступился?       Конечно, он знал ответ, спрашивая об этом, но Альфред все равно счел нужным ответить.       — Нет. Если вы в самом деле…       — Я в самом деле, но, — виконт вскинул указательный палец и широко улыбнулся. Клыков видно не было. — Но я напоминаю, что бесплатно помогать не стану. Мы заключим сделку.        Альфред молча ждал продолжения. За окном заухала сова — хоть какое-то разнообразие среди воя ветров и волков попеременно. Как странно, Альфред слышал сов всего пару раз за время пути. Неужели их так мало? И волки, он так и не встретился с ними.       — Я соглашусь ответить на твои вопросы, на большую их часть, те, что сочту уместным. Но чтобы обмен был честным, дорогой, я хочу, чтобы и ты рассказал мне что-нибудь. Например, о…прости, как назывался тот город? О Кёнигсберге! О Берлине, о Германштадте, о Вене… Что ставят в театрах? Что говорят на улицах? О чем угодно. О том, что будет интересно. Ну так что, — он подался вперед, — справишься?              Как холодно! Холоднее, чем прошлой ночью. Не хватает одеяла, чтобы накинуть на плечи или укутаться совершенно, так чтобы спрятаться по самый нос. Альфред чувствовал, как ночной ветер, попадая в замок, ерошит его волосы. Он играл с пламенем свечей, перелистывал страницы. Своевольный и бесшумный.              — Я… Боюсь, я не совсем понимаю вас, — Альфред покачал головой.       — Брось, — виконт нахмурился. — Что именно тебе неясно?       — Я не понимаю, что вы хотите услышать, Ваша милость.       Вампир громко выдохнул и скучающе уронил голову на ладонь.       — Я хочу, чтобы ты развеселил меня. Можешь считать, что я тоже провожу свое исследование, но о людях. Подойдет?       Свободная ладонь виконта все еще лежала на раскрытом блокноте. Мизинец уже размазал неосторожно поставленную кляксу, и бледный темно-синий отпечаток протянулся между строчками от слова «прежние» к слову «жизнедеятельность».       — Договорились, Ваша милость.              Вампир, точно до последнего не верил в то, что Альфред согласится, улыбнулся еще шире, хотя и не обнажая зубов, а после ударил в ладони и в тот же миг поднялся с кресла.       — Тогда идем! Нам столько надо тебе подготовить! Тебе понадобится спальня, кабинет, и еще я должен лучше познакомить тебя с библиотекой. Ты был на втором этаже? Конечно, нет! Да, и еще одежда… Магда раздобыла эту на глаз, но я вижу: пиджак велик, а брюки… Нет, совершенно тебе не идут. Идем же! Ты успел поужинать? Не могу обещать тебе высокую кухню, нам готовить ни к чему, но разнообразить сможем. Что ты любишь? Я даже раздобуду хорошее вино, если… Да, если только ты будешь хорошо себя вести!       Он остановился и оглянулся на Альфреда так резко, что тот чудом не врезался в плечо виконта. Они так давно уже почти что бежали по коридорам, лестницам и неосвещенным залам, что запомнить дорогу никак не представлялось возможным. Точнее, бежал Альфред, а виконт решительно выступал перед ним, не останавливая поток своих мыслей ни на секунду. Альфред, если честно, сбился уже на второй.