Тайна доктора Ливси

      К моменту, когда Испаньола отчалила, груженая сокровищами и с запасом мяса на весь обратный путь, доктор почувствовал себя непривычно бесполезным. Оказалось, что шхуна прекрасно управляется малым числом матросов и на ней было достаточно рабочих рук. Ливси уже осмотрел больных и теперь наблюдал за работой экипажа, в надежде выпросить и для себя какую-нибудь работу. Капитан заверил его, что как только он понадобится, его тут же позовут и доктор ушел с палубы, чтобы не мешать людям. Казалось, те его просто сторонились. Не из неприязни, а скорее, из страха. Дэвид их прекрасно понимал и готов был сделать все, чтобы не подвергать их опасности и излишним переживаниям.       Доктор решил спуститься на камбуз и проведать мистера Трелони, который давно уже заменял в их команде кока. С того момента, как Дэвиду пришлось раскрыть ему свою тайну, они толком не разговаривали. В тот вечер Джон вынудил доктора и капитана все рассказать, ведь скрывать уже было невозможно. Трелони надоели бесконечные недомолвки и он был задет тем фактом, что Смоллетт знает больше него.       Выслушав рассказ мужчин, сквайр долго молчал, а затем спросил: «Что же теперь будем делать?» Вместе все трое пришли к выводу, что провал в памяти доктора и его предполагаемая одержимость другим существом произошли не просто так.       «Превращению» предшествовал сильнейший гнев, а также объективная необходимость. Таким образом, было решено обеспечивать доктору достаточное питание и «безопасную обстановку». Идея доктора остаться на острове сквайру, ожидаемо, также не понравилась. Да и кто знает, как отреагировало бы «альтер-эго» Ливси на его ссылку на острове. Про кандалы и речи не было — слишком опасно. На практике это означало, что команда теперь находилась «в заложниках» у неведомого нечто и знали об этом только капитан, доктор и сквайр.       Позднее, после разговора с Беном Ганном теория «разгневанного нечто» подтвердилось. По его словам: «Дьявол принимал от туземцев ежедневные подношения, а если те его не устраивали, то в гневе он обрушивал на дикарей кары неописуемой жестокости.»       И вот, Ливси захотелось обсудить с другом свои переживания, а для начала убедиться, что у него все еще есть друг. Потому, что после таких новостей не каждый найдет в себе силы не оборвать общение и не забыть все как страшный сон.       — Джон! Так и думал, что найду тебя здесь, хаха. Ты все работаешь…       — Где мне еще быть, милейший? Вот готовлю обед. И для тебя кое-что новое. Попробуешь?       — Это… гуляш?       Джон выловил кусочек мяса и передал доктору ложку. — Ага, такого ты еще не пробовал.       — Это… очень вкусно. Мне не приходило в голову поэкспериментировать со специями, — Ливси отдал ложку и задумался о том, как начать разговор. — Джон, я очень виноват перед тобой.       — Перестань, я все понимаю. Просто береги себя, хорошо?       Дэвид открыл рот, чтобы что-то ответить, но в голову не шло ничего стоящего. На его спасение, послышались приближающиеся шаги.       По лестнице, стуча костылем, спустился Джим. Он держал ногу приподнятой и осторожно балансировал на каждой ступеньке, боясь свалиться. Эта сцена резко контрастировала с быстрыми и ловкими движениями Сильвера, когда тот забегал по лестнице по десять раз в день.       — Мистер Трелони! Давайте помогу вам с готовкой?       — Что ты, Джимми? Тебе лучше побольше лежать и отдыхать, — тут же спохватился доктор.       — Я не могу целый день лежать, я хочу помочь!       — Позволь ему, Дэвид. Пусть посидит вот тут на табуретке, картошку почистит. Все равно он такой путь до сюда проделал, так пусть хотя бы не зря.       — Ну хорошо, раз уж сам хочешь, — Ливси потрепал парня по волосам, и оставил камбуз.

***

      Позднее, у себя в каюте, Дэвид сидел, погрузившись в размышления. За последние несколько дней столько всего произошло. С момента, когда его раскрыл капитан, прошло всего полторы недели, а жизнь Ливси уже встала с ног на голову. Количество «посвященных» увеличивалось в геометрической прогрессии. Как известно, тайна, которую знают трое, это уже не тайна. Кроме того, доктор снова будто потерял почву из-под ног, впервые со времен битвы при Фонтенуа он усомнился в себе, в справедливости самого своего существования. И как вишенка на торте, Дэвид впутался абсурдные по своей сути чувства. «Молодец…».       Ливси не видел сколько-нибудь радостных или преемлемых вариантов перед собой. «Монстр, готовый в любой момент сорваться и сожрать друзей и старый военный, не способный поддерживать задушевный разговор дольше минуты. Отличная пара! А ведь, тебе толком ничего не предлагали, но ты уже все решил! Решил, что здравомыслящий и законопослушный человек захочет связать с тобой свою жизнь… Пара двусмысленных ситуаций и простое человеческое принятие, а большего тебе и не нужно, чтобы сделать преждевременные и далекоидущие выводы.» Ливси схватился за голову. Хорошо, что никого не было рядом, в порыве излишней бдительности могли бы счесть за трансформацию в «морского дьявола» и решить вопрос раз и навсегда.       В окончательно растерянных чувствах Ливси вытащил злосчастную статуэтку из шкафчика и поставил перед собой на стол, не прекращая удерживать обеими руками. Возможно, этот старинный кусок камня сейчас «понимал» его лучше, чем кто-либо.       Дэвид уставился на грубо высеченный образ, почти не моргая и пытаясь уловить малейшее сходство, как будто одна эта статуэтка содержала в себе ответы на все вопросы и решение всех проблем.       Много ли времени прошло, доктор не считал. Никто не осмелился бы постучать в его каюту в любом случае, не важно: пропусти он обед, ужин или следующий завтрак. Ливси все смотрел на грубоватый и непропорциональный образ, стараясь прочитать в нем свое прошлое и будущее. Периферическое зрение угасло, оставив место лишь для всезнающего идола. Сейчас доктор был похож лишь на бледную тень себя, которая только притворялась, что она — прежний вечно неунывающий доктор Ливси. Глубоко внутри он понимал, что не сможет долго протянуть в таком состоянии.       «Посмотри на себя, — заговорил… идол? — Ты забыл про свою природу, свои силы и свои слабости. Ты забыл про врачебные обязанности. Сколько уже прошло времени? Не пора ли менять больным повязки?»       «Я не забывал…, — Ливси мельком глянул за окно, убедившись, что еще не успело окончательно стемнеть. — Обязательно осмотрю их после ужина.»       «Где твое самоуважение? А помнишь каким ты был? За эту неделю, видно, произошло что-то страшное… Вчера ты готов был остаться на необитаемом острове, лишь бы не брать на себя ответственность за собственные действия, за людей, которых ты обещал защищать? И этот человек вершит судьбы людей! Он и врач и судья! Ты за себя-то ответить не можешь…» — продолжила издеваться статуэтка.       Дэвид почувствовал прилив так тщательно-контролируемого с недавних пор гнева. Неужели он снова совершил эту ошибку? Понадеялся запереть в вечном заточении чудовище, удержать которое в неволе не под силу было бы даже британской системе правосудия.       «От себя не убежишь, Дэвид. Деля себя на части, угодные и не очень, ты сеешь лишь войну в своей душе. Я — это то, что ты долгие годы не замечал в себе, то, что ты постарался забыть, единожды заметив, и то, без чего твоя жизнь никогда не станет полноценной.»       «Ложь! Без тебя я жил бы спокойной жизнью обычного человека и мне не приходилось бы задумываться о питательности блядских чаек! — Ливси затопило волной сложных чувств из жалости к себе и зависти перед «нормальными» людьми. — Я буду бороться с тобой до конца, потому, что я не монстр!»       «Но ведь и я не монстр, — статуэтка все никак не могла сказать напрямую, Ливси не мог до конца уловить суть ее посыла. — Я — твой надменный взгляд свысока, я — каждое твое судебное решение, я — каждая жизнь, которую удалось спасти ценой ампутации конечностей и каждая смерть от болевого шока на твоей совести. Я — твои категоричность и цинизм, твои уверенность и воля к жизни, твоя улыбка и твоя тень.»       Ливси продолжал сидеть, словно окаменев, и не пытаясь стирать стекающие по щекам скупые слезы.       «Да, на твою долю выпало то, что по силам вынести не каждому. В минуту слабости ты готов обратиться к чему угодно, да хоть к туземному идолу, только не к своим близким. Ведь ты не привык перекладывать проблемы на других. Прояви же к себе хоть капельку того сострадания, которым ты так щедро одаряешь других. Только ты контролируешь свои действия. В тебе есть все, что нужно чтобы справиться с любой ситуацией и… Дэвид?»       Доктор отставил статуэтку в сторону и, широко улыбнувшись, встал из-за стола, — «… у тебя есть дела поважнее, чем сидеть часами, сверля глазами каменные фигурки.»