Потерянным

Три дня назад. Примерно в одиннадцать утра я отыскиваю нужный дом и ныряю в арку двора-колодца. Чемодан грохочет колесиками по испещренному трещинами асфальту. Следы времени и влаги обезобразили стены: желтая штукатурка поблекла и облупилась, старые окна хаотично перемежаются с пластиковыми, выглядящими нелепо, будто не на своем месте. В этой грязно-желтой рамке из стен зажато голубое небо с белобокими облаками — потрясающий контраст чистоты и грязи. Затащив на крыльцо багаж, я набираю номер квартиры и едва успеваю сказать «Здравствуйте» — дверь с пиликаньем открывается, впуская меня внутрь. Воздух затхлый и сырой, в полутьме за новой дверью — обшарпанные стены и вторая дверь, старая, двустворчатая, выкрашенная когда-то в коричневый, который теперь потускнел и истерся. Одна створка открыта, а к ней прибита простенькая рамка, в которую вставлен пожелтевший от времени лист — список жильцов, написанный от руки аккуратным почерком. Сколько из них до сих пор живёт здесь? Живёт ли? За дверьми — лестница с кованными перилами, впитавшими в себя прикосновения сотен рук, и истёртыми ступенями, которые помнят шаги всех входивших. Стены окрашены столько раз, что наслоение краски растрескалось сухой коркой, куски её местами отвалились, обнажая старые слои штукатурки. Лифта нет, приходится тащить свой чемодан вверх по лестнице на третий этаж. Я останавливаюсь перевести дух и, взглянув наверх, встречаюсь глазами с маленькой девочкой. Она стоит этажом выше, взявшись обеими руками за пыльные прутья перил, и смотрит вниз на меня. Заношенное домашнее платье в мелкий узор, удивленное личико. Я улыбаюсь, а она, моргнув большими карими глазами, бежит наверх. Тут же со скрипом щелкает замок и открывается дверь — Хозяйка выходит меня встретить. — Так долго поднималась! Понимаю, тут лифта нет, по лестнице такой груз попробуй подними! — восклицает она, разглядывая меня, сравнивая с цифровой версией. Да, на аватарке я выгляжу иначе. Вместо джинсов — строгая юбка, белоснежная блузка вместо синей вельветовой куртки со значками, а светлые волосы на фотографии у меня аккуратно убраны в хвост, а не за уши, как сейчас. Мне это фото двухгодичной давности совершенно не нравится, слишком уж официальное получилось, но выбрала его, потому что других приличных фотографий у меня нет. А ещё в надежде, что, увидев такую меня, Хозяйка охотнее ответит, ведь одно из требований к арендующим в её кратком объявлении — порядочность. Что идеально укладывается в образ на фото. Едва переступив порог, побыстрее протягиваю деньги, но Хозяйка медлит. — Брать деньги из рук — к убыткам, — объясняет она. Кивает куда-то в сторону и просит оставить купюры у жабы. Переживаю, что ослышалась, и оглядываюсь по сторонам. В прихожей умещается такое количество всего, что бронзовую жабу с блестящими глазками-бисеринками и монеткой во рту я обнаруживаю спустя несколько секунд. На тумбе с большим зеркалом, гладкая поверхность которого усеяна вставленными в деревянную раму брошюрами, билетами, открытками, искусственными цветами. В оставшейся ничем не прикрытой части стекла отражается коридор, такой же заваленный вещами, как и тумба под зеркалом. Как подношение оставляю смятые банкноты у растопыренных жабьих лап. Хозяйка удовлетворенно кивает, и я вздыхаю с облегчением. Объявление о сдаче комнаты в аренду я нашла в интернете. Моя арендодательница — весьма экстравагантная особа, но цена и расположение оказались очень удачными. К тому же выбирать особо было не из чего, лето — сезон отпусков. Пока расшнуровываю кеды, разглядываю её исподтишка. Она суетится в просторной прихожей в тапочках на босу ногу, в ярком китайском халате, накинутом поверх майки и леггинсов. Свет от оранжевого абажура с бахромой, висящего над зеркалом, разделяет её лицо надвое, пугающе искажая приятные черты, а огненно-рыжие волосы торчат шапкой с маленькими спиральками от химической завивки. Возраст её определить сложно; когда она улыбается, множество морщинок собирается в уголках её глаз, и стоит ей расслабиться, как они отпечатком ещё некоторое время остаются на веках. Она все время что-то поправляет, двигает коробки, чтобы мой чемодан мог проехать, теребит концы пояса у халата, беспрерывно болтает, звонко и суетливо. — Я комнату на такой короткий срок обычно не сдаю, до тебя девочка жила здесь почти три года. Даже больше! Думала, что съедет только в следующем году, у неё последний курс в университете. А у неё появился кавалер… — она многозначительно поднимает бровь. — Не хочется, чтобы до осени комната простаивала, понимаешь? Я киваю, она гасит свет в прихожей и ведёт по коридору, который освещает небольшой настенный светильник, прикрученный между двумя дверями в противоположном конце. Квартира старая, без ремонта, с выцветшими и истрепавшимися по углам обоями, с высоченными потолками с лепниной и просторными комнатами. Длинный коридор заставлен коробками, по стенам с советскими полосатыми обоями висят фотографии, покрытые полупрозрачной вуалью, осевшей на стекле, скрывая изображения. Она продолжает. — Прямо по коридору туалет и ванна. Вот тут моя комната, — она кивает на закрытую двустворчатую белую дверь с матовым остеклением. — Попрошу тебя не заходить, это уже моё личное пространство. Дальше зал, а следом уже твоя комната. Она останавливается у дверного проёма с разноцветными бусинами. Старые вещи из ушедшей эпохи соседствуют здесь с новыми. Так, хрустальная люстра с мутными от времени подвесками тускло поблескивает в зале над новеньким телевизором с плоским экраном, который выглядит несуразно, пристроенный на советской стенке из темного дерева, а рядом синеет большой мяч для фитнеса. Повсюду цветы в горшках, расставленные на полу и подоконниках; вязаные салфеточки и фарфоровые статуэтки; хрустальная вазочка с горсткой мелочи на тумбе рядом с денежной жабой; цветные стикеры с неразборчивым почерком на холодильнике и магнитики с котами; множество свечей в чугунных подсвечниках и в блюдцах. Попадаются и странные предметы, назначение которых трудно понять: подвески с блестящими шариками и яркими лентами на ручках дверей; свиток с иероглифами на стене в прихожей; музыка ветра на кухонном окне; китайские колокольчики с узелком счастья на ручке двери в ванную. Комната, которую я сняла, оказалась чистой и почти пустой. Со свежим ремонтом и новой мебелью. Оклеенные однотонными бежевыми обоями стены, из мебели только диван, шкаф и письменный стол с тумбой под ним и пустой книжной полкой сверху. Хозяйка крайне любезна: показывает всё в комнате, открывает шкафчики, перечисляет достопримечательности, до которых идти недалеко. Вручает дубликат ключей. — Давай, располагайся! Ты с дороги, наверное, устала. Я так, маленькую экскурсию сделала, дом, конечно, у нас интересный! С историей. Люди жили разные, если хочешь, расскажу тебе потом. Ты устраивайся, а я чай поставлю. В тот день я только и делаю, что бесконечно проверяю сообщения. Волшебное чувство предвкушения притупляет усталость. Я вылетела утром, а тут, спустя восемь часов полета, день только начался, и от этой магии времени захватывает дух. Мы сидим на кухне. Точнее, не так, я сижу, а Хозяйка порхает от шкафчиков к плите, где жарятся какие-то особенные блинчики. Почему они особенные, я пропустила, отвлекшись на пришедшее сообщение. Час назад, выйдя из аэропорта, я трясущимися руками написала подруге: «У меня сюрприз! Я в Питере!». Предвкушая скорую встречу, никак не могу успокоиться, жду ответа. Поэтому, когда телефон завибрировал, я кидаюсь к нему. Сообщение пришло от мамы, и от чувства разочарования я тут же испытываю укол совести. — …тут раз, и революция, он уехал, а квартиру со всем добром бросил! Представляешь, со всем добром! Из многих домов в то время сделали коммунальные квартиры, а наш дом эта участь миновала… Ты травяные чаи любишь? Никак не могу найти черный… — Я пожимаю плечами, мне не принципиально, она даже не обращает на это внимания, уже достает стеклянную банку с чаем и заварник. — Так вот, — продолжает она, — в нашем подъезде расселили сотрудников медицинского университета, из общежития — в этот простор! А тут и мебель от предыдущих хозяев осталась, добротная такая… Помоги мне, пожалуйста, с чашками! Они на средней полке в буфете, слева… Массивный деревянный буфет со скруглёнными углами занимает правую стену. Видно, что старый, с потертой поверхностью, мутным стеклом на дверцах. Наверное, тот самый, стоявший тут до революции у прежних хозяев. У действительно старых вещей и специально состаренных есть два принципиальных различия: одни потерты в местах, где их часто касались, в них каждый изъян — какая-то история, а вторые просто потерты. Этот буфет был по-настоящему особенным, с резными дверцами и блестящими латунными ручками. Он стоял тут как старый страж этой квартиры, грозный, с потемневшим от времени деревом, никогда не менявший своего места. — Ну вон же, слева стоят! — командует Хозяйка, видя что я застыла перед дверцами. Достаю чашки — с цветами на боках и золотой каймой. У нас дома были подобные, но доставали их только по особым случаям от силы раз в год, оттого они выглядели новыми, не то что эти, с поцарапанной позолотой и коричневым колечком от заварки. Поглядывая на телефон, я пью травяной чай с вареньем, жую блины и слушаю вполуха Хозяйку, которая до того обрадовалась гостинцу, коробке конфет «Слива в шоколаде», что организовывает это чаепитие с красивыми чашками, особенными блинчиками и болтовней. Она рассказывает о том, что работает в швейной мастерской, и я понимаю, что за коробки стояли у стен — швейные машинки всех времен и мастей. Мастерская, в которой она работает, не обычная, туда приходят заказы из театров и от частных клиентов, имена которых, конечно же, нельзя разглашать. Рассказывает она так, словно посвящает меня в какую-то тайну. Иногда называет фамилии, которые, по её мнению, должны дать мне понять о её работе, но я лишь неловко улыбаюсь, не зная, на какой эффект она рассчитывает. Хозяйку это ни капли не расстраивает, она щебечет о разном, а когда чай выпит, собирается по делам, хитро подмигнув мне и махнув на чашки и посуду, мол: «Оставь! Потом!». Она такая чудная, в этом ярком китайском халате с огромными пионами, с рыжим беспорядком кудряшек на голове, в её манере двигаться и жестикулировать есть какая-то забавная неуклюжесть, которая располагает к ней. Со всеми насущными делами покончено, а телефон молчит. Беспокойство распускает свои ядовитые бутоны и в груди становится тесно. Просто отмахнуться от этого чувства уже не получается. Сообщение было прочитано. Ожидание ответа мучительное, я все время представляю, что вот-вот телефон пиликнет новым уведомлением. Это странно, обычно она сразу отвечает, даже на незначительные сообщения — смайлом или смешной гифкой. Пьянящее предвкушение тускнеет и замыливается, как отголосок знакомой песни, которую услышал мельком и теперь не можешь вспомнить название. Меня будоражит ожидание нашей встречи, но в голове маячит мысль — вдруг что-то случилось? Сидеть на одном месте невыносимо и я, спрятав в карман пакет с конфетами — маленький гостинец для подруги, — решаю пройтись. На лестничной площадке курит сосед, молодой парень. Он вздрагивает от неожиданности, когда я роняю ключи с непривычки, пытаясь закрыть дверь. Они ударяются об плитку с таким оглушительным звоном, что мне становится стыдно за шум. — Напугала… — выдыхает он. — Простите! — почти машинально вырывается у меня в ответ. — Хм… Откуда ты такая вежливая? — удивляется он, бормоча скорее себе под нос, пока я пытаюсь справиться с замком. — Из Хабаровска, — мне хочется, чтобы он знал, что я его услышала. Старая дверь с облезлой обивкой наконец поддается — закрыла! — Ха! Правда? — он едва не роняет сигарету от радости. — А? Правда…— немного опешив от такой реакции, киваю ему. Сосед стоит, облокотившись спиной о стену, смущенно приглаживая свои темные волосы. Он совсем не ожидал, что я буду поддерживать этот разговор. В черной толстовке и джинсах, по виду обычный студент, ничем не примечательная внешность, такого встретишь на улице и сразу забудешь. — Первый раз в Санкт-Петербурге? — повеселев, спрашивает он, замечая в моей руке брошюру с картой города, которую я взяла на стенде в аэропорту. — Да, сегодня прилетела… — пихаю карту поглубже в карман, отчего-то становится неловко, как будто быть туристом и носить карту это что-то постыдное. — Я бы посоветовал не слишком надеяться на неё… — и, понизив, голос добавляет: — Они врут, а многие заведения в Питере любят менять своё местоположение. Им нравится водить кругами приезжих до изнеможения. — Им? — видя мою растерянность, он улыбается и тушит сигарету о край банки-пепельницы. — Я шучу! Но если вдруг поймешь, что ходишь кругами, то развернись и иди в обратном направлении, никуда не сворачивая… Им быстро наскучит и они отстанут. Слушай, а не хочешь посмотреть закат? Тут с крыши открывается потрясающий вид! То, что нужно для знакомства с городом! — Нет, спасибо я встречаюсь с подругой. — Идти куда-то с незнакомцем мне не хочется, стараюсь поскорее спуститься, он, кажется, это улавливает и скисает. — Да ты не переживай, мы же соседи теперь… Ты из 34? Как тебя зовут? — Он едва не хватает меня за рукав, пытаясь остановить. — Людмила, — говорю нехотя, лишь бы быстрее отделаться, он кивает. — Приятно познакомиться, я Светослав, можно просто Свет. Странное имя? — словно прочитав мои мысли, спрашивает он. — Почему же не Слава? — Это же слишком обычно! — улыбается, чудик. — Я город хорошо знаю, если что, спрашивай. Он улыбается обветренными губами, и ранка на нижней опасно натягивается. Благодарю и спускаюсь мимо него. — А можно тебя попросить? На обратном пути купи, пожалуйста, сигареты? — клянчит он вдогонку. Что за наглость? И вместо ответа просто машу ему рукой. Нужно ли быть приветливой с незнакомцами? Особенно с такими чудиками? Думая об этом, я выхожу на улицу. Погода испортилась, светившее с утра солнце скрылось и небо заволокло серым. Я смотрю на пепельный квадратик в грязной раме из стен и гадаю, стоит ли вернуться за зонтом, но нежелание снова столкнуться с соседом побеждает. Покинув двор, я раздумываю куда идти. Плана нет. Точнее, он был, и если бы мой сюрприз удался, то мы с подругой уже болтали бы о том, как я здорово всё провернула и как это всё неожиданно. Я бы с упоением делилась, как было тяжело последние три месяца держать рот на замке. Набираю ещё одно сообщение, ведь, прочитав первое, можно было решить, что это шутка, вчера мы просто болтали до ночи. А тут на тебе, получите-распишитесь! Иногда она мечтательно писала: «Вот бы ты была здесь! Я бы тебе показала». Эта идея не давала покоя, но я не могла решиться заговорить об этом. Мы были друзьями по переписке уже давно, но никогда не виделись. Мысль сделать сюрприз и приехать пришла месяцев шесть назад. Долго раздумывая, как все это провернуть, я считала примерные расходы и прикидывала, сколько дополнительных смен на работе мне придется взять. Решая, в какую сторону отправиться, мне вдруг приходит в голову мысль зайти в кофейню, о которой рассказывала моя питерская подруга. Иногда вечерами я спрашивала, чем она занята, и та отвечала, что пишет курсовую или делает домашку, сидя в кофейне. Она была там завсегдатаем, её знал бариста и всегда угощал печеньем. Вдруг у неё разрядился телефон и она поэтому не отвечает? Может, она сейчас сидит и ждёт меня там? Смотрит в большие стеклянные окна и переживает, что я не догадаюсь её тут искать. Точного адреса я не знаю, только то, что место недалеко от Невского проспекта, там от Казанского собора нужно повернуть налево — все лучше, чем ничего. Отчего-то я по-глупому уверена, что обязательно узнаю это заведение. Город развешивает на до мной венки из лепнины, статуи держат над моей головой балконы. Большие арочные окна, колонны и лица дев с развевающимися волосами на фасадах — после безликих панелек, рядами выстроенных в моём микрорайоне, кажутся почти сказочными. Идти по улице и не встретить ни одного одинакового дома, ну разве не чудо?! Поглядывая на карту, я выхожу к Невскому проспекту, многолюдному, яркому, такому нарядному, со множеством заведений и магазинов, с летними верандами, украшенными цветами, с разноликой толпой и уличными музыкантами. На каждом перекрестке люди с глянцевыми плакатами через громкоговорители зазывают гостей города на обзорные экскурсии по реками и каналам. Я фотографирую здание Зингер и смешного парня с зелеными волосами, танцующего под кавер Nirvana, музыкантов, которые играют «Rape me» с развеселыми лицами, гляжу на статуи в нишах Казанского собора. Спустя пару часов идея найти кофейню кажется уже откровенной глупостью, таких заведений слишком много, и все они выглядят так похоже, что я окончательно запутываюсь в них и улицах, а ещё ужасно хочется есть. Телефон молчит, а день перетекает в вечер. Решив больше не полагаться на случай, я захожу в первое попавшееся кафе и, заказав сэндвич с курицей и кофе, занимаю место у окна. В небольшом зале всего пара посетителей, в ожидании заказа разглядываю полки с книгами, стоящие вдоль стены, барную стойку, украшенную электрической гирляндой, она то потухает, то светит ярче в такт размеренной музыке. Ждать очень утомительно. Пытаясь отвлечься, гляжу на улицу из окна, но вид болтающих и смеющихся парочек или компаний нагоняет тоску. Даже у одиночек, спешащих по делам, есть явное преимущество — они знают, куда идут. А я сижу и не понимаю, чего жду. Телефон разряжается. За сегодняшний день я обновила сообщения уже больше сотни раз, но ничего не меняется, последнее висит непрочитанным, а моя подруга была онлайн ещё до его отправки. Я смотрю на улицу и злюсь. Ну какого черта? Все же было нормально! Ведь было? Кусок не лезет в горло. Я же упрямо твержу сама себе, что мне просто нужно немного подождать, она обязательно ответит. К вечеру небо прояснилось, в кафе зажигают светильники, силы ждать иссякли, а на часах уже начало десятого — нужно возвращаться. На улице сладко пахнет июлем, с каналов тянет влагой и прохладой. Петербург обладает странной, увядающей красотой, ещё немного, и она осыплется штукатуркой под ноги прохожим. На фоне вечереющего неба дома выглядят мрачно, лица скульптур застыли с нечитаемым выражением. Пытаясь сообразить, куда идти, я каждый раз сворачиваю не туда — вечер меняет очертания улиц, скрывая знакомые ориентиры. Пока разбиралась с картой, включают фонари, зажигаются витрины и вывески — город меняется. Перейдя по мостику с фигурами львов, я сворачиваю в переулок и останавливаюсь, вдруг обнаружив, что в одном из домов появился бар. Он возник из ниоткуда. Оглядываюсь, но ошибки быть не может, я проходила здесь совсем недавно, до включения уличного освещения, и на этой улице совершенно точно не было никаких заведений. Каретные въезды были наглухо заколочены, а теперь на месте одного из них появился вход с тусклой неоновой вывеской. Небольшой бар выглядит так, словно находился в этом переулке всегда: большие окна распахнуты, на улицу вынесены столики и стулья, из окон доносятся убаюкивающие звуки блюза, завлекая гостей. Внутри, за барной стойкой, светится стеллаж с алкоголем, а бармен беседует с посетителем. Тот сидит, опустив голову, а когда поднимает — это оказывается не человеческая голова. Я вижу его лишь мельком, он медленно поворачивается в мою сторону, и ноги сами разворачивают меня и несут прочь, но я успеваю разглядеть пёсью морду с острыми ушами.