Многоликие боги

Хор приближался на своей «каменной» ладье к Сау в сумерках, но даже так видел: вода реки в этих местах кишела крокодилами. Их гребенчатые спины то и дело показывались на поверхности, порой в отдалении слышалось, как хвосты и плоские морды плескали по воде. Они поглядывали на юного бога блестящими, как золотые бусины, глазами, но жмурились, стоило Хору взглянуть на них в ответ, уходили глубже в тёмные воды. Чуяли, что он явился в город матери матерей без злого умысла. Его встретил безлюдный причал; никто не указал Хору, куда ему следует идти, но найти Её не составило бы труда. Как к лучам Ра тянется всё живое, жаждя искупаться в их тепле, так и вокруг Нейт сгущается нечто незримое, но ощутимое, под кожу пробирающееся. Древнее — как сам мир. Её дом — не роскошный дворец, но храм, сложенный в те времена, должно быть, когда сам Ра только начал своё правление над этими землями. Хор, привыкший глядеть на солнце, не моргая, ступал в полутьму осторожно, но решительно. Он не привык страшиться. Он привык доводить задуманное до завершения — и именно потому, что одно дело всё никак не могло завершиться, сколько бы усилий он не вложил, он и явился к Нейт. Может, хотя бы совет матери матерей расставит всё на свои места. — И что же ты надеешься от меня услышать? — её голос почти застал Хора врасплох. Он обернулся — простые одеяния не могли скрыть статности её фигуры. Ей шла великолепная корона и атрибуты, подчёркивающие её величие, но почему-то она решила явиться ему такой, почти лишённой божественности женщиной. «Ра бы явился в ослепительном сиянии и в окружении пышной свиты», — мелькнула мысль, которую Хор поспешил прогнать — не эти думы должны занимать его сейчас. Он вежливо склонил голову, помня, кто перед ним. Радуясь, что богиня не стала размениваться на долгие приветствия и сразу перешла к делу. — Скажи, как мне быть, чтобы нас с Сетхом наконец рассудили. Брови Нейт чуть дрогнули, и Хор продолжил, стараясь звучать сухо и сдержанно, как учил его Джхути, но в груди с каждым словом всё ярче, всё больнее разгорался пожар: — Мы судимся уже восемьдесят лет, и никакого толку. Никому не ведом приговор. Сетх не был и разу прав передо мной, а я — прав перед ним тысячу раз. Сколько бы ни было состязаний, сколько бы он ни проигрывал, — всё словно бы пыль и иловый пух. Великая Девятка богов признала мою правоту, но Сетх не желает с этим считаться. Он умолк, надеясь, что его разгорячённый тон не оскорбил богиню. Но в последнее время каждый раз, когда он возвращался хоть словами, хоть мыслями к суду, бессилие было готово вылиться в гнев, и лишь выдержка и нежелание становиться подобным Сетху заставляли Хора держать эмоции в узде. Он был так полон решимости и так бесстрашен, когда суд начинался. Он верил, что правда за ним — и готов был сражаться ради неё. Готов был ради неё идти на жертвы и раз за разом сходиться в схватке с самым умелым воином Верхнего и Нижнего царств, готов был вырывать победу порой если не силой, то смекалкой; за его плечами были Исет, великая колдунья, и вся Девятка. Но этого было недостаточно. Всего, что делал Хор, было недостаточно. Суд и не думал завершаться. Как много времени понадобится, чтобы даже победы переставали радовать, потому что они не приносили за собой ровным счётом ничего? Кажется, восемьдесят лет — достаточный срок, чтобы отчаяться. Хор отчаиваться не желал. Он хотел сделать что-то — хоть что-нибудь, что сдвинуло бы процесс с мёртвой точки. Он просто уже не знал, что он — или хоть кто-нибудь ещё — может предпринять. У кого ещё ему было спрашивать совета, когда Джхути юлил во время заседаний, а Исет исчерпала свои хитрости? — Ты можешь и тысячу тысяч раз быть прав, — размеренно заговорила Нейт после короткой паузы. — Но не правота возносит на престол. Молодого царя должны признать двое — царь старший и царь небесный. — Ра, он… — Хор тяжело вздохнул. — Мне сложно уловить, какую игру ведёт он. Почему он поддерживает Сетха столько лет. Он говорит, будто я слаб, — он стиснул кулаки, — но разве победы мои не говорят об обратном? И разве просил его признания сам Сетх, когда власть оказалась в его руках? — Не в Ра вся беда, — качнула головой Нейт. — У тебя ведь нет и второй половины благословения. — Нет… потому что он мёртв. Хор проговорил это сухими губами. За столько лет все почти привыкли так говорить об Усире — он сам жил с этой мыслью с рождения. С самого его рождения Усир был мёртв — и словно бы живее всех живых в словах Исет и прочих богов, его печать лежала на сыне его почти зримо. Он впервые явился Великой Девятке, как сын Усиров. Он бился с Сетхом, как сын убиенного, что пришёл отомстить. Он оспаривал право на престол, как сын царя, который не успел сказать свою последнюю волю — но хотя бы оставил наследника. Он был отблеском Усира — и долгие годы понадобились ему, чтобы засиять собственным светом. Но, видимо, всего сияния Хора недостаточно, чтобы затмить даже Усиров отблеск. — Пускай Джхути напишет ему в Дуат, — произнесла Нейт, отворачиваясь от юного бога. — Он мастер играть словами. И, если Усир так милосерден, как о нём говорили ещё при жизни его, он не обделит милостью родного сына. Продолжать разговор она не собиралась, удаляясь вглубь храма. Хору оставалось лишь кивнуть ей на прощание. Покидал Сау он в сметённых чувствах. Если одно слово Усира стоило больше, чем сотни дел Хора… тогда к чему были все эти дела и годы? Но если одно слово Усира сможет положить конец этому суду, Хору оставалось лишь принять его с присущей сыну благодарностью.