Metal Heart

— Скоро звонок, так что, давай не будем тянуть с этим, — попросил Мансон, неуютно поежившись. Он запустил руки в карманы своей куртки, продолжая опираться на стену. Его голова повернулась к Робин, которая легко ему улыбнулась. Ее улыбка действовала, как парацетамол, унимая головную боль. — Ты не обязан мне признаваться в этом, если не хочешь, но когда я была на нашей последней игре в клубе «Адское пламя», то видела, как ты на него смотришь и все такое…у меня сложилось впечатление, что ты, Эдди, все-таки по уши втрескался в нашего школьного короля, — сделала предположение Робин, догадываясь, что оно может оказаться верным, — и ты скажи мне, Эдди…что ты чувствуешь по отношению к Стиву? Там ведь есть место не только ненависти, я права? Мансон закрыл глаза. В его сознании пронеслась та роковая ночь, когда он допустил ошибку, поддавшись соблазну и случайно поцеловав Стива. Шесть сладких секунд… — Ну, давай начнем с того, что я уже не ненавижу его так, как раньше. Скорее, он мне теперь просто неприятен и… — Неприятен? — перебила Мансона Робин. Ее брови скрутились в непонимании, в то время как глаза по-прежнему сверкали чистотой горных рек. Мансон замер, провалившись в мысли. Затем он продолжил: — Хорошо, скажем так, он мне приятен, но так, как будто мы только познакомились, только начали узнавать друг друга. Я бы никогда не подумал, что ему очень понравится участвовать в нашей кампании! — И ты воспринимаешь его только как нового знакомого…боже, Эдди, какая же это брехня! — не выдержала Робин, знающая своего друга как свои пять пальцев. — Ты целовал его, и я не знаю, под чем ты был, но факт остается фактом — тебя потянуло к нему, ты отдался этому притяжению, и случилось то, что случилось! Не говори мне, что это был малозначимый непреднамеренный поцелуй, как будто ты чмокнул мошку, неумышленно подлетевшую к твоему рту, ибо мы оба знаем, что ты поцеловал его, потому что хотел, и я не поверю, если ты скажешь обратное, ни при каких условиях! Мансон прочистил горло, что стало суховатым. Неуверенно глядя в пол и крутя кольца на своих пальцах, он пожал плечами. Рано или поздно Робин бы все равно его раскусила. — Эдди, тебе нужно сказать Стиву о своих чувствах… И плевать, что он гетеро, плевать, что у него есть девушка! Оглядываясь назад, когда я, как и ты, томилась по Вики, те же факторы, с которыми пришлось столкнуться и тебе, не помешали мне признаться ей, когда мы стали близки. — Но ты не понимаешь, Робин! Нам со Стивом не суждено быть ближе, чем началу и концу Великой Китайской Стены, просто потому, что мы не созданы друг для друга, как, например, ты и Вики! К тому же, я не хочу ранить чувства Крисси…не забывай, что она наш друг, и она любит Стива. — Любит Стива? Да она им одержима! А одержимость и любовь — две совершенно разные вещи! А еще ты забыл, что, несмотря на то, что начало и конец Китайской Стены расположены очень далеко друг от друга, их по-прежнему что-то соединяет… Мансон поднял голову. Как же все-таки действенно умела утешать Робин! Эдди ощутил, как воспрял его дух, и улыбнулся самому себе. — И все же я пока не готов говорить ему. Он сам, по-моему, никогда не будет расположен к тому, чтобы услышать это. Но я подумаю над этим, Робин, спасибо тебе. — Кстати, в день матча мы с Вики пойдем на Озеро Влюбленных. Хочешь с нами? И Стива прихвати! — с ухмылкой произнесла Бакли, кулаком толкая парня в плечо. — Хватит! — рассмеялся Мансон. — Это совсем не смешно! Лучше отлично проведите там время без меня, ведь это определенно звучит как свидание. — А что будешь делать ты? — со всей серьезностью поинтересовалась Робин. Эдди пожал плечами, глазами изучая горизонт. — Право, не могу предугадать, чем займусь после матча, на который пойду только из-за Крисси. Возможно, дождусь ночи и потрахаюсь с каким-нибудь случайным парнем, — сказал Эдди, а Робин покачала головой, слегка хмурясь. — Только не забывай использовать презерватив. Я не шучу. — Не волнуйся, постоянно ими пользуюсь. Только защищенный секс! — воскликнул Мансон и захихикал, отчего Робин, улыбаясь, закатила глаза. Прозвенел школьный звонок, сигнализирующий о том, что пора закругляться с приватными разговорами.       Наступило четырнадцатое февраля. Уроки были отменены, а все ученики школы Хоукинс собрались в спортивном зале, чтобы узреть матч двух соревнующихся школ. Многие парочки лобзались до начала игры, некоторые одиноко стояли посреди трибун, но везде был такой невыносимый гул, что Мансону на какое-то время пришлось заткнуть уши. Как вспыхнувший фейерверк раздались аплодисменты, и в зал вбежала толпа спортсменов, машущая зрителям руками. Послышались ободряющие возгласы и смех. Наконец, аплодисменты стихли, но ненадолго, ведь в зал таким же стройным рядом заплыла новая партия спортсменов, теперь уже не в зеленой, а в красной форме, и это явно были баскетболисты Академии Кристен. Затем появились чирлидерши и начали танцевать под красочную, торжественную музыку. Пока одну из девушек отправляли в воздух, Крисси стояла в передней шеренге и прыгала, ритмично махая пышными помпонами с зелеными и оранжевыми лентами. На ее лице блестела широкая улыбка, а щеки были разгоряченными, как печь. Эдди аплодировал чирлидершам, а, точнее, только своей подруге Крисси, издавая восторженные вопли в ее адрес. Робин и Вики, занявшие места около Эдди, следовали его примеру. Их лица озарялись счастьем и предвосхищали предстоящую игру. Когда чирлидерши заняли свои смотровые позиции у передних мест, раздался свисток, и мяч запустили в воздух. Игра началась. Капитан команды, Стив Харрингтон, перехватил мяч и, уверенно ведя его к корзине соперника, забил первый бросок, отчего толпа разразилась ликующим шумом и свистами. Затем игрок противоположной команды заполучил мяч, отправив трехочковый бросок в корзину команды Хоукинса. Но петь Академии Кристен было недолго, ведь Энди и Патрик, используя хитрую систему пасов, вскоре уравняли счет. Каждую секунду внимание зрителей было захвачено мячом, который путешествовал с одной стороны поля на другую со скоростью света, а фигуры мелькали, как двадцать пятые кадры в фильме. Мансон ощущал, как от напряжения перехватывало дыхание, и он тут же расслаблялся, когда Харрингтону или Энди удавалось забить очередной удачный бросок. Так и шла игра, вызывая у зрителей впечатление, что все игроки Хоукинс Хай продали душу дьяволу, чтобы так потрясающе играть. Несмотря на то, что Академия Кристен на какое-то время вырывалась вперед, крюк Джейсона окончательно пробил надежду соперников на выигрыш. Конец игры ознаменовал легендарный слэм-данк Стива, под который все зрители поднялись на ноги, создавая торжествующий гвалт. Старшая школа Хоукинс выиграла, как и предсказывал Стив. — Это было блистательно! — восхитилась Робин. — Да… — подтвердил Эдди, рассеянно хлопая в ладоши и наблюдая за тем, как Стив поднимает руки в воздух, открываясь перед бегущими и ревущими от восторга членами его команды. Под конец игры снова вышли чирлидерши, поздравляя команду с победой заключительным танцем. Их помпоны весело поблескивали, а волосы раскачивались из стороны в сторону подобно качелям, когда те подпрыгивали. Встав в позу, каждая чирлидерша радостно закричала, и толпа вторила им ответным рокотом фанатичного гама. Едва танец прекратился и Стив начал бежать к Крисси, чтобы поцеловать, как вдруг девушка внезапно перестала держать улыбку на своем лице и, подкосив колени, завалилась в обморок, подобно воде, вылитой из ведра. — Крисси! — Эдди уже бежал по направлению к паре с обеспокоенным, даже ошарашенным лицом, перепрыгивая через пролеты трибун. Кто-то удалился из зала, чтобы вызвать скорую. Толпа озадаченно стихла.       Через несколько минут, прошедших, как одно мгновение, слышался успокаивающий дорожный шум, когда Эдди и Стив ехали в багажнике скорой и молчаливо смотрели на Крисси, лежащую без сознания. Машина ехала так быстро, что парни и не заметили, как скоро оказались в больнице. — Вы можете дозвониться до ее родителей? — спросила медсестра, когда они стояли в холле, а Крисси тем временем находилась в палате, где врачи пытались привести ее в чувства. — Я попробую. Где тут телефон? — сказал Стив, и сестра указала на стойку регистратуры, куда отправились парни. Дыхание Харрингтона сделалось тревожным, а Эдди нервно теребил пальцы, и так же нервно стоял около Стива, когда тот совершал звонок. Продолжительные гудки, доносившиеся из трубки, лишь повышали беспокойство. На телефон никто не отвечал. — Их, наверное, нет сейчас дома, а оно и неудивительно, ведь они наверняка на работе, — предположил Стив. Он и Эдди сели на стулья, ожидая. В это время в больнице было, как всегда: туда-сюда размеренным шагом сновали медсестры, девушки на регистратуре говорили что-то по телефону приглушенными голосами, большинство пациентов лежали в палатах и не выходили, а какие-то незнакомые люди, как и Эдди со Стивом, просто ждали любого медицинского сотрудника для дальнейших действий. В воздухе стоял напрягающий запах фенола. Внезапно Эдди кинул пытливый взгляд на Стива. — Не пойдешь на празднование своей победы? Ну, куда вы там обычно заваливаетесь после игр, — тихо проговорил Мансон. Стив так же тихо ему отвечал, будто они находились в библиотеке, а не в больнице. — Только не сегодня. Не могу оставить Крисси, ведь я, как и ты, за нее волнуюсь, — Харрингтон собрал пальцы в замок, чтобы унять легкую дрожь. Его штормило. Эдди было нечего сказать, поэтому он просто заткнулся. Умолк и смотрел в стену, будто провалился под лед. Следующие слова Харрингтона его выдернули. — С ней же все будет в порядке? Эдди испугано захватил юношу взглядом. Откуда мне знать? — пронеслось в его голове. Но он понимал, что Стив нуждался в обычном утешении, которое смогло бы успокоить его нервы, однако, к несчастью, такого утешения Эдди предоставить не мог, он не был Робин. — По крайней мере, я надеюсь, что с ней все будет хорошо, — наконец, ответил Эдди. Такой фразы Стиву было более, чем достаточно, и он тоже умолк. Нога Мансона, которая до этого непроизвольно тряслась, прекратила свое движение, и Стив посмотрел на нее, как будто только что в его присутствии издохла рыба, выброшенная на берег. Время тянулось бесконечно. — Ты никогда не задумывался над тем, почему мы раньше не общались? Я имею в виду, на постоянной основе, — неожиданно спросил Стив, когда Эдди украдкой посматривал на него все это время. Его голова повернулась как раз в тот момент, когда взор Мансона был прикован к одной из его родинок на щеке, так что теперь на вид упали губы. После заданного вопроса Эдди медленно перевел взгляд на внимательные глаза, чувствуя, как в груди поднимается рой ос. — Все просто, — изрек Эдди, — мы с тобой разные. Я не мог общаться с тобой, потому что ты постоянно лип к Джейсону, а я его не выносил. Ты не стал бы даже и внимания на меня обращать, как и на другого очередного изгоя, чьи выходки никому не сдались. Мы в разных нишах, с разными интересами. Дружи ты с Робин или с той же Крисси, может, у нас бы и был шанс познакомиться, ну…как друзьям. Но все это время я думал, что ты такой же, как и Карвер. Такой, как и Энди, и Патрик, и…сам понимаешь. И все же, вспоминая те дни, когда нам удавалось находить общий язык и даже любить одинаковые вещи, я осознаю, что был слишком тороплив судить. Меня раздражало в тебе все: от кончиков пальцев, до волос, которые, черт возьми, никогда не секлись. Кто бы мог подумать, что Стив Харрингтон, тщеславный и славолюбивый, будет сидеть здесь, чтобы узнать, в порядке ли его девушка, вместо того, чтобы праздновать победу, укрепившую его статус отменного игрока? Кто же знал, что Стив будет играть в «Подземелье и Драконы», выдумав блестящую историю о кентавре, победившем сумасшедшего мага с помощью своей команды? Кто вообще мог представить, что Стив Харрингтон, на самом деле, очень даже…неплохой чувак? Сердце Мансона учащенно забилось, когда он произнес последние два слова. Ему казалось, что Стив слышит его биение через грудь, ибо оно, по его представлению, заполнило весь коридор больницы. Харрингтон выглядел польщенным, но не слишком, в его взгляде сквозила необъяснимая радость, когда он услышал скромную похвалу от Эдди, которой не придал бы значения, будь она сказана кем-то другим. — То есть ты все еще меня ненавидишь или…? — Нет, моя ненависть к тебе растворилась, когда я увидел тебя через твои поступки. И я все еще вижу тебя, Стив. Ты оказался благородней, чем я думал. Щеки Мансона слегка зарделись, и он откашлялся. Харрингтон не понимал, отчего Эдди так щедр на комплименты, но ему определенно это нравилось, и теперь широкая улыбка не сходила с его лица. Казалось, он даже забыл о Крисси. — Получается, мы теперь друзья? — с надеждой в голосе поинтересовался у Эдди Стив. Его улыбка вкупе с неподдельным дружелюбием ослабили колени Мансона, и тому повезло, что в этот момент он сидел, иначе ему было не миновать того, что случилось с Крисси. Обморока. — Полагаю, мы могли бы ими стать. — Немного погодя ответил Мансон, когда его необузданное сердце усмирило свой пыл. — Хотя знаешь, я… — вдохнув, вдруг было начал он, но остановился. Он чуть не признался ему в загадочной вещи под названием чувства. Какой дурак. Благо, он вовремя осекся и не раскрыл всех карт, растопив признание на своем языке, как кусочек сливочного масла, тут же его проглотив. — Что? — требовательно попросил продолжения Стив, который, кажется, напряг слух. Однако, к его неудовлетворению, Эдди продолжал молчать, как мертвец в могиле, и дальнейшие вопросы Стива никоим образом не вытянули из него всей правды. — Просто забей, давай сменим тему. Да, мы друзья, если тебе так легче, — протараторил Мансон, вновь замолкнув. — Хорошо, буду знать. И чего это мы все обо мне, да о нас? Можно я задам личный вопрос? — Валяй, — теперь Мансон окончательно овладел собой и Стиву даже привиделось, будто от него повеяло холодным безразличием, что контрастировало с его недавно налитыми малиновым оттенком щеками. Харрингтону, очевидно, попался непредсказуемый собеседник. — Почему ты считаешь Карвера полным мудаком? Этот вопрос, как стрела, пронзил разум юноши, всколыхнув череду неприятных и даже болезненных воспоминаний. Харрингтон догадался, в чем дело, — Эдди не хотел говорить об этом, как человек с депрессией не хочет признаваться в своем состоянии. Но Стив не понимал, почему Эдди, несмотря на то, что они только что стали друзьями, вдруг так резко закрылся от него. Будто черепашка, спрятавшая себя в свой твердый панцирь. — Джейсон — полный мудак, и этому утверждению не нужны никакие последующие пояснения или доказательства, — на отвяжись проговорил Эдди, скрестив руки. — Тогда скажи мне…ты встречаешься с Робин? Я часто вижу вас вместе, вот подумал, что вы… — Нет, это ерунда. Мы просто друзья. — И ты никогда не… — Стив, неужели тебя так заинтересовала моя личная жизнь? — тон Мансона стал язвительным, и Харрингтон лишь растерянно отвел взгляд. — Тогда можно я задам последний личный вопрос? — как перед прыжком, приготовился Харрингтон. — Последний, — конкретизировал парень. Стив сделал паузу. Он чего-то остерегался, но оставался по-прежнему непринужденным в беседе. Эдди уже закипал от злости на себя, за показанный им оскал. Это не то, как он хотел бы обращаться со Стивом теперь, когда они стали друзьями. — Для чего в твоей комнате висят наручники? Эдди чувствовал, что начал постепенно сходить с ума, сидя рядом со Стивом, пытаясь подавить собственные чувства. Признание, которое он проглотил, привело к несварению желудка, ибо Мансон ощутил себя ужасно, паршиво, так, словно отравил всех своих бабочек в животе. И все это он делал ради Крисси, что лежала в одной из палат, неизвестно, в каком состоянии. А еще он делал это, потому что чертовски боялся. Ну, не признался бы он, даже если бы наступал конец света. Эдди, испытывая горечь от обиды на свою слабость, резко захохотал на всю больницу, как какой-то шизофреник. Стив даже не шелохнулся, хотя одарил собеседника обескураженным выражением лица. Его друг будто обратился в смерч, теряя рассудок посреди тихого поля, и смех, который произвел Эдди, заставил кровь Стива стынуть в жилах. — Будь ты чуточку умнее, Стив, то определенно бы догадался, для чего мне наручники в моей гребанной спальне. Стив. Стив, Стив, Стив… Эдди продолжал хохотать, только вот теперь на порядок тише, потому что девушка за стойкой регистратуры буравила его неодобрительным взглядом. Харрингтон подумал, что это было нечестно: Эдди знал о нем все, так как тот вел открытую жизнь, можно даже сказать, напоказ; Эдди мог отлично понимать настроение Харрингтона, он мог читать его, как открытую книгу и смеяться над ним, как самодовольный папаша, а Стив, в свою очередь, не мог раскусить Мансона, как бы он ни старался. Это одновременно тянуло и отталкивало, но, в любом случае, заставляло оставаться, подстегивая искать как можно больше ответов. Да, Эдди явно был непростым человеком, таким же таинственным, как Нэнси. Воспоминания о Нэнси принудили Стива съежиться и судорожно вдохнуть. Как же это было жестоко со стороны Мансона — напоминать Стиву девушку, которую он когда-то любил больше жизни, ибо так всегда бывает, когда любишь впервые. Даже волосы Мансона отдавали частицей Уилер, благодаря своим длинным кудрям. Но Эдди не был ею. Он был чем-то большим, чем-то непостижимым, но оттого не менее завлекающим, таким же грандиозным, как радуга, на которую незатейливо смотришь с земли. (когда она целует тебя, на холст выплескивается целая радуга, когда ей плохо — все блекнет) Стив вспомнил свой самый короткий и самый неожиданный в жизни поцелуй, тот, что произошел в трейлере Эдди. Ему отчетливо вспоминалась структура его бурных уст, которые тесно прижимались к его рту, вбирая в себя весь опьяняющий нектар любовной отрады. Почему-то от этого Стиву стало грустно, и следующие слова он произнес не задумываясь: — У тебя металлическое сердце, Эдди Мансон. Эдди посмотрел на Стива с каким-то ненормальным задором, игнорируя мрак, посетивший очи друга. У юноши отчетливо происходил сдвиг по фазе. — Ты прав, Стив, я тот еще любитель метал-музыки, — тут Эдди изобразил гитару в своих руках, вертя длинной копной волос. Это слегка позабавило, но не так, как если бы Стив был действительно в хорошем настроении сейчас. — Нет, я не это имел в виду, — перенаправил мысли друга Харрингтон, — когда я сказал это, мне представлялось совсем другое. Твое сердце буквально сделано из металла, Мансон. Ты черств. Ты холоден. Ты играешь с сердцами из плоти, не боясь за свое. Ты как твои наручники — сдавливаешь внутри себя, не отпуская, пока не появятся ссадины. А когда они появляются, ты внезапно раскрываешься, извиняясь за причиненную боль, но нисколько не меняясь в своей сути. Ты пытаешься быть нежным с теми, кто хоть что-то для тебя значит, но заканчиваешь тем, что убегаешь в себя, сворачиваясь, будто какой-то недоделанный цветочный бутон, маринуясь в собственном благоухающем безумии. Ты отвергаешь любую неравнодушную руку, готовую тебя полить, и выпускаешь шипы на тех, кто просто предпочел исследовать твой стебель. Ты ведешь себя, как гребанный дикобраз, — Стив не понимал, почему так разошелся на слова, но не собирался забирать ни одно из них обратно. — Гребанный дикобраз… — томно повторил Эдди, успокоившись. — Оказывается, твоя речь очень богата, Харрингтон. Но вот что я тебе скажу, просто, чтобы уверить тебя в том, что ты ошибаешься, — это не сердце, которое металлическое, оно лишь заковано в металл, ну знаешь, будто на него накинули прочную броню. И я, Харрингтон, вынужден одевать свое сердце в броню каждый день, чтобы не сломаться и окончательно не сойти с ума, чтобы сохранить жизнь и здравый смысл. Но тебе этого не понять. Твое сердце никогда не покрывалось металлической коркой и не ржавело, ибо ты такой…какой-то…слишком воодушевленный, слишком доверчивый перед жизнью, впрочем, как и остальные люди, чьи души не были сломлены и воскрешены. Да, у меня есть недостатки, Харрингтон, ибо я не какое-то там божество, а простой грязный смертный, бунтарь, пытающийся восстать против системы, и одновременно я пофигист, смирившийся перед ее давящим натиском. Куда я могу пойти, Харрингтон? В чей дом? В чьи объятья? В моей жизни есть единственный человек, которому я могу полностью доверяю, а ты ведешь себя так, будто все баскетболисты твои чертовы братья, которым ты в любой момент пожертвуешь свою кровь. Опять же, мы с тобой неодинаковые, Стив. И тебе стоит помнить об этом. Прости, если обидел тебя чем-то или задел твои чувствительные сердечные волокна, но мне легче выпустить иглы, чем дать к себе притронуться, таков уж я. Не умеющий коммуницировать. — Тогда не коммуницируй. Просто покажи мне. Ибо я не верю, чтобы человек мог быть настолько осторожным с другими. Покажи мне, Эдди, потому что слова все портят, будь то похвала или оскорбление, они запутывают, вводят в ступор. Покажи мне, что ты на самом деле имеешь в виду под всей той мишурой, которую выплевываешь из своего рта. Эдди был потрясен. И это Стив Харрингтон? Ему казалось, что он спит. Да, что он взял и уснул, там, на месте, пока ждал в больнице, и теперь видел сон о том, как говорит со Стивом по душам, но не может сказать ничего о своей личной жизни. (просто покажи мне)       Мансон посетил пещеру, находящуюся в глазах новоиспеченного друга. Эта пещера была глубока, и чем дальше он заходил, тем темнее становилось. Вместе с тем он протягивал руку вперед, ощупывая в темноте. Под пальцами скользило что-то мягкое и матовое, такое безупречное, что по телу пробегали мурашки. Стив наблюдал за Эдди, сам он, казалось, был заворожен его действиями. Ни с того ни с сего взгляд Мансона стал более осмысленным, и его лицо залилось краской по новой, когда он увидел, что накрывает руку Стива своей ладонью. — Теперь вы можете заходить в палату. — Сказала вернувшаяся медсестра. Вечность, пронесшаяся в разговоре между друзьями, на деле составила всего десять минут, и Мансон ошарашенно одернул руку, не взглянув более на Стива. Парни поднялись с места, оба какие-то неприземлённые и выведенные из строя, но готовые слушать. — Каннингем по-прежнему чувствует себя неважно, но ей уже лучше. Отодвинув все непонятки на потом, Стив и Эдди сосредоточенно отправились в палату к Крисси.