Metal Heart

      Крисси сидела на больничной койке, слегка бледноватая, но уже не такая парафиновая и слабая. Она была подключена к капельнице с раствором глюкозы, и когда ребята вошли, тон ее лица стал немного теплее от доброжелательной улыбки, в которой растянулись сухие, вялые губы. Глаза выглядели невероятно уставшими, будто из них высекли частичку жизни, и они уже не горели так ярко, как прежде. Стив сел около койки и протянул девушке свою руку, которую та тут же крепко сжала. Одна из медсестер позвала Эдди за дверь, для короткого, но чрезвычайно значительного разговора, касающегося Крисси — Мансон понял это по ее выражению лица, которое было взволнованным и тугим. Медсестра прикрыла дверь, когда парень оказался в коридоре вместе с ней; в руках она держала планшет с бумагами, а ее больничная форма была безупречно опрятной. Когда медсестра говорила, ее губы шевелились, как две гусеницы, ползущие по ветке. — Родители девушки так и не появились, поэтому я сочла нужным передать эту информацию вам: у Крисси случился голодный обморок, это легко было определить по ее внешнему виду и симптомам, которые она описала, когда очнулась. Мы предполагаем, что у Крисси систематическое недоедание, но так как мы еще не провели анализы, полагаться на догадки пока рано. Ее необходимо направить к психотерапевту или, по крайней мере, к психологу, потому что доктор не смог заставить ее поесть. Если она не поест в ближайшие несколько часов, мы будем вынуждены ввести ей гастрономическую трубку. Вам, молодой человек, как можно скорее нужно отыскать ее родителей, потому что нам просто необходимо сообщить им о серьезности проблемы. Каннингем ваша подруга, верно? Вы тоже должны с ней поговорить, и очень мягко, ненавязчиво. Этой даме следует лучше заботиться о себе, ведь, сами понимаете…в таком случае недалеко и до страшных последствий, а, возможно, даже и смерти. Слова медсестры по-настоящему леденили душу Эдди, и он вернулся в палату, чувствуя, как по виску ползла капелька пота. Он вытер ее и натянул настолько спокойную улыбку, насколько это вообще было возможно. Стив все-таки проглядел этот спектакль, но не подал виду, неумолимо обращаясь к Крисси с тем, чтобы она больше его так не пугала, никогда в жизни. Крисси все так же слабо улыбалась, ничего не обещая. Эдди приземлился рядом со Стивом, игнорируя его существование и глядя на Крисси весьма встревоженно, особенно учитывая то, о чем его несколько секунд назад предупредила медсестра. — Крисси, где твои родители? Где я могу их найти? Это важно, — сказал Эдди, и брови девушки напряглись. Она смотрела на него таким умоляющим видом, словно ее отправляли на виселицу. Неуверенным тоном она промямлила: — Ну, мой отец работает шеф-поваром в ресторане Энзо, а мама…продавщица в супермаркете «Большая покупка Брэдли». Право, Эдди, я не знаю, зачем тебе это знать, мне… Не успела Крисси договорить, как Мансон подорвался с места и выбежал из палаты. По мере своего пути он соображал, что находилось ближе — супермаркет или ресторан и, вспомнив, что супермаркет — отправился туда, морально готовясь к разговору с матерью Крисси, женщиной не из легких. — Миссис Каннингем, мне нужна миссис Каннингем! — прокричал он, врываясь внутрь. Его волосы и лицо были потными от продолжительного бега, а под курткой образовалась самая настоящая баня, и он утер капельки скопившейся воды под носом, подойдя к кассе, за которой стояла высокая стройная женщина с невероятно кудрявой прической «пикси» и такими светлыми волосами, что они казались почти седыми. Чем-то мама Крисси походила на певицу или актрису, но ее рабочая одежда говорила лишь о том, что Лора Каннингем была продавщицей. На испещренном морщинами лице поднялись тонкие блондинистые брови, но строгий холодный взгляд подсказывал Эдди, что Лора была не совсем рада видеть его здесь в такое время. — Ваша дочь, миссис Каннингем…упала в голодный обморок, и если это Вам о чем-то говорит, то Вы должны незамедлительно отправиться в госпиталь и поговорить с врачом, — запыхаясь, выговорил Эдди. Ему показалось, или это было правдой, что миссис Каннингем изобразила поддельное удивление, смешанное с беспокойством на своем лице, подавляя улыбку, которая чуть не проявилась на ее губах. Скрывая отвращение, которое Эдди все равно мог считать с ее презрительной мины, спрятанной под пластиковой маской учтивости, Лора Каннингем последовала за юношей, отпросившись с работы. Впоследствии Мансон долго думал о том, почему Крисси отказывалась есть, но во многом это объяснялось поведением матери, которая тиранила ее каждый день. Он мысленно распиливал себя пополам, когда вспоминал те дни, в которых Каннингем ничего не ела, а он игнорировал это, как какую-то рекламку, развешанную на уличном столбе. Он расчленял себя по волокнам, когда испытывал непоправимое ощущение безысходности, волной накрывающего его по макушку, и желал утопиться в этой воображаемой картине, потому что его подруга оказалась там, где не заслуживала быть. Он даже не знал, удастся ли ей вылечиться от такого кошмара, который набирал обороты с годами, однако он был спокоен от того, что сегодня вечером Крисси, наконец, поела, потому что не хотела, чтобы ей продевали трубку через нос. И каким ювелиром сознания нужно было быть, чтобы так тонко помочь бедной девушке притронуться к живительной пище! Медсестра, с которой раннее говорил Мансон, уверила его в том, что Крисси пойдет на поправку, ей просто нужно время. И немного психологической помощи. Эдди склонялся к тому, что отношения, в которых на данный момент состояла Крисси, не приносили ей пользы, заставляя морить себя голодом изо дня в день, чтобы «понравиться» еще больше. А Стив, слепой дурак, был так увлечен своей персоной, что не заметил, как Крисси довела себя до истощения. Ведь зачастую это происходит так постепенно, что ты уже и не помнишь, чем был этот человек несколько недель назад, потому что сам, по-своему, меняешься. И тут Эдди пришло в голову, что, если бы Крисси действительно была любима, тот, кто любил ее, не допустил бы, чтобы она так терзала себя. Перейдя от мысленного самоубийства, Мансон принялся колотить Харрингтона по голове, хотя вскоре прекратил, ибо это все равно не имело смысла. Пока они находились там, в больнице, Мансон продолжал гнуть свою линию и строил из себя бесчувственного Голиафа, не удосужившись даже попрощаться со Стивом, когда тот ушел. Ушел, оставив ее, чтобы дать поспать и себе, и ей. Но Эдди не мог перестать думать о нем.       Эдди вернулся домой лишь к ночи, убедившись, что свет в комнате Робин уже давно не горит. Он чувствовал себя убитым, выжатым, словно лимон, и начинал предполагать, что мать Крисси в самом деле была настоящим энергетическим вампиром; он не мог представить, как Крисси приходилось делить крышу над головой с такой женщиной. Залив в себя одну баночку пива, что складировался в холодильнике вместо сока, Эдди уплыл в свою комнату, ежась от холода. Он провел пальцами по гитарным струнам, а затем занюхал немного кетамина, чтобы снять напряжение. Ну и денек. На душе было погано, и почему-то Мансон ощущал себя виноватым. Это чувство привело его костлявые пальцы к сигарете, которая, едва зажглась, тут же была стиснута губами, подрагивающими от бури, затаившейся внутри; по позвоночнику юноши пролетали кристаллы взявшейся из ниоткуда боли, а в груди трескалось сердце, подобно стеклу, от всего того груза, что на него, не подумав, наложили. Сигарета медленно сгорала, подобно фитилю динамита, подрывающего здоровье, состояние, самоощущение юноши; перед глазами плыли круги и овалы, которые танцевали, меняя свою окружность, и тряслись, как желе. Было забавно наблюдать за ними, Мансон этим увлекся. Когда первая сигарета была выкурена и в потушенном виде оставлена в пепельнице, Эдди потянулся за второй, как вдруг вспомнил о том, что что-то определенно лежало в его правом кармане джинсов. Он достал этот предмет, и им оказалась вырванная из школьной газеты фотография Стива Харрингтона. Эдди о ней совсем забыл. Ему привиделся сегодняшний эпизод из больницы, когда они со Стивом начали коммуницировать без слов, и Эдди потрогал его за руку. Для себя он признал, что этот момент был поистине волшебным, но, к сожалению, так некстати прерванным. Мансон был одновременно рад и расстроен такому событию в своей безбашенной жизни. Так рад и расстроен, что его рука незатейливо, ведомая безудержной силой, потянулась к ширинке. Такое знакомое и в какой-то степени уже родное лицо Стива Харрингтона пробуждало в нем ту недостающую искру жизни, которая оставалась, как последняя капля пива в бутылке, самой опьяняющей и сладкой. Вскоре около кровати оказались салфетки, так, на всякий случай, и Эдди наполовину стянул с себя джинсы, ибо в трейлере все еще было холодно. Все же Эдди не ощущал холода так сильно, когда разглядывал фотографию и чувствовал, как по телу начинал гулять жар. Кровь, подобно пузырькам в газировке, начала подниматься к месту, которое Эдди принялся разминать и поглаживать. Это ощущалось подобно тому, как если бы что-то живительное возвращало его, иссушенного мертвеца, к жизни, и Эдди не мог расстаться с желанием пофантазировать о Стиве в своей голове, он просто не был способен подавить это в себе. С каждым тесным поднятием пальцев, сложенных в кольцо, к головке члена, Эдди испытывал, как он подбирался все ближе и ближе к тому месту, той самой точке, способной взорвать его сознание. Представлять вместо своей руки руку Стива значительно помогало процессу, и Эдди прижимался к постели всем телом, с каждым близким к пику ощущением. Судорожно выдыхая воздух, Мансон поднимал температуру своего тела с помощью одной своей правой, заигравшейся с применением различных скоростей; ноги начинали дрожать, а ладонь с предплечьем все активней двигалась в монотонном, но непрекращающемся движении. Я будто прыгаю с парашютом, просто беру и выпрыгиваю из… Адекватные мысли покинули голову Эдди, когда он ощутил, как его прибор увеличился в размерах, набухая от скопившегося количества семени внутри, и его мозг вспыхнул, как петарда, не в силах что-либо подумать; сознание внезапно стало таким пустым, словно черная дыра, и Эдди провалился в чувство резкого, блаженного удовлетворения, охватившего все его тело, уносящее за тысячи миль от земли, в то время как пальцы ног сводило короткой судорогой. Выталкивая сперму, Мансон подставил салфетку, все еще не отойдя от магической минуты эпического расслабления и выброса колючего счастья в макушку, к которой будто бы приложилась пара ловких рук, массажируя несколько мест сразу. Эдди закатил глаза и привольно улыбнулся, вытирая член новой салфеткой. Пару минут он лежал так, выставив перед собой фотографию, на которую только что передернул. Перед глазами плыли блеклые искорки, и в это мгновение Мансон без шуток наслаждался собой и своим полным одиночеством в холодном трейлере. Это было отвратительно, но мне понравилось. Тут же Эдди подумал о Крисси и обо всем, что с ней приключилось. Он вспомнил ее изможденное лицо, то, как отчаянно сцепились их со Стивом руки, и ему стало не по себе. Настолько не по себе, что всем своим существом он почувствовал желчь, подбирающуюся к горлу. Мансон ринулся в туалет, давая поднявшемуся комку рвоты выйти из глотки. Плюя в унитаз, он отводил длинные локоны волос в сторону и дрожал. КАКОЙ ЖЕ Я ПОГАНЫЙ ДРУГ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ. Он винил себя, он хотел застрелить, придушить себя, сделать все, что угодно, лишь бы ослабить пульсирующее отвращение к себе. И я заслужил наказание.       Следующим утром тонкий слой снега, стелющийся по улицам, немного подтаял, хотя зима еще не была окончена; ученики лениво плелись в школу, в то время как Мансон уже был внутри. Он планировал избегать Стива любой ценой, и в его голове бушевал ураган, когда он думал, что тот вот-вот зайдет в холл. Наказание, которого Эдди так жаждал, нашло его само собой, около пустого кабинета географии, хватая за шкирку и утаскивая внутрь. Грубые руки закрыли кабинет на ключ, а другие — задвинули шторы, обычно предназначающиеся, чтобы создать темноту для прожектора. Теперь в кабинете было мрачно и неуютно, а Мансон уже понимал, к чему шло все дело. Нутром он чувствовал, что сейчас ему будет очень плохо, но, на удивление, не сопротивлялся, ожидая, что последует дальше. В полумраке он видел ненавистное лицо, и прямо смотрел в него, с небольшим даже вызовом, прекрасно осознавая, что ни к чему хорошему это не приведет. — Я так и знал, что ты подмешал какую-то смертельную хрень в ее напиток, — грозно говорил зычный голос, от которого уже начинало выворачивать наизнанку, — ибо только такие уродливые хмыри, как ты, поступают столь низко, портя людям жизнь. — Ничего я не делал, — отбиваясь, но зная, что это бесполезно, говорил Мансон. В его лицо прилетел твердокаменный кулак, от удара которого тут же заныли скулы. Эдди устоял на ногах, но почувствовал резкую слабость в коленях и легких, вдыхая, как насос. За ним последовал кулак помягче, однако удар пришелся настолько сильным, что Эдди отлетел назад как минимум на метр, с грохотом приземлившись около учительского стола. Голова начинала кружиться, в висках затрещал дятел. Джейсон Карвер схватил Эдди за ворот, когда он все еще лежал, бегло моргая глазами, и приблизился к его лицу очень близко, расценивая красоту осаднений кожи, начинающих проявляться на щеках. Отойдя подальше, Карвер пнул Эдди вбок со всей силы, и его друзья, трое крупных парней, повторили за ним, при этом ублюдочно посмеиваясь. Пинки прилетали то с одной, то с другой стороны, заставляя Эдди сжиматься разными способами, чтобы минимизировать ущерб и хоть на секунду не чувствовать перебивавшейся боли. При этом становилось трудно дышать, потому что каждая попытка вдоха прерывалась новым ударом по ребрам. — У Крисси проблемы с приемами пищи. Не будь вы такими тупыми, заметили бы уже давно, — сдавленно проговорил Эдди, прижимая руки к груди. В поясницу зарядил носок чьего-то кроссовка. Мансона чуть не разорвало изнутри, ибо явно был задет какой-то нерв. Как ни крути, а Эдди не знал, что ему следовало сделать, чтобы прекратить этот ад, словно он был во сне и не мог закричать, будто у него ко всем чертям выдернули голосовые связки; в какой-то момент его сознание провалилось в склизкое безразличие ко всему, и он покорно давал себя избивать. В конце концов, так он неявно наказывал себя, отдавая свое хрупкое тело в хитрые лапы обстоятельств. Единственным ударом, вернувшим его в действительность, оказался заключительный толчок от Джейсона под дых, — Эдди показалось, будто в его солнечном сплетении моментально просверлили дыру, и повесили на огромную пробку, что стала разбухать от влаги, давя изнутри и распирая стенки живота, а, точнее, того, что от него осталось; позвоночник прилипал к нему, огибая волну удара, а внутри все стиснулось, и от головокружения юношу начинало тошнить, даже сильнее, чем от запаха самых вонючих и резких в мире духов. Напоследок Джейсон схватил Эдди и потащил под учительский стол, оставив лежать там. — Без таких фриков как ты, Мансон, мир был бы лучше, — заявил Джейсон, улыбаясь под коллективное поддакивание других спортсменов, которые охотно поучаствовали в избиении ни в чем не повинного ученика. Эдди лишь нашел в себе силы поднять в воздух длинный и костлявый средний палец. — Пойдемте, парни. И баскетболисты удалились, довольные собой, ведь это так круто — колошматить тех, кто слабее тебя и не может дать сдачи. Эдди лежал под столом три минуты, а может и целых пять, но тем не менее, он поднялся на ноги, пошатываясь и щупая места, на которых очень скоро появятся синяки. Он проковылял из кабинета в мужскую уборную, чтобы умыть руки, которые использовал в качестве опоры для поднятия собственного тела с грязного, пыльного пола, а также лицо, изнывающее по прохладной воде и покою. Мансон бросил взгляд в тусклое зеркало, чтобы осмотреть себя. Под челюстью и вокруг глаз, а также у линии скул виднелись лиловые пятна, губы распирало от кровоподтеков, в некоторых местах припухла кожа — ткань под ней стала чувствительнее к прикосновениям и излучала тупую боль. Лишнее движение, — и Эдди пронзало тысячи кинжалов, зажимая тело между лезвиями, тело, которое, как предполагал Мансон, было избито пуще лица, ведь тело скрыто под одеждой, а лицо — нет, и стратегически выгоднее избивать его в кашу, чтобы лицо не казалось такой большой проблемой. И все же руки его отнимались, когда он пытался достать бандану из заднего кармана. Перекрыв слив куском ткани, Эдди включил воду и подождал, пока она заполнит всю раковину чуть ли не до самых краев. Затем, аккуратно наклоняясь вперед, Эдди окунул лицо в воду и почувствовал, как ему становится лучше от одного только контакта с водой; он держал лицо под ней достаточно долго, настолько, насколько хватало его естественной задержки дыхания, а затем вынимал бандану, давая своей спасительнице утечь по трубам. Облизав налитые кровью губы, Мансон чуть не ударил кулаком по раковине, однако сдержался, — хватит ему на сегодня травм. Черт, первым уроком же математика, — проговорил про себя юноша, который теперь старался приходить в школу заранее на уроки, что вели исключительно злые учителя. Но не только присутствие учителя вызывало беспокойство, ведь прийти на математику также означало столкнуться со Стивом по пути до парты, с тем самым Харрингтоном, на глаза которого Эдди так сильно не хотел попадаться, особенно в таком непрезентабельном виде. Что он, блять, подумает? Мансон направился в медпункт, который, к его разочарованию, оказался закрыт, а после двинулся в злополучный кабинет математики, проходя мимо остальных учеников, что поливали его неприязненными взглядами. Он шел, смотря только перед собой и никуда больше, а сознание его уносилось в неведомые места, забываясь от этой жгучей, но уже не такой острой боли. Он будто глядел в туннель, двигаясь по назначенному маршруту, и ничто другое больше не имело значения, пока… ПУМ! Юноша, на свою неудачу, столкнулся со Стивом прямо в дверном проеме и тут же прогладил свое лицо, когда оно заревело от новой болевой волны. Харрингтон ужаснулся и огорошено врос в пол, внимательно рассматривая друга, что поспешил закрыться ладонями. — Эдди, что… — Нет, не спрашивай, тебе нет до этого дела, — Эдди хотел протиснуться вперед, но Стив загородил ему проход, как тогда, в трейлере, когда ситуация стояла совсем обратная. Мансон почувствовал пальцы Стива на своих руках, на плечах и ухе, когда тот пытался получше осмотреть его и одновременно помочь, отодвигая от двери, чтобы другие ученики могли проходить, а не стоять и смотреть, как на какой-то фильм. Пальцы, пальцы, кончики пальцев и раздражение от их взбалмошности. Почему, почему он меня трогает, как какого-то бездомного, раненного кота? — Стив, прекрати, мне это не нужно, — цедил Мансон сквозь зубы, лишь бы тот отвязался, но Стив повел его за школу, туда, куда обычно тот выходил покурить. Свежий воздух, утренняя тишина умиротворяли, однако Эдди не мог освободиться от липкого ощущения, что что-то тяжелое давит на грудь. Он сказал Стиву вновь прекратить, прогоняя от себя, но Харрингтон решительно превратился в репейник. Вот так и избегай новых друзей. — Стив, мы пропустим урок математики, давай вернемся внутрь и оставим это на потом, — просил Мансон, однако Харрингтон-репейник теперь был слишком липуч, чтобы изменить свои намерения. — Эдди, как ты собираешься усваивать информацию в таком виде? Кто это сделал? — теперь Харрингтон, наконец, отпустил Мансона, упрямо уставившись в янтарные глаза. — Черт возьми, Стив, ты такой вредный и делаешь много шума из ничего! Я просто упал…и ударился…лицом, — пытался переубедить Харрингтона парень, одновременно сгорая от стыда, что тому приходилось видеть его таким потрепанным и непривлекательным. — Об что? Об пол, стол, стену? Эдди, тебя избили, я же вижу! Думаешь, я ни разу в жизни не встречал побитых людей? Это совсем не похоже на ушиб об асфальт…или что ты там придумал, чтобы не рассказывать мне о том, кто это сделал. Скажи, это кто-то из моей команды, да? …Это Джейсон? Эдди, ответь мне, это сделал Карвер? Ты считаешь его мудаком не просто так… — Харрингтон, я в полном порядке, меня никто не трогал, просто оставь меня в покое, хорошо? — Эдди уже хотелось лечь в могилу на месте, но Стив не унимался, и выглядело все так, будто ему действительно было не все равно. — Тебя никто не трогал? Ты уверен? — Уверен. Произошло то, что Эдди ну никак не ожидал — не купившийся на отчаянную ложь ни на секунду, Стив молниеносно расстегнул куртку парня и задрал его футболку: на худом торсе выпирали побитые ребра, а кожа была покрыта полосками ежевичного Млечного Пути, что тряслись от холода и боли. Стив тут же опустил футболку, а затем взглянул на Эдди с молчаливым упреком. Ложь не удалась. Ничего не сказав, Стив ушел прочь, сдвинув брови к переносице. Эдди готов был поклясться, что видел, как накалялись его кулаки. Горячая штучка.