В погоне за собственной тенью

      По дороге Антон видел зелёные деревья, хорошо асфальтированную дорогу, малое количество машин, но никак отвлечься не получалось. Девушка, которую он так рьяно пытался спасти, оказалась зарезанной собственным мужем, на которого она, как раз, и написала заявление. В уме не укладывалось:       «Что бы я не делал, как бы не пытался помочь, всё все равно упрется в Стаса и за ним стоящих людей, которые со спокойной душой скажут: «А, подождет твое заявление» и все. Вот девушки и нет. Кретины.»       Злость уже давно сменилась разочарованием, но так как оно настигало Антона довольно часто, то было уже не так больно разочаровываться в людях, в профессии и в полиции в целом. Тем не менее, подъезжая к знакомому подъезду, злость все-таки усилилась. У дверей стояло две машины полиции, курили знакомые Антону сотрудники. Он кивнул им в знак приветствия и поднялся по ступенькам к открытой подъездной двери, которую подпирал сломанный кирпич. Поднявшись на нужный этаж, на лестничной клетке во всю бегали и судмедэксперты, и коллеги Антона из его отделения, и понятые, и уже какие-то свидетели. Первым к следователю подошел мужчина в очках.       — Здаров, Шаст, — протягивая руку, поприветствовал мужчина.       — Привет, Димон, ну, что тут?       Подошедший сразу к Антону «Димон» был судмедэкспертом. Он был невысокого роста, седые волосы и борода, медицинский халат и снятая наспех медицинская маска. Познакомились они сравнительно давно, когда Шастун учился еще в институте. Следователем он решил стать не сразу, потому что боялся предвзятого отношения к себе из-за отца, тогда он выбрал практику в морге. Из хорошего, парень оттуда вынес два вывода, что быть патологоанатомом или судмедэкспертом совсем не его, несмотря на то, что с живыми работать опаснее, а второй, что из учителя и наставника может впоследствии получиться хороший и верный друг. Несмотря на разницу в возрасте около десяти лет, они быстро нашли общий язык и на протяжении всей своей работы следователем, Антон обращался всегда к Диме Позову, если нужно было вскрытие или экспертиза. В лаборатории он работал со своей несменной ассистенткой и, по совместительству, со своей женой Катей. Детей у них не было, поэтому они вдвоем горели одной научно-медицинской страстью целыми сутками, очень редко бывая дома. На места происшествия Дима всегда брал с собой либо другого судмедэксперта, либо ехал один, в зависимости от происшествия, а Катя всегда была в лаборатории.       — Вскрытие не надо даже производить. Пару гематом в области шеи и запястий рук. Возможно придëться проводить осмотр на предмет сексуального насилия, так как вон тот, — он указал рукой на троих полицейских, которые окружили непонятный чёрный комок у стенки, — не признается и, по большей части, молчит. Две колотых раны от колюще-режущего оружия, нанесённые под прямым углом. Свидетели говорят, что решили выйти на кухню, потому что услышали, как что-то упало на пол. Вышли, а там он с ножом окровавленным сидит и бормочет: «Убил Наташку-убил Наташку-убил Наташку» да и всё.       — Понятых вызвали уже, не знаешь? — проходя вдвоём в комнату и осматриваясь, спросил Антон.       — Да, вон там стоят. Иди, подписи собирай теперь, — усмехнулся мужчина, снимая голубую медицинскую перчатку, чтобы ответить на телефонный звонок, — Я сейчас приду, давай сам тут уже.       — Понятно, что сам, — прошептал следователь, осматривая помещение.       На полу работали фотографы с жёлтыми номерами, которые расставляли по уликам и месту происшествия. Как будто бы, совсем недавно казавшаяся следователю уютной квартира, потеряла свой былой вид. Кровь виднелась на обеденном столе, на полу и часть у мусорного ведра. У стола, за которым они втроём некогда сидели, на полу, лежало тело девушки с таким же хвостиком, с каким она встречала Антона. Парень надел медицинские перчатки и аккуратно, чтобы ничего не сдвинуть и лишний раз не наследить, прошёл к телу. Лицо было бледное, но спокойное, только на щеке проступил след от ножа или бритвы. Футболка чуть приспущенная на плече и разорванные бриджи, в которых она, по всей видимости, постоянно ходила. Продолжая осмотр тела, к нему подошёл Дима.       — На животе лежала, мы её приехали, перевернули… Молодая совсем, — со вздохом добавил мужчина.       — На животе говоришь, — прошептал Антон задумавшись, а затем резко встал с корточек, — А нож нашли?       — Да, а чего его искать-то? Этот дурак с ним так и просидел, не выпуская из рук. Полиция приехала, еле вытащила.       — Говорил чего?       — Не-а, молчит. Только иногда свою шарманку заводит «убил Наташку».       — Ну, сейчас заговорит, — снимая перчатки и впихивая их судмедэксперту в руки, вздохнул следователь, направляясь на кухню, — Понятые, свидетели, эксперты, прошу разойтись, участковый — ко мне, — крикнул парень, уверенно идя к убийце.       Количество людей в тесном пространстве значительно уменьшилось, а перед Антоном уже стоял относительно пожилой участковый с седыми усами, который постоянно охал и вздыхал.       — Следователь по особо важным делам, Шастун Антон Андреевич, — показывая удостоверение, представился Антон.       — Карпов Илья Тимофеевич, участковый пятого района, — пожимая руку, приятным обволакивающим басом, произнёс пожилой мужчина.       — Сидит и молчит или говорил чего? — кивнул парень в сторону прислонившегося к стенке, сидящего на полу знакомого Славика.       — Нет. Всё загадками какими-то.       — Какими загадками?       — «Убил Наташку» да и всё тебе тут. Спрашиваю, зачем — ничего, спрашиваю, при каких обстоятельствах — ничего. Так и сидит уже часа два-три.       — Не проверяли на предмет алкоголя или накротиков в крови?       — Вроде нет, а так чëрт его знает. Судмедэкспертов дождаться придётся.       — Да, вы их, наверное, Илья Тимофеевич, позовите, хорошо? — садясь напротив Славика, вежливо попросил Антон.       Участковый кивнул, и уходя снова заохал. Антон же, в свою очередь, рассматривал мужчину то ли с жалостью, то ли с непониманием, но, в любом случае, со смешанными эмоциями. Перед ним сидел уже не уверенный в себе, лёгкий, относительно юморной, позиционирующий себя парнем с района человек, а напуганное и разбитое нечто, что осталось от него. Взгляд направлен в пол, но при этом как будто бы и в пустоту, на спортивной олимпийке и брюках следы крови, а руки сжаты в кулаки. В целом, поза скованная, напряжённая, а вот глаза пустые.       — Слав, — позвал того Антон, — Слав, посмотри на меня. Следователь Антон Шастун, если что.       — Я убил Наташку, — одними губами и как будто бы беззвучно, произнёс мужчина.       — Да, видел. Зачем?       — Я убил Наташку…       — Я тебя предупреждал ведь и говорил, что вот-вот и твои избиения приведут к тому, что убьешь её, а ты не слушал. Вот теперь по сто пятой, умышленное убийство, на пятнадцать лет сядешь или если признаешься и расскажешь, может получится на два года выбить. Выбирай, — Антон подождал, посмотрел на мужчину, а затем сказал: «Как хочешь» и уже начинал вставать, но Славик крепко схватил его за руку.       — Антох, стой! Тебе скажу, только тебе. Тебе я готов сказать. Антох, правда тебе скажу, только тебе, — быстро тараторил Владислав, не разжимая хватки за запястье следователя.       Антон посмотрел по сторонам, увидел как к нему идёт участковый вместе с Димой, но он махнул им рукой и снова присел одëрнув руку. Его целью было сейчас добиться полной картины произошедшего, но раз так вышло, что убийца готов говорить только с Шастуном, то придётся нести на себе это бремя ответственности.       — То, что ты мне сейчас скажешь, надо будет записать. Нашему диалогу, один на один, никто не поверит. Либо я сейчас свидетеля позову. Вон твои соседи по квартире ходят, позвать?       — Нет-нет-нет, не надо. Я всё расскажу, тебе расскажу, никому больше не скажу, а тебе скажу.       — Тогда могу запись включить? Или до отделения дотерпишь с допросом? Но проводить буду не я, просто рядом посижу.       — Тогда ничего не узнаете.       — Запись? — доставая телефон, спросил следователь ещё раз, лишь бы не спугнуть появившуюся договорённость.       — Да.       Антон отбежал от него к участковому и попросил как можно быстрее достать ему бланк протокола и показаний, чтобы тот заполнил и подтвердил, что всё записано с его слов. Так же он быстро успел рассказать, что тот готов только с ним разговаривать, а на вопрос почему в отделении нельзя официально допрос провести, Дима отвёл участкового в сторону и кратко объяснил тараканы в голове Антона. Он же, в свою очередь, подбежал снова к мужчине и сел на корточки напротив, распрямляя лист А4 на папке, на коленях.       — Сесть за стол не хочешь?       — Нет, я не смогу. Не встану.       — Ладно. Расскажи как день начался.       — Не помню, — прошептал мужчина, смотря стеклянными глазами на следователя.       — Хорошо. С чего конфликт начался, помнишь? Вы же, наверняка, из-за чего-то ругались, да?       — Д-да.       — Из-за чего?       — Я пришёл домой с подработки.       — Где подрабатываешь?       — На стройке цемент таскал. Там, у дома за углом, как налево если идти.       — Так. Пришёл домой.       — Она ходит вся светится, радуется. Такой она стала после того, как ты приходил к нам. Я и подумал, мало ли, с тобой мне изменять начала, — он потирал костяшки на руках, на которых были видны следы от побоев и подсохшая кровь, — За тобой две недели следил. Понял, что ты на работе зашиваешься с семи утра до десяти вечера, а иногда и в ночные там торчишь. Стал Пахана подозревать, сосед наш.       — Пахана как зовут и где он живёт?       — Сосед по кухне. В командировку уехал, вон там живёт, — тот указал трясущейся рукой на дверь, находившуюся напротив входной двери и рядом с комнатой Славика.       — Хорошо, разберёмся. Дальше что?       — Я пока в детектива ебучего играл, она всем подругам растрепала, что заяву накатала на меня. Я не поверил. Не ходила она в ментовку, не могла, я б заметил. Потом уже, когда ко мне мужики в гараж пришли, от своих баб услышали, что Натаха заявление подала, что я её, типа, бью, то я уж не вынес. Так вот, на работе мне тоже об этом сказали, я её к стенке и прижал сразу, говорю правда, что заяву накатала? Она вся затряслась, говорит нет-нет, зачем, я же ничего не делаю с ней. Я её и ударил, сначала по животу, а потом к стенке… За горло держал и пару раз к стенке точно приложил.       Мужчина остановился и было слышно, что начинал немного всхлипывать, а Антон старался успеть дописать, при этом не испытывать никаких отрицательных эмоций, а просто абстрагироваться от своей личной оценки происходящего. Ему, как эмпатичной натуре, было свойственно погружаться во все дела и трагедии с головой, от чего его отучили жизнь и полиция. Преступление уже совершено, преступник есть, хочется всё же причинить ему боль, чтобы и он прочувствовал всё то, что чувствовала девушка в тот момент, но помня, что он представитель закона, Антон молча и терпеливо писал.       — Дальше, — сухо бросил он, игнорируя состояние мужчины.       — Дальше… Дальше я её припугнуть хотел, приставил к столу спиной, нож взял, он вот лежал прям под рукой, — Славик посмотрел на правую руку, — И по щеке сначала невесомо, а потом и сильно резанул. Я ведь, Антох, я ведь только припугнуть её хотел. Просил, чтобы забрала, а она всё отпиралась, говорит ничего не писала. Потом, когда уж резанул по щеке, она меня оттолкнула, кричать начала, призналась, что подала и выбежать пыталась. То на балкон, то к двери. Металась она… Я её поймал, злился ужасно, а нож-то в руке был. И…       — И что? Воткнул нож в живот?       — Д-да. Сам не понял, как так вышло.       — Если не понял, почему два раза нанёс удар? — отвлекаясь от бумаг, спросил Антон.       — Не знаю, не помню, — прошептал мужчина, взявшись руками за волосы, — Ничего не помню. Потом всё как в тумане. Она на ватных ногах развернулась и хотела уйти, но прямо у стола, почти, упала лицом в пол и больше не вставала.       — На кухню зачем пошёл?       — Чайник поставить. Я всегда, когда с работы приходил, она чай мне наливала.       Следователь выдохнул, остановил запись, убрал записанное и папку в сторону, проведя рукой по волосам. Он читал такое очень часто в протоколах, заявлениях, записях других следователей с места происшествия, но никогда ещё не участвовал сам. Отец всю жизнь старался, чтобы его сын только на бумаге этот кошмар видел, а Антона как будто бы наоборот тянуло всегда в самое пекло. Теперь, когда он услышал интонацию убийцы, увидел его поведение, его заикания, вздохи, безнадёгу, то всё заиграло не такими красками, как описано в книгах и в обычном тексте. В жизни оказалось совсем по-другому.       — Сколько мне дадут, Антох? — приводя в чувство следователя, тихо поинтересовался мужчина.       — Если признают, что убил по неосторожности, то до двух лет. Если всё же умышленно, то до пятнадцати. Суд будет рассматривать, как и её заявление, слухи всего посёлка о тебе, о ней, о вашей паре, в целом, и только потом вынесут приговор. Не знаю я, на сколько ты накуролесил, но убийство это не домашнее насилие, сам должен понимать, — со вздохом, Антон встал и бросил последнюю фразу, — Следаку, который будет допрос проводить, расскажи всё то же, что и мне. Не дури.       Он отошел от Славика и медленно направился к участковому, а затем дал ему написанный от руки протокол с места происшествия в руки. Удивившись и посмотрев сначала на такого молодого парня, а затем и на протокол с настоящими показаниями, написанными не очень аккуратным почерком, мужчина изумлённо и задумчиво потёр лоб.       — Признался и всё рассказал. Я записал на телефон, но может повезёт и следаку в отделе ещё чего-нибудь расскажет. Передайте там в участок.       — А тебе-то он как рассказал? Мы два часа бились.       — Я помог его жене заявление на него написать из-за домашнего насилия. Всё пытался его пресануть полгода, наверное. Не успел вот.       — Э-э, малец, — он похлопал его по плечу, — Не бери на себя такую ношу, совесть не выдержит, если за каждого мученика просить будешь, а в итоге окажется бесполезно. Всех не спасти.       — Не думаете, что это значит, что мы хреново работаем?       — Да, всегда так было. Ступай и голову себе не забивай. Зелёный ещё совсем, тебе бы бумаги вон разгребать, да заявления писать, чтобы страстей таких не видел.       — Всего доброго.       Антон вышел из квартиры, спустился вниз к подъезду, и уже стоя на улице, закурил, дожидаясь судмедэксперта. Сигаретный дым, как будто не только затуманивал зрение за счёт выдыхаемого дыма, но и затуманивал мозг, помогая относиться ко всему проще и значительно меньше реагировать на все внешние раздражители. Только сейчас ему в голову пришла мысль: «Неужели отец так двадцать лет работал? Он проводил допросы, слушал все эти признания, ужасы, но возвращался домой к маме и спокойно обсуждал с ней, как в этом году морковь на грядке посадить? Я-то думал тут всё проще и понятнее, а мне оказывается ещё учиться и учиться, чтобы допрыгнуть до его уровня похуизма. Этот долбаный переключатель со следака на обычного смертного с женой и ребёнком… Ахуеть.»       На Арсения смотрели ошарашенные две пары глаз и не понимали, то ли он шутит, то ли сошёл с ума окончательно, к чему все давно уже были готовы.       — Ты шутишь? — спросила Есения с некой надеждой в голосе.       — Нет. Смотри, — он встал, выкатил белую доску на колёсиках из-за шкафа и открыл чёрный фломастер, — Вот Петровская побрякушка.       Он собрался писать, но маркер из-за долгого игнорирования выветрился и засох, поэтому на доске ничего не было видно. Арсений положил его, с досадным вздохом задвинул доску обратно и принялся излагать свой план и объяснять «на пальцах».       — Вы знаете, что я могу быть под прикрытием где угодно и сколько угодно. Всё-таки я юрист и помню кое-что, но мало, честно говоря. Можем, конечно, придумать какие-нибудь пройденные курсы по специальной подготовке, но вот даже стараться не хочу. Пойду устраиваться в отделение поблизости, до него на машине не так уж и далеко, минут пятнадцать, — он ходил из стороны в сторону и скорее даже рассуждал вслух, нежели, чем доказывал сестре и другу гениальность плана, — Только представьте, у нас будет доступ к базе данных, к архиву, мы вообще сможем узнать о всех кражах и кто на чём попался, буквально, из первых уст. Полицейские там ходят и ничего не делают, заявления вон только заполняют сидят и всë. Работа несложная, близость к выгодному нам положению максимальная, подозрений так вообще ноль.       — Сколько ты там работать планируешь? — поинтересовалась задумчиво девушка.       — Аукцион через год, поэтому полгода точно придётся.       — И ты сможешь, хочешь сказать?       — Ты меня не дооцениваешь.       — Это рискованно.       — А я согласен с Арсом, что это скорее выгодно, чем рискованно, — встрял Серёжа, пожимая плечами.       — Бинго, хоть кто-то понимает.       — Нет, это ты понимаешь, что окажешься буквально в ловушке, если тебя раскроют.       — Да почему меня должны раскрыть? Я просто парень, пришёл устраиваться на работу в отделение полиции, у меня высшее юридическое. Чего меня раскрывать-то?       — А из архива ты как хочешь вытащить бумаги и остаться незамеченным?       — Сканеры никто не отменял, Есения. То, что у нас дома его нет, не значит, что их не существует в принципе, — затем он задумался и чуть тише из-за задумчивости добавил, — Тем более приложение на телефон можно скачать. Я знаю такие сканы есть. Да и сфотографировать просто, в конце концов. Короче, жизнь только усложняешь.       — Я против, — подытожила девушка, скрестив руки на груди, и смотря на мельтешившего перед собой брата, — Зачем так рисковать из-за… Чего у тебя там?       — Из-за полутора миллиона долларов? Да, и то верно, зачем, — саркастично съязвил парень.       — Единственно, что могу сказать, сложно будет там полгода продержаться, — начал своё рассуждение Серёжа, — Это же будет у тебя как нормальная работа. Ты хоть и говоришь, что они там ничего не делают, но я не уверен.       — Я новичок, мне работать, возьмём самый неожиданный и жёсткий пример, но, мне работать, допустим, с трупами, не дадут. Новичок — ненастоящий полицейский.       Все трое задумались какие есть ещё изъяны и упущения у плана. Казался он, конечно, абсурдным и полным самой долгой подготовки, которая у них когда-либо была, но и вместе с тем гениальным в своей абсурдности. Обсудив ещё пару моментов, Арсений немного завёлся от одной реплики Есении, а она повелась на подхватившую провокацию и вылилось это в давний и всем известный конфликт.       — Если ты забыл, то у нас отношения с полицией, как-то исторически, не очень сложились. И ты туда хочешь?       — Сень, я тебе всë объяснил уже и Серёга тоже, — вздыхая, устало ответил Попов.       — То есть, вы двое «за», я правильно поняла?       — Да, — хором ответили парни, но Арсений затем продолжил, — Я хочу такую большую сумму взять, потому что предлагаю потом уехать. Вот просто, со всеми накопленными деньгами и ещё с теми, которые получим за брошь. Не знаю, куда-нибудь в Италию, в США, за рубеж, в любом случае. Хочу красивую финальную точку или точку с запятой, но тогда уже на международном уровне.       — Масштабно ты это конечно, но я в деле, в любом случае.       — Здорово, я отговаривать вас не буду, себе дороже, — девушка встала с дивана и затем пробубнила себе под нос, но то ли специально так, чтобы брат услышал, то ли наоборот не рассчитывала, что это услышат все остальные, — Тем более одного тоже уже кое-кто пытался отговорить и тоже от последнего дела.       Арсений повернулся в сторону уходящей девушки, прекрасно понимая о чём она, как и Серёжа, который предвкушал начальную стадию скандала. Уж очень долго эта тема висит у них в воздухе, но так и не обсуждается.       — Думаешь, я ничего не делал тогда? Не пытался его остановить?       — Арс, — останавливаясь на пороге, со вздохом начала девушка, — Если ты действительно пытался — ты бы остановил его. Но…       — А ты-то тогда где была вообще, умная ты наша?       — Мне было семнадцать лет! — подходя чуть ближе к брату, прикрикнула девушка.       — Ну, а я в шестнадцать замки взламывал и что? Не надо сейчас прибедняться, что в силу возраста ты ничего не могла сделать, мы оба знаем, что…       — Ага, ты про тот самый замок на гараже, из-за которого тебя задержали, и отец в отделение ходил, позорился, чтобы тебя освободили?       — Я хоть что-то делал.       — Я тоже! Только вот ему плевать на меня было, но я уверена, что если бы тогда, при обсуждении этих долбаных инкассаторов там была я, а не ты, то родители были бы живы.       Все присутствующие в комнате замолчали. Наступила гнетущая тишина и слышалось только тиканье часов и как где-то на кухне подметала тётя Галя, шурша веником. Есения очень злилась и как будто всë это время выкрикивала слова из мыльного пузыря, а сейчас он неожиданно лопнул и девушка поняла, что сказала.       Когда-то давно Есения выкрикнула нечто подобное и увидела в глазах напротив пренебрежение и злость. Сейчас ни одной из этих эмоций не было, что выглядело в разы хуже. У Арсения непроизвольно опустились плечи, сначала он смотрел на сестру, а затем тихо усмехнулся, смотря уже в пол. Теперь это было разочарование, от которого у девушки возникло неприятное и ноющее чувство в груди. Серёжа как будто бы лишился в момент дара речи и хотел уже было что-то сказать, но парень его опередил.       — Что ж, возможно ты и права. Скорее всего, тебе бы удалось переубедить отца, спасти тем самым маму. И у тебя, Есения, была бы полноценная счастливая семья с любящими родителями, которые любили бы и тебя, и друг друга, но у тебя этого нет. Извини, — он кинул ручку, которую всё это время теребил в руках, на стол и тихо дополнил, — К сожалению, из родственников у тебя остался только еблан старший брат, который виноват в смерти нашего папы, не уберёг маму, дал тебе не то образование, не общался с тобой толком, всегда игнорировал твоё существование, а да, и с личной жизнью, которую ты не одобряешь.       Арсений прошёл мимо сестры и вышел в дверь, которая вела на задний двор, драматично не хлопая дверью, а наоборот осторожно и задумчиво её прикрывая за собой. Есения же прислонилась к стенке и ударилась затылком, закрыв глаза и глубоко выдохнув. Желание помочь, поддержать или успокоить так и исходило от сидящего на диване Серёжи, который всегда очень болезненно переживал их ссоры. У них слишком много незакрытых тем для долгих разговоров и шкафов со скелетами, которые иногда по косточке высыпались наружу. Уж слишком сложно их было сдерживать за ржавым и уже нерабочим замком, который служил каждому верой и правдой на протяжении семи лет.       — Я дура, — прошептала беспомощно девушка, всё ещё не открывая глаза.       — Иногда.       Есения хмуро на него посмотрела, но он пожал плечами и встал с дивана, идя на встречу девушке.       — Сень, вы оба хороши, срётесь постоянно, а если и ругаетесь, то доходит вплоть до состояния «всë или ничего». Не думала, что вам пора нормально поговорить? А то лет уже много прошло, да и вам не по семнадцать и не по двадцать.       — Не умничай, тебе не идёт, — закатила глаза девушка, но всё же заинтересованно на него посмотрела.       — Знаю, но тут не нужно быть гением, чтобы такое увидеть. Арс-то отходчивый, ты это знаешь, но подобное долго помнит.       — Почему вы никогда не ругаетесь?       — Ну, во-первых, он мне не брат, а, во-вторых, я это стараюсь сглаживать. Да и вообще ты видела хоть раз, чтобы я с кем-нибудь ругался?       — Кстати, нет, — слабо усмехнулась Есения, а затем задумчиво и серьёзно добавила, — Надо будет поговорить.       Сразу, как Арсений вышел на улицу, он громко выдохнул, чувствуя запах осени в воздухе. Проходя к столу, за которым всегда сидели и сам Арсений, и его отец, и друзья отца, он сел на деревянную лакированную скамейку и нервно потрепал волосы. «А чему ты удивляешься, а? На что злишься? На сестру? А смысл, если она права, и ты это знаешь. За этим самым ебучим столом ведь сидел и ничего не сделал. Может и правда, папа ошибся, и нужно было ей всë это передавать? Сколько лет прошло, а ты всё смириться с этим не можешь. Придумал какую-то версию про Шастуна и радуешься, что не виноват. Началось-то всë не с него, а с меня. Мог же отговорить, мог, не-ет, упëрся. Да, к чёрту!»       Он встал из-за стола и уверенным шагом направился в подобие сарая, только богаче, чем это обычно бывает. Скорее походило на закрытую террасу, где хранился весь садовый инвентарь и, по совместительству, набор ножей, которые достались Арсению ещё от отца. Осторожно тонкими пальцами, распрямляя кожаный чехол для набора ножей разного размера, Арсений улыбнулся и сел на пол. Ему было восемнадцать, когда Сергей подарил ему этот набор ножей. Всего их было пять и каждый был уникальным, потому что делали их на заказ. Сергей контролировал весь процесс создания от рукоятки до острого кончика лезвия. Резная рукоять из дерева, которая сейчас идеально ложилась в широкую взрослую ладонь, нержавеющая сталь и маленькая, почти незаметная гравировка на каждом ноже «А.П.». Несмотря на то, что Арсений их использовал и не раз, они практически не затуплялись, а если и были не такими острыми, то точить их было одно удовольствие. Высшая степень спокойствия настигала, когда он сидел то ли на ступеньке, то ли на стуле или лавке и точил нож о каменный круг. Парень вспомнил, что когда-то, Есения приватизировала себе их и резала ими листы бумаги, а затем и соседские яблоки. Давно ещё, на соседском участке росла яблоня, но яблоки никто никогда не собирал. Сестра подкралась в темноте к яблоне и собрала все яблоки с земли, чтобы потом их подбрасывать и разрезать ножом на лету. Утро тогда началось с того, что у соседей вся дорога была усыпана разрезанными гнилыми яблоками, а папа тут же начал с ними ругаться, говоря, что дорога общая.       Отметая ностальгию в сторону, он достал три ножа и пошёл к знакомой мишени на стене дома. С течением долгого времени на ней образовалось большое количество следов от воткнутых ранее ножей и чуть подгнившее из-за этого дерево. Подбросив оружие вверх, Арсений метнул его в стену, и тот вошёл в неё под прямым углом в десятку. Так было и со следующим ножом, потом парень вынимал их и снова кидал, это было что-то вроде релаксации. Спустя минут пятнадцать такого хобби дверь открылась, и появилась Есения на пороге.       Почти не обратив на девушку никакого внимания, Арсений снова метнул холодное оружие в мишень.       — Что ты хотела? — без тени агрессии или обиды спросил парень, не смотря на сестру.       Девушка слегка ужималась, стоя на пороге то в дом, то на задний двор, и крутила в руках телефон. Понимая, что ругаться с человеком, когда у того нож в руке, опасно для жизни, Есения усмехнулась этой мысли так как это её брат, а не маньяк с улицы. Он, конечно, может психануть, но не настолько. Значит ругаться можно, но она пришла сюда за другим. Им двоим всегда было сложно признать свою неправоту или просто попросить прощения, поэтому девушка стояла и настраивалась.       — Извини, — поправив выпавшую спереди из пучка прядь, тихо сказала Есения, смотря в пол.       Когда Арсений на неё всё же взглянул со вздохом и желанием начать объяснять, то остановился и улыбнулся. Парень вспомнил, как у него в детстве была железная, красивая, синяя машинка, которой не повезло встретиться с Есенией. Как-то раз он одолжил ей эту машинку поиграть, потому что на тот момент, Арсений порядком из неё вырос. Как сейчас, помня, что он ей сказал: «Будь аккуратнее с ней, она коллекционная», мальчик вручил ей эту машинку и ушёл в школу. Затем, придя домой, первое, что он слышит это разговор на повышенных тонах между мамой и сестрёнкой. Она отказывалась признавать, что потеряла машинку где-то во дворе. Мама учила необходимости извиниться сейчас перед братом, потому что это всë-таки его вещь. Скрепя сердце маленькая Сеня зашла к брату в комнату и стояла у двери, вся раскрасневшаяся из-за слез, смущенная, но теперь уже признающая вину.       Вот и сейчас она походила на себя шестилетнюю. Хотелось снова недовольно, как тогда, сказать: «Чего ты пришла? Мама отправила прощения просить, да?», но не было настроения, да и мамы давно уже не было. Поэтому он молча ждал продолжения, не переставая улыбаться, но сдерживал эту улыбку как мог, а то сестра ещё подумает, что над ней смеются, ей и так сейчас сложно.       — Кхм, я… В общем, я была не права и мне жаль, что тебя задела.       — Почему ты считаешь, что ты была не права? Везде есть доля правды.       — Потому что знаю, — наконец, смотря на Арсения, серьёзно заявила девушка.       — Мы возвращаемся к этому разговору раз третий, — убирая ножи в чехол, напомнил Арсений, — И каждый раз приходим к одному выводу, но ты снова и снова меня обвиняешь. Давай, выскажи всë и мы разберемся, что тут не так. Говорить тебе: «Просто поверь» я не собираюсь, да и не могу.       Пока парень ходил по заднему двору, то подбирая упавшие ножи, то пройдясь до террасы, чтобы убрать их туда, где они и лежали, Есения стояла на месте у стола, опираясь на спинку скамейки. Необходимо было собраться с мыслями и сформулировать то ли просьбу о прощении, то ли наконец поговорить, то ли сказать: «Ты сам виноват» и уйти. Каждый способ был по-своему хорош, особенно последний, но девушка так делала слишком часто, поэтому решила в этот раз выбрать другую тактику.       — Арс, — парень отряхнул руки от пыли и грязи, в которую успел вляпаться, а затем подошёл к девушке в ожидании продолжения, — Я ляпнула глупость и признаю это, но…       — Есения, с чего…       — Не перебивай, — став тут же серьёзной, строго попросила Есения.       Этим она всегда смешила Арсения, потому что он её никогда серьёзно не воспринимал, но каждый раз сдерживался и послушно замолкал. Сколько бы ей не было, она для него как будто бы всегда будет маленькой вредной сестрой, которая очень сильно любит попадать в неприятности. Самое главное, чтобы она об этом не знала, а то обидится, что её родной брат серьёзно не воспринимает.       — Спасибо. Так вот, я ляпнула глупость, но я не могу избавиться от мысли, что ты хоть что-то, но мог сделать, — она начала нервно ходить из стороны в сторону, заправив прядь волос за ухо, — Но я не знаю, понимаешь? Я не знаю, что ты мог сделать, что сделал, о чëм жалеешь, о чëм думаешь. Ты ведь сам не даёшь мне ничего узнать. С семнадцати лет как дура хожу и о смерти собственных родителей мало, что знаю. Да и вообще не знаю, кто мой родной брат. Я понимаю, нет, я всё понимаю, что ты там со своими неприступными тараканами в голове, но я же… Они были и моими родителями тоже.       Есения смотрела на него уже нескрываемым детским взглядом, в котором выражалась и обида, и надежда, и какая-то просьба о помощи. Каждый раз, когда они затрагивали эту тему, у Арсения остатки сердца сжимались за сестру. Она искренне надеялась и всегда доверялась ему, ждала постоянно такой же отдачи в ответ, но не получалось ответить взаимностью.       Арсений сел на скамейку и шумно выдохнул, потирая ладони о колени. Смотря в пол, на выжженную солнцем траву, он о чём-то активно думал, а затем подпëр голову рукой и посмотрел на Есению, стоящую напротив себя.       — Ты читала как отца убили в газетах, в Интернете, слышала от меня, от тёти Гали, от Серёги, чего ты ещё хочешь? Мама умерла от того, что у неё тромб оторвался, и мы не успели. Какие ещё вопросы?       — Почему он пошёл тогда на задание? Инкассаторы это же, очевидно, рискованная, неоправданная глупость, на которую он сам не смог бы пойти. Папа… Папа же расчётливый был, смотрел всë, перепроверял. Как тогда?       — Возраст, — пожимая плечами, произнёс Арсений.       — Не ври мне, ты не это хотел сказать.       — Сень, это одна из причин. В силу возраста ему захотелось погеройствовать, в силу возраста он доверился третьим лицам, которые его и сдали полиции, в силу возраста он проигнорировал меня, — он замолчал и посмотрел в сторону, вспоминая как они сидели за этим самым столом и обсуждали план вместе с Сергеем и с его другом. Высвобождаясь из плена воспоминаний, он тихо продолжил, — Я же его отговаривал. Не думай, что я дурак и зная, что это ничем хорошим не закончится сидел и просто молчал. Нет. Я несколько раз пытался сделать так, чтобы он меня просто послушал хотя бы. Это же бессмысленно, ты же знаешь. Он как упрëтся и всë, ты хоть стой, хоть падай, но все попытки бесполезны. Поэтому мы работаем только втроём, поэтому мы продумываем каждое ограбление до мелочей, поэтому я всегда говорю, что лучше потратить нужное количество времени, чем потом получить пулю в лоб.       Подул сильный ветер, оба поëжились, но Есения продолжала стоять и молчать, а Арсений сидел и всë время смотрел в пол, потирая руки между собой, чтобы поменьше мёрзнуть.       — Почему раньше не рассказывал?       — Маленькая ещё.       — Иди ты, — машинально усмехнулась девушка, анализируя услышанное.       — Пойдём в дом, замёрзнешь ещё, — замечая тучи над головой и вставая с места, сказал Арсений.       — Нет, подожди. А кто предал?       — Человек, с кем он работал, Евгений. Ну, официально, по крайней мере, такая теория.       — А убил?       — Тут сложнее, — нахмурился Арсений, отводя взгляд в сторону.       — Ты же говорил следователь.       — Да, но официальная версия, что один сотрудник, под руководством Шастуна, занялся самодеятельностью и выстрелил. Другая теория, что следователь изначально сказал что-то вроде «огонь при любом сопротивлении», а отец сопротивлялся. Я не знаю, какой из теорий придерживаться и больше верить.       — Зачем ему это заранее планировать?       — У них были весьма… странные и натянутые отношения. Как кошка с мышкой бегали один за другим. Ну, добегались оба видимо.       — Почему оба? — насторожилась девушка, дëрнув плечами от холода, потому что она-то вышла в майке, а Арсений подумал и накинул тонкую толстовку.       — Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, — щëлкнув её по носу, усмехнулся парень, но снял с себя толстовку и накинул на плечи сестры, — Всë, иди давай, губы вон все синие.       — Стой, — препятствуя подталкиваниям, остановилась Есения, — Расскажешь где был два месяца после смерти мамы?       Убрав руки со спины Есении, Арсений даже удивился, что та такое помнит, и настороженно, но, вместе с тем, и удивлëнно рассматривал её лицо напротив. Вот сейчас он разглядел в ней взрослость, увидел наконец, что ей давно уже не шесть и даже не шестнадцать, а двадцать четыре, как бы это страшно не звучало. Ему самому через три года уже тридцать. Пока он окончательно не заплутал в своих экзистенциальных мыслях о скоротечности времени, собрался и произнёс: «Тебя защищал».       — Меня? Нельзя кого-то защищать, находясь хер пойми где от этого человека.       — Можно. Просто поверь, что это было нужно в своё время. Не то, что я думал как бы сбежать от своей сумасшедшей сестры подростка, а именно так было надо.       — Всегда ты так, ничего конкретного и всë пыль в глаза, — она немного злобно и разочаровнно фыркнула и собиралсь развернуться и уйти, но почувстваовала, как её дëрнули за пояс брюк, — Эй!       — Говорил тысячу раз, застегивай кобуру на клепку, она же там не для красоты, — резко вытащив пистолет, недовольно предостерёг в сотый раз Арсений.       — Отдай. Иди, вон ножики свои кидай.       — Не надо мне тут, я и стрелять умею.       — Ой да-а, конечно. Из трёх бутылок, ты попадёшь в человека, который выставлял эти самые бутылки, — скрестив руки на груди, усмехнулась девушка, рассматривая как брат играется с оружием, — Слу-ушай, тебе же ещё в полицию идти устраиваться, а ты стрелять не умеешь.       — Достала, — он неуклюже прицелился в начерченную мишень и попал в круг с цифрой сорок, в то время как ножами всегда попадает в десятку, — Да как?!       Есения искренне рассмеялась, сгибаясь пополам, а затем как успокоилась, взяла у брата пистолет из рук со словами: «Смотри и учись». Затем прицелилась и выстрелила, попав в десятку. Делала она это так легко и умело, что нельзя было не завидовать.       — Иди ты под прикрытием.       — Не-е, сам давай, — похлопав его пару раз по плечу, девушка всё же застегнула кобуру и зашла внутрь дома.       Рассматривая пасмурное небо, Арсений поморщил нос от такой погоды и скрылся за дверь, зайдя за сестрой в тёплое помещение.       На улице стояла уже глубокая ночь и лил сильный дождь, когда Антон пришёл домой. Кинув ключи на тумбочку, он стянул с себя мокрые кроссовки, поставил их на обувницу и наслаждался тишиной и теплом. Весь день прошёл в какой-то суматохе, шуме, событиях, поэтому хотелось просто тишины и большая квартира могла её подарить. Каждый государственный служащий, а особенно важные и нужные следователи, получали квартиру, которая всегда должна быть готовой стать местом засады или привалом другим сотрудникам полиции, поэтому помещение было большим. По сути, оно не принадлежало Антону, но он жил в этой квартире уже два года, и в ней он пережил двух напарников. Парень просто ненавидел с кем-то делить пространство. Самое ужасное, что могло быть, это встреча с напарником на кухне. По утрам Антона и так лучше не трогать, а тут какой-то незнакомый человек на твоей собственной кухне, в рань, и ходит он здесь, только потому что вы оба в один прекрасный момент решили поступить на юрфак. Две комнаты, широкий коридор, гостиная, раздельные туалет и душ, средних размеров кухня с барной стойкой, всë было при нём и сугубо его. Сейчас он лениво кинул рубашку и ремень, со всеми прикрепленными к нему атрибутами любого дня одного полицейского, на кровать и прошёл в душ. Он представлял собой не ванну, а душевую кабинку, поэтому быстро смыв с себя весь тяжёлый день, Антон прошёл к кровати и буквально плюхнулся на неё лицом в подушку.       Дело Лавлинского стояло на месте, потому что необходимо было вызывать на допрос его падчерицу, а её родная мать не видела уже дня два-три. Сложности прибавляли и Славик, который неожиданно решил убить собственную жену, и Стас, просивший начать серьёзно работать и постоянно теперь тыкающий в повышенный чин Антона. Вся накопленная усталость раздалась в каждой мышце, и парень готов был уже провалиться в сон, как зазвонил телефон.       — Да, господи ты боже мой, — кряхтя и переворачиваясь на спину, пробубнил Антон, вытаскивая из брюк телефон, но голос тут же поменялся как только он на экране увидел «Ма», — Привет, мам.       — Привет. Как дела у тебя?       — Нормально. Ты чего не спишь-то?       — Да, вот предчувствие не очень, думаю может у тебя чего случилось, — взволнованно вздохнула женщина.       — Нет, я только пришёл с работы, поэтому нор…       — Только пришел?! В полвторого ночи ты только пришёл с работы?       Антон мысленно ударил себя по лбу и уже представил, как мама тут же схватилась за сердце.       — Ну, не только, это я так. В одиннадцать я пришёл, сегодня день сумасшедший какой-то.       — Ты там смотри аккуратнее. Отца твоего каждую ночь ждала, молясь, чтобы живой пришёл, теперь за тебя вон.       — За меня молиться не надо, я и без того живым прихожу.       — Не хочешь кстати с ним… — осторожно начала женщина, боясь получить агрессивную реакцию сына, но Антон буквально был бессилен, поэтому спокойно отреагировал, хоть и перебил.       — Не хочу. Мне и без общения с ним нормально.       — Это я уж поняла, что тебе всë «нормально». Не звони, мать, у меня нормально всë.       — Ма-а, ну, не начинай, пожалуйста. Правда всё в порядке, я рад, когда ты звонишь.       — Рад он, ну-ну. Ладно, устал, наверное, только до кровати дойти и в сон.       — Да. У тебя-то всë нормально?       — У нас тут ничего и не происходит, чтобы не нормально было. Вон «Поле Чудес» в пятницу смотрела, отец твой в грядках всë роется.       — Круто. Пусть там лучше кого-то убивает, чем тут, — вздохнул Антон, всё же не смог воздержаться от комментария.       — Антон! Ну, хватит. Год уже прошёл, прекрати. Поговорили бы давно, нет оба бараны.       — Менты, — усмехнулся парень и услышал недовольное цоканье на конце провода, — Спокойной ночи, мам.       — Спокойной. Звони, а то совсем забудешь мать скоро.       — Такую женщину как ты сложно забыть.       Звонок оборвался на тихом смехе женщины, а Антон, буквально, спустя минут пять с телефоном под ухом, уснул.