Флорентийский синдром

Макс

      Тревога душила его. Тревога и слёзы.       Прежде чем гигантская чёрная волна паники накрыла с головой и увлекла за собой в середину шторма, он успел найти укрытие. Тогда Макс почему-то думал, что здесь будет безопаснее всего. Что здесь его никто не увидит.       Большая часть сил уходила на поддержку дыхания. Самостоятельно, непроизвольно не получалось. Он сдёрнул медицинскую маску, уронил её на пол.       Вдох, выдох. Как можно медленнее. Плавно и гладко. Нет. Не выходит.       Вдох — резкий, отрывистый, свистящий — не приносил кислорода. На фоне по-утреннему шумящей школы его почти не было слышно. Но в его ушах парализованный вдох отдавался громким, нестерпимым звоном, а в его лёгких — оседал тяжёлой, отравляющей субстанцией. Словно бы из дыры в стене поступали зеленоватые пары хлора.       Выдох через рот. Слабый, поверхностный, ничтожный. И почти сразу — короткий неконтролируемый вдох. Ни капли облегчения.       Словно рыба, брошенная на берег. Ещё не мёртвая, но потихоньку начинает гнить.       Портрет. Все видели этот портрет.       Беспощадный спазм сдавил горло. На мгновение Макс перестал дышать и подумал, что, наверное, сейчас и умрёт. Ноги подкосились, и он осел на пол.       Умрёт, умрёт, он умрёт.       Прямо здесь. На полу конуры.       Макс затравленно огляделся. Знакомые ступени возвышались над головой. Темно, слабые солнечные лучи едва пробивали себе дорогу сквозь пелену темноты. Он и правда в конуре.       Он чуть не рассмеялся, носом уткнувшись в колени. Если засмеётся — приступ начнётся снова.       — Макс, ты, что ли?       Он поднял голову — это всё, на что согласилось его протестующее тело. Разглядев человека, который подобрался к нему, разогнул ноги, неловко опираясь на стену.       — За... зачем ты так со мной? — голос дрожал и срывался. — Зачем ты повесил его там?       Он сам не понимал, что несёт. Стоял почти вплотную к Кириллу и обвинял его во всех своих бедах, свалившихся одна за другой. Прилагая при этом яростные усилия, чтобы не разрыдаться в голос, уронив подбородок ему на плечо.       Так хотелось получить частицу его тепла.       — Слышь, полегче, — Кирилл схватил его за руки на уровне запястий и отодвинул подальше. — Да успокойся ты! Это не я сделал. Не я, слышишь? Отвечаю, не я.       Макс замолчал.       — А кто?       И не дождавшись ответа, шагнул к лестнице. Он снова стал задыхаться.       — Пр-прости... я сей... сейчас у-уйду. Мне не... стоило...       Кирилл удержал его за руку, не давая уйти.       — Э, да чё с тобой? — заговорил он. — Ты в норме? Может, врача позвать?       — Не надо, я пойду. Пока.       — Да погоди ты. Отдышись хоть. Садись, ёбт.       Кирилл положил руку ему на плечо и слегка надавил. Макс повиновался: терять ему было нечего. Самое страшное уже случилось. Дважды.       Кирилл опустился рядом.       — Ты меня, что ли, боишься?       Макс покачал головой, не в силах произнести ни слова.       — Не ссы, — Кирилл тряхнул его по плечу, — не трону.       Некоторое время они молчали. Над головами гремела школа, как огромный живой организм, питающийся страхами. Потом прозвенел звонок, грохот на время усилился и наконец сошёл на нет. Настала долгожданная тишина.       Пугающие приступы удушья на удивление быстро прекратились. Ком в горле рассосался, слёзы высохли.       — Лучше?       — Да.       Макс наконец осмелился посмотреть на Кирилла и даже в скудном свете разглядел царапины и гематомы на его лице. В последний миг он успел отказаться от резкого желания приложить ладонь к его щеке и успокоить ласковым касанием — настолько естественным было желание.       — Что у тебя... с лицом?       — Уходовая маска, бля.       — Прости, — Макс смущённо отвернулся.       Ну и придурок.       Что у тебя с лицом? А что у тебя с головой? Нигде не течёт?       Кирилла вдруг разобрал смех. Сухой, как звук, с которым перекати-поле пересекает безжизненную пустыню. Тёплый. И приятный. Макс, не удержавшись, и сам улыбнулся.       — Хорошо, что ты здесь, — сказал Кирилл, отсмеявшись.       — Почему?       — Разговор есть.       Макс опустил голову, улыбку как стёрло.       — По поводу портрета... — через силу заговорил он. — Я ничего не знал. Я бы никогда так не поступил. Честное слово.       — Да знаю, — заявил Кирилл. — Я уже чекнул, кто на меня зуб точит.       Макс покосился на синеву под его глазом, на его перепачканную в грязи рубашку. Даже в таком виде она была Кириллу к лицу.       — Это они тебя так?       Кирилл долго не отвечал.       — Видел бы ты их ёбла. У двоих точно сотряс, — он помотал головой, как бы стряхивая воспоминания. — Ну да похуй. Я не об этом. Хотел сказать...       Макс не торопил его, дал время собраться с мыслями. А сам легонько дрожал, предчувствуя нечто пугающее. И потому притягательное.       Наконец Кирилл нарушил затянувшееся молчание:       — Они меня здорово прижали, — сказал он, тщательно подбирая слова. — Ты не подумай, я не стремаюсь, просто... Меня стопудово отчислят, если я чё-нибудь выкину. Габелла предупредила.       — Габелла?       — Ну, директриса. Чё, вообще не шаришь, да? — Кирилл тяжело вздохнул. — Короче, мне надо быть пай-мальчиком. Как ты, типа.       — К чему ты клонишь?       Кирилл не торопился с ответом. Макс знал, как иногда это сложно — объяснить, что у тебя на душе. Поэтому терпеливо ждал. Делить уютную тишину с Кириллом было несложно. Даже приятно.       Запрокинув голову, Кирилл прислонил бритый затылок к стене, словно ища опоры. Кадык отчётливо обозначился в изгибе его шеи. Макс ловил каждое изменение в его профиле. Редко выпадала возможность рассмотреть Кирилла поближе.       — Мне нужна твоя помощь, — сказал он, скорее обращаясь к лестнице, чем к Максу. — В ответку можешь просить чё хочешь. Вот в натуре, чё угодно. Бабки — достану. Травы — пожалуйста. Вам, художникам, говорят, полезно бывает. Ну или вино чёткое могу подогнать.       — Погоди, — насторожился Макс. — Очень заманчиво, конечно... А что я должен сделать?       — Да там по мелочи, — Кирилл повернулся к нему, в темноте блеснули его зубы. — Соглашайся, пока я добрый. Грузинское вино. Полусладкое, десять лет выдержки.       — Кирилл, — мягко остановил его Макс. — Что ты от меня хочешь?       Вновь повисла пауза. Улыбка исчезла с лица Кирилла, и с самым серьёзным видом он произнёс:       — Чтобы ты поиграл на камеру.       — Что?       — Бля, знаю, как странно это звучит, но это и в твоих интересах. Не хочу, чтобы эти крысы тебя отпиздили. Снова.       И он рассказал Максу о том, что случилось за гаражами после урока химии. Наверное, опуская множество подробностей и кое-чего недоговаривая. Ясно было, что били его гораздо дольше и жёстче. Макс морщился по ходу повествования. Боль, причинённая Кириллу, отдавалась и в его теле тоже.       — Тогда я не совсем понимаю... причём тут камера? И что значит «поиграть»? Кирилл бросил на него взгляд снисходительного взрослого, объясняющего сыну самые очевидные вещи в мире.       — Я не буду тебя бить. В смысле, натурально. Мы можем просто притвориться.       — И ты хочешь, чтобы я согласился сниматься в таком видео, которое разлетится по всей школе, за бутылку грузинского вина?       Кирилл поднял брови.       — Две?       Макс покачал головой.       — Это бред какой-то. Неужели обязательно делать то, что они говорят?       — Прикидывай, — Кирилл начал загибать пальцы. — Откажусь — отпиздят. Вроде бы по хуям, не впервой, но пиздить будут много и долго — весь год. А ответить я не могу. Отвечу — дадут пинка под жопу из школы. Вылечу — батя пошлёт в армейку. А там такие не приживаются.       — Какие?       — Да неважно, забей.       Опять замолчали.       Макс видел здравое зерно в его рассуждениях и определённо не хотел, чтобы банда Зубкова безнаказанно избивала Кирилла за гаражами. А ещё не хотел, чтобы Кирилла исключили из школы и чтобы он поступил на службу в армию. Он вообще хотел неразлучно проучиться с ним весь одиннадцатый класс. И чтобы этот год длился как можно дольше.       — Как ты себе это представляешь? — тихо спросил Макс. — Наверное, будет непросто... сымитировать.       — А ты думаешь, порно-звёзды реально кончают на камеру? Тут примерно так же.       Макс покраснел.       — Совсем не так же.       — Одна хуйня. Сделаем постанову. Тебе надо только притворяться получше. Сопротивляться там потихоньку. Орать от боли, если хочешь.       — Не знаю, — неуверенно протянул Макс.       — Я не буду сильно, отвечаю.       — И я могу попросить взамен что угодно?       — Что угодно, — сказал Кирилл. — Слово пацана.       Он протянул Максу ладонь для рукопожатия.