Макс
Это действительно происходит? Фантастическое приключение, похожее на неожиданно счастливый конец драматичной истории, увлекало Макса всё дальше по главной улице города. Белая «ауди» плавно катилась по асфальтированным артериям, пролетая перекрёстки, как хищная птица, парящая в воздухе над добычей. Мимо неслись остановки, книжные магазины, модные рестораны, чистые стеклянные витрины и забегаловки с кофе навынос, а посреди этого яркого, сверкающего, бурного многообразия лился бесконечный поток людей. Вот за окном мелькнули громоздкие классические колонны педагогического института — две секунды, не больше. И «ауди» помчалась дальше, через трамвайные пути, лавируя между машинами легко и грациозно. Илья управлял машиной уверенно, но в то же время мягко и даже нежно: ни одного резкого поворота или переключения передач, ни одного неверного движения. Было видно, что недостатка в опыте вождения Илья не испытывал: хотя автомобиль быстро набирал приличную скорость, ему удавалось легко с ней справляться. Мощная, дикая, неудержимая стихия свободы полностью была под его размеренным и холодным контролем. Макс не мог оторвать от Ильи глаз. Он был прекрасен: ладони лежат на обивке руля, подбородок чуть приподнят, взгляд сосредоточенно брошен вперёд. Если бы Микеланджело жил в наше время, он бы точно знал, с кого лепить скульптуры и писать полотна. А ещё Макс никогда не думал, что красивый мужчина за рулём дорогой машины — это так привлекательно. Просторный салон «ауди», освещённые разноцветными огнями небоскрёбы, нависающие над главной улицей Ч., ошеломительный мужчина по левую руку — всё это казалось сном, болезненным бредом, галлюцинацией. Макс с трудом мог поверить, что его потаённая мечта, запрятанная глубоко в подсознании, вдруг начала сбываться. Будто где-то подняли волшебный рубильник, и из положения «Полное дно» тот переключился в положение «Неописуемая удача». Это настораживало и пугало. А ещё распаляло интерес и пробуждало чувство совсем иного рода — ненасытное, игривое и слишком личное, чтобы быть озвученным. — Ты не против музыки? — спросил Илья, вырвав Макса из скачкообразного потока разрозненных мыслей. Ну конечно, он не был против. Особенно когда расслышал знакомые мотивы и узнал их — великолепные, возвышенные и чистые мелодии фортепьяно. — Моцарт? — затаив дыхание спросил Макс. — Andante, вторая часть концерта № 21, — ответил Илья, не отвлекаясь от дороги. — Узнаваемый почерк, да? — Ага… Желание ущипнуть себя и убедиться в реальности происходящего росло в геометрической прогрессии. И пока Макс смущённо пытался взять себя в руки, Илья в очередной раз ворвался в его внутренний монолог. — Ты не голодный? — заботливо, почти нежно. Несмотря на возрастающее смущение, Макс не завис от чужой ласковой интонации и, хмыкнув, быстро нашёлся с ответов: — Я работаю официантом. Меня тошнит от еды. Илья усмехнулся. — А меня тошнит от акций и банков, но людям всё ещё нужны пища и деньги. Слушаю твои предложения насчёт места. Макс пожал плечами. Он был слишком растерян, чтобы принимать какие-либо решения. Особенно те, которые касались этого сногсшибательно харизматичного, умного и красивого мужчины. Где можно проводить с ним время? Пожалуй, единственное подходящее для него место — это просторный выставочный зал в самом сердце Парижа. Подиум, отороченный мягким бархатом и покрытый великолепными тканями. Белый, с золотистыми узорами, греческий хитон, из-под которого виднеется острый угол загорелого локтя, а над ним блестит изящный изгиб бицепса… Чёрт, да что ты несёшь? — Я бы не отказался от обычного кофе, — наконец сказал Макс, когда понял, что пауза слишком затянулась. — «Старбакс» сейчас, наверное, забит под завязку, — поморщился Илья. — Рабочий день закончился. — Можно и на заправке купить, — сказал Макс. Илья покосился на него, словно услышал дерзкое оскорбление. — На заправке? Ты ведь шутишь, да? — Нет. Если Еве, подруге детства, он мог соврать не моргнув и глазом, то с Ильёй дела почему-то обстояли совсем иначе. По какой-то причине Макс хотел быть на сто процентов искренним с человеком, которого знал не больше пары часов. Вроде бы, в психологии это даже как-то по-особому называется… — Мы определённо не будем пить кофе на заправке, — заявил Илья. — Лично я слишком занят, чтобы назавтра слечь с отравлением. Макса искренне позабавили его слова. — Наверное, здесь ты должен сказать что-то типа «У меня дома кофемашина, которая творит чудеса. Хочешь взглянуть?» Илья коротко и резко рассмеялся, заставив Макса вновь обратить внимание на милые ямочки на обеих сторонах его пропорционального лица. — Не переживай, — сказал он. — Я так не сделаю. — Значит, увезешь меня в лес без спросу? — продолжил Макс с нарастающей весёлостью. — Это некультурно. — Поверь, если бы я действительно хотел увезти тебя в лес, — вдруг на полном серьёзе ответил Илья, — ты бы уже давно был там. Это слегка покоробило, но не более. Странный юмор — меньшее из тех зол, что Макс когда-либо испытывал в отношении себя. — Надеюсь, до этого не дойдёт, — попробовал отшутиться Макс. — Будь уверен, — последовал ответ. — Кстати, я знаю хороший ресторанчик неподалёку. Не то чтобы блеск, но тебе должно понравиться. — И мы едем туда? — Уже сгораешь от нетерпения? Макс усиленно закивал. «Ауди» гладко, без рывков и толчков, устремилась вперёд, и здания по обе стороны от машины стали пролетать мимо с удвоенной скоростью, сливаясь в непрерывный неоново-розовый водоворот крыш, стен и оконных рам.***
Место, в которое его привёл Илья, могло бы с первого взгляда влюбить в себя любого, кто оказался там впервые. Атмосфера ресторанчика излучала тёплое спокойствие, дышала уютным, недвижимым равновесием. Макс словно вернулся домой. Не в то ледяное и пустое пространство, которое он делил с отцом-деспотом, а в далёкое детство — туда, где его со школы ждала мама, ловко переворачивая ароматные блинчики на сковороде. — Тут так тихо и… мило, — восхищённо сказал Макс. Илья сидел напротив, глядя на него поверх второй за вечер кружки кофе. В этот раз на миндальном молоке и с «каплей эвкалиптового сиропа» — как и заказывал. — Нравится? — Не то слово. Желтоватый, как жидкая позолота, свет ровно лился на тёмно-зелёные, ближе к елово-изумрудному, несущие стены. На них висели керамические кашпо с ветвистыми растениями. По всей площади возвышались гигантские деревянные стеллажи, сверху донизу заставленные советскими книгами. Стеллажи играли роль разделителей и были расставлены так, чтобы в той или иной степени изолировать каждый стол от других посетителей. Чтобы гости были укрыты от чужих любопытных взглядов. Пожалуй, лучшее дизайнерское решение для интровертов. Или мизантропов. В каждой такой выгородке стоял прочный стол с двумя мягкими велюровыми диванчиками. Макс невольно подумал, что это, наверное, самое непрактичное решение для маленького ресторана. Если только у них нет собственного клининг-сервиса, который посещает их ежедневно. На столиках, помимо привычных салфетниц, сахарниц и солонок, были расставлены небольшие вазоны с живыми цветами. Они невольно напомнили Максу об ушедшем лете, когда он пешком выходил за пределы города и рисовал на плэнере. — И кофе лучше, чем на заправке, не находишь? — спросил Илья. Макс кивнул. Кофе был изумительный — пожалуй, лучший из тех, что он пробовал. — Кстати, сколько я тебе должен? — Пустяки, — отмахнулся Илья. — Ну, разве что можешь наградить меня парочкой интересных фактов о себе, если есть такое желание. Макс глубоко задумался. — Хм-м… Это не так-то просто. Что интересного он мог рассказать о себе такому человеку? — Что-нибудь о себе, — подбодрил его Илья. — Спойлер: мне будет интересно что угодно. По плечам прокатилась приятная волна, похожая на прикосновение пушистого пледа в морозный январский день. Волна, от которой согрелось сердце. — Я художник, — сказал Макс и тут же поправился: — Ну, в смысле, только планирую им стать… когда-нибудь. Лёгкий смешок и вновь эти невыносимые ямочки на щеках. — Ого. Разбираешься в живописи? — Пятьдесят на пятьдесят. — Был когда-нибудь на аукционе? Макс покачал головой. — А хотел бы? — То есть ты спрашиваешь, хотел бы я вживую увидеть настоящие произведения искусства, а не картинки из книг или репродукции из Интернета? — Верно. — Конечно, хотел бы! Это как побывать в Амстердамском музее, Лувре и Эрмитаже одновременно. Наверное. — Ну, ты сильно преувеличиваешь, — Илья отпил из своей кружки. — На тех аукционах, на которых я бываю, не продают полотна Ван Гога или да Винчи. Обычно там организуют целый конвейер до тошноты примитивных работ, которые пытаются выдать за шедевры. Макс уставился на него. Аукционы, на которых он бывает? То есть этот кареглазый мужчина, который одним только взглядом может разрушать империи, по всей видимости, увлечён не только классической музыкой, но и живописью? Ко всему прочему, он арт-дилер и понимает, как работает картинный бизнес. А ещё он купил Максу кофе, и, кажется, никогда не устанет вежливо проявлять сдержанные знаки симпатии. У Ильи вообще есть недостатки? — Пойдёшь со мной на следующий аукцион? — Да! — чересчур быстро ответил Макс и, смутившись, прибавил: — А когда? — Как только обозначится дата, ты узнаешь о ней первым. После меня, разумеется. — Так ты продавец картин? Или покупатель? Или и то и другое? Илья рассмеялся. Его глаза озорно блеснули. — Слишком много вопросов. Не всё сразу. Пусть это останется загадкой, над которой ты будешь ломать голову вечером. В конце концов, сегодня мы говорим о тебе. Поэтому продолжай. И неожиданно для себя Макс рассказал ему. Рассказал почти всё: про художку, про хладнокровного отца, про запущенную болезнь, которая сожгла его маму меньше чем за полгода. И про подработку в кафе, за которую приходится цепляться из последних сил. Про нужду в деньгах. Про заветную Москву. И про уроки, от которых потихоньку он начинает сходить с ума. — Ты ещё учишься в школе? — спросил Илья. Ни один мускул не дрогнул на его лице, однако Макс почувствовал, как изменилась тональность его голоса. Годы, прожитые в семье, где обычно замалчивали ссоры и обиды, не могли пройти бесследно. — Я выпускаюсь в этом году, — сказал Макс и почему-то занервничал. — Так тебе нет восемнадцати? — Исполнится следующим летом, — Макс отвёл глаза. — Это проблема, да? Илья раздумывал над этим не дольше секунды. — На самом деле не такая большая. Я просто не ожидал… такого крутого поворота, — сказал он и тут же перевёл тему. — Значит, у тебя в планах Строгановка? — Или РАХ. Беседовать с Ильёй можно было бесконечно. Внимательно слушать его остроумные рассказы и отвечать, больше не боясь быть разоблачённым. Не ограничивать себя, чтобы нечаянно не сболтнуть лишнего и не выставить себя посмешищем. Макс влюблялся и раньше. Сначала в девочек из своего класса, которые никогда его не замечали, потом — в мальчиков из параллели, на которых невольно заглядывался в раздевалке перед физкультурой. В обоих случаях он предпочитал молчать, чтобы избежать стыда, разочарования и отказа. Так же случилось и с Кириллом. Молчание было всегда, тянулось за Максом длинной безликой тенью. Всегда, но не теперь. Теперь ему хотелось говорить о своих чувствах как о самых драгоценных сокровищах. Теперь в нём с каждой минутой росла и крепла уверенность, что такому человеку как Илья можно открыться. Что стыда, разочарования и отказа не последует. Что он способен понять абсолютно всё. Неужели на свете всё это время был человек, готовый возить его в удивительные места и угощать кофе, не требуя ничего взамен? Это заставляло Макса ощутить себя Золушкой, которая впервые выбралась на долгожданный бал и встретила принца. Главное, не потеряй туфельку, нашёптывал ему внутренний голос. И обычно обвиняющая интонация его вдруг зазвучала по-новому. Словно внутренний критик встал на его сторону и просто слегка подкалывал потерявшего голову хозяина. И всё было прекрасно, пока Макс случайно не взглянул на настенные часы. — Боже, мне уже давно пора быть дома! — одновременно удивлённо и разочарованно воскликнул он. — Спасибо за кофе. И за компанию. Я пойду, ладно? Он не мог внятно объяснить, почему только что попросил разрешения. — Давай я тебя подвезу. — Не стоит, — Макс растерянно улыбнулся. — Уже поздно… — Не переживай, — Илья покачал головой. — Я сова по натуре, и мой день только начался. Макс замялся. Было неудобно, однако он бы не отказался вместо переполненной маршрутки ещё раз прокатиться на блестящей «ауди». А кто бы на его месте отказался? — Ну, если ты настаиваешь… Он решил, что упускать подобный шанс — настоящее преступление. Даже хуже, чем преступление. — Тогда поехали.***
Возвращаясь домой в настроении, похожем на волшебную эйфорию, Макс не ожидал столкнуться с ледяным взглядом отца. Тот встретил его чуть ли не на пороге, и поэтому сердце тревожно застучало о рёбра, предупреждая об опасности. Что он задумал? — Привет, — сухо сказал Макс. Их отношения, дав глубокую трещину после того грандиозного конфликта, так и не наладились до конца. Они разговаривали друг с другом, иной раз даже дружелюбно, но Макс больше не мог тешить себя детскими иллюзиями. Он не позволит себе довериться этому человеку. И лучше будет врать до тех пор, пока не захлебнётся в собственной лжи, чем в очередной раз почувствует снисхождение. Он даже может рассмотреть вариант полной автономии и съёмной квартиры... Хотя об этом думать пока рано. Наверное. — Почему так поздно? — спросил отец. Макс поморщился. — Задержался на работе. Он хотел было пройти в свою комнату, зная, что иногда это помогало предотвратить нежелательные расспросы. Но не на этот раз. — Погоди, — остановил его отец. — Кто тебя привёз? — Никто, — автоматически соврал Макс. С каждым разом лгать получалось всё лучше: скоро он совсем перестанет что-либо чувствовать. Впрочем, отца его способности, видимо, не сильно впечатлили. — Я же видел машину. Белая «ауди» с блатными номерами. Ты вышел из неё минуту назад, — сказал он и с нажимом повторил: — Кто тебя привёз? — Такси. Отец поджал губы. — Прекрати увиливать от ответа, — сказал он. — В последний раз спрашиваю: кто тебя довёз? Макс вздохнул. — Неважно. Ты его не знаешь. — Его? Так это мужик, что ли? Тебя возит какой-то мужик? — Какая разница? — Что значит «какая разница»? — вспылил отец. — Кто он? Макс сложил руки на груди, когда на него повысили голос. Начинается. Отец явно не отстанет от него, пока не получит ответов, которые бы его устроили. А от его грубой и невежественной настойчивости Макс лишь сильнее закрывался. — Максим, отвечай. — Ты его не знаешь, — повторился он. — Коллега! — Официантишка на «ауди»? — презрительно фыркнул отец. — Я скорее свои собственные уши съем, чем поверю в этот бред. Кто тебя научил врать родителям? Макс устало потёр виски и лоб. Как же ему всё это надоело. — Чего ты ко мне привязался, пап? Какая разница? Может... Может, он её в кредит взял? Лицо отца приобрело странный, болезненно-бордовый оттенок. — Как ты со мной разговариваешь? — А к чему этот допрос? Что ты хочешь услышать? Личное досье? Жизнеописание? — Я хочу услышать правду. — Я сказал тебе правду! — Макс посмотрел на него. — Теперь дашь мне пройти? Несколько секунд длилось глубокое, страшное молчание. А потом, нахмурившись, отец сурово проговорил: — Если не перестанешь разъезжать на чьих-то машинах, как сельская шлюха, лишишься не только карманных денег, но и крыши над головой. Я не потерплю этого у себя дома! Макс покраснел. Отец никогда в жизни не ругался при нём вслух, да ещё и так грязно и обидно. — Что с тобой не так?! Как ты м-можешь… — он запнулся. — Как ты можешь говорить такое сыну? Если бы мама была здесь… Бордовое лицо отца стало почти фиолетовым. — Закрой рот, — процедил он. — Если бы она была здесь, царствие ей небесное, то, уж поверь, не потерпела бы твоего поведения. Тогда ты бы поступил в университет по правильной специальности, и сам бы выучился на права, а не ездил на пассажирском у какого-то урода, как… как… Взмахнув рукой, отец резко остановился. Он почти задыхался от неудержимой ярости. — Давай, — с нажимом сказал Макс. — Договаривай. — Как баба! Макс поднял подбородок, поджал губы и кивнул. — Ладно, — сказал он. — Если такой я тебе не нужен, то я уйду. И не вслушиваясь в шквал претензий, летевший в спину, Макс закрыл за собой дверь, снова оказавшись в подъезде. Пахло краской и сыростью. В квартире напротив слышались чужие голоса. Макс спустился по лестнице, толкнул подъездную дверь. Казалось, прошло много часов, пока он ссорился с отцом — на деле же он провёл дома не больше пяти минут. И теперь снова подставлял лицо ноябрьской стуже: вечерами становилось холодно, температура опускалась ниже нуля. Макс смотрел на размытые ореолы фонарного света, рассеивающегося в зыбкой дымке смога, и думал, что ему делать дальше. Его одолевало желание достать из кармана телефон, позвонить Илье и напроситься на новое приключение. Пусть покажет ему ещё какое-нибудь кафе с атмосферой дома. Пусть согреет его чашкой горячего травяного чая. Пусть просто будет рядом и говорит без остановки, убаюкивая своим спокойным и уверенным голосом. Нет, стоп. Так он оправдает бесстыдное звание, которое ему приписал отец. Если не перестанешь разъезжать на чьих-то машинах, как сельская шлюха… Макс постоял ещё немного под согнувшимся фонарём. Вздохнул и побрёл по тропинке, покрытой пожухлыми листьями. Ветер дул ему в спину.***
Маленький пустынный двор перед старенькими многоквартирными домами казался смутно знакомым. Словно Макс тут уже когда-то бывал. Он прошёлся по детской площадке, усыпанной гравием, обогнул каркас железной карусели с облупленной жёлтой краской, задумчиво взглянул на пластиковый навес песочницы. Он точно здесь гулял. Но когда? И почему сейчас ему кажется, будто это место значило для него очень много? Присмотрелся повнимательнее и вдруг вспомнил. В голове стремительной вспышкой пронёсся звонкий голос Евы, и Макса тотчас окружили звуки, запахи и виды из воспоминания, которому скоро исполнится ровно полтора года. Стоял тёплый, погожий май, и непоседливая подруга вырвала Макса из дома, чтобы увлечь на прогулку по городу. Ещё некоторое время он ворчливо сопротивлялся, но погода была слишком хороша, чтобы корпеть над учебниками. — Вот, — сказала Ева и, словно трёхлетка, ткнула пальцем в сторону кирпичного дома. Макс посмотрел на ничем не примечательное четырёхэтажное здание. В Ч. таких, наверное, сотни, если не тысячи. Он сам живёт в похожем. — Что — вот? — Это дом Кирилла, — ответила Ева с восхищением, которое тщетно пыталась скрыть. — А ты откуда знаешь? Следила? — Может и да! — Да ты маньячка, — он покачал головой. Ева широко и беззаботно улыбнулась. — А мне кажется, ему такие нравятся. Макс устроился на скамейке с разрисованной спинкой, вытянул ноги перед собой. Ощущение дежавю не отпускало его. Странное, тоскливое и надсадное — как потеря, которую никогда не восполнить. Как время, ускользнувшее от него навсегда. Он опустил веки, и мысленная сцена сама предстала у него перед глазами. Не пришлось даже бороться с внутренним сопротивлением. — Слышь, — говорят у него над ухом, заставив вздрогнуть. — Ты чё тут делаешь? Поднимая глаза, Макс уже догадывается, кому принадлежит голос, неожиданно вторгшийся в его одиночество. И вот знакомое до боли чувство уже дрожит в горле, моментально распространяясь по всему телу — яд, попавший в кровь. Макс зачем-то поднимается. Ему очень хочется быть наравне с Кириллом, смотреть в его глаза не снизу вверх. — Привет. — Ну здоро́во. Кирилл выглядит как-то по-другому, немного иначе, чем Макс помнит. Исчез налёт фарса, потух надменный взгляд, пропала уверенность в себе. Осунувшийся, похудевший, Кирилл выглядит злым и несчастным — одиноким до невозможности. Слова, так долго копившиеся, не идут. Макс молчит, не зная с чего начать. — И чё ты тут делаешь? — недовольно спрашивает Кирилл. — Следил за мной? — Нет… просто проходил мимо. Звучит неубедительно и просто глупо, но такова правда, и Макс произносит её с решимостью. — Ну да, ёбт, конечно, — хмыкает Кирилл в ответ, а потом его лицо вдруг изменяется, и он спрашивает: — Как у тебя дела-то? — Нормально, — говорит Макс. — Всё ещё страдаешь от своего синдрома? Макс не может сдержать улыбку. Значит, он помнит. — Наверное, уже нет, — признаётся он. — А у тебя как дела? — Лучше всех. В его слова трудно поверить. Пустой взгляд, синева под глазами, обострившиеся черты лица — и на всём печать перманентного страдания. У Макса от жалости сжимается сердце. Потом Кирилл плюёт себе под ноги, суёт озябшие руки по карманам треников и прощается: — Ладно, бывай. Он отходит в сторону своего подъезда, однако на полпути оборачивается через плечо и говорит: — А знаешь чё? Смотревший ему вслед Макс молчит и трепещет в ожидании. Пауза длится недолго. Кирилл прочищает горло, чтобы сказать: — Оставь меня в покое, гомик. Затем отворачивается и, шаркая стоптанными кроссовками по земле, уходит прочь. Макс открыл глаза, взглядом обвёл детскую площадку во дворе перед домом Кирилла и наконец смог вздохнуть с облегчением. Ему стало гораздо лучше.