Флорентийский синдром

Кирилл

      На незастеклённом балконе было пиздецки холодно.       Кирилл кутался в воротник куртки, периодически высовывая из-под него нижнюю часть лица, чтобы лениво затянуться сигаретой. Вдохнуть дым, быстро выпустить его из лёгких и снова спрятать покрасневший нос в плотном воротнике. Рука, сжимавшая сижку, едва заметно дрожала.       Наверное, скоро выпадет снег. Надо бы попросить у бати бабла на переобувку, иначе на летней резине он стопудово в кого-нибудь въедет.       Кирилла слегка повело от выпивки. Он успел уговорить уже две бутылки крепкого пива в тёмном стекле, и голова впервые за долгое время совсем опустела — ведро с помоями, которое наконец опорожнили.       Если честно, он даже не знал, кому принадлежит эта квартира. Слышал, конечно, и смутно представлял «пацана, кореша которого вместе с братком с Л. района сняли эту хату в начале прошлого года», но чётких представлений о хозяине квартиры у Кирилла не было.       Да и какая разница? Главное — не место, а компания. Ему, например, очень комфортно с пивом и сигаретами. А ещё из алкомаркета скоро придут пацаны, принесут водочки.       А на всех остальных похуй. Есть они, нет их… всё равно. Итог тут один — Кирилл набухается так, что наутро основательно проблюется. Так, чтобы кишками сплёвывать.       Он отправил дотлевший бычок с высоты четвёртого этажа и, запахнув куртку, уставился в небо, затянутое серыми тучами. Скучно, промозгло и тоскливо. Грёбаная осень.       Он поднял с пола бутылку и, закрыв глаза, присосался к горлышку, словно к самой зачётной девчонке. Холодное пиво разлилось по желудку, заставило содрогнуться. Голова пошла кругом.       Он посмотрел на двор, раскинувшийся под балконом. Унылая детская площадка, отсыревшие скамейки и полуголые деревья, стыдливо прячущие остатки пёстрых одежд от пронизывающего ветра. Парочка молодых мамочек с колясками, бабки в платках, нахохлившиеся как голуби.       Кирилл поставил ногу на металлический парапет, высунул голову за его пределы, сильно наклонившись вперёд. Он пытался сфокусировать плывущий взгляд и найти окурок, который бросил на тротуар минуту назад. Куда он приземлился?       Ага, вон. Малюсенькая белая точка на фоне мокрого асфальта. Прямо в глубине асфальтной трещины, как свежий гной в раскрывшейся ране.       А если… Ну да, бля.       Если он сделает одно неверное движение и тоже вдруг сорвётся? Будет больно? Успеет ли он почувствовать хоть что-нибудь или просто сломает шею и моментально отключится? И что будет потом?       Кирилл вернулся в исходное положение. Достал ещё одну сигарету и закурил. Он ещё недостаточно пьян, чтобы думать об этом.       Скорее бы осень прошла. Может, когда спадёт жёлто-оранжевая листва и разомкнутся серые облака, дав дорогу ледяным солнечным лучам, он сможет забыть о случившемся. И тогда уже не будет необходимости бросаться с балкона чьей-то хаты.       Кто-то замолотил в приоткрытую балконную дверь и сказал:       — Кирюх, ну чё ты там застрял?       — Ща, докурю только.       — Чё? Не слышу!       — Да иду я, блядь! Заебали.       Ворча, он вернулся в обволакивающую теплоту комнаты и шмыгнул носом. Осмотрелся и выбрал себе местечко в кругу играющих в карты. Он не знал их имён и не сильно рвался узнать. Какая разница, как зовут парней или их тёлок, которых видишь только на вписках?       Он открыл протянутую ему бутылку и сразу сделал несколько глотков. Тело окончательно расслабилось, и на следующий круг он тоже взялся за карты. Сделал ставку, достал из кармана сотку, бросил её в центр круга.       Набор попался так себе: в основном мелочь и один король. Червонный. Ну ничё, выкрутиться можно.       — Где малышку свою потерял? — спросил какой-то рыжий поц.       Кажется, Сева или Савва, или как там его.       — Дома она, — ответил Кирилл. — Учится.       — А я надеялся, что ты приведёшь сюда её аппетитную попку, — встрял второй парень с прыщавым лицом.       — Слышь, за языком следи.       Кирилл выложил на стол две восьмёрки и про себя подумал, что сказал это просто потому, что должен был. И при этом ничего не ощутил. Совсем ничего.       — Когда свадьба- то? — спросил рыжий Как-там-его.       У Кирилла даже руки вспотели.       — А тебя ебёт? — огрызнулся он. — Всё равно никого звать не будем.       Прыщавый парень, которому нечем было крыть, взял восьмёрки и цокнул языком.       — Ну не знаю. Она обещала меня пригласить.       — И меня тоже, — поддакнул рыжий.       Кирилл выложил на стол мелкий козырь.       Она реально думает обо всём этом? Надеется на общий дом, семью и детей? Ей точно пятнадцать, а не пять?       — Да мне бы школу сначала закончить, — нехотя сказал Кирилл, — а потом уже остальное.       — А чё так?       Кирилл незаметно подложил невыгодную карту себе в карман и, кажется, остался незамеченным: его оппонентам, видимо, до смерти хотелось узнать о подробностях его личной жизни. Ладно, он не против. За определённую сумму. Ту, что лежит на середине стола.       — Габелла, старая крыса, хочет меня отчислить.       — Да она, бля, каждую неделю это обещает! — прыснул Как-его-там.       — Ну! — поддакнул прыщавый. — Подумаешь, оставила один раз на второй год. Вытянешь поди.       Несложно было догадаться, что они посмеиваются над ним. Втихую, не открыто, но жирно на это намекая. Кирилл не стал огрызаться. Почему-то конкретно сейчас он был готов схавать любой наезд. Настроения совсем не было.       — Всё, пацаны, гоните бабки. А я пошёл.       Он забрал выигрыш (свои сто плюс ещё три такие же купюры) и вышел из-за стола, оставив рыжего, прыщавого и ещё нескольких угашенных парней в невесёлой компании друг друга. Снова хотелось курить. Кирилл подумал, что это всё от нервов. Ладно, потерпит ещё часика полтора, а потом позволит себе удовольствие остаться наедине с бутылкой пива и сижкой на неостеклённом балконе.       Пожалуй, хотя бы ради этого стоит жить.       На хрущёвской кухне, пропахшей гнилыми овощами, пацаны обсуждали футбик, и Кирилл прибился к ним только лишь от нехуй делать. Пожал всем руки, кого знал — того хлопнул по плечу.       А знал он только Андрюху. В один садик ходили, учились вместе в началке. Он сейчас в политехе лямку тянет, ушёл после девятого из школы.       — Как жизнь, братан? Чё кого?       — Потихоньку, — ответил Кирилл. — Живём.       — А чё там со Славиком за кипиш был? Я краем уха слышал, но в толк так и не взял. Чё стряслось?       — Перхоть ваш Славик, не больше. Мутный, да в добавок тупой, как полено. Я с ним больше не общаюсь и тебе не рекомендую.       Андрюха покивал головой.       — А Макс?       Кирилл напрягся.       — А чё — Макс?       — А он-то ровный пацан? Ты давно с ним общался?       Кирилл сам не заметил, когда перестал дышать.       — Какой в пизду Макс, ты о чём вообще?       — Ну Барыш! Макс Барышников. Он в сорок седьмую потом перевёлся, щас в медколледже, говорят.       Кирилл мысленно выдохнул. Заяц, которого тигр не разглядел в траве.       — Да я давно его не видел. Забыл почти. А чё?       — Да ничё, — улыбнулся Андрюха так, будто ему только что отвалили нехилое наследство. — Вспомнил тут просто.       Кирилл покосился на него.       — Ты чё, под кайфом?       — Да тут почти все такие, — пожал плечами друг.       — В натуре?       Андрюха высунул язык, демонстрируя маленькую квадратную марку, обильно размякшую от слюны. Яркий рисунок (жёлтый смайлик) от влажности начал расползаться во все стороны и из улыбающейся рожицы превратился в стрёмную гримасу.       «Кислота». Теперь ясно, почему те придурки ржали над Кириллом и в упор не видели его открытого жульничества. Его проблемы в школе и отношения с Евой тут совсем ни при чём.       — Будешь? — спросил Андрюха. — Одну бесплатно могу подогнать. Остальное — по скидке. Специальное предложение, братан.       Кирилл колебался.       Когда ему было шестнадцать, его уговорили покурить травку на одном из похожих сборищ, и ничего путного из этого не вышло. На пару со своей бывшей он выкурил косяк, полежал полчаса без каких-либо эффектов, а потом успел заблевать весь ковёр в гостиной, прежде чем ему принесли пластиковое ведро. На следующий день та чикса его бросила.       Больше к наркоте Кирилл не притрагивался. Повторять такой постыдный опыт ему не хотелось.       — Да ладно, чё ты как целка, в натуре, — заговорил Андрюха, посмеиваясь. — Бери, пока дают. К этому не привыкают.       Кирилл фыркнул.       — Завались уже и давай сюда.       С его марки не глядели угольно-чёрные глаза развесёлого смайла. На крохотном сине-фиолетовом треугольнике, который ему протянул Андрюха, был напечатан какой-то символ — то ли арабская вязь, то ли изображение мандалы, не разобрать.       Кирилл положил «кислоту» за щеку, немного рассосал а, когда во рту разлилась странная сладковатая горечь, переместил марку под язык и начал ждать. Сначала ничего не происходило. Довольно долго.       Кирилл надеялся на моментальный эффект: всякие разноцветные глюки, прикольные искажения, и чувство, когда мозг разжижается, перестав адекватно реагировать на происходящее. Полёт, эйфория, вдохновение. Кайф. Такое он видел в фильмах.       А на выходе получил совсем другое.       По телу разлилось странное тепло. Подступила тошнота, которая усиливалась с каждой минутой. Он смотрел на этих малолеток, и ему хотелось где-нибудь достать пистолет, чтобы прострелить себе висок. Навылет. Лишь бы не быть свидетелем этому разложению юности.       Он помнил чей-то дикий смех. Музыку. Танцы. Лоб под козырьком кепки намок и прогрелся до тридцати девяти. Он точно знал число, словно смотрел на себя в зеркало и видел его у себя над бровями. Тридцать девять.       — Пацаны, кто в клуб? Он не узнал голос. Может, это предложил Андрюха. Или Мишаня. Да хуй его знает, какая разница? Главное, что все поддержали и им даже хватило мозгов заказать два «убера». Они ведь разобьются к хуям, если кто-нибудь сядет за руль.       — Кирюх, ты как? Нормально?       Кто его спросил? Кто к нему подходил тогда? Кто уговорил его ехать?       Кирилл кивнул, пряча глаза под козырьком. Он знал, что если скажет хоть слово, то непременно блеванёт на коробку передач.       Он смотрел в окно, но недолго. Мелькавшие за ним огни фонарей, неоновых вывесок и гигантских билбордов с рекламой бытовой техники резали глаза и въедались в самую сердцевину его опустевшего черепа. Прямо под кости, под переплетения нервных узлов.       Он был счастлив свежему воздуху. Таксист газанул и скрылся из виду.       На крыльце перед клубом толпились люди, разодетые в пух и прах: сутенёры и их шлюхи, типы в костюмах на миллион и девчонки, которым едва исполнилось восемнадцать. Пантеры и гиены, алкаши и молодые бомжеватые хиппари, пацаны с косичками и бритые под ноль бабы. И все они смотрели на него. И ярко-розовые блики ползли по стёклам очков, заклёпкам на куртках и стеклянным губам.       Он прошёл мимо, вторгаясь в тесноту клуба, название которого даже не успел прочитать. Снял с головы бейсболку, утёр вспотевший лоб. И не заметил, как обронил кепку где-то в коридоре.       Он сразу же потерял своих пацанов из виду и остался один на один с многоликой бухой толпой. Барабанные перепонки затрещали от громыхающей музыки. Какой-то живенький ремикс на Бритни Спирс.       Жёлтые, зелёные, синие, красные, фиолетовые лица окружили его. Всё вокруг беспрерывно двигалось. Повсюду — острые локти, оголённые животы, блестяшки в ушах, колготки в сеточку, густо подведённые глаза, разноцветные пряди в волосах. У пацанов — дорогущие кроссачи, у девок — сиськи навыкат и силиконовые губы.       Но всем вокруг так поебать, во что ты одет, как ты танцуешь, что ты пьёшь и с кем сосёшься. Они — почти что кровные братья и сёстры — отрывались на всю катушку, будто всем известно, что завтра конец света и миру придёт тотальный пиздец. И Кирилл быстро влился в эту скандирующую, вспотевшую, опьяневшую толпу. Где-то подцепил неформалку с проколотой бровью, и она долго кружилась перед ним, пока не додумалась наконец увлечь его в беспорядочный поцелуй с привкусом угольно-чёрной помады.       Потом неформалка исчезла, и он быстро забыл о ней. Её место заняла другая: длинные волосы, горящие глаза, напудренные щёки. Тот тип девчонок, которые ничем не запоминаются, зато умело орудуют язычком. И Кирилл был готов схватить её за руку, потащить в местечко поукромнее и посмотреть, на что она способна, но и эта безымянная красотка пропала, растворившись в толпе.       Тошнота преследовала Кирилла повсюду, в какой конец клуба его бы ни выбросило течением из чужих разгорячённых тел. Он очутился за барной стойкой, попросил самое дешёвое пойло и залпом опустошил стакан. Затем второй и третий, пока голова не пошла кругом.       И в тот момент он каким-то чудом, совершенно случайно бросив взгляд на танцпол, уловил знакомую фигуру. Лохматая макушка, рубашка в клетку, узкие джинсы.       — Макс?       Не чувствуя ног, Кирилл подошёл — или скорее подлетел — к нему почти вплотную. По пути его пару раз толкнули, облили коктейлем и крепко отматерили, но ему было всё равно. Так всё равно.       Ведь перед ним стоял Макс.       — Чё ты здесь делаешь? — спросил его Кирилл, перекрикивая музыку.       Макс ничего не сказал. Только смотрел в ответ своими большими чёрными глазами — две бездны, отражающие кислотные оттенки миллиарда цветных прожекторов.       — Слышь, ты это… — Кирилл запнулся. — По поводу того… по поводу нашего…       — Ты про тот день, когда поцеловал меня?       Казалось, Макс говорил тихо, даже не напрягая голосовые связки, и всё же Кирилл отчётливо слышал каждое его слово. Как бы изнутри — из самых глубоких недр своего мозга, конвульсивно бьющегося в такт битам.       — Типа да, — смог произнести Кирилл.       Его распирало от кайфа. Чистая, конденсированная энергия пульсировала в солнечном сплетении и короткими вспышками стреляла по позвоночнику, туловищу, рукам и ногам. А ещё по члену, который уже стоял колом.       Который стал ещё твёрже, когда Макс взял его за руку, притянул к себе и поцеловал — грубо, бесцеремонно и вызывающе. Сразу запуская свой язык в его рот. И через мгновение обвивая его шею руками.       Кирилл хотел было отстраниться. Отпихнуть Макса и втащить ему по лицу с размаху. За шиворот поднять с пола, если он упадёт, и швырнуть в сторону барной стойки, чтобы там отпиздить так, как когда-то его пиздил отец. По-настоящему, вкладывая силы по максимуму — чтобы выбить всю эту дурь.       Так хотел Кирилл. И так сделал бы, если б не оглушающая музыка, три рюмки водки, мокрая марка ЛСД под языком. И если бы не окаменевший стояк, натянувший ткань спортивных штанов.       Кирилл с неожиданным жаром впился в губы Макса, и, целуясь, они позволили безразличным дикарям с танцпола обступить себя со всех сторон.       Он не сразу отследил, что земля начинает уходить из-под ног. Его здорово тряхнуло: раз, другой, третий — всё сильнее и ощутимее.       Закончилась музыка, исчезла подсветка, и люди, погрузившиеся в темноту, начали пропадать. Сначала один за другим, потом — целыми группами.       Кирилл сопротивлялся, не желая отпускать Макса. Не желая оставаться в одиночестве против кромешной тьмы.       Ещё некоторое время он держал Макса в своих руках, обнимая за плечи. А в какой-то ужасный, холодящий душу момент оказался совершенно один. Вокруг — ни души. Лишь клубящаяся, холодная, чёрная пустота.       Он закричал, и это помогло ему очнуться.       Кирилл распахнул глаза и увидел прямо перед собой лицо Андрюхи.       — Алё, паря, ты с нами? Всё норм?       Он вскочил и поднялся на локтях, обнаружив себя на продавленном диване чьей-то хаты, хозяина которой он даже не знал.       Перепуганный, горячий, как печка, и сбитый с толку, Кирилл вращал головой по сторонам. Сердце колотилось, больно ударяясь о рёбра. Дрожь пробирала насквозь, тревожила нервные окончания под слоем мышц и костей.       Марка ЛСД прилипла к нёбу, он потратил некоторое время, чтобы отклеить её языком и выплюнуть на грязный пол.       Дезориентированный, Кирилл в очередной раз огляделся. Никакого клуба. Никакой музыки. Никаких неформалок. И Макса тоже не было.       — Всё? Отпустило? — Андрюха нагнулся над ним, пытаясь заглянуть в глаза. —Воды?       Андрюха находился слишком близко — настолько, что ощущался стойкий запах перегара из его рта. Он чё, тоже из этих? Да вы угораете? Тут все голубые? — Ты чё, бля? — Кирилл с силой отпихнул друга, и тот попятился. — Чё ты ко мне приебался, а?       Андрюха почему-то смотрел на него с тревогой и страхом.       — Киря, ты чё? — сказал он, отходя назад. — Иди проветрись, что ли. Встать можешь?       — Отвали от меня, пидор! — рявкнул Кирилл. — Я таких как ты насквозь вижу!       Он заметил, что вокруг них образовалась целая толпа. Абсолютно все пацаны и тёлки с этого загаженного притона — человек двадцать с лишним — глазели на него, как на летающую тарелку в небе. Так собираются скорбящие возле гроба на отпевании родственника.       Минуту висело тяжёлое, неповоротливое молчание. Оно росло и надувалось, пока кто-то, проткнув его иглой, не шепнул:       — Бля, Маш, убери ложку, не позорься.       Кирилл не понял, что имел в виду говорящий, но долго раздумывать над этим мешала дикая жажда. А ещё тошнота, плотным комом поднимающаяся из желудка к горлу. Кирилл сглотнул.       Андрюха ещё раз попытался приблизиться к нему. В руках он уже держал кружку с водой. Пить хотелось до скрежета зубов, но Кирилл вжался в спинку дивана, не позволяя подобраться к себе, и грубо оттолкнул протянутую кружку. На штанины выплеснулась вода.       — Не подходи, — просипел Кирилл.       И двух слов вполне хватило, чтобы он понял: у него есть всего несколько секунд, чтобы добежать до толчка и хорошенько проблеваться. Иначе он сделает это прямо здесь. Забрызгает кислой рвотой кроссовки всех сочувствующих.       Кирилл неуклюже подскочил с дивана. Голова закружилась, и он, потеряв опору, едва не упал. Пацаны перед ним расступились, и он потратил последние силы, чтобы добраться до ванной.       Там он за шиворот оттащил кого-то от унитаза, выволок его тело за дверь и из другой комнаты услышал:       — …вы видели, как его колбасило?       — Ваще пиздец.       — Думаешь, это «кислота»?       — Хуй его знает. Не похоже.       — …бля, я щас ей позвоню, это ж аще пизде-е-ец.       — В натуре, бля. Звони быстрее! Пусть заберёт его, пока кони не двинул тут.       Потом Кирилл вдвое согнулся над унитазом и его наконец вырвало.