***
В размышлениях о том и о сем незаметно пролетела ночь. Заснуть удалось только под утро, когда за окнами забрезжило зарево рассвета. Сон, на удивление, прошел даже более чем отлично, несмотря на отсутствие нормальной кровати — ширина дивана с лихвой компенсировала все недостатки — и несмотря на большое количество времени, в течение которого Хайтам просто смотрел в потолок и силился если не вспомнить прошлое, то хотя бы сопоставить все имевшиеся у него факты. Созданные теории либо граничили с фантастикой, либо оказывались чересчур выжатыми из пальца. Так что настроение поутру было смешанным. «Не всё так плохо, но и не настолько хорошо, как могло бы быть», — примерно так думал Хайтам. Крыша над головой есть — значит, жить можно. Даже больше: в его распоряжение оставили целый дом. «Надеюсь, я вас не разбудил, — гласили аккуратные размашистые буквы на письме у кофейного столика. — Уйду утром по делам, а также отправлю письмо упомянутому мной другу. Я бы хотел предоставить вам завтрак, но еще не купил продукты. Пожалуйста, подождите, я скоро приду.Ваш Кавех»
Аль-Хайтам невольно фыркнул. Этот парень своей доброжелательностью поражал и вводил в недоумение одновременно. Было в нем что-то не то — не сказать чтобы пугающее, просто смущающее ум. Загадка с подвохом. Читаешь условие — всё нормально, однако как только берешься за решение, понимаешь, насколько много в себе эта задачка скрывает. Не может же человек быть настолько добрым к первому встречному. Или аль-Хайтам действительно бредит, и доктор не ошибся. Так Хайтам и остался в полностью пустом доме. Окружающая обстановка, как и письмо, опять же, смущала ум. Не дежавю — что-то иное, щемящее сердце чувство. Аль-Хайтам отмахнул его, как надоедливую муху, однако пообещал себе взять на заметку. Не стоит упускать ничего из своего состояния, мало ли где-то в этом скопище неясных отголосков воспоминаний он сможет найти ответы о прошлом. Дом Кавеха был обставлен уютно, но как будто на скорую руку. Аль-Хайтам рассматривал украшенные редкими картинами стены, величественный куполообразный потолок в зале, типичную для сумерского дома мебель и большие лотки с грибами и цветами. Последние удивили Хайтама: по Кавеху не скажешь, что он занимается садоводством. Местами стояли скромные вазы с искусственным или натуральным декором, они-то не вызывали вопросов. Тем не менее Хайтам не стал подходить ближе и рассматривать причудливые лотки. Да и вообще двигаться куда-либо дальше зала и двух коридорчиков, ведущих в другие комнаты. Необъяснимое это чувство — остаться один-одинешенек в чужом доме. В чужой одежде. С чужими мыслями. Когда не помнишь, кто ты, мысли будто бы не твои. Он бродил в полутьме, обволакиваемый теплым, но чуждым ему желтовато-зеленым свечением. Всё не свое, даже ты сам — оно порождает диссонанс. Переговариваются и торопятся люди на улице — а аль-Хайтам слышит их гомон как будто впервые. Словно забыл звуки города. Тени в доме копошатся — не свои. Здесь было бы уютно, скорее, владельцу дома — внутри спокойно, всё призвано настроить на отдых ума и тела, а легкая туманка, зрительная иллюзия, почти как дурманом насыщает разум дымным, чадящим чувством удовлетворения всем и вся. Но Хайтаму так не кажется. Он заглядывает за диван, там, где у окон расположилась маленькая стопка книг, на которую опирался возложенный рядом дутар. Его внешний вид выдавал охоту владельца время от времени играть на нем: струны были слегка жирноватыми, корпус почти не тронула пыль. У Хайтама эта картина вызвала отторжение: в ней как будто не хватало разбросанных книг, второго дутара или еще чего-то, что откликалось в душе аль-Хайтама неясной смутой, бередящей старые раны. А вместе с ними пробуждало головную боль. Единственное, что помогло ему избавиться от этого наваждения, — листок, торчащий из стопки книг. Хайтам решил пойти на поводу любопытства и осторожно, так, чтобы случайно не порвать, вытащил его. На листке был запечатлен чертеж некоего проекта — здания, похожего на библиотеку, но в более характерном для пустыни стиле. Наверху стояла пометка почерком Кавеха: «Найти инвестора». Ненароком в поле зрения Хайтама попала тут же стоящая в углу мусорная корзина, откуда проглядывались, один поверх другого, скомканные чертежи других проектов. Развернув один из них, Хайтам прочел надпись, которая, похоже, присутствовала и на других выброшенных бумагах: «Не одобрено заказчиком». Сложить два плюс два не составило труда. «Архитектор с явными проблемами в жизни, — понял аль-Хайтам. Он приподнял уголок губ. — Какая классика» Достаточно быстро он привел стопку книг к изначальному виду. Уж больно не хотелось оказаться в неудобном положении, когда придет Кавех. А пришел он скоро. Его новый знакомый появился на пороге по горло заваленный бумажными пакетами с продуктами и всякой утварью, назначение которой Хайтам не успел разглядеть, так как Кавех шустро утащил все пакеты к себе. Хайтам, пусть и не хотел себе в этом признаваться, был рад приходу Кавеха. Находиться в пустом доме в качестве временного постояльца, не находить себе места в незнакомых стенах — удовольствие так себе. С хозяином дома, казалось, даже воздух преобразился и стал чище, а стены перестали давить со всех сторон гигантскими тисками. До поры до времени. Уже через полчаса они сидели за столиком. На нем — рыбные рулеты из ближайшей таверны и паршивенький кофе. Хайтам через силу делал глотки сильно горчащего на языке напитка и всё не понимал: это сорт настолько плохой или Кавех зерна не отобрал? — Наверное, не стоило мне настолько торопиться с завтраком, — поморщился Кавех, также делая глоток. От его внимания не ускользнула реакция аль-Хайтама на кофе. — Наверное, да, — бесстрастно, но честно согласился Хайтам. Кавех понурил голову. С его губ сорвался неловкий смешок. Они продолжили трапезу. Сильно остывшие рулеты сухими комками падали в горло, скребли изнутри. Запах мороженой рыбы и едковатое зеленое свечение из окон мариновали аль-Хайтама и Кавеха в себе, распадая любые слова, крутившиеся на языке. Молчание застыло в четырех стенах, и Хайтаму — да и, похоже, не только ему — вновь показалось, что стены зала сжимают их, при этом оставляя само пространство вокруг слишком большим и пустым. Общество друг друга стесняло, отчего жевание и глотание, единственные сколько-нибудь слышные звуки в комнате, казались еще более громкими и мучительными. Время тянулось бесконечно долго, сгущало неловкую тишину. Казалось, она стала жидким куском янтаря, еще не засохшего, который медленно, с поражающим профессионализмом застаивал их в себе, сжимал внутренности, скручивал кишки, лишал кислорода. — Знаете, — чересчур громко начал Кавех. Резануло по ушам. — Знаете, я отправил письмо. Если у моего друга не будет дел, он прибудет завтра. А вы можете остаться пока что у меня. — Вы говорили про некую эпидемию в городе, — издалека напомнил ему Хайтам, — из-за которой меня не смогли разместить в Бимарстане. Не могли бы рассказать о ней поподробнее? — Конечно, — не прожевав рулет, выпалил Кавех. Он был рад хоть какой-то возможности не терпеть удушающее неловкое молчание. — Где-то примерно позавчера в больницу поступили люди с жалобами. У всех одни симптомы: фальшивые воспоминания, небольшие провалы в памяти, боли в голове. Врачи окрестили болезнь «бредом». Честно сказать, я сам несколько часов мучился от него. Причем у меня все перечисленные симптомы были сильнее, чем у других людей. Кавех внезапно поник. — Что ж именно мне постоянно так везет… — почувствовав на себе вопросительный взгляд аль-Хайтама, Кавех вынужденно приободрился, стыдливо положив руку на шею. — Ха-ха, не поймите меня неправильно, я это так, о своем. В общем, больные встречаются в основном в городах Сумеру, особенно в столице, но попадались сведения о торговцах и путешественниках. Других регионов «бред» особо не коснулся. Поговаривают, за дело хочет взяться сама малая властительница Кусанали, раз Академия не справляется с наплывом больных. Врачи лишь разводят руками и не понимают, чем вызвана болезнь. — Летальные исходы были? — поинтересовался аль-Хайтам. — Нет. Люди быстро выздоравливают, но так же быстро и заболевают. Хотя мне все равно сказали явиться сегодня на повторный осмотр. — А если у меня запущенная форма «бреда», которой можно заразиться и умереть? Хайтаму было любопытно, как поведет себя Кавех, если он скажет то же самое, на что Кавеху намекал вчера врач. В его словах и действиях было определенное противоречие, это очевидно, но в чем именно оно заключалось, Хайтам и хотел выяснить. Ожидаемо Кавех вытянулся, он явно не думал, что тот, кого он спас, осудит его за этот поступок. — Ну, я думаю… — он замялся и упорно принялся сверлить взглядом лежащий на тарелке кусок рулета. Вдруг его плечи расслабились, а сам он с какой-то грустной улыбкой опустил голову. — Может, оно и к лучшему. Бинго. Вновь тишина выкачала весь кислород. Как будто артерии земли взяли и решили повернуть в совершенно другую сторону, подальше от них, лишая всей жизненной силы. Молчание, еще более неудобное недавнего, закостенело, проникло в головы, выветривая оттуда абсолютно все темы для разговора. Кавех молча жевал купленный рулет, Хайтам запивал ужасным кофе. И опять никаких звуков, кроме потребления пищи. Ужасные звуки. Совсем не похожи на человеческий голос, который хоть немного скрасил бы болотные тона отвратительного завтрака. Дурман в голове выжимал мозги, как воду из тряпки. Если посадить за одним столом совершенно разных, не знакомых до того людей, так и будет — никак. Полей масло на воду — масло будет держаться на поверхности, вымученно касаться воды, но ни вода, ни масло никогда не смогут раствориться друг в друге, пока находятся в одинаковых пропорциях. — Ну, начнем с того, что вы не выглядели как человек с бредом, — совсем невпопад продолжил Кавех законченную беседу. На что только не толкает неприятное молчание. — Возможно, — сухо сказал Хайтам. Опять молчание. Хуже знакомства представить нельзя. Похоже, аль-Хайтам ошибся вчера: ну и что тут предвкушать? Только замороженную рыбу в холодном хлебе рулета, что будто подчеркивает всю фальшивость завтрака. Что любопытно, Кавеха, видимо, чуть возмущала холодность Хайтама. Он старался особо не показывать негодования, но его напряженно сдвинутые брови и постоянные взгляды то в сторону, то в потолок говорили сами за себя. Тут Кавех, прожевав кусок рулета, с плохо отыгранным удивлением протянул перед собой его остатки и оглядел со всех сторон. — Я вот всё не перестаю задаваться вопросом, — сказал Кавех, смотря на рулет как на единственный сохранившийся двигатель со времен царя Дешрета, — в чем суть покупной еды? То есть я бы мог сам испечь его дома, и вышло бы в три раза дешевле. А тут тот же самый рулет, только с ценником до небес и гордой припиской не просто «Рыбный рулет», а «Рыбный рулет Ламбады», ха-ха. Хайтам облокотился на подлокотник дивана, борясь с желанием закрыть глаза рукой от неловкой попытки собеседника заполнить хоть чем-то тишину. Их как будто посадили друг перед другом в ресторане, двух чужаков, обязанных проводить время вместе из вежливости. Чашка кофе аль-Хайтама громко звякнула о стол. — Почему все считают, что надо нести всякую чушь, чтобы между людьми не было неловкого молчания? Слова Хайтама резко и метко попали в болевую точку, вытащив наружу всю бессмысленность завтрака. От такого заявления Кавех сначала несколько секунд озадаченно поморгал, а потом, рдея от злости на глазах, медленно положил на тарелку несчастный рулет. — Я хотя бы стараюсь в отличие от вас, — прошипел Кавех. — Почему вы не можете вести себя не так… так… — он с трудом подобрал более-менее цензурное слово и тяжко выдохнул: — …отстраненно. — Я отвечаю так, как привык. Как известно, старую собаку новым трюкам не научишь. Кавех громко фыркнул. — Если вы старая собака, то я Бритни Спирс. — Это еще кто? — Не знаю, — Кавех втянул голову в плечи. — Мне просто показалось, так будет круче звучать. Так же, как совсем недавно делал Кавех, Хайтам несколько секунд молча хлопал глазами: удивление и полная озадаченность смешались в его взгляде и выражении лица. Кавех злобно наблюдал за его немым изумлением, пока оно не перешло во вполне себе не немое: аль-Хайтам сначала чуть прыснул со смеху, а после откинул голову и громко расхохотался. — Что? Что смешного? — не переставая демонстрировать обиду, надул щеки Кавех. Но чем больше Хайтам смеялся, тем менее уверенным в себе становился Кавех: он по знакомой привычке опять втянул голову в плечи и вскоре закрыл рот рукой. Хайтам даже сквозь слезы на глазах увидел, как у него затряслись плечи от смеха. — «Круче звучать», о Архонты… — с трудом выдавил из себя аль-Хайтам. Но едва только он припомнил слова Кавеха, тут же засмеялся с удвоенной силой. — Вот это я сказанул! — хлопнул себя по лбу Кавех и, заразившись настроением Хайтама, тоже рассмеялся. «Как странно… — думал Хайтам, от непрекращающегося смеха опираясь о стол, в то время как Кавех растекался по всему дивану, сгибаемый пополам в хохоте. — Как странно, у меня стойкое чувство, что я так не смеялся, даже когда помнил себя. Ничто не могло настолько сильно меня рассмешить, и навряд ли бы рассмешило и сейчас, будь на месте этого парня кто-то другой» Он глянул на Кавеха, хватающегося за бока, на его заливной смех и яркое лицо. И Хайтаму показалось, что он наконец смог выйти из кювета на ровную дорогу, подобраться хоть чуточку ближе к конечной точке. Что смех приоткрыл завесу за отталкивающими глазами парня. «А может, даже старую собаку можно научить новому трюку»