К тебе, через 10 000 лет

      Лифт неслышно опускался вниз. Его равномерное, успокаивающее движение укачивало, как в колыбельной, внушало толику надежды об успехе…       Каком успехе?       Хайтам задумчиво приложил руку к подбородку: он не знал. Совершенно. Он же не на операции какой-то. Ну, по сути, да, на операции. Но, по сути, и нет.       Всё сложно.       Мягкая дрожь, ознаменовавшая конец спуска кабины, вытолкнула аль-Хайтама из мыслей. Да, он здесь, он в Доме даэны. Незачем перебарщивать с раздумьями. Есть только один факт — он не знает ничего о себе, он в Сумеру будто чужой, без дома и земли под ногами. И единственный способ обрести эту самую землю — это жить у Кавеха. А остальное — дело десятое. Всё, от слежки и до докладов Сайно о поведении Кавеха, всё было лишь вынужденной мерой.       У него нет выбора. Да и не сказать чтобы аль-Хайтам был особо против. Все же любопытство — исключительно научное, ничего более и ничего менее, — постепенно пробуждалось в нем. Уж слишком много темных пятен было в истории Кавеха. Ну серьезно, кого не заинтересует ситуация, когда тебя буквально уносит с рельс адекватности при одном лишь взгляде на человека?       «Никого, если он находится в адекватном состоянии ума, — фыркнул про себя аль-Хайтам. — И особенно если он хотя бы помнит себя и свое прошлое»       Хайтам, отгоняя, как назойливых мух, ненужные размышления, пошел дальше.       Пусто.       Тихо. Аль-Хайтам в одиночестве брел к выходу из библиотеки. Вокруг ни души, наемники Бригады тридцати разошлись. Он не преступник и преступник одновременно. Он помнит название «Дом даэны», знает, что это библиотека Академии, но не знает, как она выглядит внутри.       Теперь знает. Но ее интерьер не вызывает в аль-Хайтаме никакого внутреннего отклика.       Пусто.       К досаде Хайтама, отсутствие активных действий мгновенно стало спусковым крючком для хандры. Идти между стеллажами академических книг, знать их содержимое, но не иметь воспоминаний о том, как они были прочитаны, когда и при каких обстоятельствах, вызывало тоску.       Поэтому аль-Хайтам быстрым шагом вышел прочь из библиотеки и пересек главный зал Академии: он не знал почему, но чувствовал, что предаваться тоске не в его стиле.       Улица встретила его куда более приветливо — дыхнула в лицо порцией ночной прохлады, вечерней суеты и огоньков первых звезд. Солнце село. Он пробыл в Академии порядка полутора суток.       В воздухе витали запахи: штукатурная крошка, пьянящий хмель молодой листвы, вечерний застой, тот самый, состоящий из опустившейся за день пыли; и соленый, чуть горьковатый душок чего-то.       Хайтам оглянулся в поисках источника запаха последнего: ничего. Ничего, что бы указывало, откуда он доносится. На всё расстояние под ногами Хайтама, на мостах и улицах внизу, копошились рабочие и простой люд, чиня последствия разрушений. Вон там, у дверей Большого базара возятся врачи, вот тут, на Улице Сокровищ торговцы бегают вокруг и около оценивающих масштаб разрушений специалистов. Люди суетятся здесь, даже в квартале, где располагались до боли знакомые и вместе с тем совершенно не известные ему дома ученых…       Пусто. Снова пусто в голове — нет ничего.       «Что за наваждение», — раздраженно тряхнул головой аль-Хайтам.       Полный решимостью заняться чем-то и сбросить с себя депрессивный настрой, Хайтам сделал было два шага вперед, однако остановился. А куда он сейчас пойдет? Кавех же еще не знает о решении Хайтама остаться с ним.       Цыкнул.       Поиски Кавеха явно не были пунктом в его сегодняшних планах. Хотя с таким же успехом он мог сказать и о попадании в тюрьму, и о драке, и об обрушении этой самой тюрьмы, и об убийстве людей, и о становлении засланным казачком…       Мысленно аль-Хайтам мог продолжать этот список до бесконечности. И он так и делал: надо же было себя чем-то занять в процессе искания Кавеха. Лишь бы только не задумываться о том, в какой же он глубокой дыре. Дыре загнанного положения.       Пыль и штукатурка лезли в нос, сдавливала изнутри. Звезды равнодушно взирали на него, рыщущего под стенами Академии. Словно наркоман, ей-архонту. Прохлада щекотала нервы, а ветерок охлаждал кожу.       Он нашел Кавеха у исполинских ветвей Священного древа, следуя за горько-солоноватым запахом. Слезы не пахнут, говорили они, но почему-то от Кавеха именно ими и пахло. Дурость.       Кавех сидел, прислонившись спиной к холодным плитам стен Академии, раскинув ноги по ветвям, оплетшим здание. Глаза опухли, покраснели, и пусть невооруженным взглядом было видно, что недавно он плакал, лицо ничего не выражало. Он молча сидел, закинув голову вверх.       Пусто.       Пустые глаза обращены к звездам. Так, словно Кавех тоже пытается что-то вспомнить — далекое, неуловимое, воспоминание о знании.       А может, Хайтам просто проецирует свои проблемы на него. Как знать, как знать.       — Кхм, — аль-Хайтам прочистил горло, ненавязчиво намекая на свое присутствие.       Его будто проигнорировали — Кавех не повернул головы.       Кажется, Хайтам знает, что от него хотят. Он вздохнул.       — Я хочу попросить прощения, — не слишком искренне начал он, сам прекрасно понимая, насколько натянуто звучат его слова. Хайтам сделал небольшую паузу и добавил: — Мне не стоило принимать настолько радикальное решение.       Молчание. Кавех продолжал сверлить глазами небосклон. Так навязчиво, упрямо. Аль-Хайтам в какой-то момент не выдержал и решил взглянуть, на что же Кавех упорно смотрел.       Небо. Гигантский звездный холст, на который пролили акварельные краски, а затем прыснули блестками. Полотно великолепного хаоса, мазня со вкусом и красотой. Хайтам никогда и подумать не мог, что банальный вид ночного неба может вызвать столько эмоций. Поражающий воображение простор, абсолютный в своем холодном спокойствии, и бессмысленное мерцание бесконечно далеких точек в пространстве — Хайтам смотрел на них и видел, как взгляд Кавеха, устремленный в необъятную высь, бороздит по просторам неизведанных далей. И от этого сочетания — Кавех + звезды — у Хайтама предательски пробежали мурашки по спине. Беспрецедентное попадание прямо в душу шевелило аморфные комки воспоминаний о былом и грядущем, щекотало страх перед чем-то незримом, и всё это — и звезды, и страх, и небо, и Кавех — создавало леденящее чувство близости к сферам вечного блаженства.       И только когда Хайтам прочувствовал это, — момент — Кавех повернул голову. Будто понял.       — Как думаешь, — спросил он, пронзая Хайтама до безумия прозрачными в этот миг глазами, — как думаешь, их души стали звездами?       Вопрос странный и бессмысленный. Перво-наперво аль-Хайтам попытался приложить к нему логику, объяснить самому себе посыл вопроса: не понял. Совершенно. Стройности умозаключений в словах Кавеха не было, ей даже и не пахло.       Тогда он попробовал другой способ: если смысла в вопросе нет, то почему бы не выключить все мысли? Щелк — их нет. Включить зрение, включить все пять чувств: перед глазами только звезды, только свобода и только глаза, смотрящие насквозь прямо в душу. Хайтам чувствовал себя голым перед Кавехом и при этом совершенно не стеснялся этого. Парадоксальные ощущения.       Огни звезд горят где-то далеко-далеко — за пределами человеческого понимания. Глаза Кавеха отражают эти огни, и Хайтам чувствует, как сам наполняется ими.       — Да.       Дал бессмысленный ответ на настолько же бессмысленный вопрос. А ответ оказался извинением. Или, может, вовсе не извинением. Никто из них не мог точно сказать.       Показалось, будто Кавех улыбнулся ему глазами. Он, не говоря ни слова, не выражая ни единой эмоции, подвинулся, как бы приглашая — или давая разрешение? — сесть рядом с ним. Хайтам послушался.       Плитка была холодной, а бок Кавеха теплым. Невольно вспомнилось, как они сидели под обстрелом из ножей, переводя дыхание за корнем, который впоследствии привел к масштабным бедствиям. Ситуация настолько же иронична, насколько абсурдна.       Они молчали. Долгое время просто смотрели на звезды. Как-то само по себе до аль-Хайтама дошло осознание: тут не надо ничего понимать, надо просто прочувствовать момент. И сразу же уйдут все насущные вопросы. Кто он, почему он здесь, что случилось, почему так болезненно ноет рана на сердце и невыносимо смотреть по сторонам — неважно. Если нельзя заткнуть пустоту на месте зияющей дыры воспоминаний, просто наполни ее чем-то еще — например, абсурдным созерцанием звезд со странным во всех смыслах человеком, пока на фоне борются с последствиями их поступков люди.       Чушь. Но ему нравится.       Хайтам не помнил, сколько они сидели, совершенно забыв о времени. И, наверное, так оно и было бы дальше, пока в один момент, негласно самый нужный, Кавех не повернул к Хайтаму голову и не сказал:       — Пойдешь? — Кавех поджал губы и, чуть погодя, неуверенно пояснил: — Пойдешь домой?       «Домой», — протянул про себя Хайтам. Странное слово. Странное место. Странный и его хозяин. Да и странно, что тянет аль-Хайтама туда. Однако если еще хоть раз он ощутит это подобное невыразимое, тягучее патоки чувство, если он снова наполнится, Хайтам вполне себе и не против назвать то место домом.       — Пойду.       «Пойду, пусть я совершенно не знаю, что будет дальше», — закончил фразу в голове аль-Хайтам и напоследок, прежде чем встать, еще раз взглянул на звезды.       А они всё горели и горели. Будто в агонии крича, что он лишь повторяет ошибки прошлого.