"Reductio ad absurdum"»
Аль-Хайтам поднимает брови и скептически еще раз перечитывает последние предложения. Принесенная рукопись не отличалась особым порядком изложения мыслей, зато явно претендовала на некий художественный смысл. Правда, аль-Хайтам искренне не понимал, где он и как его найти. Да и не понимал, что от него хотят. — Так… зачем ты мне это дал? — напрямую спросил Хайтам. Кавех сидел за столиком перед ним. Утро, кофейня. Наконец-то предоставился шанс попить хорошего кофе, так еще и по скидке. Последнее стало решающим фактором в походе в кафе ранним утром следующего дня. Исписанная почерком Кавехом рукопись лежит между ними, «олицетворяя непреодолимую преграду» — как бы выразился Кавех, если бы ему сейчас предложили описать ситуацию. — Чтобы ты прочитал, — совершенно не понимая, что Хайтам ничего не понимает, развел руками Кавех. — Ты прочитал. Что скажешь? — Мне выразить свое мнение? Ладно, — Хайтам уселся поудобнее, схватил первый лист бумаги и принялся монотонным голосом, как будто стал преподавателем на лекции, говорить: — Для начала потренируйся в плавных переходах от идеи к идеи. Определи, от чьего лица будешь вести повествование — оно должно быть конкретным, желательно, чтобы не скакало от одного лица к другому. И конечно, не забудь не повторя… — Да постой же ты! Постой! — Кавех отмахнулся от него рукой, вырывая из его пальцев первый лист и подсовывая последний. — Зачем мне это? Я, по-твоему, на писателя похож? Ты лучше скажи, как переводится вот эта последняя фраза. Пришлось несколько раз сильно и крепко-накрепко проморгаться: так, чтобы удостовериться, что ему точно не слышится. Затем переварить слова в голове, пропустить через жернова воображаемой мельницы, размолоть, высушить и… все равно ничего не понять. Аль-Хайтам зажмурился, сделал вдох, покачал головой и выдохнул. — Тогда скажи мне на милость, зачем ты мне дал целый текст непонятно чего? Театрально надувшись, Кавех буркнул: — В смысле непонятно чего? Я просто записал свой сон, пока не забыл. Ну, меня немного занесло, и как-то в итоге что-то вот так вышло сяк и этак такими этими вышло вот. Последние слова превратились в какую-то несуразную кашу: это Кавех, постепенно опуская голову вниз, пока она полностью не рухнула, бурчал себе что-то под нос. Звучало больше как оправдание самого себя, нежели чем простое признание, что ему на месте не сиделось, как хотелось как-нибудь покреативить. Помолчав, аль-Хайтам кисло обратил взгляд на шедший от кофе дымок — остывал. — Ясно, — суховато ответил он. — Но ты же понимаешь, что мог просто попросить меня перевести отдельную фразу? — Угу, — промычал Кавех. Конечно же, понимал. Дымок продолжал завитками закручиваться прямо над головой Кавеха. — Есть ведь что-то еще, что ты хотел донести этим текстом, верно? Дымок дрогнул, кувыркнулся и перестал идти. Показалось, что и Кавех, был бы он кофе, сделал бы так же. — Угу… Смысла расспрашивать дальше, что же именно подразумевалось под этим перформансом не было. Не особо-то хотелось знать, да и Кавех, похоже, не был настроен на дальнейший разговор. Аль-Хайтам только глянул на занимавшийся за зеленоватыми витражными стеклами рассвет. Хотелось бы еще чуть-чуть подольше посидеть здесь — в сонном жужжании людей и успокаивающем перестуке чашек, уносимых официантом. Но дела не ждут. Гулкое шуршание тонких, исписанных чернилами вдоль и поперек бумаг побудил Кавеха поднять голову: аль-Хайтам вставал из-за стола, собирая разбросанный текст Кавеха воедино. Напоследок он положил перед ним лист с горевшей по центру фразой на мало кому известном в Тейвате языке. — «Доведение до абсурда». Перевод. Это апагогия. Твой загадочный человек из сна читал о намеренном утрировании нелепых фактов — методе, позволяющем тем самым опровергнуть их. Так и началась их совместная жизнь. Будние тянулись торопливой чередой небольших событий. Не было ни дня, когда что-либо в их жизни не происходило. Оттого, от перенасыщенности всякого рода ситуаций и обновок, все три недели прошли однообразно, ровно — аль-Хайтам привык к отсутствию спокойствия. То обустрой себе комнату в зале, причем так, чтобы обязательно «не нарушать эстетического вкуса, сохранять равновесие между комнатой для сна и главной комнатой в доме» (цитата дословно взята со слов Кавеха, которую он повторил восемь раз, исправляя «не так» переставленную Хайтамом мебель). То организуй бытовую жизнь: кто когда убирается, кто в какое время занимает ванну, кто в какой день готовит еду, а в какой идет на рынок. И, обязательно, что можно и нельзя тащить в дом. — Нет, нет и еще раз нет! — воскликнул Кавех, когда аль-Хайтам купил на барахолке несколько книг. — Что «нет»? — невозмутимо спросил Хайтам, водружая приобретенную стопку на стол. — Мне нельзя иметь личные вещи? — Во-первых, — громко начал Кавех, отбирая у него книги и раскидывая их по подоконникам, — ты нарушаешь… — …«эстетический вкус, надо сохранять равновесие», — закончил за него Хайтам. Удивленный, Кавех так и застыл на месте. Заметив, что шок и непонимание в его глазах не проходят, аль-Хайтам пояснил: — Ты повторяешь эти слова на протяжении нескольких дней, тяжело не запомнить. Удивление в глазах потихоньку растаяло. Вместо него постепенно загорелась иная эмоция, более яркая и оттого не менее смешная. Возмущение. — Да ты же просто издеваешься надо мной! — взорвался Кавех. — Не спорю, когда я… мы обустраивали зал, у меня несколько раз вырвалась эта фраза, но я не говорю ее каждый день! И потом, раз уж ты ее запомнил, значит, ты намеренно… — Так что там во-вторых? — успешно пропустив поток возмущения Кавеха мимо ушей, свернул с темы аль-Хайтам. — Ты так и не сказал. Нет, Хайтам не издевался. Ну так, чуть-чуть, может, со стороны так и могло показаться. Что тут поделать — уж слишком нравилось ему слегка подтрунивать над таким человеком, как Кавех. Даже больше, грех бы не воспользоваться возможностью, когда всё прямо так и располагало к такому… легкому подчеркиванию Хайтамом отношения к Кавеху. А было оно примерно такое: — Ты издеваешься и даже не краснеешь, — пародируя Хайтама, Кавех деловито сложил руки на груди. Хайтам качнул плечами. — Не знаю, где ты здесь увидел издевку. Нет ничего плохого в выражении благожелательного отношения к тому, кто чуть ли не за уши притащил меня в свой дом и заставил слушать курс лекций о чувстве вкуса, о чем я, кстати говоря, не просил. Вот и всё отношение. До безумия простое и абсурдное. Кавеха подобное откровение перво-наперво опять удивило, — Хайтам взял себе на заметку и над этим слегка пошутить — но уже через пару секунд он расплылся в улыбке. — Не слишком ли быстро для нескольких недель считать меня другом? — хихикнул он. — Заметь, я этого не говорил, — напомнил он и шустро, пока Кавех еще чего не сказанул, вновь вернул его к прежней теме: — Ты все еще не сказал, что было во-вторых. Тут же улыбка стерлась, как будто и не бывало; Кавех вытянулся и, на удивление, спокойным голосом сказал: — А во-вторых, ты покупаешь книги и живешь на мои деньги. Тогда же и начались поиски работы. Действительно, Хайтам не раз удостоверился в необходимости собственного заработка, к тому же ему было не по себе жить на чужие средства. Сильно влиял и риск скорой потери дома: к Кавеху, бывало, заходила разодетая маленькая негоциантка. Дори, как она представилась, увидев нового жильца в доме, только рассмеялась. — Кавех, ты не меняешься! — громко захохотала она. Кавех и Хайтам в тот день сидели рядом, закинув ногу на ногу, в одинаковых позах с таким же одинаковым осуждением в глазах. Дори не унималась, найдя эту картину настолько смешной, что ее прямо-таки разрывало от смеха. — О Архонты, что с вами не так! — через смех с трудом сказала Дори, скатываясь с дивана и хватаясь судорожно за живот. Две пары глаз молча сопровождали ее сползание на пол. Никто из них не сказал ни слова по заранее обсужденной договоренности не вставлять ей и аргумента против. Только Кавех поднял ее сползшую набекрень шапку. Дори успокоилась спустя двадцать минут, и всё это время Кавех и аль-Хайтам неподвижно сидели, словно нерушимые статуи. — Ладно, ладно… хорошо, — выдохнула Дори, поднимая очки, чтобы вытереть слезинки с глаз. — Так и быть, уговорил. Проку нет мне вас прогонять. Но аль-Хайтам теперь также становится моим дорогим клиентом. Так что жду возмещение долгов в удвоенном размере! В следующие разы Дори приходила просто на чай, посмеяться и всучить аль-Хайтаму несколько вещей для личного пользования по действительно выгодным ценам. Так, например, она с помощью Кавеха и хорошего портного сняла мерки с Хайтама, выхлопотав ему на заказ куда более подходящую одежду: в черно-зеленой гамме, с нагрудником, плащом и с таким изыском, что он казался мондштадтским аристократом в сумерской версии. Свою невиданную щедрость она называла «благодарностью за искусное чувство юмора над ее самым любимым клиентом из всех любимых», при этом она выразительно смотрела на Кавеха. Аль-Хайтам отметил ее способ поощрения весьма забавным. Не очень забавным ему показался поиск работы. Основная проблема заключалась в первую очередь в том, что у аль-Хайтама не было документов. Точнее, эта проблема была во вторую очередь, а в первую шло кое-что куда более очевидное — характер. Сначала Кавех повел аль-Хайтама на Большой базар на подработку помощником продавца фруктов. Через два часа Кавех шел по улицам с аль-Хайтамом, безудержно понося его за критику работы продавца, осуждение клиентки с ребенком за неумение успокаивать детей и явное непонимание, как их воспитывать, выведения хозяина лавки из себя за нелестные отзывы о качестве продуктов и прочее и прочее. Хайтам всё не запомнил. Может быть, он действительно поступал не очень тактично, но ему было несколько все равно на это с высокой башни. — Почему я должен молчать, когда люди выполняют свои обязанности спустя рукава? Почему меня должно волновать, что думают обо мне люди? Мне нет смысла выстраивать себе гору рамок, в которых я сам же потом буду путаться. Так он сказал тогда Кавеху по пути домой — прямо, без обиняков. Кавех в тот момент уже было раскрыл рот, чтобы задавить его контраргументами, но вскоре закрыл: их не нашлось. Та же самая история произошла на собеседованиях и испытательных сроках в качестве продавца глины, официанта в таверне, уборщика в кофейне, ремонтника в до сих пор плохо работающих канализациях, строителя для разрушенных дорог, плиточника для пострадавших стен Академии, лаборанта к какому-то ученому-любителю, телохранителя и, наконец, бухгалтера. Везде не клеилось. — Да что же мне с тобой делать?! — взвыл Кавех, забирая Хайтама от кидавшегося в него инструментами купца из Снежной. Счета купца так же подверглись суровой оценке, а психика Кавеха — потере надежды. Что можно ему на это сказать, Хайтам не знал. К тому же он и без того ясно и со всеми вытекающими уже обозначил свою позицию. Должно быть, Кавех не мог не понимать, что аль-Хайтама невозможно было переубедить. Он широкими шагами мрачно шел в нескольких метрах впереди, как вдруг остановился посреди Улицы Сокровищ, ударил себя по лбу и удрал. Оставил аль-Хайтама прямо так, не попрощавшись и не ничего не объяснив. «Ладно», — равнодушно подумал аль-Хайтам. Думать, что это было, не хотелось. Домой пришлось идти в одиночестве. Виляя по обвитым вокруг ствола Священного древа дорожкам и площадкам, Хайтам медленно, пункт за пунктом рассуждал, что ему еще надо было сделать: «Номер один… нет, нет смысла ставить приоритеты, тогда… а) Сделать документы в Академии; б) Сходить в Бимарстан за справкой о здоровье ради документов; в) Найти человека, знающего, как выглядят симптомы потери Глаза бога; г) Найти работу; д) Оплатить долги перед Дори; е) Закончить с докладами перед Сайно…» Последний пункт поставил его в тупик. Три недели прошли как положено, жаль только, в своем расследовании Хайтам продвинулся мало, а Сайно ждать умел и мог ждать долго, сколько душе угодно, но не отпустит Хайтама, пока не получит конкретные результаты. Как и сегодня. Они встречались по воскресеньям, когда Кавех уходил кутить либо же просто желал отдохнуть немного от аль-Хайтама. Ему это было только на руку. Сайно всегда выбирал разные места, постоянно в каких-то потаенных уголках и непременно приходил раньше срока. Например, сегодня он уже каким-то неведомым образом сидел в условленной таверне. И это-то при том, что Хайтам пришел на два часа раньше положенного из-за неудачи с работой. Сайно, укрытый до глаз плащом, малоинтересно фыркнул. — Я как знал, что ты придешь в это время. Снова выгнали? На вопрос Хайтам предпочел не отвечать — просто бухнулся на сиденье напротив Сайно. Тут же к нему подлетела официантка с предложением о лучших напитках вечера, на что Хайтам лишь отмахнулся, заказав только стакан воды. Сайно ответил ей тем же. — Я проверил, всё надежно, — кратко донес обстановку в таверне Сайно, после чего выжидательно посмотрел на аль-Хайтама. — Потрясающе, — прилетело в ответ. Каждый раз при докладах Сайно настроение аль-Хайтама уходило ниже плинтуса. Если бы оно выражалось цифрой, то уже давным-давно имело бы отрицательное значение. Но Сайно сейчас явно было не до паршивого настроя Хайтама. — Подвижки есть? — в голосе зазвучали стальные нотки — очевидное напоминание, зачем они сюда пришли. Хайтаму в глаза бросилась неестественная бледность его кожи. Эпидемия уже как две недели прошла, большая часть больных давно вернулась в строй, лишь генерал махаматра оставался постоянным пациентом врачей. Если запущенные случаи и существовали, то Сайно явно был тому ярким примером. Насколько Хайтаму было известно, в последние несколько дней Сайно советовали не нарушать постельный режим, что он успешно проигнорировал, сидя теперь на встрече в таверне. Медлить с ответами не стоило. Чуть помолчав, аль-Хайтам осторожно начал: — Ситуация за неделю не изменилась: я продолжаю замечать, как Кавех покупает то ли продукты, то ли лекарства чуть больше обычного, но все лишние пакеты он просто относит в свою комнату. Что находится в смежной с ней — мне неизвестно. Во всяком случае, он не желает говорить. В целом, поведение никак не изменилось. Вот только… — Вот только… — с нажимом вторил ему Сайно, ожидая подвоха. — В последнее время он стал более напряженным из-за того, что у меня не получается найти работу. А долги всё копятся. Услышав это, Сайно со вздохом откинулся на спинку сиденья и протер глаза. Похоже, у него вновь начинался жар, а значит, дальше работать будет затруднительно. Сайно и сам это понимал. Результатов кот наплакал, долгов выше крыши, а состояние здоровья безнадежно подводит. Вдруг, осененный, он чуть ли не подпрыгнул, выбежал из таверны и уже вскоре вернулся с листовкой, сорванной с доски объявлений снаружи. — Ты говорил, что не можешь найти работу, — пропыхтел Сайно, в глазах горел азарт, — так вот тебе идея. Листовка с громким хлопком приземлилась перед аль-Хайтамом. На ней увесистыми важными буквами исключительно академическим почерком было написано:Академия ищет сотрудника на должность секретаря.