К тебе, через 10 000 лет

      Кстати говоря, всё было хорошо.       Идеально.       Лучше некуда. «Идеально», как говорят мондштадтцы, много кого прокормить может, особенно если два…       Что.       Кавех тряхнул головой и тут же чуть не столкнулся лоб в лоб с каким-то прохожим. «Смотри, куда прешь!» — грубо крикнул униженный и оскорбленный. Конечно же, можно было ему что-то ответить, но зачем, когда всё хорошо? Кавех сегодня был переполнен под завязку человеколюбием, истинным, непоколебимым и…       И так далее и тому подобное. Сами додумайте, ему сейчас не до этого.       Бежать, бежать и еще раз бежать. Ужасное занятие, когда дыхалка сбивается, а сердце, будучи имея в процессе бега неприятное свойство будто бы липнуть своими стенками к внутренней стороне спины, явно работало на последнем издыхании.       Дыхание заканчивается, сознание теряется. Не совсем, но Кавех чувствует — пробежит еще чуток, и всё, конечная. Ноги дальше не идут, пожалуйста, выйдите из тела. При нахождении в теле, следующем в тупик, предназначен административный штраф.       — По сторонам смотри!       — Глаза разуй!       Штраф. Вот он. Десятки разозленных голосов летели вслед Кавеху, одаривали тоннами всевозможных благодарностей ему и всей его родословной до седьмого колена.       — Чтоб тебя!..       — Селестии на тебя не хватает!       Летело со всех сторон, отовсюду. А Кавеху хоть бы хны — он мчится быстрее света, быстрее пули по Улице Сокровищ, через Большой базар, по мостам, по рабочим, по развороченной плитке.       «Это всё из-за тебя, — с укоризной мелькает в голове, когда он перепрыгивает согнувшегося рабочего. — Если бы не ты…»       Иронично, но Кавех сам не знает, кого именно винит.       Да и не все ли равно? У него другое на уме, скребется кошками на душе и выпрямляет все извилины в мозгу.       Его мчит на крыльях идеи, где взять работу Хайтаму, — воздушной, легкой и вместе с тем невыносимо тяжелой для тех, с кем Кавех случайно сталкивается плечом. Те отплевываются, дуются.       Н Е В С Е Л И Р А В Н О ?       Дом Сайно. Прямо по курсу. Из-за работы Сайно редко бывает в нем, поэтому его облюбовал себе в качестве гостевого дома Тигнари. «Я приеду на неделе с Коллеи, надо дать ей немного развеяться», — писал он в письме. На неделе — очень расплывчатое понятие, и все-таки Кавех чувствовал — что-то потаенное, скрытое где-то глубоко-глубоко внутри, далекое предчувствие — Тигнари здесь, прямо сейчас и именно на этом самом месте.       Остановился. Дверь смотрела на него единственным зияющим тонированным стеклом, ожидала, когда Кавех отдышится. Ждать ей пришлось долго: Кавех бежал так быстро, как только мог в самый разгар вечера, в момент выкатывания толп народа на улицы под успокоившееся после дневной пальбы жарой солнце. И даже так на улице стоял зной.       Кавеху понадобилось более десяти минут, чтобы окончательно прийти в себя: не давали сердцу прекратить эту сраную пляску на танцполе грудной клетки вечерняя духота вперемешку с надоедливой, приставучей, как банный лист, пыльцой вовсю цветущих палисадников вокруг.       Раздражающая красота, подумалось в тот момент Кавеху, и он толкнул дверь. Мысль о том, что он забыл постучаться, ударила в голову позже.       С громким визгом петель дверь со всей дури влетела в деревянную стену.       «Упс, перебор», — Кавех зажмурился и втянул голову в плечи, зная, что сейчас будет.       Тигнари, на лице которого заметно читался испуг от внезапно выбитой двери, выскочил в коридор в фартуке и с мясницким ножом в руках. Следом осторожно высунулся нос Коллеи, а под носом — нож поменьше, готовый нацелиться прямиком на вторгнувшегося неприятеля. Как только Тигнари увидел, кем является «неприятель» его уши заметно расслабились, но оттого не менее удивленно выгнулись. Тигнари сделал быстрый жест Коллеи: «Всё хорошо», — говорил он взмахом хвоста. Только тогда Коллеи полностью вышла из-за угла стены, но тут же шмыгнула обратно.       — Кавех, ты что, пьяный?! — воскликнул Тигнари, гневно зыркая на него.       — А? Чего? С чего бы?       Не понял. Не захотел понять. Это что же, это как — с чего его, такого законопослушного, вдруг обвиняют?       Да быть такого не бывает и не могет.       — От тебя перегаром несет за километр, щеки красные, как томаты, еще и двери выламываешь. И ты спрашиваешь «С чего бы?» — фыркнул Тигнари. Он ловко взял мясницкий нож в обе руки и, угрожающе крутя им, расставив ноги по ширине плеч, ненавязчиво намекал: Кавеху в этом доме не рады.       А Кавех не понимал. Он же не пил. Ну, так, помаленьку. Столько неудач с поиском работы для аль-Хайтама — как не развеселить себя хоть чуток? Просто, чтобы и жилось лучше, и думалось яснее… глотнул разок-другой в таверне, пока ждал Хайтама, ну что такого? Это же так, мелочевка. Сразу и ассоциации получше в головушке пошли. Нет никаких там квадратов с крестами, нет и солнечных топоров, и жизнь сразу кажется такой прекрасной, возвышенной, простой — такой, какой и должна быть у нормального человека. Тем более, если бы он был пьяным, аль-Хайтам уж точно бы прокомментировал его состояние! Сто процентов!       — Куда собрался? — Тигнари встал во всю ширину прохода, когда Кавех попытался пройти мимо него.       — Да я же так… обговорить одно дело важное надо… — промямлил Кавех. Стоп, что? Промямлил? Чтобы он и промямлил? Нет, гордо сказал!       — Какое? — с нажимом спросил Тигнари. Нос Коллеи все еще торчал за его спиной, за стенкой осторожно показались ее напуганные глаза. Увидав их, Кавех дружелюбно помахал рукой, но опять Тигнари — встал, запрокинул голову и заполонил собой всё поле зрения Кавеха, грозно буравя его глазами.       — Ну, я… работу аль-Хайтаму ищу, да… — Кавех неловко посмеялся и почесал голову, будто уверяя себя, что он более чем трезв. В смысле… Да! Да, он трезвее самой трезвой кобылы! А кобылы, как говорят в Ли Юэ, не пьянеют, пока едабельны… — Так что? Впустишь меня? — он выпрямился, всячески демонстрируя полное владение телом, душой и вообще всем, чем возможно владеть и невозможно.       Тигнари скептически оглядел его. Наверняка же от взгляда не укрылась потрепанность Кавеха, а запашок изо рта и подавно скрыть не… то есть аромат свежего мятного десерта, которым Кавех перекусил по дороге. Оглядел — цепко так, будто Акашей сканировал, — что да как с ним, оценивая, можно ли впускать в дом. Быстро посмотрел на теперь не сильно прятавшуюся Коллеи: видно, добродушная улыбка Кавеха подкупила ее, и она высунулась наружу, приветливо махая рукой в ответ. Затем вздохнул, обошел Кавеха и закрыл дверь. Повернулся, буркнул:       — Проходи. Не дай Архонт, тебя еще Бригада тридцати поймает по дороге домой, а провожать тебя у меня времени нет.       Насчет того, почему это его вдруг должна поймать Бригада тридцати Кавех промолчал: ну что уж тут, зачем лишний раз показывать правоту, главное, что он сам знает, кто здесь истину глаголет. Вместо этого он только прошлепал до маленькой гостиной, где Сайно явно бывал только по приезде Тигнари, и грохнулся на первый попавшийся диван.       Жестковат. В комнате темновато. Но да ладно.       Жестом — снова взмахом хвоста — Тигнари показал Коллеи двигаться на кухню, и они скрылись в небольшом коридоре. С места Кавеха были видны только их спины, суетящиеся за разделочной доской.       — Я учу Коллеи делать цыпленка в тандыре, — кратко ввел Тигнари в курс дела. — Мы собираемся наготовить немного Сайно, с его-то «бредом» он толком и приготовить ничего не может.       — Наставник! — робко шикнула на него Коллеи, помогая потрошить цыпленка. — Вы же сами сказали никому не говорить…       — Кавех свой, — на слова Тигнари Кавех чуть слышно иронично фыркнул, — …если его пьяный язык ничего не разболтает.       — Я, между прочим, все еще тут, — надул губы Кавех, расползаясь по подушкам.       — Тяжело не заметить, — как будто бы разочарованно обернулся на него Тигнари. Тут же отвернулся обратно. Его хвост покачивался в такт равномерной резке очищенного мяса.       — А чего это ты решил приготовить что-то Сайно? — заинтересованно подался вперед Кавех. — Вы же недавно в ссоре были, что ли.       Тигнари помолчал. Коллеи чуть отстранилась и то ли испуганно, то ли удивленно, то ли и испуганно, и удивленно смотрела, как покачивания его хвоста постепенно обретают всю большую и большую силу, а рубка мяса становится только агрессивней.       От повисшего угрюмого молчания Кавеху стало не по себе. Странно, ему и хорошо, и не по себе… Стены настороженно на него посматривали, и с них же, из фоторамок, глядели глаза Сайно вместе с Лизой во время обучения, Тигнари, Сайно и Коллеи, когда ее только-только привезли в Сумеру, и их, Тигнари, Сайно и Кавеха, на выпуске из Академии. Последняя фотография раздражала, она была словно неполной, с каким-то дурацким пустым пространством где-то в стороне, таким лишним и мешающимся…       — Мы не были в ссоре, — резко разнесся голос Тигнари в тишине. Коллеи неудобно помялась на месте, не зная, куда деть куриные воздушные мешки и легкие. — Просто… так получилось, что он будто не давал мне дышать. Стал немного… перегибающим палку, понимаешь?       — Не понимаю.       — Чёрт, ну… — Тигнари взял из рук Коллеи несчастные воздушные мешки, задумчиво помял их ткань, как бы подбирая нужную метафору. — Вот ты… наверное, сравнение неудачное, но все равно. Вот ты бы смог сказать, что вы с аль-Хайтамом друзья?       — Нет, — моментально, даже не задумываясь, выпальнул Кавех. Осознание, что он сказал, пришло к нему далеко не сразу.       Тигнари достал мусорку и выкинул потрошки.       — Вот и я о том же, — прочеканил он, резко бросая их в самую Бездну. Коллеи зажмурилась, когда по дому разнесся неприятный звук размозженных органов. — Только представь то же самое в другую сторону.       — Наставник… — сочувственно прошептала Коллеи, хотя на ее лице явно читалось полное непонимание, что же он имеет в виду.       Ну ладно, Кавех привирает — все же немного, чутка, тютельку, но он что-то около понимает, на что намекает Тигнари. Намекает на намеки. Как будто услышав его мысли, Тигнари только яростнее принялся за разделку, из-за чего Коллеи была вынуждена отступить: кажется, у ее наставника было неспокойно на душе, и он долгое время не мог никому выговориться.       — Не надо, я сам, — тем не менее достаточно мягко указал Тигнари ученице. Она послушно отступила и, время от времени тревожно переглядываясь с Кавехом, встала в стороне. Тигнари продолжил: — Ладно, думаю, я не так объяснился. Все-таки вы не так давно знакомы с аль-Хайтамом. У нас с Сайно… немного другая история.       Кавех неуверенно подтолкнул его к основной мысли:       — В смысле…       — В том смысле, что мы с Сайно знакомы давно. С тобой тоже, — прибавил Тигнари. Его уши грустно загнулись, понурились. Медленно, но верно его руки тянулись заняться основными органами цыпленка на разделочной доске. — Но Сайно почему-то всегда тянулся ко мне. Для меня он тот еще дурак, — Тигнари улыбнулся чему-то своему, Кавех понял это по его радостно махнувшему хвосту, — но зато мой дурак. Быть настолько безэмоционально серьезным и ответственным и одновременно с этим выдавать одну постыдную шутку за другой с несменяемым выражением лица… так только он и может.       Хруст. Раздался по всему дому, неприятно заглушил теплые слова о Сайно — Тигнари случайно слишком сильно сжал одно из тонких ребер птицы, и оно мерзко отдалось по ушам в затихшем пространстве.       — Ой, вот же… еще осколки в мясо попадут, — Тигнари торопливо принялся очищать еще кровавые мышцы от кости.       Коллеи было ринулась помочь, но Тигнари снова отогнал ее, будто разделка цыпленка была для него чем-то личным. Кавех видел его мельтешащую спину, его дергающиеся уши, и почему-то раз за разом вспоминал слова Тигнари, а вместе с ними и аль-Хайтама. Шуток у него не было, но все-таки Кавех чувствовал, что за его вечно каменным выражением лица и нерушимым хладнокровием что-то скрывается, что-то потаенное и скрытое под сотней замков даже от самого аль-Хайтама.       Кавех вяло мазнул взглядом по фоторамкам, в голову залезло воспоминание о глазах Хайтама на фотографии выброшенной медицинской карты.       — Я понимаю тебя, — во внезапном приступе меланхолии вдруг сорвалось с губ Кавеха. Тигнари замер и, приподняв бровь, оглянулся на него. — Ну, то есть… в какой-то степени. Вот вроде бы всё хорошо, вы живете душа в душу, а все равно есть что-то такое — не то. Какая-то маленькая подковырка. Иногда мне кажется, будто он врет мне. Да и не только мне — себе тоже, причем так искусно и мудрено, как не смог бы соврать лучший из лжецов.       «Как я», — было готово сорваться с языка, но Кавех вовремя прикусил его. Он, конечно, не сказать чтобы трезв… в том плане, что он трезв, как никогда, и все же некоторые подробности нужно было вовремя уметь опустить.       Рассеянно встав с дивана под напряженный взгляд Коллеи, Кавех принялся ходить по крошечной гостиной. Везде и всюду, куда ни плюнь — фотографиями был увешан весь дом. Кавех не ожидал, что Сайно настолько ценит воспоминания.       — Возможно, — Тигнари качнул плечами. Внезапно ему расхотелось убирать осколки костей: резко и без предупреждения он с громким, прорывающим желудок на рвотные рефлексы чвакающим звуком залез в самую грудину птицы. — Но, в конце концов, все люди врут. Это нормально. Ненормально — когда человек заставляет чувствовать тебя откровенно неудобно. Прости, что снова принимаюсь за свое, но… Архонтов ради, прошу, Коллеи, можешь закрыть на некоторое время уши?       Коллеи удивленно потрясла зеленоватыми кудрями, в край озадаченная просьбой учителя, но выполнила ее: сняла перчатки и, забавно зажмурившись, закрыла уши руками. Довольно кивнув, Тигнари повернул голову обратно на разделочную доску.       Вынул сердце.       Холодное. Синеватое. Маленькое.       Мертвое.       — Когда Сайно начал шутить откровенную пошлятину, я подумал, что у него просто период такой. Потом один за другим пошли намеки, причем знаешь… с этой его типичной полуулыбкой и крайне скудным набором эмоций. Ну уж извини, но как можно заходить в комнату, прямо перед Коллеи, еще ничего в этом не сведущей, и говорить: «Чай кипит, заварки нету — ху…» Коллеи, я вижу, ты приоткрываешь уши! — беззлобно прикрикнул на нее Тигнари.       — И-извините, — пробубнила она и снова крепко-накрепко прижала руки к ушам, даже отошла подальше.       Тигнари вздохнул.       — Пойми, я не рассматриваю его… так. Для меня Сайно как бестолковый младший брат, мы сами еще об этом шутили, когда были на празднике Ветряных цветов в Мондштадте. А теперь он… аргх, — Тигнари, вслед воздушным мешкам, кинул в мусорку и сердце. То грустно бултыхнулось об стенки ведра, чвакнуло, испустило дух и стихло. Умерло.       В этот же момент Кавех набрел на небольшую шкатулку, инкрустированную тришираитом из дальней части пустыни. Пока Тигнари сокрушался над птицей, вынимая из нее последние остатки, а Коллеи стояла зажмурившаяся, он шустро, буквально одним глазком, заглянул внутрь.       Там лежали фотографии. Бесконечные фотографии из разных времен, с разными временными промежутками. И на всех были изображены Сайно с Тигнари.       — Причем, знаешь что? — усмехаясь, говорил Тигнари. В мусорку попеременно сыпались мягкие, кашеобразные и раздавленные в труху органы. — Я же объяснил ему, что мне неприятны такие шутки. Он понял. Вроде стало лучше. Но всё перестало быть как раньше, знаешь же это чувство? Я же вижу, как он на меня смотрит, как случайно прорываются странные фразы, как он производит неаккуратно движение, когда мы сидим рядом. И… ты понимаешь, он явно питает ко мне симпатию, но я немного не то к нему чувствую. Ну, вроде того… Или… Тьфу, не знаю.       Цыпленок, заметно похудевший, был закончен. Все внутренности, выжатые, валялись в мусорном баке. Одна лишь голова, вперив стеклянные глаза в потолок, запрокинула клюв в никуда, да и ее Тигнари выкинул при первой же возможности. Он ловким движением сорвал перчатки, фартук, взял ведро с потрохами и, ни на кого не оборачиваясь, ушел с кухни.       — Я выйду, выброшу. Прости, Кавех, ты хотел поговорить о работе аль-Хайтама, а тут я со своими проблемами…       — Нет-нет, ничего страшного, — выдавил улыбку Кавех. Он сидел на диване как ни в чем не бывало, будто бы не глядел всего пару секунд назад в запретную шкатулку.       Ноль реакции. Тигнари молча прошел по коридору, вышел, но, прежде чем уйти, коротко бросил Коллеи:       — Пригляди за Кавехом.       И вышел. Был таков.