Академия ищет сотрудника на должность секретаря
Ряды букв рябили в глазах: сжимались, разжимались, стягивались, вытягивались в невообразимые формы, крючковались и плодились, как стая кроликов. И всё это на одном маленьком клочке бумаги — объявлении. «Удивительное явление, — подумал аль-Хайтам. — Как оно называется в народе? Судьба? Какая забавная штука» Хайтам отодвинул от себя листок, облокотился на спинку сиденья и, скептически сложив руки на груди, закинул ногу на ногу. Не хватало только выгнуть бровь, чтобы окончательно показать всем видом полную абсурдность предложения Сайно. — И как вы, уважаемый генерал, представляете меня на месте секретаря Академии? — не выдержал: все-таки выгнул. — Просто напоминаю, если ваше высокопреосвященство забыли: меня будто не существует в этой реальности, — подумал, чем невольно сделал выразительную паузу; прибавил: — Нет документов, нет ученой степени, показывающей, что я могу занимать подобные посты. Проще говоря, эта работа априори невозможна для меня. Аргументы веские, бесспорные. Их не опровергнуть, ничего против не сказать. Тем более Хайтам и под дулом пистолета не пошел бы секретарем, пока рядом крутится Сайно: совершенно ясно, ему нужно держать такую подозрительную личность, как Хайтам, рядом с собой. Следить за малейшей его недоговоркой о Кавехе, иметь рычаги давления. Хотя исключать вероятность, что Академии действительно позарез нужен секретарь, тоже не стоило. Так или иначе, предложение было бессмысленным — все равно ничего не получилось бы. Жаль только, на какой-то момент Хайтам забыл лазейку, которую можно найти в любом утверждении. Дешевую, но все же. Блеклые и усталые глаза Сайно вдруг заискрились, а губы сложились в почти что оскал. Он на локтях заговорщически наклонился над столом и с довольным видом смел абсолютно все тезисы аль-Хайтама: — Невозможно? Ты еще скажи то же самое Архонту. Поверь, подделать документы легче легкого, пока на месте нет секретаря. Громкий треск битого стекла был ответом для Сайно. Хайтам и Сайно разом обернули головы в сторону прохода к столу — перед ними стояла официантка. Два стакана воды вместе с подносом валялись на полу. Понять почему оказалось нетрудно: лицо официантки исказилось сначала глубоким шоком («Узнала Сайно?» — внутренне холодея, подумал Хайтам), а затем и гримасой предвкушения быстрых денег. — Это что же… коррупция в Академии сразу же после воцарения малой властительницы Кусанали? — улыбнулась она, как можно мило-издевательски складывая пальцы замком на животе. Сайно пессимистично посмотрел на аль-Хайтама. — Ой.***
Прежде чем объяснить, что происходит, следует учесть один момент: аль-Хайтам считает употребление любой обсценной лексики занятием бессмысленным. Его точка зрения касательно данного вопроса проста донельзя — люди матерятся, ругают на чем свет стоит и бранятся исключительно из-за неумения сдерживать эмоции к этому самому миру. В действительности, если чуть подумать и разобраться, ничего подобного вырываться из человека не будет. Но для этого нужна выдержка, уровень рассудительности, а эти качества развивают в себе далеко не все люди. К сожалению, аль-Хайтам обнаружил, что сам стал жертвой своих размышлений. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо… — бормотал он себе под нос. Они, простите. Сайно шел на пару с ним. Оба, естественно, старались, чтобы шедшая впереди них девушка не услышала их серенаду о нынешнем положении дел. Стояла мертвенно черная ночь. Только такая и бывает на юге. Время близилось к недетскому, улицы пустовали, так что их причудливый кортеж брел по мостовой в полном одиночестве. Путь лежал прямиком к дому Сайно, где и хранились его деньги. Катастрофа оказалась вполне себе предотвратима подкупом, однако факта жуткого конфуза не отменила. «Дерьмо, дерьмо, дерьмо» раздавалось под желтоватым светом фонарей. Темная громада ночи колыхалась за столбами, не было ни неба, ни земли. Как будто они висели в подвешенном состоянии над дорогой. Дорогой желтой, невыносимо желтой и одновременно усыпанной сотнями теней. Городское освещение позволяло видеть только впереди и сзади себя, но только не по сторонам. Взгляни направо, взгляни налево — ничего, только разлитая везде и всюду чернильная мгла. А впереди шаталась, пританцовывая, фигура официантки, будто назло. Словно на заклание идут. — Куда поворачивать? — официантка долгое время крутила спиной перед носом, («Лучше бы не поворачивалась») как вдруг встала лицом: ехидным, назойливым, сытым от собственной задумки выкачать из самого генерала махаматры мору. Девушка, делая как можно более беззаботный вид, показала пальцем направо и прямо. — Туда? Или… сюда? — Прямо, — проскрежетал Сайно через стиснутые зубы. Та, будто не заметив натянутого отношения Сайно, обернулась и пошлепала быстрее. Нет, это невозможно терпеть. — Неужели прям так уж обязательно подкупать? — аль-Хайтам нагнулся к уху Сайно. — Почему нельзя просто… пустить на самотек? Что с того будет, если какая-то официантка будет раскидываться обвинениями? — Не забывай, на кого она будет раскидываться обвинениями, — шикнул на него Сайно. — Тем более любая жалоба на матр, которые как раз и должны следить за порядком, сопровождается рядом проверок по всей Академии. Ты же видишь, в каком бардаке находится сейчас Сумеру, если еще запустить и процедуру проверок, тут всё рухнет. Буквально. Сайно обогнул до сих пор не заделанную яму прямо посреди крутого спуска с приличной высоты. Более чем показательно. — Тогда зачем вообще надо было говорить про подделку документов? Забыли, кто вы, генерал? — не говори аль-Хайтам типичным бесстрастным голосом, в нем бы точно можно было услышать ядовитые нотки. Их не было, но Сайно все равно кольнуло. — Да не хотел я ничего подделывать, — буркнул Сайно. Он громко шаркнул пяткой по остывшей плитке мостовой, и несколько камней, случайно задетые им, упали и мягко поглотились бесконечно густой темной завесой. — Просто хотелось показать, что в твоих словах есть фатальная ошибка, и не всё так однозначно, как ты говорил. Можно было бы использовать подделку на крайний случай. А так я просто хотел зарекомендовать тебя Нахиде. И тут, словно выйдя из непонятного транса, окутавшего его с выходом на улицу, аль-Хайтам внезапно невыносимо четко услышал, как камни, пропавшие в как будто бы никуда, громко ударились о землю и покатились в невидимой траве. Теперь были не только дорога и тьма. — Гвоздь мне в сапог… — аль-Хайтам вздохнул, закрывая рукой лицо. — Апагогия совершенно не так работает. Глазами хлоп-хлоп — вот и всё, что мог ответить Сайно. Навряд ли он понял, все-таки надо было объяснить, но были дела и поважнее: помимо желтой дороги и необъятно плотной черной жижи в свете фонаря проступил и дом. Небольшой, в типичном сумерском дизайне — со стороны совсем ничего не говорит о его обитателе. Мгновенно мины аль-Хайтама и Сайно приняли такой кислый вид, с каким хоть целая бочка лимонов не сможет посоревноваться, чего не скажешь об официантке: та, завидев дом, подпрыгнула чуть ли не на седьмое небо от счастья. — Это он, да? Да? — взволнованно указывая в темные окна пальцем, протараторила девушка. — Да-да, — пробубнил Сайно. Он обогнал Хайтама, достал из-за пазухи припрятанные ключи и вставил их в замочную скважину. Щелчка не раздалось. Попробовал еще раз. Снова тишина. Подойдя ближе, аль-Хайтам вопросительно посмотрел на Сайно: честно, он никогда в жизни еще не видел, чтобы смуглая кожа вмиг становилась белее полотна. Невероятная штука эта — ужас. — О Архонты… — прошептал Сайно, едва шевеля губами. — Я забыл, здесь же… Что или кто здесь находится, узнать удалось быстро, хотя результат оказался настолько непредсказуемым, что даже Хайтам был застигнут врасплох. Дверь распахнулась, и из нее вылетел Кавех — еще более пьяный, чем прежде. — Сайно! — тут же на всю улицу закричал он и внезапно заключил его в объятия, обливаясь слезами. — Кто-о-о бы-ы-ы зна-а-ал… ну что ж ты раньше мне всего не говорил, а? Куда ж ты такой уродился? Кошмар, кошмар… — он шмыгнул носом так, что наверняка каждый человек в городе его услышал, — уж мне-то, мне мог рассказать… что ты-ы-ы ухлестываешь за Тигнари! Лицо Сайно побелело настолько, что им впору было пользоваться вместо мела. — Что? Неужели генерал махаматра гей? — возникла между ними с еще более хитрой, чем до того, улыбочкой официантка. Лицо Сайно решило выразить все возможные цвета: теперь из белого перешло в багрово-красное от злости. — Господин Кавех, вы уверены, что цыпленка в тандыре надо мариновать в вине? — добила окончательно его Коллеи, выглянувшая из-за дверного проема с пустой бутылкой в одной руке и выпотрошенным цыпленком в другой. Сайно-светофор, облепленный со всех сторон людьми, молча, как призрак, шагнул в дом. Орава народа последовала за ним. Аль-Хайтам остался стоять на пустынной мостовой в полном одиночестве. Тихо, но густо — каждый звук, каким бы тихим он ни был, глубоко разносился в голодной на события тьме. В фонари, отливающие теплым желтоватым светом, бились мушки. А аль-Хайтам всё стоял. Надо передохнуть, вдохнуть поглубже ночной прохлады в легкие и ясно, так, чтоб грани вопроса очертились даже в кромешной мгле, задать себе вопрос: «Какого хрена происходит?» Так аль-Хайтам и зашел внутрь, предчувствуя тотальный кошмар. — Аль-Ха-а-айта-а-ам!!! В грудь врезалось светящееся красным и пахнущее перегаром нечто. Не успело до Хайтама дойти, что на него напало, как перед глазами мелькнули горящие щеки, знакомые руки перекинулись через его плечи, и о-боже-как-можно-настолько-опьянеть наконец показал лицо. — У нас есть срочное дело. Твое присутствие обязательно, — поставил аль-Хайтама перед фактом Кавех. — И что же? — неохотно спросил тот. Кавех облепил плечи и шею аль-Хайтама почти так же, как Сайно недавно, только сильнее раз в три. Сам же Сайно бродил неподалеку. Хайтам видел, как он носился, теперь зеленый от вида разделочной доски, по дому: искал деньги. Краем глаза удалось разглядеть и его беспорядочную возню с лампами, с люстрами и с тем, как он обреченным голосом, как некоторое время назад говорил «Ой», выставил вердикт: «Я забыл оплатить свет». Класс. Круто. Великолепно. Потрясающе. Теперь еще и сидеть без света посреди ночи в чужом доме, в то время как его обнимает пьяная туша алкоголика. Стоит прояснить и еще один момент: аль-Хайтам знал, что Кавех пьет. Еще с самого начала, нетрудно было догадаться, когда Кавех убирал почти горы бутылок из дома. Тут и экстрасенсом быть не нужно. Это раз. А два — то, что аль-Хайтам почти на ежедневной основе замечал за Кавехом очевидно нетрезвое состояние после очередного неудачного собеседования. Не вусмерть пьян — и то радует. Тем не менее аль-Хайтам ни разу не критиковал Кавеха за алкоголизм. Его проблемы — его дело. Предпочтительнее всего игнорировать проблему, раз уж она не доставляет трудностей твоему существованию, чем лишний раз лезть не в свое дело. С другой стороны… «И старую собаку можно научить новым трюкам» — Кавех, что произошло? — напрямик, даже до глупости напрямик, спросил Хайтам, отодвигая от себя Кавеха. Красные щеки, блуждающие глаза — а был ли смысл спрашивать? Он был не в себе, это ясно, это понятно. Кавех вопил: — У меня траур! — он вытер воображаемую слезу. Хотя наверняка мог бы выдавить из себя совсем не воображаемую, а самую что ни на есть настоящую. — Тигнари рассказал, как Сайно пытался шутками сказать, как сильно любит его! — Да тихо ты! — Сайно чуть ли не из-под полы выскочил — мгновенно прикрыл рот распоясавшемуся Кавеху. Аль-Хайтам и глазом не успел моргнуть, настолько быстро появился Сайно. Хотя в потемках и не такое возможно. — Итак… — медленно проговорил аль-Хайтам. Кавех с ангельской мольбой посмотрел ему в глаза, так и напрашиваясь на метафору с огоньком надежды. — …я не буду в этом участвовать. Первые пару секунд ничего не было. Одно молчание. Вдалеке можно было разглядеть маячившую на заднем плане официантку, рыскавшую в поисках денег, но и то не имело значения, ведь почти ничего не было видно. Молчание, тишина — досада, даже лиц, кроме пьяного в стельку Кавеха, не существовало. — Что?! Первым, конечно же, был Кавех. Почему аль-Хайтам даже не удивлен? — Почему? — Постой. Это Сайно. Он, решив дать Кавеху как следует прокричаться, отошел. Не стоит забывать и про девушку, все еще ожидавшую денег и теперь имеющую куда больше возможностей надавить на генерала. Спотыкаясь через шаг, Сайно прошел по тонкому кишечнику коридора на кухню в какую-то удаленную кладовку, откуда аль-Хайтаму удалось разглядеть, как он шарит руками по полкам, кажется, открывает замки. После всей этой сложной череды действий Сайно наконец нервными движениями всучил в руки нетерпеливой официантки приличный мешок денег, при этом скомандовав: «Сделаешь кофе — доплачу. Подслушивать нельзя». Та кивнула и почти бегом отправилась, дребезжа морой, на кухню. Вскоре они всей компанией сидели на диванах в крошечной гостиной. Мест хватало впритык. Коллеи, полностью запутавшаяся в происходящем («Тяжело ее не понять»), решила не садиться. — Коллеи, — обратился к ней первым делом аль-Хайтам, — цыпленок в тандыре не маринуется в вине. Она неловко посмеялась. Бутылки в руке не было, и слава Архонтам. — Д-да, я это поняла… — Эй! — прикрикнул на него Кавех. — Не привирай, я всего лишь показал ей иной способ приготовления! — Да? Неужели, — издевки в голосе не удалось сдержать. Да, аль-Хайтам был возмущен. А кто бы не был? В гостиной было темно (стоит поблагодарить Сайно за его внимательное отношение к собственному дом). Напоминало улицу, только хуже: в отличие от звенящего холодка поздней ночи, дома было душно, окна не открывали давно. Хоть глаз выколи, ничего не будет видно — настолько сильно стемнело. Ни свечей, ни огонька, приходилось чуть ли не на ощупь ориентироваться в пространстве. Мешало. Единственное, что хоть частично помогало зрению, — постепенное привыкание глаз ко тьме. Объекты обретали цвета: темно-серые, серые, тускло-белые, зернистые черные. Именно так аль-Хайтам и понял, что слева от него стоит Коллеи, неловко опершись на подлокотник его кресла, напротив сидит Сайно, справа — Кавех. Что-что, а даже в глухой непробудной темноте его щеки горели, как новогодняя елка, о которой Хайтам читал в книге о культуре Снежной. Бесила только зернистость. В доме всё плясало, Сайно вдалеке растворялся в квадрате тусклого света с улицы — он сидел перед окном. Пахло куриными потрохами и спиртом. И снова-здорово — в который раз аль-Хайтам оказывается в максимально неудобной обстановке. Кавех на «Да? Неужели» ничего говорить не стал. Быть может, он заснул? — Кхм, — нет, не заснул, он прочистил горло, как бы обращая на себя внимание, какое только было возможно в полнейшей темени. — Кхм. Могу ли я узнать почему? — Во-первых, я ничего не знаю о ситуации… — Не знаешь? — как будто возмущенный самим фактом, что никто ничего не сказал аль-Хайтаму, воскликнул Кавех. — Так я расскажу: Сайно влюблен в Тигнари, а у Тигнари к нему очень сложные чувства. Он отказывается думать о Сайно в свете, отличном от братского. Где-то послышался сдавленный и в то же время протяжный, будто из шарика спускали воздух, выдох — насколько Хайтам мог видеть, Сайно сполз с соседнего кресла. Наверняка если бы ему предложили провалиться сквозь землю, он бы немедля согласился. — Допустим. Что мне с этого? Я не сваха и не их друг. Я не имею права и не хочу «помогать им», — на этом моменте аль-Хайтам показал пальцами кавычки и затих. Можно было и еще что-то сказать, но зачем? Всё проговорено четко, без обид — яснее ясного неба и свечки, которую поставила на стол девушка. Свечку принесли под бренчание мешочка моры на поясе. Уж очень официантке хотелось похвастать, какую прибыль она содрала. Потому принимать из ее рук кофе тем более было не по себе. Стало светлее. Тоненький огонек свечи озарил лица Кавеха, Коллеи и Сайно: все испещренные тенями, зловеще закрывавшими их глазницы, отчего сами глаза, подрагивая в свете огня, превратились в яркие искры, как будто все они вмиг обратились в голодных зверей. Ладно, стало ненамного легче. — Не будешь, значит, да… — задумчиво протянул Кавех, обеими руками обхватывая чашку с горячим кофе. Глаза-искры на секунду опустились и вдруг снова вскинулись вверх, целясь в Хайтама. — А ты то же самое скажешь, если вдруг… хм, не знаю, вернешься назад во времени, встретишь своих родителей в молодости и перед тобой поставят задачу сблизить их во что бы то ни стало? Только представь: от этого зависит твоя будущая жизнь, само твое существование… — Погоди, успокойся, — аль-Хайтам раскинул перед собой руки и несколько раз как бы придавил ими слова Кавеха. — Послушай, это априори невозможно… — То есть ты и вероятность не допускаешь? Я всего лишь привел пример! Не нравится, так смотри другой. Тигнари и Сайно — буквально вопрос государственной важности. Тигнари — выдающийся ученый, Сайно — глава всего порядка в Академии, который, более того, слег с болезнью. А что, если у него до сих пор продолжается «бред» из-за того, что он страдает по Тигнари? Психосоматику никто не отменял. «Чего?» — вопрошал только аль-Хайтам, чувствуя, как падает глубоко и надолго в танцующем огне свечи, как теряется под натиском Кавеха. — Или ты не допускал вероятность, исходя из моего первого предположения, что обрекаешь будущую жизнь возможного ребенка на гибель? — Начнем с того, что Сайно — гей… — Спасибо, напомни об этом еще раз, — закатил глаза Сайно. Казалось, он был готов самостоятельно проковырять дырку в полу, чтобы оказаться где-нибудь подальше отсюда. Коллеи неуверенно подняла руку. — Простите, а что такое гей?.. — Во-от, видишь? Если бы я не поднял эту тему, у нас не получилось бы просветить Коллеи, — и, не дожидаясь реакции Хайтама, Кавех резво повернулся к хлопавшей глазами Коллеи. — Смотри, геи — это мужчины, которые любят мужчин. — Распилите меня кто-нибудь! — Сайно закрыл руками глаза, будто бы надеясь тем самым спрятаться от этого кошмара. — Мужчины любят мужчин? — продолжала Коллеи, озадаченно почесывая голову. — Но как это?.. Я плохо понимаю. Обычно женщины и мужчины… а, господин Кавех, вы имеете в виду крепкую мужскую дружбу? — Нет-нет, именно что любовь. И такое вполне возможно! Просто в Тейвате почти ничего о геях не говорят, но они везде, — Кавех последние слова зачем-то прошептал. Он обнял Коллеи за плечи, дыхнув перегаром, и простер руку от одного края комнаты до другого. Хороший Тейват в доме Сайно. — Так говоришь, будто сам гей, — хмыкнул аль-Хайтам. Кавех успешно пропустил замечание мимо ушей: Коллеи вся так и загорелась интересом, что только укрепило его убеждение в действии по принципу «Никогда не сдавайся. Позорься до конца». — Тогда почему же наставник не любит махаматру? — она глянула прямо на генерала, превратившегося в ходячую шапку: Сайно, расстроенный невозможностью сделать дырку в полу, приспустил на лицо головной убор в виде шакала, поджал ноги, обняв их руками, и так и сел. — Ну смотри, — горящие щеки Кавеха сверкнули в алых отблесках свечи, сливаясь вместе, — смотри: это как с обычными отношениями. Ты же понимаешь, тут всё сложно, но, думается мне, на Тигнари влияет также и стеснение. Ему неудобно ставить Сайно из позиции младшего брата в позицию возлюбленного, к такому надо привыкнуть, понимаешь? А привыкнуть сложно, когда о геях не говорят. Поэтому… — Поэтому… — с придыханием повторила Коллеи. Пламя дрогнуло, прогнулось к чашке ее кофе, отчего и блики на стене, и тени заметно сплющились. И тут, дрогнутые поднятым ветерком от взмаха руки Кавеха, отобразили, словно в театре теней, темную версию его сжатого кулака, что так и норовил вырваться из рамок светотени и ворваться в трехмерное пространство. За кулаком Кавеха неуверенно подтянулась рука поменьше — Коллеи. Она вопросительно остановила руку на полпути, ожидая, что сейчас скажет ее внезапный наставник по человеческим отношениям. Кавех блеснул глазами. — Повторяй за мной. И она начала говорить с ним в унисон: — Геи Тейвата, объединяйтесь. Геи Тейвата, объединяйтесь! ГЕИ ТЕЙВАТА, ОБЪЕДИНЯЙТЕСЬ! ГЕИ ТЕЙВАТА, ОБЪЕДИНЯЙТЕСЬ!!! Это была последняя капля в чаше унижения Сайно. Он, натянув шапку до самых колен, закричал в себя, но их было не остановить. Коллеи и Кавех раззадорились настолько, что стали сравнимы с целой ревущей толпой на трибунах, их кулаки то опускались, то поднимались в такт их новому девизу под хор Сайно. — ГЕИ ТЕЙВАТА, ОБЪЕДИНЯЙТЕСЬ! — ПОЖАЛУЙСТА, ХВАТИТ! — ГЕИ ТЕЙВАТА, ОБЪЕДИНЯЙТЕСЬ!!! — УМОЛЯЮ! На шум прибежала девушка. Она всплеснула руками, зазвенела раздобытым из сейфа вторым мешочком моры и вскрикнула: — Требую за это двойную оплату! — ГЕИ ТЕЙВАТА, ОБЪЕДИНЯЙТЕСЬ! — Хватит! — Надбавки! — Умоляю! — ГЕИ ТЕЙВАТА, ОБЪЕДИНЯЙТЕСЬ!!! Хайтам молча наблюдал за живым концертом, время от времени сёрпая из чашки с кофе. Зрелища, удивительней этого, он редко когда видел. Возможность пронаблюдать за тем, как уже изначально странные посиделки скатываются в полнейший абсурд, выпадает раз в сто лет. Стоило сказать спасибо Кавеху. «Ах да, вспомнил, — осенило аль-Хайтама сразу перед тем, как он глотнул еще немного кофе. На фоне вакханалии он смотрелся еще комичнее. — Точно, всё благодаря способу Кавеха, который еще пытался применить на мне Сайно. Я же как раз не успел ему объяснить» Выпала очередная великолепная возможность. Так что Хайтам встал, подошел к Сайно, у которого постепенно садился голос, и глубокомысленно постучал его по сгорбленной спине, смотря, как официантка гонит метлой орущих про геев Коллеи и Кавеха из дома самого же Сайно. — А это, генерал, именно то, что у вас не получилось сделать. Апагогия — метод в риторике, позволяющий довести до абсурда любой аргумент противника. У Кавеха же вышло довести до абсурда всё, что только можно было. На это Сайно только неопределенно что-то промычал. Апагогия подействовала даже на Хайтама: через час, когда все успокоились, а настырную официантку выгнали, аль-Хайтам вместе с замотивированной Коллеи согласился помочь Тигнари и Сайно сблизиться. И на следующий же день они принялись разрабатывать план.