— УЛЬТИМАТИВНЫЙ!
ТРАНСЦЕНДЕНТНЫЙ!
УБИЙСТВЕННЫЙ!
А-А-А-АНЕКДОТ!
По всему Сумеру раздался громкий хлопок ладонями о стол. Сайно, как настоящий герой боевых легких романов, окинул всех мечущими молнии глазами. Сейчас прогремят колокола разрушения. — Трахаются как-то четырнадцать Пустынников семь на семь, — трубно проревела Бездна наяву, с чувством, с толком, с расстановкой. — Вдруг! Поднимает один из них голову и спрашивает: «Нормальная тема, как вы это называете?» Пауза. — «Священный призыв семерых»… — Всё, с меня хватит! Божественная тишина оказалась потревожена резким скрипом стула по полу. Назойливо прошелся неприятный скрежет по ушам — это знамя шутки, достойной титула самой ужасной, прогрохотало, то есть Тигнари громко топнул, когда показательно вышел из-за стола. Всё, конец забавам. Кое-кто сейчас будет рвать и метать. — Я ухожу, — объявил Тигнари, его хвост гневно хлестал воздух. — Не знаю, зачем я на эти посиделки вообще подписался, но ноги моей теперь не будет в этом доме точно. Коллеи уезжает со мной завтра утром. Холодно отчеканенные слова, с неприязнью смотрящие на Сайно глаза. И время на часах ползет неторопливо секундными, минутными и часовыми стрелками. Сработало? Время перестало скакать? — Постой! Давай хоть… Дрогнули стены, дверь громко хлопнула, не пожелав ни секунды больше оставаться распахнутой. Стала непреодолимой преградой. — …поговорим. Сработало… но какой ценой? На кухне снова воцарилась тишина, но не такая, как раньше, — не торжественная, не готовящаяся к чему-то грандиозно ужасному, а просто. Глухая. Тупая. Тишина как на дне могилы. Сайно застыл с протянутой в пустоту рукой, и пустота за карточным столом вдруг показалась осязаемой, будто ее можно было тронуть и увязнуть в ней, как в болоте. Как-то совершенно не к месту аль-Хайтам заметил странную особенность: глаза не хотелось постоянно щурить, весь обжигающий свет пропал. Как будто никогда его и не существовало. И ведь действительно, не существовало — лампы горели в обычном режиме. Всегда. Всё это время, если само время было. Несколько минут прошли в тревожном молчании и в прилипших к кругу часов глазах — аль-Хайтам не переставал следить за ними. Через две минуты Сайно обессиленно опустил руку, а затем и плечи. Еще через пять минут Кавех, весь сгорая от неловкости, натянул на себя одежду, чтобы не портить момент. А еще через пять в щелке между косяком и дверью появился нос Коллеи. — М-можно? И Сайно, и аль-Хайтам, и Кавех неосознанно совместно кивнули. Перед тем как зайти, Коллеи проделала небольшой ритуал: взволнованно оглянулась по сторонам, сделала быстрый глоток воздуха и только потом мышью проскользнула на кухню, тише воды, ниже травы прикрыв до щелчка дверь. Не без тоски она окинула взором приунывших аль-Хайтама, Сайно и Кавеха. — Я подслушивала, — в лоб призналась Коллеи. Зато честно. Потом снова обвела всех взглядом, сжала кулаки и набрала в легкие побольше воздуха, будто вбирала чистейшую эссенцию уверенности. Она приглушенно сказала: — Простите… и все же я думаю, нам не стоит сдаваться. Мы просто зашли не с тех позиций. — Каких позиций?.. — вяло вздохнул Кавех. — Нет у нас их. Бессмысленно. Как горох о стену. — Н-не говорите так, господин Кавех! — воскликнула Коллеи. Осознав, с какой громкостью ее последние слова были сказаны, она, как вначале, тревожно оглянулась, однако быстро взяла себя в руки и снова выпрямилась. — Господин Кавех! — взахлеб зашептала она. — Разве не вы учили меня девизу «Геи Тейвата, объединяйтесь»? Вы же не думаете бросить наше славное дело на полпути? Кавех лишь крупно дрогнул и неприятно поморщился, вспомнив постыдный девиз. Уж лучше не говорить Коллеи о том, под чем он был придуман. И хотя сам основатель внезапного движения явно не был рад дальше развивать эту тему, Коллеи продолжила наступать. Она встала прямо посреди их неровного круга из трех человек и, совсем как Кавех когда-то во время бравады про геев, воодушевленно начала: — Давайте не будем отчаиваться раньше времени! Нужно понимать, что каждое поражение — это лишь ступенька на пути к победе, — и Хайтам уж очень надеялся, что они споткнутся на этой лестнице. — После ваших слов, господин Кавех, я месяцами думала, как нам лучше реализовать сближение наставника и махаматры, — внутренне аль-Хайтам вынужден был оценить, как складно Коллеи стала подбирать слова. — Я долгое время обдумывала все варианты, которые предложил господин Кавех, изучала привычки, интересы и повадки наставника в повседневной жизни, так что я могу дать вам всё, что успела записать, — так, а это уже вызывает вопросы. — И… вот, я считаю, сейчас самое время исполнить план с запиранием махаматры с наставником в одной комнате! — это вызывает уже не просто вопросы, а вопросительные знаки, висящие гирями над головой. — А помогут вам господин Кавех и господин аль-Хайтам, которые будут вам подсказывать, что делать и говорить, из шкафа. Это фиаско. Аль-Хайтам чуть не подавился от подобных предложений. Нет, он не мог ни в чем винить Коллеи — она просто вдохновилась тирадами Кавеха, нашла себе сомнительное, но увлечение. Дети, они такие, их можно понять. У Коллеи так и сверкают глаза от восхищения, того гляди хоть прямо сейчас Тигнари расскажет о своих грандиозных планах. Но вот если хоть один здравомыслящий человек подпишется на заранее провальную авантюру, в которой аль-Хайтам еще и обязан участвовать (обязан — потому что иначе время в его голове как понятие опять свихнется), то он за себя не отвечает. К счастью, никто из них еще не настолько выжил из ума. Сайно поднял голову. — Я согласен. …В принципе, было ожидаемо.***
Стоило признать, Коллеи не обманула: организовала всё быстро, за смешные полчаса, и даже с каким-то профессионализмом. Поручила Сайно зазубрить весь созданный ей список, раздала всем указания по примерным действиям. План простой донельзя — повысить мнение Тигнари насчет Сайно, а заодно и загладить вину за недавние анекдоты. Аль-Хайтам же и Кавех должны были, сидя в шкафу за спиной Тигнари, подавать сигналы, когда Сайно заходил не туда, или помогать ему подбирать нужные слова максимально незаметным для Тигнари способом. Ясно, понятно, просто, один только вопрос: — Ты уверена, что эти способы сработают? — спросил в процессе подготовки аль-Хайтам, показывая на коряво выведенные буквы Коллеи. — Ха-ха… по крайней мере, я надеюсь. Это неловкое «ха-ха» еще долго преследовало аль-Хайтама. «Ха-ха» не отпускало и когда Коллеи пряталась по всему дому, чтобы ее не отправили спать, и когда Кавех (кстати, тоже по задумке Коллеи) просил Тигнари вынести мусор. Тот тогда лишь дернул хвостом, но послушался, взял мусорный пакет и ушел. Так что вскоре настало время умещаться в шкафу. Местом проведения запирания в одной комнате стала спальня. — Ты так быстро согласился помочь нам, — протянул Кавех, ставя ногу внутрь темного пространства. Он бросил цепкий взгляд на Хайтама. — Не похоже на тебя. «А тебе откуда знать?» — мысленно процедил аль-Хайтам. Они уместились в двух противоположных углах шкафа, но места все равно чрезвычайно не хватало. Пришлось поджать ноги, сгорбатиться в три погибели, и даже так их колени и плечи упирались друг в друга, а натужное сопение перекрыло все посторонние звуки. Темно. Неприятно. Аль-Хайтам, слыша дыхание Кавеха, невольно проводил ассоциации со скрипами и стуками из запертой комнаты их дома и оттого вжимался в угол только сильнее. В руках ожидал листок со словами для Сайно. И вот, когда Коллеи под неким предлогом ввела в комнату Тигнари, раздался громкий щелчок закрывшейся на ключ двери. Пора. Спальня обычной освещенности. Никаких лишних изысков, случайных потемков — дурацкий ровный светло-желтый цвет разливается по комнате. На минуточку, снаружи второй час ночи беснуется. А внутри дома всё обычно, безвкусно даже: Сайно и порядок навел на скорую руку, и фотографии в рамках поправил, и свет везде включил, и пристроил в середине комнаты низенький столик о двух ножках, и подложил по обе его стороны по ковру, а в центре — чайник с изогнутым носиком. Так заурядно. Неброская обстановка, ни на что не настраивающая. Ничего выразительного, не за что глазу зацепиться. Только шкатулка с тришираитом у дальней тумбочки загадочно поблескивала золотистыми всполохами, словно маня, шептала на ушко: «Открой меня». Правда, шкатулка была какой-то обрезанной, недоквадратной. Конечно, как иначе, выглядывать одним глазом в крошечную щелку шкафа не так уж и удобно. Аль-Хайтам подглядывает за миром, как из дверного глазка, — ограниченно, настороженно. Смотрите, он преступник, который проник в чужую квартиру, но не смог учесть, что хозяин вернется раньше времени, потому спрятался в первое попавшееся место, а теперь молится, чтобы его не поймали с поличным. Ха-ха-ха. Ха-ха. Не смешно. Настолько не смешно, что неудивительно, почему Тигнари у двери стоит так, будто у него прямо костяшки пальцев зудят, чтобы преподать кое-кому очень настырному урок. Но он держится. Он держится. Давно уж набил оскомину на проделках Сайно. Понимал, что рано или поздно влияние его или лопаток, которые утыкаются прямо сейчас в кость аль-Хайтаму, дойдет и до Коллеи. «Держится» — через не могу. Даже выражение лица сохраняет невозмутимое, насколько может увидеть аль-Хайтам. — Так вот зачем вы меня за мусором посылали, понятно, — только и сказал Тигнари. Ни малейшего движения, показывающего внутреннее расстройство. Дернул раз щекой, и всё. Сайно помялся на месте. — Я понимаю ты зол… О нет, Тигнари не просто зол — в Тигнари заложена бомба замедленного действия, и если Сайно скажет хоть одно малейшее слово не так, эта бомба и камня на камне не оставит от всего Сумеру, а то и Тейвата. Аль-Хайтам не понаслышке знает: у него самого таймер поставлен на один час и одну минуту, вот-вот и взорвется. Видите ли, ему тоже не повезло попасть впросак — он сидит в одной конуре с тем, кого не понимает от слова совсем. Жестом руки Сайно пригласил Тигнари за стол. Только в отличие от аль-Хайтама, Сайно дает Тигнари сесть во вполне комфортном и нисколько не тесном пространстве, и в подбородок Тигнари не утыкается то ли колено, то ли плечо, то ли ребро. — …но мы же взрослые люди. Давай поговорим и обсудим все наши разногласия. Несколько секунд тишины, несколько секунд пустого взгляда сквозь Сайно, сквозь стол, куда-то мимо шкафа. Потом Тигнари кивнул. Они садились на ковры как-то слишком долго, растянуто, вытянуто. Казалось, весь мир замедлился, отправил по пульту управления сигнал «стоп», и вот — время не скачет, а ползет, лениво извивается, копошится мерзопакостным червяком во внутренностях гигантского часового механизма. «Кажется, я уже отвыкаю от нормального течения времени», — проползла, едва волочась, мысль. Нехотя, лениво, как будто отмирала на ходу. Но нет, всё было в порядке. Более чем. Супер. Никаких метафор с червяками, да и неторопливо подыхающих мыслей. Часов перед глазами не было, и все же Хайтам знал — всё нормально. — О чем ты хочешь поговорить? — держась ровно, будто его привязали к ковру, спросил Тигнари. Точнее, его спина. Из щелки шкафа проглядывала одна лишь спина, да уши торчком стояли, словно прислушивались к малейшим звукам. Сайно бросил тревожный взгляд в сторону шкафа. Неторопливо, растянуто. Растянуто. — Ну… ты же понимаешь… — моментально сбросил взгляд со шкафа, пошел прожигать им поверхность столика. — …мы как-то в последнее время друг друга не понимаем… — Ближе к делу. Плеткой дернулся хвост то в одну сторону, то в другую. Требование. Сайно ничего не оставалось, кроме как послушаться и поднять рассыпавшиеся по комнате глаза на Тигнари. — Скажи честно, тебе настолько не нравятся мои анекдоты? Из двери показался поднятый большой палец Кавеха, который в ту же секунду скрылся. Аль-Хайтаму пришлось постараться, чтобы как можно более незаметно спрятать его. Тигнари задумчиво пожевал губу. — Нет, вообще-то, — появившийся огонек надежды в глазах Сайно был потушен беспощадно: — Но они все равно просто отвратительны. У тебя точно нет чувства юмора. За Тигнари снова выскочил поднятый большой палец, и снова он исчез быстрее, чем кто-либо успел его разглядеть. — Тем не менее это самое отсутствие юмора — твоя изюминка. Без него… то есть с наличием чувства юмора ты был бы не ты, — Тигнари положил руки на груди и покачал головой: — Однако даже так всему есть границы. И ты их нарушил уже не раз и не два. Аль-Хайтам положил руки на груди и покачал головой, когда рука Кавеха снова потянулась вон из шкафа. — Границы? Какие же? — Неужели ты не понимаешь? — устало вздохнул Тигнари. — Не понимаю, — подтвердил Сайно. — Для меня все шутки, которыми я с вами делюсь, — норма. Если тебе какие-то не нравятся, то объясни, и я подберу другие. «Не понимаю, — подумал Хайтам, наблюдая, как Кавех ворочается в попытках достать припрятанные флаги. Странный, конечно, способ придумала Коллеи: показывать флагами и большими пальцами, в правильном ли направлении идет Сайно. А Кавех всё ворочался и ворочался, ворочался и ворочался. — Не понимаю, как можно вести себя так и при этом делать вид, будто всё нормально? Постоянно что-то прятать, скрывать и утаивать, ежедневно пить… ежедневно пить… ежедневно пить?» Через темноту, через единственную полоску света, попадавшую внутрь, аль-Хайтам пригляделся повнимательнее к Кавеху. — Хорошо, поясню раз и навсегда, — Тигнари привалился локтями на стол и на каждом слове, как бы расставляя акценты (или протыкая этими самыми акцентами), показывал указательным пальцем на Сайно. — То, что ты называешь шутками, конкретно сейчас стало вульгарщиной и откровенной пошлятиной. — Но я же их, чтобы… — О, нет-нет-нет, я понимаю, что это за «чтобы» и на что эти шутки направлены, — перебил его Тигнари. — Тогда скажу прямо: прости, Сайно, но ты мне как брат, а не как парень. В шкафу зареял красный флаг. «Ежедневные дозы алкоголя не могли пройти даром для организма, — не растянуто, бешено побежали шестеренки в мозгу. Лицо размахивающего флагом Кавеха было совершенно не опухшим и не красным. Обычным. — По утрам он быстро оправляется от головной боли, присутствует только сушняк. Он обманывает?» — Я… — вокруг Сайно расстилалась бездна ковра. Плелась, расходилась лозами, цвела бутонами невиданных цветов и усложнялась мудреными орнаментами. А Сайно будто был готов упасть туда с головой. — Я… Шкаф раздирался красным флагом. «Нет, не то, что-то не сходится. Зачем ему обманывать? — в щеку аль-Хайтама тычится набалдашник небольшого флага, которым Кавех с одури и непонимания, как помочь Сайно, машет. — Кавеха слишком легко приняли в Бимарстане. Будто бы он уже до того приходил… а если он и обманывает, то ради чего? — все стены и пространство измазаны углем под названием глухая тьма, аль-Хайтам словно растворяется в ней. Осознал: — Ради того, чтобы привлечь меня? Обратить мое внимание на него? Но это же бред» «Бред» дал знать о себе: лихорадка пробила Сайно. Он был полностью разгромлен, хуже и быть не могло. Вот и Тигнари уже встал с места, предоставил Сайно на растерзание ковровой бездне и двинулся стойко, степенно, почти что метрономно к выходу. Не оборачиваясь. «Нет, не бред… Нет, такое вполне возможно… Если припомнить, то Кавех тоже далеко не раз странно шутил. Как Сайно сыпал анекдоты с определенным подтекстом, так и…» Твою мать. Тигнари уходил медленно. Растянуто. Как сукровица, растекающаяся из ожога. «Тигнари понимал, что Сайно любит его и потому обращает к нему пошлые анекдоты. Но Тигнари не понял, по какой причине Сайно выражал свои чувства именно таким образом, а не иным. Я не понимал, почему Кавех вначале так упорно просил меня остаться у него. Но понял, по какой причине — потому что он идеалист. Тогда ответ в первом вопросе это…» Твою мать. В режиме реального времени можно было наблюдать, как Сайно весь омрачается, чернеет, гниет и чахнет. Он весь съежился, сжав руки в кулаки, — будто бы сидел на похоронах своей личной жизни. Сейчас единственный шанс уедет — выскочит за дверь, и всё, пиши пропало. Так вот, что значит выражение «кипящий ужас». «Нахида после просмотра моего сна попросила беречь Кавеха… — твою мать, твою мать, твою мать. — Она говорила, что хочет помочь нам обоим… — твоюматьтвоюматьтвоюматьтвоюмать» Всё просто до оторопи. Аль-Хайтам резко оттолкнул Кавеха, приоткрыл дверь, на свету нашел последний из предложенных Коллеи способов и протянул его на обозрение Сайно.«Расскажи, из-за чего ты так шутишь»
— Нет, ты не прав, — раскатами грома пронесся голос Сайно. Рука Тигнари замерла у самой ручки. — Ты не… прав. Я для тебя не просто как брат. Как раз в тот самый момент, когда Тигнари крутанулся на месте, повернувшись к Сайно, аль-Хайтам вместе с бумажкой растворился в шкафу. Попутно, кажется, случайно сел на Кавеха. Наверняка у того лицо было как у Тигнари, который хоть прямо сейчас был готов крикнуть: «А ты берега не попутал?» «Да нет, совсем нет», — подумал аль-Хайтам, спокойно обустраиваясь на чем-то мягком,. Смотреть было на что: Сайно наконец встал с места и, вполоборота посмотрев на Тигнари, стыдливо опустил голову, напряг плечи. — Извини, что заставлял тебя чувствовать себя неловко из-за своих шуток. Но я честно не знал, как надо показывать симпатию к… тебе. Сработало. Вроде как сработало. По крайней мере, Тигнари не вышел вон из комнаты. Но и не показал ни малейшего интереса к проблемам Сайно. Не отвергал и не признавал — с равнодушием человека, которого насилу потащили в музей, прошел мимо двери и поскользил тенью по стенам, кровати, тумбам, стойке для оружия. Шкафу. — Ты можешь спросить: а почему же я не мог просто, не знаю, обустроить место для свидания, как-то романтично признаться? Архонты, даже просто свалиться с бухты-барахты, подойти и сказать эти три несчастных слова? По виду Тигнари его вообще никакие вопросы не колышут: он спокойно себе шатается перед шкафом, а там, за закрытыми дверьми, аль-Хайтама так же совершенно не колышет, что будет, если Тигнари приспичит полюбопытствовать о внутренностях шкафа. Ну обнаружит и обнаружит их, что с того? Вот только Кавех так не думал: весь втянулся в заднюю стенку, перестал дышать. А Сайно изливал душу ковру: — Понимаешь, я не могу вот так взять и сказать. Даже сейчас мне кажется всё это неправильным, понимаешь? — понимаешь. Аль-Хайтам вот понимает, что значит сидеть под висящим над ним плащом. Ой, вот так проблема: кончик плаща щекочет нос. — Пойми, у меня никогда не было какого-то примера перед глазами. Мне никто не говорил, как надо любить, — а аль-Хайтаму никто не говорил, как сдерживать рвущийся наружу настойчивый чих. На самом деле было бы, конечно, неприятно, если бы их обнаружили, но в общем и целом ничего страшного не должно было случиться. Хайтам был даже готов поспорить, что Тигнари подобным поворотом не удивится. Вон уже и загибает вопросительно уши, слыша звук, как будто кто-то вбирает перед чихом воздух. — Я вообще не понимаю, что это значит — любить, — что ж, чихать так чихать. — Может быть, я ошибаюсь, и ты мне вовсе не нравишься, — или, может быть, не чихать? — Но тогда… тогда… возможно, я покажусь тебе наглым, — да не, все равно рано или поздно чихнется. — …но в таком случае помоги мне понять свои чувства, — была не была. Руки Кавеха бесцеремонно зажали рот Хайтама, и внутри него произошел маленький взрыв. Откинутый беззвучной взрывной волной Тигнари потерял интерес к шкафу. Прошлепал мимо, то ли высек для себя: «Обычный шкаф, ни больше ни меньше», то ли рокот из эпицентра взрыва пошатнул его стальные нервы. Тем временем Сайно выбрался из своей узорчатой бездны: поднял голову и твердо посмотрел на вышагивающего к тумбочке со шкатулкой Тигнари. Кстати, вырисовывать на лице безразличие у него получалось всё хуже и хуже. На развязную прогулку по комнате с видом случайного прохожего он тоже давно перестал походить: ватные ноги, нервно перебирающие воздух пальцы и по временам дергающийся кончик уха выдавали его с головой. Речь Сайно не прошла зазря. — Как бы это нагло ни звучало, но помоги мне понять свои чувства. В крошечной щелке спина Тигнари превратилась в геометрическую фигуру, остановившуюся в противоположном углу комнаты. Он взял шкатулку и якобы увлеченно покрутил ее в руках. Тришираит приветливо мигнул несколько раз на свету искусственных солнц. Широкими шагами Сайно преодолел расстояние между ними и остановился у плеча Тигнари. — Знаешь, почему я сказал вначале, что ты не считаешь меня просто другом? — приблизился. — Ты же знаешь, — приблизился слишком опасно. — Потому что если бы тебе не было интересно меня слушать, ты бы уже давно ушел. Будь над ними сейчас табличка с горящими словами «опасно», она бы не просто включилась, не просто засияла, она бы нахрен пробила яркость солнца и спалила бы весь Тейват к Бездне. Еще чуть-чуть, и Кавех под Хайтамом воскликнул бы: «Вот оно! Давай!» Лица Тигнари и Сайно были в каких-то трех-четырех миллиметрах друг от друга, они почти касались носами, если уже не касались. И это еще не говоря об идеальном наклоне головы, ситуации, словах, моменте… Сказать по правде, даже аль-Хайтам был готов с секунды на секунду так и крикнуть: «Да целуйтесь уже!» Но нет, нельзя. Всего-то и надо, чтобы Сайно собрал всю волю в кулак и сделал это. Ну же. Ну. Ну! Кавех выполз из-под аль-Хайтама, приоткрыл дверцу шкафа и, яростно жестикулируя, показал при помощи двух рук процесс поцелуя. Без толку — Сайно, такой валенок, либо не видел, либо не понимал. Скорее всего, второе, поскольку на секунду аль-Хайтаму удалось поймать его взгляд. Кавех начал жестикулировать еще активнее и еще агрессивнее. Без толку. Без толку. Он не поймет. «Да в Бездну всё», — подумал аль-Хайтам, распахнул дверцу шкафа, взял за шкирку Кавеха и поцеловал его. «Раз по-другому не доходит», — кажется, аль-Хайтам неловко стукнулся лбом о лоб Кавеха, пока пытался нащупать его лицо. «Мне, в отличие от него, несложно», — от кого, вопрос хороший, а главное, насущный, аль-Хайтам и сам бы хотел узнать ответ, да вот только загвоздка: у него не было времени. Он грубо, непонимающе, как будто оказывал помощь человеку при смерти дыханием рот в рот, прикладывал — именно что прикладывал — свои губы к губам Кавеха. Отдавать своим действиям отчет он отдавал, жаль только, совершенно не понимал, как целовать человека. «Твою мать», — солидарно. В глазах Кавеха отражается солидарность с мыслями Хайтама. Лишь спустя секунды две Кавех осознал, что вообще-то на поцелуй надо отвечать. Но непонятно отчего — от шока ли, от шока ли вдвойне, — он и сам забыл, как отвечать на поцелуй, отчего выглядело так, словно он проспорил засосать ободок унитаза. Грустно и невкусно. Аль-Хайтам мог бы испробовать этот момент получше, только как-то и руки некуда было девать, и смотреть в глаза такому же прифигевшему от жизни Кавеху являлось делом не из простых, да и, алё, там вообще-то Сайно ждет, ради которого и была проведена демонстрация в рамках романтического просвещения для особых валенков. Тот, вон, уже как-то забыл про Тигнари и сам разинул рот при виде высовывающихся из шкафа и целующихся во всей красе Кавеха и аль-Хайтама. Как-то так и Тигнари быстро опустил голову от Сайно, крайне смущенный. Что-то пробормотав себе под нос, наверное, несколько извинений, он снова покрутил в руках шкатулку в попытке отвлечься от неловкого момента и между тем с громким щелчком раскрыл ее. Аль-Хайтам отлепил от себя Кавеха, показал рукой сначала на себя, потом на него, мол, смотри, как ты мог сделать, дебень, а после так же неожиданно, как появился, улетучился с Кавехом за дверьми шкафа. — Что за… — единственные слова, которые удалось подобрать Сайно. — Вот именно, Сайно, что это за чертовщина? Со своего места из другого конца комнаты, тем более не отдышавшись, аль-Хайтам не мог точно разглядеть всех деталей, но даже так он увидел: Тигнари вдруг вытащил из исписанной изнутри неизвестными письменами шкатулки несколько фотографий и всунул их Сайно прямо перед носом. Сайно, Тигнари и Кавех в одеждах Пустынников позировали на фоне некоего лагеря. В одеждах. Пустынников. На десяти фотографиях сразу. — Как ты это объяснишь?