***
Фэнтези часть, на которую Влад возлагает большие надежды, начинается сразу за упокой, лихо минуя стадию за здравие. Влад как-то за всеми этими социальными пятнашками пропустил, что первые съемки все еще павильонные, и из города им не убраться. Костю связывают. Пиздец. Приехали. Влад сценарий, конечно, читал, но к этому он готов не был. На полуголого Костю в одних штанах он за 3 месяца насмотрелся, спасибо. Но полуголого Костю, подвешенного на веревках со связанными запястьями, он видит впервые, и его просто и незатейливо накрывает. Про такого Костю Влад думает — я бы взял. Сам бы его связал, обездвижил, чтобы не дергался никуда никакие глупости творить и башку свою идиотскую в ласковые петли не засовывал. Связал бы в своей кровати и тогда бы наглядно показал, что такое на самом деле кончать по команде, Костян. Блядь. Костя бы позволил — этот парень сделает что угодно, да, так вы сказали, Андрей Сергеевич? Дважды блядь. Влад бы взял контроль — если он что умеет и любит, так рулить ситуацией, и наконец-то он бы принимал решения, и никакой хуйни бы больше не допустил. Влад бы не сделал ничего плохого, ничего, что навредило бы Косте. Влад бы сделал так, что Косте бы охуенно понравилось, чтобы его по кровати мотало от невозможности, чтобы выгибался под Владом, пытаясь хоть как-то прижаться сильнее, и только пальцами бы веревки стискивал. Довести его до состояния невменоза, чтобы изнывал, чтобы вся кожа — как огромный эрогенный полигон, и везде, где Влад трогает — детонирует. Чтобы башку запрокидывал — прямо как в сцене этой — и шею открывал, просясь. Трижды блядь. Кажется, после этой сцены они и проходят точку невозврата — нормы дружеского приличия очень быстро остаются так далеко позади, что уже в боковые зеркала не видно. Или это Влада окончательно выстегнуло, то ли Костя во время разговора в трейлере что-то понял — бога ради, а кто бы не понял, Влад почти в открытую сказал — да, подкатываю, да, хочу тебя трогать и трогаю, смотри, какой кайф, когда ты позволяешь мне подумать за тебя, да, мне не все равно, Костя. Костя сбегает курить, едва накинув на себя футболку, и утаскивает Влада за собой. Влад разрешает ему все, просто потому что рад тому, как быстро Костя приходит в порядок, возвращается из состояния выскобленности за какие-то пару дней, как подушка с эффектом памяти, стоит только отжать руку. Это явно не здоровая хуйня, но в их случае такие защитные механизмы костиной психики только в плюс. — Пиздец, фантомные мухи теперь везде мерещатся, — он с видимым облегчением выдыхает, когда они выходят на улицу. — А веревки? — спрашивает Влад, — Что? — Ну. Связывание. Как оно тебе? — О, а прикольно, кстати, — живо откликается Костян, и Влад хочет стукнуть его айкосом по башке, потому что, разумеется, «а прикольно» — Косте всё прикольно, чё ни предложи. — Прям понравилось? — хмыкает Влад, прикладываясь к стику. — Ну… странно, конечно, но вообще классно. Скорее, понравилось. Но на любителя. Тебе бы точно не зашло. — Почему? — Да у тебя на лбу написано, что ты контрол-фрик, — Костя смеется и стучит его пальцем по лбу. — Хрен бы ты дал себя связать. — А ты попробуй, — невозмутимо предлагает Влад, с упоением наблюдая за карнавалом мимических оттисков, которые проносятся на одном бедном лице Кости. — Связать тебя? — с чуть хриплой недоверчивостью уточняет Костя. — Связаться со мной. — Влад, — Костя смотрит исподлобья и просит таймаут, передышку и помилования. Нихуя из этого у Влада нет — ему бы кто предложил. Мы уже по уши в цугцванге, Костян, хочешь-не хочешь — ходи. Не я придумываю правила, дядь. — Снова подкатываешь? — Костя берет себя в руки и пытается еще вырулить обратно на дорогу, игнорируя тот факт, что они вообще-то задорно дымятся в кювете. Колёсами печально в небо смотрит «Круизер». Когда там уже времена почище, Илюша? Нам тут очень надо. — Тебе инициативу навязываю, — поправляет Влад и смотрит выжидающе. Он свой ход сделал — и не чувствует ни ужаса, ни страха, ни сожаления. Костя и так знал. Влад знал. Не говорить об этом не помогло — чего теперь-то уж. — Что ж за день сегодня, — Костя жадно затягивается и выдыхает дым. — То связывают, то навязывают. То веревки вьют, — он ухмыляется и смотрит на Влада в упор. — Я столько раз сказал «спальня», что это двуспальный альбом, — подтверждает Влад, потому что количество веревочных аналогий в этом диалоге такое, что городок веревочный можно сладить. — Что? — Оксимирон, до того как стал мейнстримом, — поясняет Влад. — Как это ты с любовью к хопчику, русской хтони и Хаски и пропустил раннего Мирона? — Да я просто за русский рэп не шарю особо, — пожимает плечами Костя, и как же Владу нравится, что он не говнит, не разражается тейком «хуйня это все и формалистское словоблудие», а честно говорит, что не в теме. — А чё, прям годно? — Если хочешь приобщиться, начинай с Нойза, Ваня пиздатый, — советует Влад, с дурацким удовлетворением отмечая, что Костя прикуривает вторую сигарету от первой — не хочет закругляться и уходить. — Это который из окна гостиничного номера своего телевизор выбросил, рок-звезда, идите на? — весьма близко к оригиналу тут же зачитывает Костян, подражая универсальной рэперской манере. — Это старое, — морщится Влад. — Он потом сильно прокачался, сейчас в социалке по уши, мощно делает. У него классный проект был, «Почитай старших». Типа по стихам Серебряного века, но про современность. — Щас всё про современность, — выдыхает Костян. Влад только запахивает куртку покрепче бессмысленным жестом. Как от порнушных фантазий со связанным Костей он так быстро оказался в тоскливом болоте социальной ситуации в стране — уму непостижимо. К удивлению Влада Костян не успокаивается с этой темой. — Владька! — недовольно веселится он в конце смены, нагоняя Влада, который уже успел переодеться в гражданское и кое-как смыть грим. — А чё ты не сказал, что снимался у Нойза? — Да чё там снимался, три секунды, — цыкает Влад, а внутри тепло-тепло, как от нагревшегося айкоса в руке. Костя посмотрел — нашел время в перерыве и полез смотреть то, что ему Влад посоветовал. — Блин, ты чего, круто же, — у Кости горят глаза, а артикуляция ускоряется, как на х2 поставленная. — Я раза три пересмотрел, очень плотный визуальный и смысловой ряд, я пытался в слова вникнуть и параллельно за сюжетом следить, но это, блин, два потока сложных, пришлось потом отдельно слушать, смотреть и читать, охуенная задумка вообще, респект. — Да это не мне, это Ваня всё. И Маяковский с Мандельштамом, — подумав, так и быть, добавляет Влад. — Круто, что понравилось. Я рад, — искренне говорит он, а самого пиздец тянет зачем-то потрогать Костю. Вот ни с хуя — усталого, но такого воодушевленного, заинтересованного, погрузившегося в то, что важно Владу, оценившего, разделившего. Какие тут веревки, блядь — просто обнять и щербато щериться на всех, кто забрать захочет. — Не, реально, и название пиздатое, почитай старших — в смысле, как «уважай» и «читай», игра слов классная, — никак не успокаивается Костян. — Во тебя зацепило, — хмыкает Влад. — Это ты еще «Сядь за текст» не видел. — Тоже Нойза? — Не, это Мирон и разные товарищи. — А сядь — в смысле «садись и пиши уже» или «напишешь крамолу — сядешь»? Влад вздыхает. — Костя-я, ну вот че всё разжевывать надо? В этом и прикол. Двойная трактовка же. — Я старый человек, мне надо разжевывать, — бухтит Костян, а смотрит так, что никаких двойных трактовок и не надо. Чё тебе еще разжевать, Кость, я тут с транспарантом стою. Да, чернила невидимые, ну а что, я всю работу делать должен? Господи, несмешно уже. — Ты не старый, — пожевав губу, решает Влад. — Ты постарше. — Собираешься почитать старших? — чудовищно пошло поигрывая бровями, уточняет Костян. — Собираюсь затащить тебя выпить пива. — Нет уж, нам с тобой целоваться завтра, не хочу, чтобы от тебя перегаром пасло в наш первый раз, — серьезный, как медицинский диагноз, Костя выдает себя только ошалелым блеском в глазах. Нихуя себе поворот. Смотрите, кто заговорил — и как споро шутит на эту тему. — Не, первый раз на съемках не считово. Для первого поцелуя я надену что получше, чтоб всё по красоте было, — обещает Влад. Похуй, они уже заплыли так далеко, что теперь только до другого берега брассом, обратно уже не вариант, сил не хватит откатить. — И как я тогда пойму, что пора, если ты всегда мальчик с обложки? — поддевает Костя, чуть склонив голову, ну чисто по-собачьи. — А я тебе так и скажу — «Костя, пора», — доверительно говорит Влад, облизывая нижнюю губу и легко прикусывая ее напоследок. Почему-то когда они начали говорить об этом вслух, всё стало еще больше смахивать на игру, будто они пытаются насадить столько деревьев, чтобы за ними невозможно было разглядеть лес. Костя неожиданно голодно прослеживает взглядом движение языка. Влад прямо сейчас хочет уронить — «Пора». — Я запомню, — Костя пытается добавить в голос игривых интонаций, но скатывается в почти ученическое обещание выучить наконец третий параграф к пересдаче. И впервые за всё время Влад думает, что, возможно, это кончится не так уж плохо.***
Костя, собака такая, и правда его почти целует, прямо посреди сцены с искусственным дыханием. Никто не видит, никто не знает — одного лишь Влада вжимает в пол не столько Костя, сколько быстрое прикосновением языка к губам. От этого короткого, внезапно — Влад правда не ожидал, не думал, что Костя настолько отбитый — пробирает до самого хребта, и требуется немедленно созвать все силы, чтобы инстинктивно не сгрести Костю за затылок и не вжать в себя, не давая отстраниться. Говорить об этом они, конечно, не говорят, и Влад бы решил, что ему приглючилось, но Костя выглядит как сообщник. Как человек, с которым они делят щекотную тайну. Костя сделал свой ход, и Владу главное не облажаться. Не промахнуться, не передавить, не пережать и не переждать — если дать Косте слишком много времени, он может отлететь в мертвую петлю рефлексии, а потом разразиться пространным метафорическим постом в инсту — таким, что скрин с него можно как иллюстрацию на статью «Шизофазия» в Википедии вешать: буквы вроде знакомые, а смысла в них не больше, чем в песне «Голые коки». Если честно, это подзаебывает и утомляет — тот факт, что приходится согласовывать свои действия не только с Костей (это было бы как раз вполне нормально и здорово), но еще с двумя людьми. Влад бы один давно все разгреб: не с наскока, конечно, а наоборот — он бы эту камеру пыток вдумчиво и последовательно перепроектировал во что-нибудь мирное, цветущее и классное, да еще и с БТИ согласовал бы каждый шаг, чтобы потом ни одна проверка не подкопалась, а всех нелегальных жильцов (и особенно не-жильцов) выписал бы нахуй и недвижимость на себя переоформил как на ответственного квартиросъемщика. Но приходится считаться с абсолютно стихийными и непредсказуемыми действиями других игроков, которые саботируют реновацию. Влад бы давно послал все нахуй, если бы не Костя, и тот факт, что, кажется, впервые в жизни, пусть через не могу и раздражаясь на самого себя, он вообще согласен не посылать всё нахуй. Это всё дурацкий Костя, который снова становится похож на себя и которому все реже хочется сказать Пойдем подышим. Костя, который отвлекает на себя внимание, когда Влада кроет от переизбытка людей вокруг. Костя, который ошивается под боком, подсовывает Владу кофе, рассыпает из себя цитаты из книг и фильмов, будто круг защитный чертит — вот вам попкульутрные пасхалочки, а внутрь не лезьте. Влад до 15 лет прочитал две книги (одна из которых — «Мишкина каша») и что-то там в кратком пересказе для школьной программы. За последние годы в Москве он, конечно, заставил себя серьезно прокачаться и даже воспитал в себе интерес к чтению, но до Костяна ему далеко — черт дери эту питерскую театральную интеллигенцию. У Влада свело оскоминой лицо на восьмой странице «Бесов», а Костя три раза перечитывал для спектакля. Любимый костин «Бойцовский клуб» (который Влад проглотил за полночи, потому что Костя как-то просто упомянул в разговоре), его вообще не впечатлил — возможно, Влад просто опоздал лет на 20. Дурацкий невыносимый Костя, от которого пиздец хорошо — как от первой ложки том-яма с похмелья. Как долго ворочаться в кровати и наконец найти идеальную позу, в которой сразу чувствуешь, что теперь точно уснешь. Как уловить знакомый с детства приятный запах — давно забытый, но разблокированный. Как навести безукоризненный порядок. Как оказаться правым и свободным. Как спускаться по горному серпантину на машине и чувствовать, как классно сосет под ложечкой на самых крутых моментах. Костя, блядь, как что-то очень кайфовое и стоящее, от чего Влад, конечно, может отказаться, но предпочел бы не, и чем дольше он откладывал эту мысль, тем больше процентов на нее накопил, сука, теперь деваться некуда. Откуда он такой взялся, спрашивается — Влад его всего 4 месяца знает, у них буквально ничего общего толком, начиная с разницы в возрасте заканчивая бэкграундом и культурным кодом. Не, кое-что общее у них все-таки есть. На площадку приезжает Князь — в кои-то веки по делу, сняться в 10-секундной сцене с Бароном и Костей, и Костю опять полощет, хотя держится он неплохо, но Влад знает, куда смотреть. Есть у нас общее Костян. Нам обоим нравятся постарше — прикол, а? Это даже не ревность — потому что это даже не Костя. Просто странное чувство, будто сердце в гудроне извалялось — липко, вязнуще, тяжело, как когда человек, которого ты бы забрал себе, смотрит на чужого так, словно готов сдохнуть ради его одобрения. Прощать по команде и что там еще — Влад даже мысленно повторять это не хочет, чтобы только картинку со связанным Костей случайно не испортить. Князь в перерыве пилит кринжовое селфи с Верой и Костей, сгребая его за плечи жестом, который иначе как хозяйским и не назовешь. Влад тупо думает о том, что на Князя, по-хорошему, надо бы колокольчик повесить, как на прокаженного в Средние века — чтобы заранее слышать, как он крадется вместе с пиздецом. Впрочем, Костян очень технично, дружелюбно и деликатно сливается сразу после успешного дубля, оставляя Князя с операторами, Рустамом и массовкой, которая тоже хочет фото с Бароном. Костя исчезает из поля зрения, а потом вдруг ощущается сразу всей спиной: — Валим, пока взрослые не хватились, — командует он заговорщицки почти в самое ухо, и на сердце у Влада, конечно, яснеет. Может быть — очень может быть, — что это всё закончится не так скверно.***
Финальные недели съемок — одновременно проклятье и благословение. Погода ёбнулась, график летит, из-за дождей иногда они по полдня сидят в трейлерах, а вторую половину дна месят ландшафт по колено в грязи, в сапогах вода, ветер пролезает под кожу и кусает будто изнутри — зато холод и усталость вышибают всю дурь из башки, как «Крот» засор в канализации. Костян умудряется даже в этой обстановке разводить его на хохот до часу ночи, и глаза просто забывают слипаться, хотя к концу смены Влад клянется себе, что рухнет прямо на пороге трейлера, и нет на свете силы, которая заставит его продвинуться в сторону кровати. Это лучшие три недели проекта — несмотря ни на что. Князя нет, трагических сцен с Мишей нет, только приключения и сказочный мир, никаких драм, травм, душераздирален, прорастания в роль скоропортящейся иконы панк-рока. Костю отпускает, Костя знает, что с Владом можно, Влад сдал себя с чистосердечным признанием в трейлере — да и вообще, — и Костя сам тянется, и откликается, и не отрицает, и флиртует уже в открытую, мать его, Влад способен узнать флирт, когда видит его. Понимание неизбежности и даже неотвратимости того, к чему все идет, подрагивает внутри теплом и азартом — Костя иногда смотрит совсем как сообщник и улыбается абсолютно невыносимым манером, не оставляющим вообще никаких сомнений. Чего они оба ждут — Влад не очень понимает. Видимо, какой-то последней капли, соломинки, которая сломает хребет верблюду. Хребет верблюду ломает один простой разговор — нихуя себе поворот, а что, так можно было? Может, еще с самого начала надо было просто и честно поговорить — и проблем бы не было? Да не, херня какая-то. Если б все было так просто, люди жили бы совсем в другом мире и проблем бы не знали. Съемки для них заканчиваются в первом приближении— остаются общие и технические досъемы в павильонах, но их с Костяном, как и почти всю остальную группу, отпускают, Юрьев день, господа. Костян везет его домой — и снова это дурацкое чувство, будто это самый правильный расклад из возможных: уверенно-задумчивый Костя по левую руку, вечерний город, пролетающие за окном фонари на гнутых каркасах, которые делают магистраль — Влад забыл, как она называется, — похожей на хребет динозавра или грудную клетку какой-то древней ящерицы. — Где мы? — спрашивает Влад, пялясь в окно. — ЗСД, а что? — тут же откликается Костя, перестраиваясь левее и обгоняя какой-то полуживой «Опель». — Приезжай в Москву, в Палеонтологический музей сходим, — вдруг предлагает Влад, сам не особо понимая, как это происходит. Спонтанная идея просто рождается внутри — и он ее озвучивает как самую естественную вещь в мире. — Что за странный выбор досуга? — удивляется Костя, но спорить не собирается. И комментировать тот факт, что Влад практически свиданку ему забил — тоже. Иногда Костя бывает на редкость тактичным и проницательным. — Настоящие скелеты динозавров посмотрим, а не эти ваши, — вздыхает Влад, устраиваясь поудобнее в кресле и вытягивая ноги. Он забивает айкос — Костя еще в самом начале разрешил — задумчиво стучит стиком по губам, ожидая, пока дудка разогреется. Костя молчит два светофора — удивительная для него добровольная аскеза, — только постукивает рассеянно пальцами по рулю и вздыхает иногда маетно. — Странно так, — наконец разражается он, не переводя взгляда с дороги. — Ну, что съемки кончились. Было так много-много, а теперь резко всё. — Да если б всё, — отзывается Влад. — Еще озвучка, еще досъемки будут, закрытая премьера, общая премьера, пост-продакшн — считай, что всё только начинается. — Да я ж не об этом. Понятно, что работы еще дофига, но, типа, история закончилась. И вроде даже хорошо, хотя сценаристы хотели угробить фэнтези-Князя с завидным упорством, — фыркает Костян, бросая на Влада беглый взгляд. — Кстати, что за прикол в этой части, реально же на каждой странице сценария Князь пытался трагически скончаться на руках Горшка, а тот его не менее героически спасал, — Костя пригибается к рулю, пытаясь разглядеть сигнал неудобно расположенного светофора. — Сублимация, — затягивается Влад. — Князь написал сказку, в которой нужен Горшку. Влад не успевает даже договорить, когда понимает, как паршиво звучит фраза — и тут же подбирается, пытаясь все исправить, потому что Костя молчит так, что Владу это совсем не нравится. — Да бля, криво выразился. В смысле — в которой Горшок о нем заботится. По-настоящему. Ну как в поезде, помнишь сцену, придумал историю, как Горшок к нему в армию приехал. А тут все фэнтези, как большая история из поезда, в которой Горшок приехал, пришел, спас и все такое, — бодро шпарит Влад, пытаясь быстрее объяснить Косте, что не имел в виду ничего такого, что не хотел так грубо и резко смять всё и вывернуть всё, что алогичным рикошетом цепляет самого Костю. Костя воспринимает их историю как личную. И мишины эмоции. И мишины проёбы. Костян дергает плечом и молчит оставшиеся 10 минут до дома. Хочется побиться затылком о подголовник, отмотать время и не произносить эту дурацкую реплику, блядь, Влад правда не это имел в виду, и меньше всего хотел задевать Костю, хотя в Костю вообще не целился, кто ж виноват, что они с Мишей срослись. Хочется, чтобы Костя перестал воспринимать нападки на Горшка как нападки на себя — и бога ради, Влад ни на кого не кидался, просто устал и выразился через жопу. Хочется, чтобы эта история уже реально кончилась, и чтобы началась другая — не про Князя и Горшка, а про Влада с Костей, где не будет никаких других переменных, неизвестных, где не будет чужих ходов, где никто не станет лезть в их партию и руинить Косте голову. — Кость, — просит Влад, когда они заезжают во двор и паркуются. — Не думаю, что Горшку было плевать, — Костя говорит странно, будто сам у себя интервью берет. — Просто он… типа не знал, как сказать, наверное. И Князь тоже. Он мне тогда, ну… в трейлере, — осторожно подбирая слова, обходит очевидную мину Костя, — сказал, типа, что это как взаимная безответная у них. И он знал. И Миха знал. Ну, как… помнишь, это любимая притча Князя про огонь. Которого как бы нет, но он всегда есть, даже если вы его не видите, — Костя беспокойно зачесывает волосы назад, но челка тут же лезет обратно на лоб, и он дергает головой. — Он есть, называй его или нет. И ты знаешь, что он есть, — Костя поворачивает голову, почти прижимаясь щекой к спинке кресла. Влад смотрит на него, уставшего, близкого и такого знакомого до каждой родинки на лице. Тихо урчит мотор. За окнами полночь воскресенья и спальная тишина. Огонь, который всегда есть, отрицай его или принимай. Всегда, блядь, здесь, даже если ты не называешь его вслух. Влад точно знает, что сейчас сделает — и сил затормозить у него нет. А всё. Кончились. Он всё потратил на бег вверх по эскалатору, едущему вниз. А еще Влад не помнит, зачем вообще собирался тормозить — тогда, давно, в прошлой еще жизни, когда Костян ему впервые широко улыбнулся на пробах, и Влада дёрнуло, будто неудачно повернулся и локтем приложился к кипяточному полотенцесушителю. — Как у нас, получается? — уточняет он, не сводя взгляда с лица Кости и не глядя засовывает айкос в карман худи. Почему-то кажется, что сейчас ему понадобятся обе руки — и точно не за тем, чтобы держать себя в них. — Не получается, — Костя сглатывает, а Влада ведет от того, как дергается его кадык. — Не получается, Владос, ты ж сам… — Кость, двигатель заглуши, а? — мирно советует Влад, перебивая все, что собирается выдать ему Костя. Нихуя толкового там все равно не будет, и вообще, сейчас Владу ходить. Такие правила — и да, может быть, Влад сочиняет их на ходу, но кто-то должен, иначе они из цугцванга не вылезут. Давай, Костян, я не Скот Пилигрим против всех, мы двое против всех, блядь, похрен, пусть будет эта последняя дань КиШу. Двое против ситуации — и уже не так страшно, ну. У Кости чуть дергается бровь, но он послушно тянется к ключам и поворачивает их в замке. Машина вздрагивает и замирает, в салоне становится так тихо, что слышно, как тикают часы у Кости на руке. Влад отсчитывает вместе с ними десять секунд и со щелчком отстегивает ремень безопасности — всё теперь, дальше без страховки. — Пора, Владь? — вдруг отмирает Костя, и Влад даже не сразу понимает, что это его не выгоняют так вежливо, а просят разрешения и отмашки, как и было обещано, господи, Костя. — Пора, Костя, — предельно серьезно отвечает Влад, улыбается, и сам отстегивает его ремень. — Пора, — командует он и даже не успевает толком выпрямитсья, когда его сгребают за плечи и дергают на себя. Целоваться с Костей — охуенно. Влад даже сдерживаться не пытается, стонет в первую же секунду в голос, цепляется за его куртку, тянется навстречу, неудобно выгибаясь на сиденье, кусается, лезет языком внутрь, открывает рот пошире, и Костя — собака такая, бляя-ядь, — широко вылизывает изнутри, мокро, жадно, горячо, гладит языком губы, язык, неба, запинается о щербинку и тоже стонет, Влад глохнет от звуков, от ощущений, от того, что это Костя — и это охуеть что такое, как тут дышать в вашем питерском кайнозое. — Владь, Владька, — восторженно бормочет Костя, гладя его по щекам, по шее, по голове, как потерянный. — Владь, мы тут… — Коссстя, — шипит Влад, и какое же, блядь, у него охуительно имя, чтобы рассерженно шептать от накатывающего неудовлетворенного желания. — Мы тут, — соглашается он, перекраивая какие бы там ни были возражения у Кости. — Мы прямо тут, Костя, — Влад не предлагает и даже не командует, он просто предсказывает единственное возможное развитие событий, потому что из этой машины он Костю сейчас не выпустит даже за редким худосом Yeezy Gap. — Ебать ты нашел время, — рвано выдыхает Костя, когда Влад бесцеремонно забирается руками ему под футболку и стонет уже от того, как охуенно ощущается под пальцами вот этот костин живот и грудь, которые ему покоя не давали последние месяцы. Всего облапать, всего разметить, везде отпечатки свои оставить — единственные, которые не захочется стирать. — Сказал человек, который пытался меня засосать прямо в кадре, — отбивает Влад, стараясь притереться ближе, но очень мешает ручник и коробка передач, и вот эта хуйня, где пустые стаканчики с кофе и пепельница. — Не мог удержаться, — пыхтит Костя, тоже пытаясь хоть как-то, куда-то, и это все дико неудобно, места мало, расстояние это блядское, хочется Костю, ближе, совсем близко, и Влад тянется, утыкается носом в шею в отвороте кожаной куртки, дышит тяжело, прикусывает, еле тормозя, чтобы следов не наоставлять, господи, как же ему надо. — Такой ты был пыльный весь на этом полу, захотелось протереть, — фыркает Костя и обхватывает его лицо руками, поворачивая, как себе удобно, прижимается ртом к мочке уха, прикусывает вместе с сережкой, чуть оттягивая за нее, и Влад только сжимает пальцы у него на плечах. — Какой ты дебильный, Костян, — хвалит Влад на последних ошметках мозговой активности. — Может, че еще захочешь протереть? — интересуется он, поглаживая внутреннюю сторону бедра Кости, проходясь костяшками по грубому шву джинсов. Костя вздрагивает от этого касания и рефлекторно разводит ноги чуть шире. Даёт больше доступа, — проносится в голове всполохом, и Влад дальше вообще ничего не отрисовывает и не собирается. Если бы он мог, он бы сел на Костю прямо в этой тачке или разложил бы его на этом гребаном сиденье, но это, конечно, вообще не вариант, поэтому Влад просто на ощупь нетерпеливо расстегивает молнию и пуговицу, по-хозяйски лезет в штаны и обхватывает член поверх трусов. Костю в момент вжимает в сиденье, он шумно вдыхает, дергает бедрами навстречу, ладони тесно пиздец, Влад почти не может пошевелить пальцами, кое-как втискивается под белье, крепко и неудобно обхватывая. — Костя, бляяя, — Влада лихорадит, вся эта возня заводит и раздражает одновременно, хочется смотреть, хочется видеть все, сука, их четыре месяца хороводило затейливым квартетом, и наконец замкнуло на — кажется — двоих, так что Владу, блядь, надо рассмотреть всё, убедиться, заземлиться. Заявить права — ну нихуя себе, конечно, приехали, — но это он, он делает с Костей все то, от чего Костю выгибает так на сиденье, от чего он так ерзает нетерпеливо, губы облизывает и целоваться настойчиво лезет. — Кость, не тупи, — шепчет он, укладывая его руку на свою ширинку. Костя тут же понятливо вжикает молнией, выстегивает пуговицу, просовывает руку за пояс джинсов и на секунду замирает нерешительно — Влад тоже из последних сил тормозит. — Что, Кость? — одуревше бормочет Влад и все-таки чуть толкается в его ладонь, потому что стоит так, что уже больно. — Мне шесть месяцев, — доверительно произносит Костя, улыбаясь невменозно, и Влад думает — ну всё, дотрахались, Костя-таки окончательно ебнулся. — Я только учусь держать головку, — со зверской серьезностью добавляет он, и Влад открывает в себе новую суперспособность. Хохотать со стояком — удивительный опыт, которого у него никогда еще не было и который он даже не думал, что может быть таким… таким. Как будто близость, но еще ближе — два самых приятных чувства в мире, два самых классных занятия в мире, секс и смех, которые можно разделить с одним человеком. А еще невъебенное чувство освобождения — как будто весь пиздец, накопившийся за последние месяцы, теряет свою власть, обессиливает и сдается. — Так, Костя, — оторжавшись, велит Влад. — Новое правило. Табу на разговоры за 10 минут до, 10 минут после и во время секса. — 10 минут секса? Ты настолько плох? — умудряется спросить Костян, но Влад исхитряется просунуть руку поудобнее и обхватывает его наконец всей ладонью так, что Костян гортанно стонет и дергается, толкаясь в ладонь. — Так-то лучше. Пиздец тебе идёт, когда ты молчишь, — Влад пытается прикусить его за мочку уха, но Костя начинает дрочить ему, неудобно выворачивая запястье, и приходится не рыпаться, сидеть на месте, подкидывая бедра, пытаясь поймать ритм. Все это жутко неудобно и нелепо — было бы, если бы это было с кем-то другим, но это Костя, Влад не знает, как еще по-другому выразить эту эмоцию. Это Костя. Как будто это что-то объясняет. — Владь, Владь, — хрипло зовет Костя, а движения его становятся хаотичными, и Владу пиздец нравится эта картинка — как Костя на грани оргазма тянется к нему одним именем, и это его имя, и никаких других чужих. — Давай, Кость, со мной, да? — Влад подается вперед, сумбурно вколачиваясь в пальцы, которые уже просто обхватывают, даже не дрочат, и этого почти-почти хватает, но мало, и Влад кладет свою ладонь поверх костиной, с силой вжимая, господи, и правда, что ли, в первый раз только учится держать головку, и… Мысль прокатывает, как откровение электричеством — в смысле, только учится, в смысле в первый раз, а что тогда в этом трейлере проклятом они с Князевым, а что за «кончать по команде» — это Костя так выразился криво? — Кость, — неверяще выдыхает Влад, и его с головой накрывает варварской нежностью от понимания того, что ему первому вообще обломилось вот это лохматое, беспокойное, одурительное, такое, от которого под ребрами закладывает только в путь. — Кость, ты чё, а, — выходит почти жалобно, но это единственная оформленная мысль, которая умудряется проскочить, а потом Влада горячо прошивает спазмом от низа живота до поджимающихся пальцев на ногах, и он бессильно утыкается лбом Косте в плечо, чувствуя, как тот тоже вздрагивает несколько раз, а потом ладони становится горячо и мокро. Костя кончает молча, закусив губу и зажмурившись, будто боится проговориться — и приятная разморенная легкость в голове Влада тут же тяжелеет и загустевает, шестеренки мгновенно пробуксовывают и вязнут, как колеса велосипеда, продирающегося по мокрому песку. Влад отгоняет эти мысли — мало ли, может, Костян всегда так, громкий везде, кроме секса, стесняется, не знает, как себя вести, в конце концов, если это реально его первый раз с парнем — можно сделать скидку. Влад собирается выяснить это опытным путем — заставит Костю кончать в самых разных позах, декорациях и условиях. Влад напоследок прикусывает его легко чуть выше ворота футболки и вопросительно вскидывает взгляд. — В бардачке, — инструктирует Костя, и Влад отлепляется, осторожно удерживает ладонь так, чтобы с нее не капало, тянется чистой рукой в бардачок, неудобно выдирает сразу целый пласт влажных салфеток из упаковки и обтирает сначала себя, потом Костю. — Охуеть, — жмурится Костя, глядя на Влада без смущения и стеснения, с такой улыбкой, за которую ему прощают все и всё, даже когда он сносит реквизит или запарывает дубль за дублем. — Не то слово, — подтверждает Влад. — Пошли, отмоем тебя как следует, — буднично понукает он, не спрашивая даже. Ну не выносить же Косте пошлый подкат «Поднимешься на кофе?» Какой кофе, порядочные люди в час ночи — или сколько там уже набежало — мирно спят в своих постелях. Костя снова улыбается — заело его, что ли, боженька, мы же не долапались до инсульта? — будто не ждал от Влада этого приглашения. — Пошли, — Костя кивает, застегивает джинсы, ужом приподнявшись на сиденье, осматривается вокруг, проверяя, не мешает ли тачка проезду, тянет ключи из замка зажигания. В нише под магнитолой вдруг дребезжаще вибрирует телефон. Влад это не контролирует — просто реакция тела на внезапный отвлекающий фактор: он опускает глаза, но тут же исправляется, переводя взгляд на руль. Все равно телефон лежит дисплеем вниз, но это и неважно. Владу это не интересно — мало ли кто может звонить Костяну в час ночи в воскресенье. Телефон возится в нише, рыча по дешевому пластику, еще несколько секунд, а потом замолкает. Костя с непроницаемым видом сует его в карман куртки, даже не глянув на дисплей, будто не замечая даже, что он тут надрывался, и это говорит Владу гораздо больше, чем хотелось бы. Похуй, решает он. Первостепенно, эталонно, кристаллически похуй. Сейчас — душ и завалиться в кровать с Костей, вжать его в себя до анатомического оттиска, бля, за каждую минуту той ебучей ночи, когда ему чуть мозги не свело от этой дистанции пионерской. Шах и мат, думает он монотонно про себя, пока Костя шумит водой в душе. Шах и мат, заклинает он, глядя, как костин телефон снова вьется змеей по столешнице, не угоманиваясь. Никаких, блядь, больше долбаных шахмат. У нас тут литературный клуб, Андрей Сергеевевич. Книжки читаем, слыхали про такое? Третье правило Бойцовского клуба: если боец крикнул «стоп», выдохся, отключился — бой окончен. Четвертое правило Бойцовского клуба: в бою участвуют лишь двое. Вы бы тоже прочитали, что ли, Андрей Сергеевич, все-таки любимая книга Кости, надо ж знать, с чем дело имеете. При условии, конечно, что вам есть дело именно до Кости. Да нет, конечно. Шах и отборный мат.