***
Запаса оптимизма хватает до самой ночи. Весь день они циркулируют от кровати до кухни и обратно, всаживают невероятное количество еды — от поке до пиццы и тирамису, — разморено засыпают под бормотание сериала на ноутбуке. Костя пиздец тактильный — и ворошит тактильный голод Влада в какой-то обратной прогрессии: чем больше Влад получает, тем сильнее надо еще. Это пиздец какой-то — Влад пробивает свой пубертатный рекорд, кончив 4 раза в день от одной только дрочки. Костя жмется, притаскивает себе под бок, постоянно норовит облапать или закинуть ноги на Влада, лезет целоваться, трогает, чешет и гладит — причем там, где у Влада запечатаны уязвимости нулевого дня: едва касаясь, круговыми движениями — по локтю; рассеянным повторяющимся жестом за ухом, задевая пальцами сережку; ввинчивает ладонь между бедер и гладит по внутренней стороне; нависает сверху и неотрывно смотрит Владу в глаза сумасшедшим взглядом, будто не собирается пропустить ни одной эмоции. Будто набирает впрок, потому что больше не будет. У Влада от этих взглядов по сердцу тянет сквозняком — мерзко и стыло. С такими глазами не говорят ничего хорошего, и после дня, проведенного буквально у Кости под тёплым боком, ощущение где-то очнувшейся беды, слепо водящей носом в поисках их следа, — чувствуется особенно остро. Но Костя ничего не говорит, только обнимает широкой лапой лицо и тянется целоваться, и Влад не берется судить — к лучшему это или как.***
Закрытая вечеринка в честь окончания съемок разворачивается очень лихо, в каком-то клубе для своих — кажется, кто-то из ребят шепнул, что это то ли княжеские, то ли панкерские владения. Костю Влад обряжает в тотал блэк — в тон себе, — и теперь страдает от того, как ему это все безобразно идет: футболка «Рамонез», черные джинсы, кожаная куртка. Хотя есть подозрение, что даже если бы Костян притащился в своих оверсайз худи и штанах — Влада бы все равно утюжило, потому что вот такая хуйня, собачка. Как-то надо не палиться, что они последние десять дней еле разлеплялись и фактически жили на два дома, но Костя просто поворачивается, зачесывает отросшую челку и смотрит знающе — и Влад тут же вспоминает, как сегодня утром вцеплялся в эти его невозможные лохмы, когда Костя опустился перед ним на колени прямо на кухне. Костя вообще очень открытый, ласковый и любознательный, чувствительный и откликающийся, как самый чутко настроенный сенсор — никаких стопов и тормозов, и Влад в восторге от того, сколько всего он может показать Косте и сделать с ним в первый раз. Его даже учить толком не надо — он все интуитивно как-то умудряется понять, как Владу нравится. Возможно, дело просто в том, что Владу всё нравится с Костей — эту мысль он решает додумать потом, на трезвую. А сейчас в нем уже два пива, и снова внутри растекается зверская поплавленная тактильность — Костю хочется трогать примерно с той же нутряной тягой, с которой припирает немедленно сожрать биг-мак в 5 утра после алко-трипа по барам. Только Костя, наоборот, почему-то не особо пьет, ходит полвечера с одним бокалом пива и выглядит настороженным и рассеянным одновременно. В отличие от него Князь на пиво налегает так, будто оно не просто на него игриво смотрело, а весь арсенал пикап-приёмов расчехлило. Князь накидывается и делает это планомерно, но не особо эффективно — нихуя его не берет, иммунитет у человека, ишь. Опыт не пропьешь, флот не опозоришь. Он в замечательном расположении духа — старый-добрый весельчак Князь, с шутками, кринж-прибаутками, дружелюбной улыбкой во взгляде и в этой своей очередной футболке, возглавляющей топ-5 фэшн-катастроф по версии Влада Коноплёва. Князь обнимается с гостями, ребятами из каста, музыкантами и съемочной группой, вихрем ходит по залу, умудряется быть сразу и везде — вот бы в полтос такую неуёмную энергию, а, — рулит банкетом и командует парадом вроде как незаметно, но чтобы все работало как часы. С Костяном они тоже общаются восхитительно по-приятельски, если смотреть совсем со стороны. Но Влад видит, как Костю кроит — Костян как-то на съемках делился, что, когда он надевает плащ Горшка, у него сами по себе меняются походка, осанка и жесты. С Князем у него то же самое: стоит ему подойти ближе, Костя меняется, как голограмма под другим углом. В нем проступает готовность к рывку и броску, появляется что-то чужое и пришлое, взгляд изнутри выстилает тоской, жадностью и диковатым каким-то зовом. На Влада Костян так смотрел только тогда, когда на нем была реквизитная матроска или кожаная жилетка. И когда на них самих смотрели камеры. Поэтому Влад знает этот взгляд, которым Миха смотрит на Андрея — выучил уж как-нибудь за 5 месяцев. Костя, конечно, не виноват, это просто память роли — вот и всё. Костя не специально. Это Князь и его приколы, Князь, который заставил Костю впустить в себя Мишу окончательно, чтобы вытащить из него прощение. Влад отхлебывает первый глоток третьего стакана пива. Пиздец. Он понятия не имеет, что с этим делать, но, по крайней мере, съемки уже закончились, и это всё тоже скоро закончится. В середине вечера Князь выкатывается на сцену и берет микрофон. Толпа сгущается, Костян наваливается, обнимает за талию, пока никто не видит, и шепчет на ухо: — Щас будет Нагорная проповедь. Влад коротко ржёт, плывя от горячего тяжелого Кости сзади — после литра пива хочется просто и незатейливо распластаться под ним где-нибудь на диване или у стены и трогать-трогать-трогать. Владу нельзя пить на людях рядом с Костяном — он совсем ручной и ласковый становится. Расслабиться и откинуться полностью на Костю Влад не успевает, хотя идея в моменте кажется просто наипиздатейшей. Костя чуть отстраняется и просто встает рядом, соприкасаясь плечами. Даня Вахрушев выныривает справа от Влада, чокается с ним пивом и бормочет заговорщицкое «надеюсь, это ненадолго». Князь проверяет микрофон, будто на стадионе собирается выступать, а не в камерном клубе на 50 человек, и затягивает ожидаемую шарманку на тему того, как здорово и классно они все поработали, какой был крутой проект, какие все молодцы. Влад не следит особо — у него в голове все так здорово и понятно, а в теле приятная расслабленность, и нет ничего естественнее, чем нащупать костину ладонь и начать поглаживать ее, не сводя невозмутимого взгляда со сцены. Костя замирает еле уловимо. Влад успел выучить, что руки у Кости — сплошная эрогенная зона, а у Влада теперь новая фиксация: эти пальцы хочется прикусывать, втягивать в рот, вылизывать, щекотно трогать губами, гладить и выводить круги по тыльной стороне ладони, разминать и смотреть, как взгляд у Кости становится всё менее осмысленным и как он неосознанно начинает ерзать по кровати. Блядь, надо увести его куда-нибудь прямо сейчас. — И, конечно, отдельное спасибо я бы хотел сказать Косте. Костян, иди сюда, — Князь выискивает Костю в толпе взглядом и приглашающе кивает на сцену, а Владу хочется стиснуть пальцы у него на запястье. Тут стой. Не ходи. Вообще не ходи, когда тебе ход навязывают, Костян, ну мы полгода в эти шахматы рубимся — можно уже было поднатореть. Костя мягко высвобождает руку и пробирается к сцене, невольно сутулясь, чтобы не задевать особо никого. Он встает рядом с Князем, неловко приподнимает руку в качестве приветствия и переступает с ноги на ногу — ему явно не по себе, хотя в обычной жизни Костян любит быть в центре внимания. — Когда я увидел Костю в первый раз, — начинает Князь, и Влад только надеется, что эта в целом безобидная церемониальная речь не скатится в торжественную свадебную клятву, а то очень похоже, — я сразу понял, что мы нашли Миху. «Дззззынь», — делает счётчик. Влад подозревает, что к концу пламенного спича Князя ему пизда — перегреется так, что восстановлению не будет подлежать. — И у Кости получилось то, чего я даже не ожидал. С Михой сложно же. Кривляться и пародировать, рожи строить и рычать — много ума не надо. А Костян… Ну, вы видели все сами. Костя оживил Мишку и помог рассказать его историю. А это самое важное было для меня. Когда Панкер только принес идею — помнишь, Игорян, да? — я сразу отказался. Не хотел. Думал, ничего не выйдет, мы не сможем, Мишка же… Мишка необъятный, как про него рассказывать? — Князь смотрит на гостей, собравшихся у сцены, будто ждет, что они ответят и согласно покивают. Свидетелей вербует. — А потом я подумал, и мне захотелось все же. Чтобы все узнали, что он не просто Горшок. Что он не только человек с… привычками, — Князь приобнимает Костю за плечи, будто это поможет ему найти синоним слову «наркоман», которое Князь вообще не употребляет. Как, впрочем, и прошедшее время — ну, есть у человека свои маленькие причуды. — Я думаю, у нас получилось рассказать историю Михи. Непредсказуемого, сложного, противоречивого человека, который идет через ад. Человека, которого зачастую невозможно понять. Который заставляет злиться, роптать и спорить. Который с ума иногда сводит своими идеями. Но которого нельзя не любить — просто потому что он есть. Ты описываешь бога, — думает Влад с ужасом, выдохшимся, как давно открытое пиво. — Ты, блядь, бога описываешь, дядь. Это не Нагорная проповедь, это Евангелие от Андрея. Сериал так и назвать стоит, больше смысла получится. — Он говорит о Михе как о живом, — Даня склоняется и шепчет на ухо. — Кто-то должен сказать ему, — вздыхает Влад, снова чокаясь с Даней пивом. — Не. Главная директива Звездного флота, — хмыкает Даня, и Влад с вежливым смешком кивает, хотя понятия не имеет, о чем речь. Уточнять сейчас не с руки. Князь еще раз благодарит Костю за аккуратность, бережность, точность и профессионализм, обнимает напоследок, сжимая куртку между его лопаток и Владу желудок заодно. Жест невыносимо хозяйский и знакомый еще со съемок. Влад на него смотреть не может. Какой отвратительный день, чтобы быть зрячим — Влад бы променял свои глаза чисто на пачку стиков, лишь бы только не видеть всего этого. Владу правда жаль Князя. Он даже представлять не хочет, что там за боль у этого человека с вечной маской шута на приколе — что за пытки внутри должны не утихать 10 лет, чтобы так цепляться за чужого мальчишку, похожего на того, кто уже не придет. Но Князь в своем рутинном горе не щадит других — а вот с этим у Влада уже проблемы. Когда Костя и Князь спускаются со сцены, почти сразу врубается минус к «Леснику», и Влад с обреченностью понимает, что весь вечер им слушать и петь только определенный репертуар, как будто за время съемок он им уже в кошмарах не является. Как до сих пор, 30 лет спустя, не корёжит самого Князя — тоже любопытный вопрос. Влад бы уже вскрылся, а этот ничего вон, каждый раз как первый «Куклу колдуна» выдаёт по первому требованию. Костю безотчетно хочется выловить и перелапать поверх княжеских объятий, но это совсем уж глупо и неуместно, тем более Костяна тут же берут в оборот: он охотно чокается с Вассой и Данилой, зависает минут на 7 с Панкером, что-то живо обсуждая, потом его перенимает на руки Рустам, к ним подтягиваются еще ребята, и Влад теряет Костю из поля зрения. Ладно. Потом. Влад его дома переметит. А пока можно подпевать внезапно не такой надоевшей после трех бокалов пива «Марии», ржать с Яном, пилить идиотские смазанные селфи, кривляться в чужой объектив, вытаскиваться на сцену и чудовищным дуэтом исполнять «Два вора и монета». Когда социальная батарейка начинает предупредительно попискивать, Влад приземляется с каким-то по счету бокалом пива на диване в углу. Усталость накатывает мягко, укрывает пледом — в ней почти уютно, не хочется шевелиться, но и менять ничего не хочется. Посидеть немного и посмотреть, получится ли перезарядиться, а если нет — аккуратно выцепить Костю и поехать домой, чтобы завернуться в него как в одеяло и проспать до обеда. Влад тихо залипает в телефон, отвечает на пару сообщений, пытается прослушать голосовое, но слышно хреново, отправляет пару фоток друзьям, зачем-то пролистывает собственную инсту, хочет запилить сториз, передумывает, снова бессмысленно листает ленту. Потом вдруг вспоминает что-то — и лезет в большой интернет. От нечего делать гуглит Главную директиву и пытается вникнуть в определение. Главная директива, сообщает «Википедия», или «директива о невмешательстве» — в вымышленной вселенной «Звёздный путь» является руководящим принципом Звёздного флота, запрещающим его членам вмешиваться в естественное развитие инопланетных цивилизаций. Он защищает неподготовленные цивилизации от опасности, когда экипажи звездолётов внедряют передовые технологии, знания и ценности до того, как они будут к этому готовы. Влад перечитывает абзац несколько раз и устало трет глаза. Что вообще имел в виду Даня. Причем тут Андрей с Михой, какие еще звездные войны или как их там. Бред какой-то. Влад отрывается от телефона, обводит взглядом помещение. Привычка ловиться с Костей прижилась у них с первого дубля — даже на больших тусовках они периодически обмениваются быстрым «ага, я здесь». Костян обнаруживается за барной стойкой: сидит вполоборота к Князю и о чем-то переговаривается с ним. Рука Князя по-хозяйски лежит на спинке его стула, но не это царапает Влада. Костян не улыбается. А Костян улыбается всегда — когда шутит, когда серьезный, когда хорошо и когда плохо. Особенно когда плохо. Кажется, даже если с него кожу срезать полосками, он будет печально улыбаться и вежливо поправлять, мол, вот здесь кусочек забыли, неаккуратно, ай, извините, что дергаюсь, просто больно немножко. Костян не улыбается Князю: только качает иногда рассеянно головой, барабанит беспокойными пальцами по стойке, смахивает со лба волосы и отвечает что-то, а потом оба замолкают и смотрят друг на друга нечитаемо. Костя не улыбается — и вариантов настолько не много, что буквально один. «Когда дверь — не дверь?», — всплывает в памяти глупая загадка. Влад не помнит ответ, и от этого почему-то тревожно. Костя не улыбается, когда он не Костя. Князь смотрит на него с пепелищем обожания во взгляде. Один погорелец, другой с башкой в руинах. Внезапно Влад со своим ОКР, эмоциональной закрытостью и паталогической осторожностью — самый здоровый пациент на этой выставке психотравм. Не то чтобы очень жизнеутверждающе, учитывая, что планочка буквально на полу валяется. Ладно, хуй с ним. Косте с Князем, возможно, реально есть о чем поговорить сейчас — вот так. Все-таки это конец истории, конец проекта, у них непростая связь — мягко говоря. А если грубо, но честно — нездоровая больная хуйня, которую надо прояснить, чтобы потом не поддувало никому не откуда. Только и всего. Ближе к двум часам ночи Влад кидает Косте сообщение в телегу — «Го?» и выходит покурить и вызвать такси. Он уже успел чуть протрезветь и теперь мотыляется в дурацком состоянии, когда надо либо срочно бахнуть по новой, либо уже налегать на кофе, чтобы окончательно в башке прояснилось. Но хлебать эспрессо в ночи — так себе идея, поэтому Влад заранее предвкушает, как будет раздраженно вертеться у Кости под боком, не в силах уснуть в пограничном состоянии недоперепития. Кости нет два стика подряд — Влад запихивает айкос в чехол на подзарядку и проверяет телефон. Сообщение прочитано. Влад пожимает плечами. Хуй с тобой, золотая рыбка. Костя большой мальчик, и не то чтобы у них был комендантский час. Не то чтобы они вообще что-то должны были друг другу или о чем-то договаривались. Они уж точно не из этих, которые всё всегда обязательно должны делать вместе. Влад, если честно, вообще уверен, что до «они» им еще ползти и ползти в темпе вальса, но по крайней мере, Влад видит трек и цель в конце. Влад видит смысл ползти — а это больше, чем он вообще мог подумать разрешить себе. Всплывает уведомление, Влад открывает мессенджер. «Езжай. Я следом. Только хвосты отброшу». Влад фыркает. Шпионский служебный роман, блин. Конспираторы великие. «Смотри, чтоб новые не отросли» «Я тебе ящерица, что ли?» «Тыщерица», — на пике комедии отбивает Влад и вызывает такси.***
Костя приезжает не следом, а через час. Влада это подбешивает, но только из-за отношения: он все это время ни в душ, ни спать не может пойти, чтобы звонок домофона не проворонить. Хоть бы написал — Влад бы десять раз успел умыться. Но когда Влад открывает дверь, все раздражение мигом смывает, будто его из тазика-эвтаназика лихо окатили с головы до ног. Или из брандспойта зарядили ощущением ебучего дежа вю. Я это видел, — проносится в голове потрясающе своевременный голос Князя, и очень хочется по-детски захлопнуть перед Костей дверь и не видеть ничего. Бля, надо было все-таки обменять глаза на пачку стиков. Русалочка в модерн-сеттинге, вот это действительно панк-сказочка в духе КиШа. Всё дело в том, что они действительно мощно словились на старте — и полгода только и делали, что смотрели друг на друга, оттачивали технику бесконтактного молниеносного понимания. Ну, либо заразна не только шиза Князя, но и ебучая эмпатия Кости — других объяснений тому, что Влад с порога его чувствует, просто нет. Костя уже приезжал такой, привозил этот разгром в лице. Потом исповедовался на кухне, признавался, что поцеловал Князя. Ей-богу, второй раз Влад это не вывезет. Не теперь, когда он знает, каково это — просыпаться с Костей, которому бестрепетно отлежал руку. Только тогда Костя был набор непонятных самому себе симптомов, а сейчас вот — окончательный диагноз. Прояснившийся, очень виноватый и решительный. — Бля, — ёмко комментирует Влад, пропуская его внутрь. Костя заходит в квартиру, закрывает дверь и тут же сгребает Влада в охапку, вжимая лицом себе в шею и стискивая руками так, будто в пиксель сжать собрался. Нихуя это не успокаивает, если честно. Так обычно либо прощаются, либо каются. Что ты там натворил такого, господи, что так за меня цепляешься? Хотелось бы, конечно, перестать достраивать ситуацию, но пока нет такой возможности. — Кость, — Влад не пытается выпутаться, только трется зовуще носом о шею. — Я точно не ящерица, у меня новые ребра не вырастут. Костя отмирает, отпускает Влада, но отшагивать не спешит — просто смотрит чуть сверху виновато и решительно. Влад хватает его за шею, цепко удерживая зрительный контакт, не в пример осторожно поглаживая его большим пальцем по загривку. — Кость. Три часа утра, да? Ты сделал что-то, что помешает нам обоим пойти спать? — Влад спрашивает аккуратно, как лужи на велосипеде объезжает. — Говорить сейчас или молчать всю оставшуюся жизнь? — тускло балагурит Костя, но выглядит чуть расслабленнее. — Говорить сейчас. — Не, — чуть подумав, решает Костя. — Драмы в прихожей — чудовищная пошлость. Влад еле сдерживается, чтобы не сжать сильнее пальцы у него под затылком и не встряхнуть, как котёнка за шкирку. Драмы в прихожей ему пошлость. А любовные треугольники, видимо, освежающее хороши. Или что там у них затейливый тетраэдр, или как там эта хуйня называется, причудливый квадрат. В котором как бы три стороны, но есть и четвертая, мертвая и невидимая, но очень даже осязаемая, еще одна сторона ёбнулась счастливо в своей шизе, другая вообще два в одном, а последняя реально держится на честном слове и вот-вот с катушек слетит. — Кость, — просит Влад, зарываясь пальцами в волосы и водя носом по шее, под линией челюсти, спускаясь и утыкаясь во впадинку между ключицами, прикрытую футболкой. Костя пахнет Костей — сигаретами, своим одеколоном, немного кожанкой. Влад тянется и целует его, жадно, кусаче, лезет языком в рот, трогает чуть заостренные клыки, распознаёт еще пиво и мятную жвачку. — Убедился? — тихо спрашивает Костя и смотрит насмешливо-серьезно. Влада жалит неловким стыдом, как крапивой — конечно, взрослый Костя всё понял, даже раньше, чем сам Влад отрисовал свой детский порыв. Ревность эта — неуместная, глупая, будто Князь бы реально оставил на нём свой запах. По мнению Влада, Костян, конечно, с этими своими виновато-бедовыми глазами не имеет права на такой снисходительный тон, так что нечего тут. — Раздевайся и марш в постель, — выкручивается Влад и из ситуации, и из хватки. — О, боже, как долго ждал я этих слов, — каким-то ублюдским пародийным баритоном пропевает Костян. Влад не узнает оригинал, но ему хватает того, что это точно не бледные строчки купчинских поэтов, спасибо, господи, за маленькие милости. Отрубается Костя почти моментально, а Влад, как и предполагал, нихрена не может уснуть из-за выветривающегося алкоголя и колкого ощущения тревожности, словно ему на душу набросили кусачий шерстяной платок, как на клетку с буйным попугаем, чтобы не вопила. Всё неуютно, ничего не так. От Кости беспокойно. Владу всё это не нравится.***
— Мы не в прихожей, — флегматично говорит Влад, наливая себе ледяной колы. Все утро они провели в тягучей фальшивой беззаботности: перекидывались мемами про похмелье, смотрели рилсы Веры и старательно делали вид, что им ничего нигде не жмёт. — А глаз — как у орла, — хмыкает Костя, сидя на своем любимом стуле у кухонного окна. Смотреть на Костю, конечно, такое себе удовольствие. Его чувством вины можно заполнить все каналы Венеции. Канализационные, разумеется, ведь это полное дерьмо. — Кость, да говори уже, ну, — морщится Влад, с наслаждением отхлебывая из стакана. Если бога нет, кто тогда придумал холодную колу на утро после пьянки? Шах и мат, атеисты и гастроэнтерологи. — Я ж вижу, что тебя переёбывает чёт. — Да ниче такого, на самом деле, — Костя беспокойно стучит ногой по полу — не столько шумно, сколько бесяво. — Просто… мы ж не говорили об этом, да? — Да, — соглашается Влад, потому что они действительно ни о чем не говорили. Просто начали вот это всё почти две недели назад, и Влад ничему не давал названия, оно шло чётко по его изначальному плану: само собой и так, как ему нравится. Про Князя они тоже не говорили, будто тот факт, что Костю в спине выламывает, когда Влад впервые отсасывает ему, каким-то чудесным образом аннигилирует Князя за горизонт событий. — А вчера я про ящерицу когда сказал, подумал потом. Что хвост у меня все равно отрастает. История эта отрастает, сколько бы я ни рубил ее. Потому что, блин… — Костя зарывается пальцами в волосы, зачем-то зачесывает ко лбу. — Потому что? — Потому что я не хочу, чтобы она заканчивалась. Влад несколько раз сглатывает машинально, задавливая подступающую тошноту. — Нужны детали. — Я не могу это объяснить. Просто… то, что было. У них с Михой. И со мной. И когда человек так. Прощение это еще, я чувствую… ответственность, не знаю. Как будто это моё теперь. Как будто это я. И меня туда тянет. Ну, не меня, конечно, это я прекрасно понимаю, но, когда человека вижу — как схлопывается что-то, понимаешь? Он… загребает, — Костян переводит на него свой печальный, но разгоряченный взгляд. Влад понимает только, что Костя почему-то зовет Князя — «человек». Поразительно, как это, наоборот, расчеловечивает. — Кость. Давай по порядку, — Влад наливает еще колы, сует бутылку в холодильник и деловито подсаживается за стол. — Ты же понимаешь, что Михи нет. Это просто образ в твоей голове. Ты его придумал. — Ого, это менсплейнинг или газлайтинг? Все время путаю. — Это обесценивание, — охотно подсказывает Влад. — Точно. Психологи в инсте бы тебя закэнсилили за то, что ты назвал проблемы с головой ненастоящими, — фыркает Костя. — Вы посмотрите, кто освоил ВПН, — беззлобно огрызается Влад. — Человек, который считает, что «браузер» — это немецкая фамилия. — То, что я помню интернет по карточкам, еще не даёт тебе право глумиться над взрослыми. Почитай старших, — он демонстративно потрясает указательным пальцем, и это должна была быть бессмысленная театральщина, но Влад опять залипает на эти пальцы. Что за попадалово, господи, он не просил, не хотел, он отнекивался и открещивался до последнего — знал же, что это всё плохо кончится. Как же крепко он влип. Как же сильно привязался, блядь. По живому. Не за эти две недели, конечно. Гораздо, гораздо раньше. — Кость. Я не… обесцениваю, ладно? Я в курсе, что мне эту хуйню никогда, слава богу, не понять. Я не представляю, каково это вообще — чтобы в твоей голове жил… или не жил… или че он там делает… кто-то еще, кроме тебя, — Влад тянется через стол, вытаскивает айкос с зарядки и забивает стик. — Я понимаю, что это звучит как совет «Ну просто не грусти», типа просто перестань думать, что ты Миха. — Я не думаю, что я Миха, — закатывает глаза Костя, и Влад снова зависает, потому что костина мимика — это отдельное бесовство. Живая-живая, текучая, выразительная. Мальчик, которого воспитала ртуть. — На съемках были, да, непростые дни, — деликатно смягчает он, — когда было сложно выбраться из образа. Но сейчас… я точно знаю черту, я отделяю всё. Но вчера как увидел человека, и когда рядом. Там уже…ну как затягивает, получается. — Насколько затягивает? — ровно спрашивает Влад, прикладываясь к айкосу. Почему-то внезапно очень холодно ногам, словно в квартире открыт балкон, которого нет. — Пиздец как, — признаётся Костя, щелкая суставами пальцев. Владу кажется, что с этим звуком хрустко крошится всё хорошее, что он разрешил себе в жизни. — Владь, — вымученно просит Костя. — Это… не я-я. Мне с Князем даже поговорить толком не о чем. Да мы и не разговаривали никогда наедине. Буквально ноль общих тем. Мне неинтересно. Ему тоже, я его вообще не знаю — и не хочу узнавать. — Ты его хочешь? — без обиняков спрашивает Влад, потому что хуже нет лежать на плахе и смотреть вверх на лезвие гильотины. — Нет, — искренне хмурится Костя. — Не я, понимаешь? Не так. Я не знаю, как объяснить, но, бля. Он вчера предложил, типа. Втроём. Потому что мы с тобой палимся, оказывается, — Костян нежно усмехается и перехватывает у Влада айкос. Делает пару затяжек и возвращает в руку. — А прям с ним я не… ну, не могу. — Скажи, что ты пошутил, — Влад говорит так, будто кто-то оттоптал ему голосовые связки. — Скажи, что он пошутил. — Я нет. А он — без понятия, его хрен разберешь, когда шутит, а когда на серьезе. — Кость, ты же отказался? — осторожно спрашивает Влад, вкладывая в вопрос уже готовый ответ, Костя, даже думать не надо, вот же, решебник для долбоёбов-камикадзе прилагается. Костя опять дергано стучит ногой по полу. У Влада стынут пальцы. Это уже совсем край. Вы чё, ебанулись совсем? Групповое фото с Костей, блядь, как с обезьянкой в Анапе. Какой им нахуй тройничок? Секс втроём возможен только либо между случайными людьми, которым кристаллически похуй друг на друга и которые способны классно провести время и утром растаять из памяти без обид и обязательств, либо между очень близкими и осознанными людьми в равноправных партнерских отношениях. И в обоих случаях это капитально не про них. Единственный тройничок, который им можно было бы исполнить — это сплестись в хрипящий от ужаса клубок и ползти в сторону Кунсткамеры, если, конечно, таких уродов пустят в приличное общество экспонатов. Вы чё вообще, оба. Так нельзя, господи. С живыми людьми — так нельзя. Полная хуйня в том, что Влад дезориентирован происходящим настолько, что готов согласиться. Ну, ему сильно не все равно на Костю, а Косте — или кого там этот местный Билли Миллиган выпустит на пятно — почему-то надо. Влад мог бы помочь ему решить эту проблему, сделать всё на своих условиях, ладно, ох, это были бы условия — Князь бы зубы об них сломал. Влад мог бы трахнуть Костю, чтобы Князь посмотрел — например. Отмахнуть дистанцию — вот тебе два метра, ближе не подходи. Смотри, но не трогай, ну, тебе же не привыкать, наверное — сколько вы там с Михой в своей камере пыток взаимной безответной просидели? Влад мог бы даже разрешить ему поучаствовать — так и быть, можешь выцеловывать его спину, пока Костя стоит передо мной на коленях. Пойдут тебе такие условия, а? Влад мог бы сделать так, чтобы Князь по документам получил то, чего так тоскливо желал, но по факту ему бы не досталось нихуя. Сделал бы, как Князь просит — так, чтобы он триста раз пожалел об этом. Влад не то чтобы жестокий, но он умеет быть жестким и однозначным, когда кто-то наступает на его границы, а Князь по ним из всех орудий палит. Только вот в своих манипуляциях он не учел одного факта: Влад не умеет делиться. Он правда не понимает, как они будут — потом. После того, как. Влад тупо не сможет, даже если Князь Костю пальцем не тронет. Влада этот эротический смертельный трюк разъебошит так, что останки по всей Ленобласти можно будет собирать. Делить Костю. Выставлять его напоказ. Демонстративно трахать, превращая секс с ним в какое-то утверждение в правах. В клеймение. В очередной ход в их чудовищной шахматной партии. Влад почти ненавидит их обоих за то, что гипотетически мог бы согласиться на этот билет в один конец: разъебать все окончательно, а потом отползать по частям и наращивать заново кожу. Потому что — ну. Косте же надо. И это пиздец окончательный, всё. Стоп, караван — приехали. Влада засасывает в воронку безумия Кости — ту самую, за которую сам Влад нехотя распекал его. Границы, Костя, границы, чёрт тебя побери. Нельзя совать голову в духовку или петлю, просто потому что тебя попросили. — Да я отказался, конечно. Отшутился и всё такое, но на секунду подумал, что… а, нахуй. Я же не про это вообще, господи. Я не хочу Князя — так. Но я не хочу, чтобы история заканчивалась. Типа как будто человек умирает тогда. Которого я немножко создал, получается. Оживил. Я и… ну, Князь. Михи совсем не станет, понимаешь? — Костя говорит тихо, а Влад в ёбаном-мать-его-ужасе. Михи совсем не стало 10 лет назад. Это кино. Сериал. Сценарий. Грим. Костя, блядь, ты же актёр, как ты этого можешь не понимать? — Я знаю, что он давно умер, я не совсем ёбнутый, — словно прочитав что-то по лицу Влада, хмыкает Костя. Влад думает о том, что им бы с Князем футболки с этой фразой сделать — сэкономили бы время на объяснения с людьми, и окружающих бы заодно немного успокоили. — Но я не могу перестать чувствовать, будто часть его живет во мне. Финальный крестраж, — улыбается Костя грустно, как мудрая старая собака, наблюдающая в свою последнюю весну за разыгравшимися щенками. — Кость, — устало вздыхает Влад, выкручивая стик и тут же вставляя новый. — Хуйня приходит и проходит, главное, не выбрать жить в ней, а выбрать жить без нее. — Это Джейсон Стэтхем? — Круче. Это Влад Коноплёв, — Влад дергает уголком рта, поправляет метафорические темные очки и дует на айкос, как на дымящееся дуло пистолета после крутого выстрела. Влад Коноплёв и пацанский паблик «Шути так, будто тебе нигде не больно». Я — разбитое сердце Джека, и блядь, когда уже в их книжный клуб завезут другое чтиво. — Так, но ты же говоришь, что отрисовываешь реальность. Что это только, когда Князь рядом? — Влад произносит слова механически, а хочется, конечно, навалять самому себе за эту бесполезную надежду в голосе. — Это же со временем пройдет, да? Если Князя не будет рядом. Костя просто поднимает на него взгляд и молчит. Владу даже не по себе от того, насколько ему всё понятно. Костя — охуительный, шумный, веселый, большой, разлапистый, буйный, добрый Костя, который умеет обнимать Влада так, что всё на свете кажется выполнимым, который пропускает мимо ушей шипение, ворчание и хмурые утренние мины Влада; Костя, который цепляется ему в волосы и шепчет заполошно какой же ты пиздец красивый, Владька, я от тебя вообще нихрена не соображаю; Костя, который надежный, простой как три рубля, спонтанный и умеющий ржать над собой; Костя, который всегда знает, когда переманить внимание на себя, чтобы дать Владу выдохнуть; Костя, который всегда подхватит и затащит. Костя, к которому Влад так привязался — этот Костя частью себя не хочет, чтобы их история с Михой заканчивалась. Поэтому к себе у Влада только один вопрос. Готов ли он к тому, что человек рядом с ним периодически тоскливо тянется нутром к чужому? Пусть не он сам, пусть память, призрак призрака, крестраж, образ, роль, эйдос недовоплотившейся истории — как угодно. Что-то в Косте будет взывать к Михе, а Миха, разумеется, к Князю. Владу очень хочется остаться рядом. Увезти его в Москву. Достучаться. Доказать. Объяснить при свете дня, что подкроватных монстров не существует. Выселить всех нелегальных постояльцев. Где-то прогнуться. Где-то прикрыть глаза на то, что Костю снова штормит. Переждать. Перетоптаться. Костя, блядь, стоит того. Потому что если Костя не стоит, то что тогда вообще стоит. Каждый бьётся за своих. Но всё это так сильно что-то напоминает Владу, что как тут не поверить, что у судьбы охуенно отпетое чувство юмора. Тянуть человека, который не хочет, чтобы его вытянули. Тащить его на себе, причинять добро против его воли. Заставлять его жить, потому что не представляешь, как будешь сам жить без него. Делать вид, что проблемы не существует. Так врасти друг в друга, что один в ссоре не протянул и двух лет, а второй десять лет канкан на похоронах пляшет, на всю страну весело рассказывает, как они с Михой по ночам песни пишут, и из чужих мальчиков прощение добывает. Жить так, будто главный смысл твоего существования теперь — это быть свидетелем его жизни, «всё, что я делаю теперь — я делаю ради Михи», конец цитаты. Это не любовь — это крик о помощи. И Влад, который уже сейчас ловит себя на мысли, что, может быть, смог бы шагнуть за Костей хоть в тройничок, который перемелет их в мясо, хоть в нездоровое терпеливое ожидание рядом, пока, наконец, Костя полностью выберет его — Влад не хочет себе таких насквозь безумно-безнадежных глаз, как у Князя. Это проклятье закончится на мне. Влад, конечно, в последние месяцы беспечно мочит ноги в океане эмоциональных перверсий, но заплыв в нем устраивать — чёт не улыбается. У него хватит денег на крафтовое пиво и новые «Мартинсы», но не на психотерапевта и не на адвоката. Влад мог бы помочь, если бы Костя хотел помощи, если бы он бы готов. Заставить его захотеть помощи, прочертить за него границы, нарисовать то, что будет по-настоящему важно Косте — запрещено главной директивой, мать его, Звездного флота. Влад не может силой осчастливить Костю, за шкирку выволочь из камеры пыток — это будет карго-культ. — Не. Я не смогу, — тускло говорит Влад, а внутри все трескается, как кракелюр. Я выбираю не жить в хуйне. Я пас. — Владь, — Костя ерошит волосы и смотрит потеряно. — Я хочу с тобой, — легко выбалтывает он со своей непосредственностью, которая Владу ребра жмет, как кораблики бумажные. Господи, Костя. Заткнись, пожалуйста, и так на последнем сопле летим. — Кость, послушай, чё скажу, ладно? — Влад поднимается, обходит стол, обнимает Костю со спины и утыкается подбородком ему в затылок. — Я тоже хочу с тобой, — Костя под руками дергается было обернуться, но Влад удерживает его на месте: он за последние месяцы, может, и прокачал эмоциональную хуйню, но некоторые вещи пока не получается говорить в глаза. — Я очень хочу с тобой, блядь, Костян, это всё уже нихуя не шутки, — Влад стискивает в пальцах его футболку. — Но то, что ты предлагаешь — мне такое тяжело, Кость, ты знаешь, я не самый способный на это. Князя уже не спасти, но ты, Кость. Если ты точно захочешь — я тебя, блядь, трактором из болота вытащу, только руку хоть протяни, а? Кость, — Влад понимает, что покачивает его, как ребенка, успокаивая то ли Костю, то ли себя. — Ну не живи в хуйне. Костя в охапке — почти ручной, домашний, с этой своей неровно отросшей гривой, тот же самый, который еще вчера утром высовывался из ванной с зубной щеткой во рту и неразборчиво перечислял, что хочет на завтрак, заплевывая зубной пастой подбородок и футболку. Костя, который на этой же кухне вчера не особо плавно опустился на колени, вскинул взгляд, улыбнулся многообещающе и пробормотал что-то о том, что собирался много тренироваться. Костя, с которым Влад думал сгонять в Выборг и облазить все приличные крафтовые бары Москвы. Костя, с которым Влад думал застрять надолго. Костя, которого беспокойное сердце Влада застукало, как своего. Вот этого Костю Влад еще держит в руках, но это абсолютный август, бабье лето — последнее тепло с привкусом грядущих неотвратимых холодов. Хочется высадить лёгкие злым криком, потому что это, блядь, просто нечестно — добровольно отказаться от по-настоящему важного, классного, стоящего и ценного, которого и так, блядь, не шибко много в жизни Влада. — Чё мы будем делать, Влад? — спрашивает Костя, отмирая. Влад последний раз утыкается ему в макушку носом, прикрывая на секунду глаза. — Я пойду за стиками, — буднично говорит он. Потому что когда рушится мир, важно сохранять рутину. Апокалипсис не повод для бардака — а вот и идея для футболки Влада подъехала. — А я? Влад отлипает от него, и Костя наконец поворачивается. — А ты, Костя, будешь делать то, что захочешь делать именно ты. Попробуй, это затягивает, — обещает он, подхватывает айкос, сует в карман худи и, пока не передумал, быстро идёт в коридор, надевает кроссовки, натягивает куртку и выходит — из дома и из уравнения. На лестнице он недолго стоит, сжав переносицу и пытаясь проморгаться. Внутри что-то разрастается и распирает, Влад прикладывает ладонь к солнечному сплетению, пытаясь унять энтропию под ребрами. Почему, сука, правильные решения всегда самые сложные, почему, почему. Раздышавшись, Влад сбегает по лестнице, перескакивая через ступеньку, и рывком выныривает на улицу. Взгляд упирается в костину машину, так и припаркованную с позавчера во дворе. Влад тупо смотрит на нее. — Пиздец, — говорит он вслух и все-таки вытирает щеку беспомощным жестом.