Верую

      Человек — это зло или добро?       Первым уроком у меня была философия и вопрос, который поднял учитель, до сих пор не выходил из моей головы. Ведь если подумать, то почти всё в нашем мире имеет чётко оформленную позицию и приносит соответственные результаты. А человек — есть существо неопределенное, склонное к неожиданным переменам. И всё у нас — у людей — относительно.       Обрывки не до конца сформированных мыслей медленно шевелились в моём разуме, пока внутреннюю идиллию бесцеремонно не прервали. Девушка быстрым шагом неслась мимо и довольно сильно задела меня своим корпусом, а я не смогла удержать в руках стопку книг, что несла в библиотеку, и уронила их на пол. Девушка, толкнувшая меня, скрылась в толпе слишком быстро и, пока разбросанные книги не стали пинать снующие туда-сюда ребята, я присела на пол и стала собирать их в стопку, складывая рядом. Если кто-то и обращал внимание на мою возню, то старался обойти, чтобы не споткнуться. Ползать на полу в белой блузке и короткой юбке было очень неудобно, поэтому я с благодарностью улыбнулась человеку, который внезапно отпустился на колени возле меня и начал помогать.       Когда все книги были собраны, я наконец подняла голову и прежняя улыбка сошла с моего лица. Всё ещё бледный, с заспанным видом, одетый небрежно, Юнсу распределял книги на две равные стопки, забирая одну из них и поднимаясь на ноги. На этот раз он был без наушников, вернее, наушники при нём были, но он ими не пользовался и длинный белый шнур просто свисал с его шеи.       — Ты в порядке? — чтобы никто другой не услышал нас, я заговорила полушепотом. Медленными шагами мы оба стали идти вдоль коридора, приближаясь к библиотеке.       — В смысле?       Если кому-то приходилось хоть единожды врезаться лбом в стену, тот меня поймет. Вопрос парня ввел меня в странное состояние, как будто я сама себя запутала. Я пристально посмотрела на Юнсу, в надежде что он пояснит свою неоднозначную реакцию, но, как ни в чем ни бывало он шёл рядом со мной, глядя себе под ноги.       — А… нет. Ничего. — я решила не углубляться в эти дебри, оставила всё, как есть.       Но, что это было? Он просто не помнит, как чувствовал себя последние несколько дней? Предпочитает не говорить о личном с посторонним человеком? Или же, как и доктор, не видит ничего страшного и необычного в том, что случилось?       В библиотеке практически никого не оказалось. Помещение было светлым и просторным, там каждый день тщательно убирались. Сначала я аккуратно вернула на стеллаж книги, что несла сама, а потом по одной или по две забирала из рук Юнсу и складывала на место. Он периодически вертел головой, разглядывая книги, которые держал, будто вообще ни разу в жизни не видел ни одного печатного издания.       И всё-таки он был каким-то странным. Я до жжения в глазах наблюдала за ним, почти не отрываясь, рискуя оставить на, ни в чём не подозревающем, парне множество дыр и вмятин. Я глазела на него всю дорогу из библиотеки в кабинет истории, потом на протяжении целого урока и, вовсе не удивительно, что, на третьем по счёту занятии по естествознанию, объект моего пристального влияния отодвинулся вместе со стулом к краю стола, кидая на меня подозрительный взгляд. А я впервые в жизни поняла, что могу показаться слишком навязчивой. Стало как-то стыдно.       Во время урока Юнсу чёркал на полях тетради какие-то каракули и слегка качал головой, вероятно в такт музыке, которую слушал, как впрочем и всегда. Если для обычного человека средства первой необходимости это — вода, еда, одежда, и жильё, то для Юнсу, по-моему, смысл в жизни составляла музыка. Без неё он, кажется, совсем не мог адекватно воспринимать реальность.       Учитель в этот раз не стал сидеть за своим столом, а предпочёл ходить по кабинету и проверять качество выполнения самостоятельной работы, над которой пришлось потрудиться даже самым лучшим ученикам. Я с большим трудом осилила несколько заданий, но большая часть работы ещё оставалась без решения. Педагог по естествознанию устроился в Сусин совсем недавно и, естественно, обо всех тонкостях школьной жизни знать ничего не мог, так что когда он начал приближаться к нашей парте, я ощутила тревожное напряжение. Как можно более незаметно и быстро, я поменяла наши с Юнсу тетради местами.       Учитель прошёл мимо, почти не глядя на нас, зато Юнсу выглядел сбитым с толку. Он вообще ничего не понял, как и я, когда увидела, что именно он рисовал на полях тетради.       Маленькие черепа.       До самого вечера я просидела в библиотеке. Там было спокойно и я пришла к выводу, что это место становится моим самым любимым во всей школе. Если вдруг меня вышвырнут из школы, скучать я буду только по этим высоким потолкам, огромным окнам, многочисленным полкам с книгами, у которых каждая страница имела свой аромат и волшебную структуру, и деревянным столикам — всё это нравилось мне всё больше и больше. Возвращаться в комнату не слишком хотелось, потому что там по-прежнему было холодно и неуютно, несмотря на то, что я проучилась в школе уже два с половиной месяца и должна была освоиться хотя бы немного. Но, если я и перестала жутко тосковать по дому, то лишь благодаря Юнсу…       И это было странно, ведь он оказался самым апатичным и нелюдимым человеком которого я когда-либо знала. Он даже не делал ничего, чтобы как-то поддерживать наше общение, просто… просто не был против, а всё остальное делала я. Иногда он мог часами находиться рядом и не произнести ни единого слова, тогда я убеждалась в том, что на самом деле Юнсу во мне не нуждался, это я схватилась за единственного человека, который меня заметил и на которого можно было вываливать все свои мысли, переживания. Сам он никогда не делился собственными мыслями. Может быть, не доверял мне, а может просто не видел смысла ни о чём говорить со мной.       Когда я думала об этом, становилось немного обидно.       Вся следующая неделя проскочила мимо, как скорый поезд. Я успела запомнить только то, как вставала каждое утро в семь часов утра, а потом до самого вечера носилась по школе с книгами и конспектами, изредка отвлекаясь на приёмы пищи и сон.       Сумасшедшие дни.       Вечерами я звонила маме, но сил на разговор не хватало, поэтому я просто слушала её ласковый голос, а однажды она спела для меня колыбельную, точно как в детстве. Об этом я с большим энтузиазмом рассказала Юнсу на следующий же день, но он моего приподнятого настроения не разделял. Оставался таким же хмурым и холодным, причём холодным в прямом смысле. Когда мы возвращались из спортзала, заслушавшись свою музыку, Юнсу чуть не врезался в стену, я едва успела схватить его под локоть и потянуть на себя. Он заозирался по сторонам, словно только что проснулся, но продолжил идти рядом, а я, отнимая свою руку, случайно задела его ладонь и поняла, что она была просто ледяной, и это несмотря на майскую тёплую погоду.       На обеденном перерыве я попыталась тактично спросить у Юнсу о его родителях, но ничего конкретного он, разумеется, не ответил, а потом большую часть своей порции высыпал обратно в общую миску. Я видела сколько осуждающих и недовольных взглядов было обращено на «ангела» после такого поступка, и мне стало как-то не по себе, захотелось встать и прилюдно извиниться, но Юнсу, кажется, ни о чём таком даже не думал. Ему и в голову бы не пришло, что вести себя так вызывающе и асоциально чревато плохими последствиями.       Даже удивительно, почему я не испытываю к нему таких же чувств, как например тот парень, который сидел напротив нас за столом и на протяжении всей трапезы, кидая взгляды на Юнсу, кривился с отвращением.       Но, я так не могла… Своим показательным равнодушием и дерзостью он вызывал во мне только сочувствие, и ничего другого. Поэтому, каждый раз когда Юнсу засыпал на занятиях в не самые подходящие моменты, я незаметно будила его, толкая локтём или отключая звук в динамике. Когда музыка резко прекращалась, как правило, Юнсу практически сразу просыпался и, хотя выглядел не слишком довольным, ещё ни разу не сказал мне, как сильно я ему надоела своим стремлением помогать.       Не знаю, как «ангел» учился до того, как я перевелась в Сусин, но, с недавних пор, об его успеваемости заботиться пришлось мне. Сначала я выполняла его часть заданий в библиотеке, потом взяла инициативу и делала это одновременно со своей половиной, а несколько дней назад осознала, что, даже без просьб, делаю за него всю работу и по каждому предмету. По крайней мере, мне это точно пошло на пользу. Чем больше занималась, тем лучше усваивала материал.       К концу мая я уже успевала одновременно писать два сочинения и при этом слушать музыку, которая вливалась в мой разум через один маленький чёрный наушник, в то время как второй был у Юнсу, ведь длина провода позволяла нам свободно сидеть рядом, но не задевать друг друга.       Теперь мы часто коротали время именно так. Для меня это стало настоящем открытием, но музыка, которой был увлечён «ангел», нашла отклик и в моей душе. И, тогда абсолютно неразговорчивый Юнсу, вдруг начал отвечать на мои вопросы, пусть и коротко, но всё же довольно ёмко.       Через несколько дней я проснулась гораздо раньше, чем прозвенел будильник и поэтому могла немного поваляться в постели, прежде чем начать сборы, но солнечные лучи так настойчиво пробивались сквозь закрытое окно, что вскоре я сдалась и выбралась из уютного гнёздышка. Умылась, оделась, расчесала волосы, заплела косу, собрала рюкзак и пошла на завтрак. Я немного нервничала, потому что сегодня должна была состояться контрольная работа по математике и, в связи с этим, у меня всё валилось из рук. А когда передо мной возникла лестница, я вдруг обнаружила, что уже не могу двигаться.       Это было также жутко, как в детстве. Дрожащие пальцы с трудом удерживали рюкзак; я вцепилась в джинсовые лямки, чтобы не уронить его. Паника поднималась из глубин души и очень быстро мне стало страшно настолько, что я попятилась назад с ужасом вглядываясь в эти ступеньки, по которым спокойно спускались парни и девушки моего возраста, а меня сотрясала дикая дрожь и ноги, будто пригвождённые к полу, отказывались двигаться.       Я вспомнила, как это больно — кубарем лететь вниз; как кожа наливается тёмно-бордовыми синяками, как громко колотится сердце, как страшно и отвратительно выглядит разбитое в кровь лицо… Со свистом втянув в себя воздух, я позорно капитулировала перед сокрушительной мощью страха, смирившись с тем, что останусь сегодня без завтрака, но неожиданно меня схватили за руку.       Я не закричала только потому что вообще не могла издать ни единого звука.       Чужая рука была прохладной и гладкой, с тонкими музыкальными пальцами. Касание было лёгким и ненавязчивым, обозначающим присутствие и деликатно предлагающие ухватиться покрепче, чем я воспользовалась практически сразу. Юнсу, а это он стоял рядом, слегка наклонив туловище и, хотя его глаза оставались безучастными, лицо казалось потеплевшим. Так непривычно было держать его за руку… Странно.       Удивительно.       Я вздохнула с таким облегчением, что почувствовала себя воздушным шариком и страх вдруг стал растворяться в этой невесомости, а вся моя сущность обрела опору в осторожном прикосновении, к которому я потянулась без сомнений.       Юнсу двинулся к лестнице и, поскольку моей руки он так и не отпустил, мне тоже пришлось пойти следом за ним. Первые несколько шагов дались тяжело, я не ощущала собственных ног и едва сдерживала дрожь, но «ангел» тянул меня за собой. Он не торопился и не подстраивался под мои шаткие шаги. А я… я просто сделала это. Словно заново училась ходить, неуклюже переставляла ноги, всё крепче стискивая прохладную ладонь Юнсу.       Как только мы спустились с лестницы, он выпустил мою руку и это было своевременно, потому что некоторые ученики стали поглядывать на нас куда более внимательнее, чем следовало бы согласно этикету. Мне же полегчало. Паника, сжимающая в тиски сердце, медленно отцепилась от меня, оставив незаметные красные полосы там, где царапала коготками страха. Я всё ещё слегка дрожала, но когда Юнсу сел за стол, как и всегда рядом, мне остро захотелось поблагодарить его и, пусть даже он не знает, как это для меня важно, но я-то знаю.       — Спасибо.       Он не ответил, но мне и не нужен был ответ.       Этим же вечером мы с Юнсу сидели в его комнате: я — за столом, а он — на кровати. Я думала о том, как сочинить два разных эссе по истории, а он перебирал струны гитары, иногда играя короткие мотивы. Мне нравилось слушать его. За безалаберным поведением Юнсу скрывался настоящий талант. Он не просто бредил музыкой, она тоже бредила им. И это было невероятно! Гитара в руках Юнсу становилась такой послушной, он так тонко чувствовал весь её потенциал, так замечательно владел ею, что уже очень скоро я обнаружила, что бросила попытки заниматься уроками и, подперев голову рукой, смотрела на него, всё глубже погружаясь в свой мир под эпичные аккорды.       — Нет, это просто невыносимо… — я так отчаянно застонала, запрокинув голову, что мелодия сразу же утихла. Юнсу глянул на меня с вопросом в глазах, по-прежнему обнимая инструмент. Он молчал, но с некоторых пор, я могла угадывать его мысли лишь по выражению лица и отвечать на вопросы, которые временами складывались в его скептических глазах.       — Ты меня отвлекаешь. Не могу сосредоточиться.       Было уже поздно, поэтому я собрала все вещи и хотела отправиться к себе, но, уже около двери, юнсу вдруг задал вопрос, из-за которого я растерялась и долго стояла к нему спиной, пока сердце стучало всё быстрее.       — Что с тобой было тогда… на лестнице?       Наконец я обернулась. Он не смотрел на меня, знал же, что обычно я теряюсь от пристального внимания. К Юнсу я успела привыкнуть, но, всё равно, та тем, которую он затронул была для меня болезненной. Я испытывала страх даже просто вспоминая об этом, а целый разговор был мне не под силу. Пока я колебалась, парень отложил гитару, глянул на меня и бросил так небрежно:       — Можешь не говорить. — затем он поднялся, подошёл к шкафу, достал оттуда полотенце и поплёлся в ванную.       — Я… когда я была маленькой, упала с лестницы. У меня были серьёзные повреждения: сломан нос, разбиты губы, всё лицо в синяках, а тело в ушибах. Пока катилась кубарем, думала, что умру. Я тогда очень испугалась…       Во время моей исповеди, Юнсу тускло смотрел себе под ноги. Он совсем не шевелился, даже не моргал, но я поняла, что мои слова задели его. Юнсу тяжело сглотнул, заторможенно повернул голову и я увидела болезненное понимание в его печальных глазах. Он впервые смотрел на меня так… будто узнал, будто лишь сейчас понял, что всё это время рядом с ним находился живой человек, нуждающийся во внимании.       Я закивала и, сдержанно улыбаясь, пожелав ему спокойной ночи, ушла. Проговорив вслух причину своего страха, я смогла вздохнуть спокойно. И, рассказав обо всём, я и не подозревала, что после этого Юнсу начнёт хватать меня за руку всякий раз, когда нужно было спуститься или подняться по лестнице. Сначала я сопротивлялась, жутко смущаясь, а потом привыкла и даже не обращала внимание.       За тёплой весной пришло жаркое лето. Атмосфера в школе менялась в зависимости от настроения за окном, хотя в этом никто бы не признался, но летней порой никому не хотелось сидеть за партой и слушать монотонные лекции или до вечера торчать в библиотеке, подготавливаясь к докладу. Все мы были восемнадцатилетними подростками и, конечно, хотели наслаждаться молодостью. Даже я была бы не прочь поехать в город на прогулку, сходить в кино или просто провести тёплый вечер на свежем воздухе, любуясь волшебным закатом. Но, реальность оставляла нам только мечты об этом.       К середине июня я поняла, что подняла свой уровень знаний на ещё одну ступень выше. Стояла в коридоре, смотрела на тетрадь с выполненным заданием по вышмату и с улыбкой скользила довольным взглядом по выведенной оценке. Я уже дважды получила высший балл и назвать это случайностью было невозможно, ведь я трудилась, как каторжник ради этих цифр.       — Ты что? — я опешила, когда совершенно наглым образом из моих рук вырвали тетрадь. — Отдай, сейчас же!       Юнсу листал страницу за страницей и уворачивался от моих попыток вернуть то, что ему не принадлежало. Ну, конечно, его веселило то, как я реагировало на подобные выпады. Он вообще часто стал так делать, будто задался целью выводить меня из себя. Парень отличался высоким ростом, поэтому все мои прыжки вокруг него были безуспешными и смешными. На нас уже почти никто не обращал внимания, потому что все привыкли видеть что-то такое, но мне-то всё ещё было не по себе.       — Перестань, ты ведёшь себя, как ребёнок. Нет, ты хуже.       Я поплелась за ним, причитая изнурённым голосом, в надежде что Юнсу сжалиться, но этот гад продолжал идти по коридору и отдавать мне тетрадь не собирался. Когда я ускорялась и налетала на него, пытаясь вырвать своё сокровище, парень тоже начинал бежать, так что я каждый раз оказывалась втянута в эту странную игру, вынужденная бежать за ним через всю школу. Иногда он нарочно замедлялся, вертел тетрадью у меня над головой и криво усмехался, когда я прыгала и хватала его за руки, борясь со всей серьёзностью. Бывало, что мы сбивали кого-то, кто тихо и мирно шёл мимо. В такие моменты мне было стыдно и Юнсу доставалось несколько ударов моей ладони по спине и плечам. К счастью, я была не способна причинить ему хоть малейший вред. Обычно, после каких-нибудь инцидентов, он сразу же возвращал мне похищенную вещь, но к тому времени я уже переставала на него злиться.       Засыпая каждую ночь под тёплым одеялом и обдумывая прожитый день, я спрашивала себя: почему меня так тянет к Юнсу и почему становится уютнее рядом с ним, если он настолько асоциален и небрежен в отношениях с другими людьми?       Я знала, что Юнсу тесно связан с музыкой и что она делает его хоть немного счастливее, но всё равно удивилась, когда по школе начали ходить слухи о концерте. Мне он об этом не рассказывал, а я не приставала с расспросами, но слухи делались настойчивее с каждым днём и очень скоро превратились в утверждённый факт. В школе учились и другие талантливые ребята, занимающиеся музыкой и, как я узнала чуть позже, Юнсу собрал некоторых из них, и они начали подготовку. Теперь он часто пропадал в актовом зале и репетиции продолжались даже поздно вечером. Естественно, об учёбе Юнсу не думал так много, как о своём концерте, зато я беспокоилась об этом. Иногда делая что-то касательно учёбы за нас двоих, я задумывалась — зачем мне всё это надо — но мысли оставались только мыслями, и я не развивала их. Он никогда не благодарил меня и ждать от Юнсу каких-то тёплых слов было очень самонадеянно, ведь он оставался холодным и безучастным ко всему, кроме своей гитары и наушников.       Мне и в голову не приходило бросить его. Ни разу я не пожалела о том, как всё сложилось. Я была не одна, Юнсу всегда мелькал где-нибудь поблизости, отгоняя от меня одиночество и пустоту даже своим молчаливым присутствием.       Пару раз я прибегала на репетиции и тихонько ходила туда-сюда у самой сцены, выучивая наизусть материал по гуманитарным предметам, пока парни настраивали аппаратуру и возились с программой будущего концерта. На меня почти никто не обращал внимания, я никому не мешала своими тихими шагами. Не могу объяснить, почему приходила туда заниматься, потому что порой бывало действительно шумно, но аудитория была просто огромной, поэтому мне удавалось сосредоточиться на учёбе. Сама атмосфера в актовом зале была удивительной: высокие потолки, полутьма и сцена освещённая яркими красками, удобные сидения с мягкими подлокотниками и необъяснимое чувство полёта.       Репетиции длились несколько дней и иногда мне казалось, что Юнсу слишком выматывает себя. Он мало ел, пил только воду и сладкий чай по вечерам. Однажды, когда все разошлись, он остался на сцене, продолжая наигрывать короткие мелодии, будто проверял потенциал инструмента, а села на самую верхнюю ступеньку, ведущую на сцену.       — У вас неплохо получается. — сказала искренне и открыла контейнер с тёплыми сырниками, которые приготовила сама. — Я уверена, будет здорово.       Он никак не реагировал на мои слова, вообще даже не взглянул на меня. Может, кого-то другого такое игнорирование обидело бы, но я уже привыкла. Умела отличать его безразличие от привычного погружения внутрь и знала, что сейчас он внимательно слушает, хоть и не подаёт виду. Сначала я даже удивлялась этому. Вроде он никогда не прислушивался к моему бормотанию, а потом вдруг или вопрос задавал или какое-то утверждение, так что я понимала — Юнсу всё прекрасно слышал и запоминал.        — Будешь? — указала кивком на сырники. — Ещё тёплые.       Парень повернул голову и взглянул на меня таким непонятным взглядом, словно только что меня заметил. Качнул головой, отрицая то ли моё предложение, то ли какие-то свои мысли. Я слегка разочарованно поджала губы, опустила голову. Подумала, как бы убедить его поесть нормально.       — Я сама их приготовила. Правда, в первый раз. Раньше как-то не приходилось, просто мама очень любит готовить.       Я ждала его реакции. С надеждой посматривала на парня, но он не казался тем, кто слушает, скорее тем, кто полностью ушёл глубоко в себя и вряд-ли видит внешний мир. Это удручало. В беспокойных мыслях я закрыла контейнер и положила в сумку. Уже встала на ноги и прошла несколько шагов по направлению к выходу, когда услышала его голос:       — Стой.       Остановилась, обернулась.       — Куда ты идёшь? — слегка заторможено спросил он.       — К себе. Уже поздно. Ты не видел, которой час?       — М. — он кивнул, а потом неловко взметнул рукой, указывая на что-то. — Оставь… это.       Мне потребовалась минута, чтобы понять, о чём он пытается мне сказать. А когда осознала, облегчённо улыбнулась и положила контейнер с сырниками на одно из сидений.