Seven Vignettes in Varying Violets/Семь Виньеток в Оттенках Фиолетового

Тэхён просыпается в своей постели. Теплый. Свернувшись калачиком вокруг чего-то, что упирается носом в его грудь. Сонный, и довольный, и… — Эй, — бормочет Намджун, его дыхание щекочет челюсть Тэхёна. - Ты чувствуешь, что мы только что попали сюда, и мы на самом деле не спали, и что на самом деле мы были в какой-то другой альтернативной реальности с фиолетовым солнцем, и городской совет орал? Нет? Уверен? Реально? Хорошо. Поцелуй меня. Тэхён целует его. Губы Намджуна мягкие и на вкус немного напоминают дым. Дым из лаборатории. Тэхен отбрасывает эту мысль, назойливую и уродливую, и сильнее толкается в поцелуе. Намджун вздыхает и растворяется в нем, его влажный язык скользит в рот Тэхёна, одна рука слегка тянет Тэхёна за волосы, а другая все еще сжимается в верхней части его пижамы. Тэхён сонно бормочет что-то, что он сам не может понять, окутанный мягкостью, которая давит на него, как корабельный якорь. Пальцы Намджуна сжимаются на его плече, чтобы прижать его обратно к матрасу, и он поддается, покладистое, безмолвное облегчение от того, что что-то шевелится в его груди, сердце колотится от желания прикоснуться, удержать, схватить. Свет в комнате лавандовый. Вес Намджуна оседает на него, заземляя жужжание мыслей-колибри Тэхёна, слишком округлых и удушающих, чтобы приземлиться. Он отпускает их, вместо этого сосредотачиваясь на легких поцелуях, которые Намджун оставляет на его носу, подбородке, на веках. — Посмотри, как ты сияешь, — шепчет Намджун с таким же трепетом, как и в самый первый раз, когда он сидел в комнате Тэхёна, проводя рукой вверх и вниз по обнаженной груди Тэхёна, наблюдая, как радужное свечение мерцает под его коричневой кожей, словно Тэхён был каким-то произведением искусства. - Знаешь, там, откуда я родом, есть книга. Очень популярная. В ней есть бледный мужчина, который сверкает на солнце. Ему сотни лет, он пьет кровь для пропитания и влюбляется в старшеклассницу. Тэхён вздрагивает. Он настолько поражен, что его тело кажется раздробленным, разобранным на куски, а переносицу заливает румянцем. — Звучит мрачно, — говорит он, его язык во рту кажется ватным. Намджун игриво сжимает сосок, а Тэхён извивается и кривит губы. - Старшеклассники такие… такие опасные. Вся эта воинственная ярость. Весь этот свободный доступ к оружию их учителей. Нестареющие глаза и искривленные души. Тот человек был очень храбрым? Намджун смеется, громко, ярко и раскатисто. Он сильно сжимает Тэхёна, как будто думает, что Тэхён очень наивно-милая штучка, для верности слегка пощипывая его за задницу. — Нет, Тэ. Он не отличался особой смелостью. Зато хорошо играл на фортепиано. - Юнги-хён хорошо играет на фортепиано! - И бледный. И ему, наверное, сто лет. Должны ли мы считать его опасным старшеклассником? - Он не блестит. Намджун снова целует его: - Жалко. Тэхён перекатывается через него, ложится на него сверху, как морская звезда, голова спрятана под подбородком Намджуна. Тэхён так дерзко трется о него, пока Намджун не начинает вздрагивать, его руки скользят под рубашку Тэхёна, а его твердый член прижимается к животу Тэхёна. Тэхён утыкается носом ему под челюсть, уже знакомо, на этом их особом языке. Он проводит подушечкой большого пальца по передней части брюк Намджуна, нажимая именно там, где давление важнее всего, и усмехается от потрясенного звука, вырывающегося из его парня. — Тэ, — сдавленно и сладко, под весом Тэхёна и игривым трепетом его пальцев, порывисто говорит Намджун. Тэхён ставит засос на его губе и мычит. Слегка царапает кожу головы Намджуна, их рты сливаются; Тэхён снова извивается, пока Намджун не переворачивает его. Их одежда разлетается в хорошо поставленной хореографии. Теперь это легко, комфортно, вот так найти друг друга в тепле не-утра: упасть в сладкие и запутанные объятия друг друга, изгнать город и свои работы, и свои разногласия далеко-далеко. Тэхён думает, что это круто, что секс может быть таким простым. Раньше он боялся этого, потому что у всех в городе было столько страшилок. Проблемы совместимости, проблемы со щупальцами и проблемы с формами тел. Тэхен раньше так боялся ослабить свою защиту, чтобы кто-то вот так прикасался к нему, хотя он так сильно и так долго хотел этого. Но Намджун сделал это так легко. Не потому, что он был горячим и Тэхёну очень хотелось лизать его твердую плоскую грудь и тереться членом о его бедра. Не из-за этого, хотя и из-за всего этого тоже. Намджун сделал это легко, потому что он сам в этом был таким же теплым, неловким и восхитительно неуклюжим, как и Тэхён. В промежутках между вздохами Намджуна в рот Тэхёну, о том, каким красивым тот выглядит с волосами, веером разметавшимися по подушке, и румянцем на коже, где задерживались губы и руки Намджуна, он смеется над тем, как неловко их тела подходят друг другу. Он морщится и тянет Тэхёна за волосы каждый раз, когда Тэхён берет его член в рот, каждый раз шепчет извинения, хотя Тэхён уверял его, что нет, это не больно, и да, ему определенно это нравилось. Он был так осторожен, когда спрашивал, чего хочет Тэхён, и в то же время проявлял безудержный энтузиазм, когда они начали трахаться, что было здорово. Тэхёну это очень понравилось. Ему нравилось, когда все было не сложно, и люди говорили то, что хотели сказать, и все очень серьезно относились ко всему, в том числе к тому, куда входил член. — Ах, — говорит он теперь, весь одурманенный, наполовину уткнувшись в подушку, не очень многословный из-за яркого, восхитительного давления сильных пальцев Намджуна на его член. Его ноги сцеплены крест-накрест на спине Намджуна, пятка одной ноги упирается в изгиб его позвоночника. Язык Намджуна облизывает теплую полосу на его горле, один ноготь выводит мягкие круги на его соске, его член глубоко проникает в Тэхёна, его рот весь розовый от поцелуев. Тэхен дрожит. С каждым уверенным движением руки Намджуна все его гребаное тело пульсирует в долгом, яростном гуле. Тэхён вздрагивает, извиваясь, чтобы вырваться, когда Намджун немного опускает палец, смахивая им каплю смазки. После этого он должен заставить себя успокоиться, осторожно закрыть рот и дышать через нос, осторожно, чтобы не вонзить ногти слишком глубоко в плечи Намджуна, немного успокоиться. Намджун смотрит на него, на его зацелованные губы и раздвинутые бедра, что-то вроде воспоминаний царапает поверхность его яркого взгляда. — Такое ощущение, будто я сказал что-то странное раньше, — тепло шепчет он Тэхёну в шею. - Что я говорил? Ты был несчастлив. — Несчастлив? — спрашивает Тэхён, и конец слова становится ритмичным, когда Намджун вбивается в него как раз так, как нужно. - Ах! Звучит... звучит фальшиво. - Уверен? — Хён, — хнычет Тэхён, — нда, уверен. - Разве ты не говорил, что хочешь фаллоимитатор Жуткой Мерзости? — Нет, — стонет Тэхён, щеки становятся вишневыми, — нет, я просто хочу тебя… — Хорошо, — говорит Намджун. Он выглядит задумчивым, приподнявшись на локтях, сосредоточенный на нем. - Если ты так думаешь… — Не думаю, — стонет Тэхён, вздымая бёдра и слегка касаясь губами подбородка Намджуна. — Не думаю… хён… пожалуйста… Что-то меняется во взгляде Намджуна — легкий темный блеск. Его полные блестящие губы повторяют изгиб челюсти Тэхёна, зубы медленно покусывают везде, где Тэхён чувствителен. Все, что Тэхён может сделать, это шире раздвинуть ноги, колени напрягаются за спиной Намджуна, вжимая его ближе и глубже. Он лениво проводит языком по своим губам, делая их скользкими и блестящими от слюны, и смотрит, как Намджун наблюдает за ним из-под полуприкрытых век суровым, каким-то греховным взглядом. Ему нравится, как Намджун вздрагивает и говорит «бля», снова приподнимаясь, чтобы взглянуть на Тэхёна. — Ты выглядишь… — начинает он, но заканчивает только рычанием. Тэхёну это нравится, но еще больше ему нравится, что бедра Намджуна ускоряются. Тэхён позволяет своим рукам блуждать вверх и вниз по спине Намджуна, ладони обвивают его задницу и крепко сжимают, массируя, вытягивая из Намджуна полустон-полувздох, который он перехватывает поцелуем. У Намджуна детские веснушки, разбросанные по его плечам, как скопления звезд. У Намджуна оживленный рот и глаза, которые слишком часто жмурятся от нежности. У него лицо, которое громко переживает, не причинит ли он вреда Тэхёну, когда Тэхён слишком молчалив; рот, который миллион раз спрашивает, нравится ли это Тэхёну, не должен ли он двигаться быстрее, словно морщина на лбу Тэхёна и то, как он задерживает дыхание на пороге удовольствия говорит не достаточно. Тэхён иногда замолкает, но не из-за этого. Тэхён замолкает, потому что думает, и он думает о том, как лицо Намджуна заливается огнем, когда его хвалят, и как румянец окрашивает его нос, шею и гладкую грудь, и что, если Тэхён скажет ему это, тогда это… Станет только хуже, милее и намного хуже, настолько милее. Тэхён думает, что Намджун такой милый. С его наукой и тем, какой он сладкий, и всем остальным. Он такой милый, и он так хорошо трахает Тэхёна, это так приятно, и Тэхён думает, что он возможно влюблен. Любовь. Упс. Слово кажется таким большим даже внутри него. Такое большое, яркое и ослепляющее. Рот Намджуна замирает, мягко контрастируя с его работающими бедрами. Тэхён с трудом сглатывает, невероятный жар наполняет его тело, губы беспомощно разомкнуты, и опасное, нежное чувство в его сердце, что бьется в груди, как выстрелы из пистолета. Его руки крепко сжимаются на бедрах Намджуна, тело с каждым толчком откатывается как прибой океан, назад, к спинке кровати, все тело сжимается, когда он изгибается под пальцами Намджуна. Грудь Намджуна двигается в такт его тяжелым вдохам, и Тэхён замечает все это — темный румянец его кожи, сливовый под золотом его обычного цвета лица; чистый изгиб сухожилий на его шее; его полные, распухшие от поцелуев губы. «Любовь, любовь, любовь», думает он в несколько ошеломленной молитве, задержав взгляд на подбородке Намджуна, на изгибе его скул, на мокрых кончиках его волос, когда тот приподнимается, чтобы лучше изменить угол их бедер. О, любовь. Она кажется невероятно большой. — Я не хочу, чтобы ты когда-либо был несчастен, — шепчет Намджун, между их сталкивающимися ртами, беспорядочно переплетающимися языками, сентиментально, как всегда, когда он все ближе к развязке и чем более активными становятся его бедра, — я не хочу, чтобы ты думал… Это опасно, потому что Тэхён потеряет себя в том, как Намджун произносит слова, всегда теряется, поэтому, чтобы перебить его, он закрывает рукой рот Намджуна. Он погружает палец в пупок Намджуна и корчится, когда тот взвизгивает и дергается, внезапно толкается слишком глубоко и слишком быстро, так, что Тэхен всего на секунду видит ослепительно белое, окунается в головокружительный шок от восхитительной боли, только сильнее скручивающий растущее напряжение в его яйцах. Ах, думает он, а Намджун озвучивает это, теперь уже без изящества. Его темп увеличивается до мальчишеско-подросткового наказания, пальцы небрежны, когда он плотно прижимает кончики к горячему, нервному и сверхчувствительному везде Тэхёну. Тэхён сжимает его достаточно сильно, чтобы образовался синяк, из него вырывается низкий стон каждый раз, когда Намджун касается его простаты. Это так хорошо, что Тэхён думает, что ему от этого станет плохо, восхитительная цепочка стонов вырывается из его рта, он специально сжимает Намджуна, пока Намджун горячим шепотом не произносит его имя: - Тэ…, - выдыхая слово едва разжимая губы. Тэхен теперь едва держит глаза открытыми, чтобы видеть темный румянец на коже Намджуна. Его нервы поют, светящиеся спазмы световых полос бегут под его кожей в такт с каждым чудесным, почти невыносимым, давлением и движением вверх большого пальца Намджуна по тому самому чувствительному месту. (Внезапно, в смутном замешательстве, он вспоминает что-то о свете. Сквозь напряжение в животе, жжение внутри него, когда член Намджуна вжимается в него, беспорядок его собственного влажного члена, вокруг которого сгибаются пальцы Намджуна: что-то о науке…. солнце… эксперимент…) — Ш-ш-ш, детка, — говорит Намджун, вздрагивая, в его голосе звучит пронзительное рычание. — Слишком громко думаешь. У Тэхёна вырывается смех, шипящее шампанское, слова звучат небрежно и приглушенно: - ...б ...том я тебе постоянно и говорю, хён. Лицо Намджуна смягчается, большой палец поглаживает лоб Тэхёна, более влажный поцелуй прижимается к его губам. — Не хочу сейчас много думать. Его пальцы скользят вниз по груди Тэхёна и на мгновение снова сжимают его особенно сильно, сжимая основание члена, и Тэхён чуть не слетает с кровати, сдерживая сдавленный крик. Он так близко. Ему не нужно смотреть, чтобы знать, что головка его члена скользкая от естественной смазки, ему не нужно видеть пальцы Намджуна, когда он чувствует каждый из них, словно электрические разряды прямо в паху. Его ноги горят, его бедра, из-за всех этих толчков-скольжений, точки наслаждения-боли. И только когда Намджун прикусывает его нижнюю губу и шепчет ш-ш-ш, он наконец замечает короткие обрывочные стоны, вырывающиеся из него в тандеме с ритмом бёдер Намджуна. Он чувствует… он чувствует… Он не уверен. Только что вышедший из какого-то кошмара, но теперь так сильно погружающийся в сладость этого, правильность того, что во рту Намджуна ощущается чем-то вроде чайной ложки героина. Намджун смотрит на него, веки прикрыты, а уголки рта чуть опускаются: — Мне кажется… Тэхёни, мне кажется, я что-то сделал… — Хён, — Тэхён закрывает глаза, какой-то ужасный образ огня на сетчатке пульсирует в его затуманенном разуме, противореча усиливающемуся нарастающему удовольствию, пронизывающему его кожу, — Хён, всё в порядке, всё в порядке… Намджун говорит, словно извиняясь перед еще не начавшейся бурей: - Я люблю тебя. Дрожь пробегает по груди Тэхёна, темная и горячая в груди. Вот она, эта невероятная большая штука, скользящая по самым мягким, самым уязвимым частям Тэхёна, оцарапывая его, оставляя его кровоточащим, расплавленным, открытым. Любовь. Намджун всегда говорил, что любовь научна. Что за понятием «любовь» стоят строгие психологические и физиологические причины, объяснимые, воспроизводимые, легко настраиваемые. Но теперь он снова говорит Я люблю тебя и все внутри Тэхёна сжимается от безудержного яростного желания. Он трудно сглатывает, скулит и рычит от удовольствия. Любовь, думает он, любовь-любовь-любовь. Он просто хочет, чтобы Намджун поцеловал его. — Я… ах, хён… я… о, пожалуйста… Но затем он бьется в кулаке Намджуна, белый пух окутывает его разум теплым туманом, эта знакомая теснота нарастает и нарастает, пока, с особым ускорением пальцев Намджуна, он не достигает его, тяжело рухнув, задыхаясь, извиваясь и проливая липкую влагу между ними, волна за волной, пока голова не кружится от невозможности дышать. Наслаждение пронзительное, острое, пылающее в его венах и вырывающее из него тихий вскрик. После этого тело Тэхёна содрогается, под кожей лениво кружится фиолетовая рябь, в ушах гудит и он давится глотком воздуха. Намджун стонет от сжатия, он крепко целует Тэхёна, дрочит ему во время оргазма, хмурит брови и впивается ногтями в бедро Тэхёна. “От этого останутся синяки”, думает Тэхён. Он резко кончает от внезапного шокирующего жара мысли, член дергается, и пальцы Намджуна крепче сжимают его там, где тазовые косточки. Тэхён запускает руку ему в волосы, используя все имеющиеся у него рычаги, чтобы прикусить край челюсти Намджуна, нежно проводя языком по губам Намджуна. Спина Намджуна выгибается, бедра бьются в сбивчивом ритме, когда он кончает, обнаженный, горячий и влажный внутри Тэхёна, грубый рокочущий стон перерастает в небрежные импульсы, и мягкая, грязная похвала тихо шепчется Тэхёну на ухо. Их кожа липкая от пота. Лицо Тэхёна расплывается от тепла, струйка теплой влаги стекает по его бедру, где они соединяются. Намджун наконец замирает прерывисто дыша и откидываясь назад, опуская ноги Тэхёна, а затем успокаивающе потирая руками горящие мышцы. Его сильные ладони на разгоряченной коже Тэхёна на удивление холодны, он чувствует себя благословенным, когда они касаются его живота. Когда Намджун, кажется, больше не может держать свой вес, он падает на бок, задыхаясь, свернувшись калачиком вокруг Тэхёна. Требуется несколько минут, чтобы шум в ушах Тэхёна прекратился, чтобы он хотя бы подумал о том, чтобы не цепляться за Намджуна, потому что жара становится невыносимой. Лавандовый свет в комнате сменился сиреневым, и все тело Тэхёна кажется расплавленным, желеобразным, погружающимся в такой теплый и полтный матрас, что он издает протестующий звук, когда Намджун толкает его, чтобы дотянуться до полотенца на прикроватной тумбочке. Это занимает некоторое время. Они в беспорядке, и Тэхёна приходится вытаскивать из постели, чтобы пойти в ванную помыться, и к тому времени, когда они возвращается, Тэхён готов принять свою самую желейную форму и больше никогда не двигаться. — Итак, — оживленно говорит Намджун, после некоторого молчания. — Ты уверен, что ничего огорчительного не произошло? Тэхён смотрит в потолок и дышит. Хроматофоры в его коже пульсируют насыщенными золотыми импульсами. Он хмурится, проводит рукой по вспотевшему лбу и вздыхает: - Я не знаю. Мне кажется, я помню городской совет... очень слабо... Намджун издает тихий грустный звук и уткнется носом в его шею. - О, нет, — говорит он. - О, нет. Тэхён сейчас не может заставить себя слишком много думать. Он просто хочет остаться в этой постели, похожей на корабль, в этом океане пурпурного света, с Намджуном в качестве его якоря и с его медленными, твердыми руками вместо весел. — Ш-ш-ш, — говорит он, проводя руками по волосам Намджуна. - Все нормально. Сейчас мы здесь, и все в порядке. — Но, детка, это не… Звонок в дверь. Тэхён стонет, все еще c чуть кружащейся головой, прижимается лицом к груди Намджуна в яростном отрицании. Намджун только вздыхает и садится. Он дает Тэхёну подушку вместо себя, чтобы тот свернулся вокруг нее. Тэхён издает звук, чтобы дать ему понять, что она не такая приятная и теплая, как Намджун, и затем Тэхён слышит звук его ног, шлепающих по полу, шорох ткани. Он одевается, его тапочки шагают по квартире к двери. Он слышит голос Чимина, полный паники. Что-то про пиццерию, что-то про лиловое солнце. Что-то о пустыне, превращающейся в море, и Намджун, говорящий: “О, ну, разумно, это должно было быть море с самого начала”, и Чимин снова в панике, что происходит? - Я не знаю. - Ты ученый, — говорит Чимин. - Вы говорите нам, что не так. — Все в порядке, — говорит Намджун, но теперь в его голосе звучит нотка беспокойства. - Я был здесь весь день! Я не сделал ничего плохого! А потом Чимин должно быть спрашивает что-то слишком тихо, слишком обличающе, потому что Тэхён не слышит слов, которые он произносит, только то, что он очень громко пищит на середине фразы, а Намджун кричит. Тэхён вскакивает с кровати, хватает халат, брошенный на стуле, небрежно завязывает его на талии и выскальзывает в гостиную. Намджун все еще кричит. На полу лежит пистолет, большой ствол, который носит Чимин. Еще есть бандана, куча одежды и разрозненные серебряные украшения. Желудок Тэхёна сжимается: — Чимин-а? — шепчет он. — Чимин… Намджун падает на пол, копаясь в одежде, на его лице ужас. Тэхён кричит громче: - Хён? Что… Намджун бежит на кухню. Тэхён таращится в замешательстве, а затем следует за ним. Когда он доходит до кухни, Намджун склоняется над большим кувшином с водой и смотрит на что-то. — Хён, что это… это золотая рыбка? Намджун медленно поворачивается, медленно моргая. Он двигает банку в сторону Тэхёна. Золотая рыбка бешено плывет в воде, упираясь в стенки банки, врезаясь в нее снова и снова, что очень похоже на панику. У Тэхёна пересыхает в горле. Он снова говорит с большим недоверием, чем раньше: - Хён? Намджун с трудом сглатывает. Хватается за кухонный стол, чтобы сориентироваться. Говорит очень тихо: - Тэхёни. Я думаю… я думаю, что это Чимин.