Seven Vignettes in Varying Violets/Семь Виньеток в Оттенках Фиолетового

Город находится на карантине. Это означает, что они должны улизнуть, позаимствовав фургон новостей, который стоит неиспользованным на шестиуровневой подземной парковке радиостанции. По пути из города, когда машина гудит и сюрреалистические рисунки возникают по всей задней части фургона, Намджун и Тэхён сталкиваются с множеством аномалий. На деревьях полно батончиков с молочными коктейлями, клубничными, сливочно-карамельными и шоколадными, низко висящими и капающими сладкими каплями по всей дороге. Каждое дерево одето в фиолетовую рубашку на пуговицах, точно такую же, как у Тэхёна, ту же рубашку, в которой он был, когда Намджун впервые вошел на радиостанцию в своем лабораторном халате. - Почему ты не мог просто любить меня, как нормального человека? — спрашивает он, нежно сжимая бедро Намджуна. - А не как … Я не знаю. А такого, хочет он сказать, как ты. Слишком мягкого. — Так ощущалось правильнее, — говорит Намджун и краснеет. - Это просто ощущение… Хм. Большой. Дикий. Красивый. Как ты. Теперь он держит кувшин с водой, и Тэхён почти представляет, как Чимин закатывал бы глаза. Он за рулем. В смысле Намджун — не Чимин. Это, вероятно, опасно, как из-за золотой рыбки на его коленях, так и из-за того, что он на самом деле не может водить, но, несмотря на то, что он является центром всей этой проблемы с искажением реальности, Тэхён все еще может превратиться в растение, или диспенсер для конфет Pez, или в комара. Они не могут рисковать. Пустыня теперь в основном представляет собой море, но все еще есть большие песчаные отмели, достаточно большие, чтобы по ним можно было проехать. Вода красиво рябит, странный оттенок сангрии, гротескные существа плавают прямо под поверхностью. Тэхён никогда раньше не видел моря и с удивлением воспринимает его. Пейзаж похож на рекламные проспекты о пляжном отдыхе, которые Тэхён однажды нашел в закрытой части библиотеки. Пока они едут, сумрачное гиацинтовое солнце отражается от воды, бросая дугу мерцающего света на лицо Намджуна. Тэхен хочет прижаться к этому ртом, очень сильно: хочет, чтобы в его горле появился обжигающий свет. У него во рту вкус фиалок, потому что некоторые из них разрослись в его легких, но он думает, что большую часть их он выкашлял. Он чувствует себя разбитым на куски; разорванный на три части, в замешательстве, все еще не понимая, что все это значит. — Мы просто оставим фургон где-нибудь далеко, — всхлипывая, предлагает Намджун. - Где это не навредит городу. — Не знаю, хён, — говорит Тэхён, сглатывая. - Давайте подумаем об этом логически. Истерический смех прокатывается по Намджуну: - Вся проблема в том, что логика здесь мертва, но… на самом деле. Неважно. Тэхён-а. Какова твоя логика? Тэхён достает свой блокнот: - Предсказательная Машина на 100% соответствует действительности, не так ли? - говорит он. — И ты спросил ее о нас? Брови Намджуна хмурятся. - Да. — Хорошо, тогда проблема в том, что у тебя какое-то… какое-то большое неразрешимое чувство, — Тэхён рисует маленькую коробочку с запертым в ней маленьким сердечком. — И тебе нужно его выпустить. И может быть, если выпустить его, и оно будет разрешено, то Машина тоже перестанет искать решение. Итак, давай посмотрим на факты. — Факты, — тихо повторяет Намджун. - Конечно. Люблю факты. Тэхён начинает: - Ты думаешь, что Чимин страшный, хотя я уверяю тебя, что он на 80% просто маленький и милый. Твоя Машина приняла это и превратила его в золотую рыбку… — Чимин угрюмо стучит головой в стекло, — но особенно интенсивно ты думаешь о том, что он страшный каждый раз, когда он думает, что в конечном итоге ты причинишь мне боль. Это факт. Руки Намджуна крепко сжимают руль: — Да, — говорит он. - Да, надо смотреть на все факторы! - Фиолетовая рубашка, батончики молочных коктейлей и боевые кактусы-бонсай — все это вещи из того времени, когда мы только начали узнавать друг друга. Как и сливовый джем. Это значит, что ты думаешь о развитии наших отношений. Но не со страхом, потому что тогда они напали бы на нас. Что тогда? Ностальгия? Намджун моргает: — Нам обязательно делать это сейчас? - спрашивает он. - Как насчет завтра? Мы можем обсудить это завтра? — Завтра я могу стать фейерверком, или картиной Баския, или маленьким морским огурцом, — мягко говорит Тэхён. — Так что, да, нужно сделать это сейчас. — Угу, — Намджун корчит лицо, как обычно, когда случайно ест что-то кислое. - Хорошо. - Даже сам факт, что ты думаешь о развитии, означает две вещи. Либо ты скучаешь по простоте того времени, — хмурится Тэхён, ударяя ручкой по блокноту, — либо… или ты хочешь двигаться дальше. Двигаться. Вперед. Намджун сглатывает: — А… а море? — Ты уже говорил, что даже пустыня со временем становится морем. Может быть, это просто, я не знаю, твоя собственная готовность расти, меняться. — А ты хорош в этом, — говорит Намджун, и Тэхён бормочет, что это ничего важного. Он ведь журналист. Его работа — накладывать шаблоны на вещи там, где их нет, что еще больше упрощает распознавание реальных шаблонов. — А цветы? - Ну, цветы. Цветы… они символизируют рост, не так ли? И... и новые начинания, и верность, и... ах. Хм. — Тэхён-а, — сдавленно говорит Намджун. - Что это такое? — Хён? - А? Тэхён сильно морщит лицо, стараясь не разрыдаться: — Ты не… ты не хочешь расстаться со мной, не так ли? Намджун удивленно убирает руки с руля. Машина мчится по песчаной отмели, скользя к перламутровому, маслянистому морю. Тэхён кричит и с широко раскрытыми от тревоги глазами, хватается за руль. - Что? - Намджун пищит, как только они возвращаются на твердую землю. — Зачем ты… что? — Новые начинания, — дрожащим голосом говорит Тэхён. - Рост, прогресс, движение — что еще может быть, кроме того, что ты хочешь двигаться дальше? Ты можешь сказать мне, ты знаешь. Ты можешь сказать мне, я… я буду в порядке. Затем он отворачивается, чтобы посмотреть в окно на море, потому что на Намджуна больше невозможно смотреть. Это невозможно. Он не может этого сделать. Тэхён никогда не убегал от чувств. Свои, пожалуй, держал в себе, но если есть вещи, о которых нужно говорить, конфликты, которых нельзя избежать, он всегда был и присутствовал, и требовал публики. Он всегда говорил Намджуну, что он думает обо всем — от волнистых завитков идеальных волос Намджуна до всех случаев, когда он случайно оставлял их окно открытым и впускал комаров. Но теперь он не может смотреть. Двигатель работает на холостом ходу. Намджун издает тихий сдавленный звук: - Я не хочу расставаться с тобой, — говорит он. — На самом деле, это последнее, чего я хочу. Тэхён мычит, сбитый с толку. Море снаружи бьется о борта машины, откатывающиеся волны мягко качают их, как колыбель. Он нерешительно спрашивает: - Тогда чего ты хочешь? Свет падает по диагонали через окна, полосы розового и фиолетового. Там, где пальцы Намджуна обхватывают его руку, кожа Тэхёна рябит, цветные полосы бегут под поверхностью, как пескари под струей воды. Тэхён пытается спокойно относиться к тому, что Намджун ему не говорит. Пытается сказать себе, что с ним действительно все будет в порядке, что он всегда был таким. Однако его Тень ничего такого не может. Она бросается на Намджуна, пульсируя устойчивым ультрафиолетом, Она постукивает азбукой Морзе по рукам Намджуна. Она делает то, чего Тэхён не хочет делать; то, что он чувствует слишком противоречивым, и боится, и слишком огорчен, чтобы сделать. Люби меня, говорит Тень. Люби меня. — Я буду любить тебя, — бормочет Намджун в ответ и Тени, и Тэхёну, дергая его за рукав, пока Тэхён не смягчается и не смотрит на него. - Тэхён-а, даже если ты фейерверк, или морской огурец, или картина Баскии. Я буду любить тебя. Озадаченная улыбка Тэхёна грустно растягивается на его лице: - А я, — говорит он, — я буду любить тебя, будь ты разумным пятном, или культурой клеток в чашке Петри, или даже Ван Гогом, напечатанным методом трафаретной печати. Но какое это имеет отношение ко всему? Намджун делает глубокий вдох. Все его тело вибрирует от беспокойства, и он прижимает ладони к щекам, словно пытаясь собраться. - Это значит, что я хочу этого. Хочу тебя. Хочу тебя навсегда. Тэхён задыхается: - Что ты… - Я хочу расти, но в эти отношения. Не из них. Тэхён дико моргает. Он думает, что теперь понимает, думает, что проблеск предвидения окрашивает его сильное желание крепко обнять Намджуна. Но у него нет шанса, нет момента, потому что… — Ким Тэхён, — говорит Намджун своим роботизированным, научным голосом, как будто ему нужен комфорт банальности, чтобы говорить миру необычное. - Прекрасный Тэтэ. Ты выйдешь за меня? Пустыня вокруг них снова покрывается песком. Через несколько секунд она возвращается к обычному яркому, галлюцинаторному, зыбучему песку, обычному пурпурному небу, обычным тройным лунам. Море отступает. Солнце резко гаснет, возвращая город в его обычные фиолетовые сумерки. Золотая рыбка в кувшине отращивает первые пряди окрашенных светлых волос Чимина. Что-то раздувается в груди Тэхёна, пока он не думает, что это сломает его пополам. Что-то внутренне сжимается в его горле, пока он не думает, что задохнется, его ногти впиваются в автомобильное сидение, а глаза устремлены на лицо Намджуна. Что, хочет он сказать, что? Но это кажется неискренним и недостаточным, поэтому он посылает свой разум очень далеко, и задается вопросом, должен ли он сказать что-то еще, что-нибудь, просто ... должно быть что-то большое, безумное и достаточно осмысленное, достаточно важное, но он всегда просто говорил, что я люблю тебя и это не то, и этого недостаточно и… — Тэхёни? — тихо спрашивает Намджун, одна рука все еще сжимает локоть Тэхёна, и теперь, когда всё снова в норме, страх в его глазах становится отчетливым. Другой рукой он ерошит его волосы, знакомые пальцы касаются знакомых местечек на его голове, теплое давление успокаивает сердце Тэхёна, пока он уже почти может улыбаться, переполненный какой-то скачущей радостью, ресницы мокрые, а тело внезапно приходит в движение. Тэхён делает вдох, наполненный таким количеством пустынного песка, что он начинает кашлять. Сквозь кашель, сквозь слезы, сквозь песок во рту он тянется к лицу Намджуна. Притягивает Намджуна к себе, достаточно близко, чтобы между ними была какая-то темнота, его бровь к брови Намджуна, а его губы к челюсти Намджуна. И он говорит, все, что он должен сказать, одно слово после которого будет множество других: - Да.