Сто имён одной воровки. Часть I

      — А ну стой, сука! Поймаю — ноги вырву!       Сухопарый рябой парнишка в одних подвязанных верёвкой портках мчался по скрипучему деревянному причалу, ловко перемахивая через бухты канатов и деревянные ящики. Неизменно отставая, за ним гнался грузный бритоголовый мужчина с окладистой тёмной бородой. Мужчина сжимал в руках счёты, как видно, первое, что попалось ему под руку в тот момент, когда мальчишка стащил у него кошель с монетами, и тряс ими, словно саблей. Его рубаха, много лет назад бывшая белой, выбилась из штанов и колыхалась наподобие паруса. Удиравший от него пацан заливисто свистнул и перебросил позвякивавший кошель девице, которая словно из ниоткуда появилась на соседнем причале и припустила на пристань. Избавившись от своей ноши, мальчишка сиганул на нос пришвартованного к причалу ялика и, перепрыгнув на пристань, побежал в противоположную от девицы сторону.       — Вот падла, да чтоб у тебя стручок отсох и отвалился! — тяжело дыша, бородач остановился как раз напротив Мии, потряс счётами над головой, а потом опёрся руками на колени и надсадно закашлялся. От каждого движения его рыхлое тело под тонкой тканью рубахи тряслось, словно студенистый купол медузы. — И за что только хозяин платит этим гнидам из Гильдии?       Мия в то время как раз продавала десяток брикетов жевательного табака обступившей её компании возвращавшихся с ночной гулянки каругианских гребцов. То были мускулистые, смуглые мужики, голые по пояс, с расписанными чёрными татуировками спинами и плечами, с мелодично звенящими при каждом движении цветными браслетами на запястьях и непривычными для тарсийцев прическами: длинные до пояса, смоляно-чёрные волосы были заплетены во множество тонких косичек, украшенных перьями, бусинами и мелкими бронзовыми колечками. Их галера стояла на приколе уже шестой день, и матросы, слава Яю, уже успели слить излишки своей похоти в портовых борделях, так что позволяли себе немногое — подмигивали, показывали руками характерные жесты, цокали языками и наперебой выкрикивали те несколько слов по-тарсийски, которыми привыкли объясняться с местными шлюхами. Самый наглый из них попытался ущипнуть Мию за зад, но она крутанула бедром так, что его ручища только скользнула по платью, и на ломаном каругианском шикнула:       — Э, здесь тебе не бордель на выезде!       По-каругиански она знала штук двадцать фраз, и половиной из них так или иначе могла объяснить, что она не шлюха и телом не торгует. Иногда, чтобы фраза звучала более веско, приходилось и кинжал показывать. Но в этот раз обошлось. Другие матросы заржали жеребчиками, похлопали ухажёра-неудачника по плечам, кто-то бросил на лоток, висевший на шее у Мии пару медяков сверх платы за табак, и компания направилась в сторону их галеры.       — Табачку не желаете? — Мия подошла к бородачу, всё также стоявшему на причале и обтиравшему взмокшее от бега лицо рукавом рубахи. Он даже не взглянул в её сторону, только махнул рукой и поморщился.       — Слыхала я, — продолжила она, глядя на то, как ощетинившаяся вёслами мибийская галера, со спущенными багряными парусами и вырезанной драконьей головой на носу, неспешно подходила к одному из причалов, — что ежели какие-то воры-недоучки смеют красть у тех купцов, кто платит Гильдии пошлину, то Гильдия им возмещает утерянное в двойном размере.       — Пошла бы ты, девка, в то место, которым здесь перед матроснёй крутишь! — бородач злобно зыркнул, сплюнул на доски под ногами, развернулся и пошёл прочь.       Мия проводила глазами удалявшуюся спину мужчины и, немного покопавшись в памяти, припомнила в нём помощника вертвейлского купца Дария. Умыкнувшие кошель парень и девица тоже были ей знакомы. Валк и Дая, двое крысят из Гильдии. Кажется, с ними в группе был ещё один парень, но Мия его не видела, вполне возможно, он следил за товарищами со стороны. Крысята всегда работают вместе, вместе же и отвечают за промахи. Так что даже если тот третий парень и на дух не знал, что его дружки решили обнести Дария, сегодня и его спина познакомится с кнутом дядюшки Герина. Именно он в своё время оставил на спине Мии с десяток длинных, давно уже побелевших шрамов, и даже если с возрастом рука дядюшки ослабла, то ненамного.       Поправив лямки висящего на плечах лотка с табаком, она неторопливой походкой двинулась по пристани. Деревянные доски поскрипывали и чуть прогибались под ногами, пришвартованные шлюпки покачивались на волнах и стучались бортами о причалы. Солёный ветер с моря слегка шевелил волосы, щекотал шею и колыхал подол юбки, даря столь желанную прохладу. Портамерское лето, жаркое и засушливое, почти на полгода укутывавшее город одеялом душного марева, уже вступало в свои права, а Мие всегда казалось, что в порту жара переносится легче, пусть тут и неизменно воняет смолой, подгнившим провиантом, немытыми телами и несвежей рыбой. То и дело портовые рабочие и моряки останавливали её и меняли брикет-другой табака на несколько медяков, которые Мия складывала в висящий на поясе кошель. Иногда она сама останавливалась, чтобы полюбоваться на корабли. Каругианские, мибийские, лоранские и сотерские галеры швартовались у тянувшихся от пристани в море узких причалов, а вдалеке, на фоне плывших по небу пышных облаков, горделиво возвышались над волнами стоявшие на рейде пузатые галеоны из Серенгара, слишком большие для того, чтобы подойти ближе к берегу. С пристани они казались равными галерам, ходившим только во Внутреннем море, но Мия знала, что это лишь обман зрения, — если бы один из этих гигантов каким-то чудом смог подойти к берегу, на фоне остальных он смотрелся бы альбатросом в стае крачек. На мачтах и реях со спущенными парусами развевались серенгарские флаги — три вертикальные полосы синего, белого и зелёного цветов. Судов под лазурно-оранжево-белыми стягами Тарско-Картийского королевства здесь не было — все они швартовались восточнее, в районе верфей.       Останавливалась она не только поглазеть на корабли. Собственно, торговля табаком была лишь одним из удобных прикрытий для того, чтобы следить за порядком в порту. Не то чтобы Мия, бывшая на голову если не на полторы ниже и в два раза меньше весом большей части матросов и портовых мужиков, могла против них что-то сделать, но она могла наблюдать, видеть, слышать и запоминать. А уж если для чего требовалась грубая мужская сила — то гильдийских парней в кожаных перчатках с металлическими пластинами на костяшках пальцев и с окованными железом дубинками у поясов здесь было достаточно. И один из них как раз появился прямо перед ней.       — Оп-па, а вот и моя малышка, и не страшно одной тут гулять? Матросы под юбки не лезут?       — Привет, Хекс, — натянуто улыбнулась она своему давнему знакомцу.       Парень, видно, воспринял её улыбку за приглашение и поспешил облапать Мию так, что она едва смогла вывернуться и легонько хлопнула его по ладони, уже тянувшейся под корсаж платья.       — Да ладно, малышка, не ломайся, — Хекс был явно не намерен отступать, хоть и слегка умерил пыл и рук более не распускал, — пошли-ка вечерком в «Последний приют», я тебя там сто лет не видал.       «И ещё столько же не увидишь», — так и подмывало ответить, но Мия удержалась. Грубить парню не хотелось — мало ли, какая ещё нужда с ним сведёт. Конечно, отнюдь не та, которая сейчас двигала Хексом, — с полгода назад Мия уже имела неосторожность провести с ним пару совсем не впечатляющих ночей, и с тех пор так и не смогла донести до парня, что нисколько не заинтересована в продолжении. Пусть он и был в её вкусе — широкоплечий, но не слишком высокий, с простым лицом и открытым взором серо-голубых глаз, с широкой улыбкой и светлыми волосами, на контрасте с загорелой дочерна кожей казавшимися почти белыми — да только никакая приятная внешность не могла сделать из него ни умелого любовника, ни приятного собеседника.       — Я подумаю. Дел много, сам знаешь — то тут, то там, — она изобразила ещё одну милую улыбку и кивнула на лоток с табаком.       Как нельзя кстати к ней подошли двое мужиков и принялись искать в карманах своих широких штанов монетки.       — Лады, красоточка, вижу, ты не в духе, — кажется, до Хекса наконец дошло, что Мия совсем не заинтересована в его обществе, и он направился к лотку торговки свежими устрицами, но потом повернулся и бросил: — Там, кстати, тебя мастер ищет, чёт ему надо от тебя.       За прошедшее с переезда время в штаб-квартире Гильдии, пожалуй, стало немного просторнее, и общая зала теперь больше напоминала этакую смесь трактира с гостиной в особняке состоятельного господина — количество столов со стульями уменьшилось, а вдоль стен появилось несколько весьма удобных кушеток с мягкими спинками. На одной из таких кушеток и расположился мастер — с обрамлённым витиеватой рамой зеркалом и тонкой металлической расчёской в руках. Ваган придирчиво рассматривал свое отражение, поворачивая голову то направо, то налево, то и дело лёгкими движениями поправляя волосы. Результат его явно не удовлетворял, и он капризно кривил губы и иногда морщился, отчего вокруг рта и на лбу проявлялись тонкие морщинки. Завидев Мию, он поманил её пальцем.       — Кудряшка, а ну-ка покрутись.       — Чего?       — Покрутись-покрутись, хочу на твою фигурку посмотреть.       Мия в изумлении уставилась на Вагана, но, невольно подчиняясь, сделала пару поворотов вокруг себя. Просьба была странной, даже шокирующей — да к чему вообще мастеру смотреть на её фигуру?       — Неплохо, неплохо, так… Бёдра узкие, как у пацанёнка. А сиськи у тебя так и не выросли или ты их чем утягиваешь?       — Не выросли, Ваган, — с нарастающей злостью ответила она, — показать? Юбки тоже задрать?       — Не огрызайся, Кудряшка, сядь-ка, — он рукоятью расчески указал на один из стульев, — поговорить нужно.       Она недовольно фыркнула, но всё-таки заняла предложенное место, сев ровно и прямо и сцепив пальцы в замок. От дурного предчувствия слегка скрутило живот.       — Кудряшка, что ты можешь рассказать про благородного господина Абрахама?       — Господин Абрахам… член городского совета, совладелец портамерских верфей, а ещё у него несколько мануфактур — литейная, кузнечная… и рудники на севере. Он вроде самый богатый благородный господин Портамера, — Мия прикусила губу, запрокинула голову, рассматривая трещины на потолке, — кажется, он вкладывается в освоение заморских земель, в Маб-Але или где-то, я не помню. Известный покровитель искусств, особенно живописцев и… Что-то ещё? — она бросила взгляд на мастера, надеясь, что сказала всё, что он хотел услышать, но Ваган пару раз махнул ладонью, побуждая её продолжать. — Что ещё сказать? Он вроде любит лошадей и владеет огромными конюшнями и… а, у него трое сыновей и две дочери…       — Дочери, — резко перебил её Ваган, — да, очаровательные юные создания. Дочери… Знаешь ли ты, Кудряшка, какой высочайшей ценностью для благородного господина являются его дочери? Конечно, сыновья наследуют его дело, его состояние, положение и владения, но дочери…       Мастер прикрыл глаза и откинулся на украшенные вышивкой и кистями из красных нитей подушки. Зеркало он положил на кушетку рядом с собой и пару минут молчал, словно погрузился в некие сладкие грёзы. Мия не решилась его оттуда вырывать и тоже сидела молча, теребя длинные завязки от корсажа платья.       — Дочери — это особые, воистину ниспосланные богами сокровища, — наконец продолжил Ваган. — Некоторые… м-м-м, перспективы, которые открывают для благородного господина эти юные прелестницы столь головокружительны, что и вообразить сложно. Конечно, при подобных обстоятельствах особую ценность принимают их невинность и целомудрие, понимаешь меня, Кудряшка?       Она коротко кивнула, делая вид, что полностью улавливает весь ход мыслей мастера. Ваган же, взяв в руки зеркало, вновь сосредоточился на своей прическе, пытаясь уложить несколько прядей так, чтобы они слегка скрывали его лысеющие виски, а потом словно между прочим добавил:       — И было бы ужасающим несчастьем, если какой-либо прохвост посмел бы… украсть сию ценность, не правда ли?       — О, но разве было что красть? — озадаченно пробормотала Мия. — Не все сплетни из Верхнего города долетают до меня, но даже я слыхала…       — Кудряшка, — перебил её Ваган, — я говорю не о красавице Агнетте, я говорю о её младшей сестре, юной Аврелии.       Мия присвистнула. Аврелия и впрямь была юной, даже слишком — если память не изменяла, её четырнадцатые именины должны были наступить в конце лета, меньше чем через луну после праздника Единения Небесного. И неужели какой подлец посмел забраться ей под юбки? Нет, конечно, Мия и сама распрощалась со своей невинностью почти в том же возрасте — но одно дело безродная девка, а вот дочь благородного господина — совсем другой разговор.       — Ладно, а причём тут я?       — Видишь ли, обесчестивший юную Аврелию господин не кто иной, как таар идаси Даарен ваан Ваарен — безумно богатый и весьма знатный серенгарец. В Портамер он прибыл для переговоров о выкупе алмазных копей в Маб-Але — которыми как раз и владеет благородный господин Абрахам. По случайности ли аль по злому умыслу он сошёлся с юной Аврелией, я не скажу, да вот только сейчас таар идаси ваан Ваарен якобы намерен шантажировать её отца некими письмами с весьма скандальным и компрометирующим содержимым, которыми влюблённая девица недальновидно его осаждает. Также имеется некая фамильная драгоценность, подаренная девицей в знак своей благосклонности, — кажется, кольцо, но я могу ошибаться. Ты должна найти их и выкрасть.       И только-то? Тогда к чему было это представление? При чём тут её фигура и, тем более, сиськи? В задании стащить письма не было ничего особенного, пусть и работать придётся в Верхнем городе, что доводилось не так уж и часто. Одно из множества правил Гильдии гласило, что благородных господ грабить запрещено, — если только не по заказу других, не менее благородных господ, да и подобные задания в основном касались бумаг, писем, договоров и прочих свидетельств различных семейных тайн и постыдных секретов.       — Адресок этого ваан Ваарена подскажешь? Этой же ночью наведаюсь к нему.       — Если бы всё было так просто! — мастер с нескрываемой досадой всплеснул руками. — Кудряшка, я полдня выгуливал проклятого серенгарца по лучшим местам Портамера, пока Ида обыскивала каждый уголок его особняка, но так ничего и не нашла. Как видно, таар идаси, понимая ценность этих вещей, носит их при себе, не удивлюсь, если прямо в панталонах!       Нет, всё-таки дурное предчувствие не обмануло. К горлу прям тошнота подступила от одной мысли о том, что ей придется…       — Ты что, предлагаешь мне соблазнить этого… таар-стрелу-Аделины-ему-в-задницу-идаси?       — Именно так. Ты явно в его вкусе. Прикинься шлюхой или распутной служанкой, да кем захочешь — мне не важно, как ты это сделаешь, мне нужны эти письма. И кольцо. Ну или что там.       — Значит, как в особняке порыться — так Ида, а как ноги перед каким-то выродком раздвигать — так я? — оскорблённо воскликнула Мия и вскочила со стула, чувствуя, как зарделись её щёки, более мерзкого задания она ещё не получала, да и не была намерена она этого делать, она же… — Ты меня ни с кем не перепутал? Я воровка, а не шлюха!       — Дорогая моя, смею тебе напомнить, что, кем бы ты ни была, пока не выкупишься — будешь целиком и полностью принадлежать Гильдии. Умерь свою дерзость и не пререкайся, если не хочешь неприятностей. И не забывай, если Гильдия сочтёт тебя недостаточно исполнительной и умелой — она найдёт способ избавиться от тебя с максимальной выгодой. Тебе этот способ, скорее всего, не понравится, хотя спрашивать тебя никто и не будет. Уяснила? — последнее Ваган сказал с таким количеством стали в голосе, что из его слов впору было ковать сабли.       Смысла перечить мастеру не было никакого. В конце концов, Мия прекрасно знала правила: если Гильдия даёт задание — умри, но выполни; и никого не волнует, как ты это сделаешь. С кислым видом она взяла из рук Вагана записку с адресом особняка, где жил серенгарец, и направилась к выходу. Стоило хотя бы попробовать провернуть это дело так, чтобы и письма получить, и под этого ваан Ваарена, охочего до вчерашних ещё детей, не лечь. Придумать бы ещё как. Эх, опять придётся цеплять ненавистный чепец и париться в шерстяном служаночьем платье, по-другому в Верхний город-то и не попадёшь. А жетон… Уже подойдя к лестнице, ведущей к двери на улицу, она повернулась и спросила:       — Жетон тоже не дашь?       — Нет. Сама добудешь. Ты же воровка.       Очень хотелось вернуться и плюнуть ему в лицо, но Мия сдержалась.       Наслав на голову мастера все известные ей проклятья и наскоро переодевшись, она отправилась к Рыночному району. Лучшим способом разжиться жетоном было утянуть его у какой-нибудь незадачливой служанки, а более подходящих мест, чем шумный рынок, — узкие улочки да забитые покупательницами душные лавочки — и не придумаешь, особенно в это время дня.       — Ах, стражу привечаешь? — завидев, как девица с торчавшей из-под чепца жидкой косой стреляет глазками и заливисто хохочет, слушая шутки усатого мужика в бело-оранжевом мундире, Мия сощурилась и недобро усмехнулась.       Остановившись у одного из лотков, она принялась отбирать листья салата, боковым зрением следя за этой парочкой. Для вида даже пришлось потратить на салат и пучок крепких редисок пару десятков медяков. Когда девица наконец отлипла от стражника, Мия последовала за ней. Стащить жетон, который неосмотрительная дурёха держала в своей корзинке, рядом с тушкой кролика и десятком яиц, не составило никакого труда. Вот пусть потом со стражниками и объясняется, куда жетон дела, ежели ей их компания так приятна. Уходя с рынка, Мия заодно прихватила с прилавка зазевавшегося торговца мибийскими фруктами пару апельсинов и пяток розовых плоских персиков, а из корзины заболтавшейся с товарками бабы — краюху хлеба и кусок завёрнутого в полотно сыра. Монеты может у неё и водились — да только зачем тратить их на то, что можно взять бесплатно? С полной корзиной, жетоном в кулаке и кроткой улыбкой она направилась к воротам, ведущим в Верхний город.       Сразу идти к особняку серенгарца смысла не было, да и никакого сносного плана в голове пока не появилось. Прежде нужно было собрать побольше свежих сплетен и слухов и узнать об этом ваан Вааране всё, что можно. Пройдя через Восточные ворота и не вызвав ни тени сомнений у стражников, в день видевших такое количество служанок в блёклых платьях и покрывавших волосы чепцах, что их лица наверняка сливались в единую невнятную пелену, она миновала череду широких, вымощенных камнем улиц, по которым изредка проезжали элегантные экипажи и роскошные открытые коляски. На маленькой площади она ненадолго замерла, наблюдая за тем, как дворник, ранее дремавший на приступочке в арке какого-то особняка, подскочил и с метлой наперевес помчался убирать свежую кучу, которую только-только оставила какая-то лошадь. Воистину, негоже благородным господам нюхать лошадиный навоз! С одной из улиц Мия свернула в тихий парк, где между аккуратно подстриженными газонами, цветочными клумбами и маленькими искусственными прудами вились узкие гравийные дорожки. В дальнем конце парка, за тенистой аллеей с высокими каштанами по бокам, окружённый кустами шиповника и увитый плющом, притаился Дом Цветов. За милым названием, за остеклёнными окнами с коваными оградами балкончиков, за светло-розовыми стенами с белыми фигурными пилястрами, за тяжёлой дверью из морёного дуба с бронзовыми ручками, впрочем, скрывался самый что ни на есть бордель — самый дорогой дом удовольствий в Портамере и единственный — в Верхнем городе. Если уж у кого и узнавать последние слухи, ходившие в обществе благородных господ, то именно у одной из обитательниц этого дома, в ранней юности вместе с Мией и другими крысятами промышлявшей мелким воровством, а ныне ставшей шлюхой столь роскошной и столь высокооплачиваемой, что даже и из благородных господ не все могли позволить себе её общество.       Поднимаясь на широкое крыльцо, Мия чуть было не столкнулась с каким-то закутанным в плащ юношей, лицо которого скрывалось под широким капюшоном.       — Простите, я… — юноша отшатнулся, голос его явственно дрогнул, и он дёрнулся натянуть капюшон ещё сильнее, видимо, боясь быть узнанным. — Я… я тут…       — Прошу меня простить, любезный господин, Дом сейчас не принимает посетителей. Должны же девушки хоть когда-то отдыхать.       Капюшон не смог скрыть того, как сильно у юноши покраснели щёки, которые, пожалуй, ещё не знали ни прикосновения бритвы, ни ласки женской руки. Мия опустила глаза и слегка поклонилась, надеясь только, что этот мальчишка не заметит её глумливой улыбки. Как бы ни был он забавен в своем смущении, при желании этот благородный юнец одним движением пальца сможет отправить оскорбившую его простолюдинку в тюрьму, а там-то быстро прознают о её поддельной личине.       На счастье юноша ничего не ответил и отступил в тень одной из колонн широкого крыльца, Мия пару раз стукнула дверной колотушкой, после чего дверь почти сразу приоткрылась, и в образовавшейся щели показалось носатое лицо охранника.       — Я к мадам Магнолии. У меня письмо от благородного господина… — Мия произнесла это как можно более неразборчиво и тихо, а вместо имени пробормотала какой-то случайный набор звуков, но и в том не было особой нужды — охранник только равнодушно хмыкнул, окинул взглядом её фигуру в служаночьем облачении, открыл пошире дверь и пропустил её внутрь, после чего махнул рукой в сторону лестницы из белого мрамора, уходившей на второй этаж.       Внутри Дом Цветов отличался от любого борделя Нижнего города столь же разительно, сколько и особняк какого-нибудь благородного господина от лачуги портового грузчика. Сквозь двойные двери Мия прошла в комнату, которую можно было бы назвать прихожей, — но по размеру она превосходила все комнаты в доме Лаккии вместе взятые. Вдоль обитых узорчатым шёлком стен стояло несколько кресел и пара мягких диванов, на изящных столиках красовались букеты свежих цветов в фарфоровых вазах, а мраморный пол был отполирован столь тщательно, что в него можно было смотреться как в зеркало. Из-за одной из четырех дверей по обе стороны прихожей, которые, как припоминала Мия рассказы подруги, вели в гостиные, танцевальный и музыкальный залы, слышалось негромкое треньканье арфы и звуки вторящего ей клавесина, но в остальном здесь было удивительно тихо, так что шаги Мии отдавались звонким эхом под расписанными потолками. Широкая лестница же вела на второй этаж, где располагались личные будуары Цветов.       Поднимаясь, она с любопытством разглядывала роспись на потолках. Картины в лепных розетках изображали различные сюжеты из легенд о Богах и древних героях. Вот — богиня-прамать Мальтерия вынимает из своего чрева слившихся в любовном экстазе близнецов Ию и Яя, вот богиня-охотница Алетина натравливает своего огромного красноглазого пса Корсо на царя Таоридана, который осмелился просить её руки, а вот — Миоргон, сменяя множество личин, соблазняет невинных девиц, кротких жён, высокомерных королев и даже самих богинь. Пожалуй, это было даже забавно — благородные господа Портамера, такие праведные на словах, днём молившиеся перед алтарями в церквях Длани и обличавшие всяческие пороки, по вечерам, проводя время в объятьях едва одетых девиц, любовались здесь столь фривольными и еретическими картинами.       Подойдя к будуару мадам Магнолии, Мия тихонько поскреблась в закрытую дверь и, дождавшись приглашения, проскользнула внутрь, в светлую комнату с высокими окнами, мягкими коврами на полу и множеством зеркал на стенах. Перед одним из них и стояла хозяйка будуара, статная девушка в кружевном белом пеньюаре, не скрывавшем ни одного нюанса соблазнительной фигуры. Она расчёсывала свои иссиня-чёрные волосы, спадавшие тяжёлой волной ниже пышных ягодиц, делая это так неспешно и томно, что Мия замерла и залюбовалась той утончённой грацией, просматривавшейся в каждом движении белой руки, в изящном изгибе шеи и наклоне головы. Еще пару раз проведя гребнем по волосам, девушка наконец обернулась посмотреть, кто же осмелился побеспокоить её в столь ранее время. Окинув Мию взглядом, она на пару секунд замерла с несколько растерянным выражением лица, словно пытаясь вспомнить, кого же она видит, но потом расплылась в радушной улыбке и раскинула руки.       — Мышонок! Как же давно я тебя не видела! — говорила она тоже медленно и томно, слегка растягивая слова и жеманно округляя губы.       — Может, полгода? Так рада снова видеть тебя, Булочка! — Мия рассмеялась и бросилась к подруге, та обняла её и прижала к себе.       Бывшая почти на голову ниже, Мия едва ли не носом упёрлась в её высокую объёмную грудь. Да уж, природа одарила подругу столь щедро, что с неё впору было лепить статуи Ии. Это в какой-то мере и определило её судьбу: воровка из Булочки и в юности выходила никудышная, а уж когда её фигура приняла такие роскошные формы быстро стало понятно, что будущего в Гильдии для Булочки нет. Можно было сказать, что в некоторой мере Гильдия позаботилась о ней, — продала в лучший в Портамере бордель, а не в какое-нибудь захудалое заведение в Нижнем городе, хотя, конечно, не всякий бордель мог себе позволить уплатить стандартный гильдийский выкуп в три сотни золотых.       Булочка наконец расцепила руки, потрепала Мию по щеке, дёрнула за оборку чепца и спросила:       — Ты по делу в Верхний город? Или просто так?       Мия рассеянно пожала плечами и прошла чуть вглубь комнаты, заинтересованно рассматривая свежую фреску на стене над широченным ложем, способным вместить, пожалуй, с десяток человек. На искусно выполненном рисунке богиня Солейн, облачённая в одну лишь пылающую корону, нисходила в объятия владыки Хаммарана, а по бокам в небольших лепных розетках во всех пикантных подробностях было изображено множество поз, в которых они совокуплялись.       — За такое разве не казнят? Она всё-таки из Длани…       — Полно тебе, Мышонок. Истово верующим здесь, знаешь ли, места нет. Как там в их книгах говорится? «И да усмирится плоть, и да возляжет муж лишь с женой своей, и да сотворят они дитя, а не похоть и сладострастие», — Булочка хихикнула, приобняла Мию за плечи и шепнула прямо в ухо, — у нас-то тут всё совсем наоборот. Но ты не подумай, я Хаммарану не молюсь. У женщин нашей профессии другой покровитель.       С этими словами она подошла к небольшой, вырезанной из тёмного дерева фигурке Яя и потёрла его чрезмерно большой мужской орган. Мия же продолжила рассматривать затейливые рисунки на стене. Пожалуй, ей даже нравилась эта легенда. Согласно ей, в былые времена, когда Боги ещё жили на земле, богиня Солейн день и ночь восседала на своем облачном троне, озаряя весь мир светом солнечной короны. Но владыка Хаммаран, однажды увидев богиню, был так поражён её красотой, что решил во что бы то ни стало сделать её своей. В подземном мире он выстроил самый прекрасный из возможных дворец, вырезанный из цельного громадного рубина. Багровое сияние того дворца было видно даже с облачного трона, и однажды любопытство заставило богиню сойти с него, спуститься и заглянуть за горизонт, в подземный мир. Там-то её и встретил владыка Хаммаран, увлёк во дворец и проявил на ложе такие чудеса мужественности, что с тех пор Солейн каждую ночь проводила в его объятиях, лишь по утру возвращаясь на небо. Одно из изображение привлекло Мию особенно, и она подошла поближе, чтобы лучше его рассмотреть. Интересно, а люди так изогнуться могут? Или это доступно лишь богам?       — Снимай-ка это убогое тряпье, а не то совсем взопреешь.       Булочка крепко обхватила Мию за талию, отчего та чуть вздрогнула, развернула к себе лицом и сунула ей в руки нечто прозрачно-кружевное, наподобие того пеньюара, в котором красовалась сама. Заметив её смятение, она продолжила:       — Не переживай, нас никто не осмелится побеспокоить, да и дверь я на засов закрою. Вино будешь?       Мия думала было отказаться, но лишь коротко кивнула. В конце концов, проклятущий серенгарец никуда не денется, а с подругой ей не так уж и часто удается встретиться. Так что она с удовольствием завалилась в одно из глубоких кресел, закинула ноги на столик и начала раздеваться, пока Булочка дёргала за язычок какое-то хитрое устройство, с помощью которого можно было сообщить прислуге, что именно нужно подать в будуар. Когда Мия расправилась с платьем и принялась за сапоги, Булочка чуть сморщила носик и протянула ей небольшой таз и кувшин.       — Ну извини, — усмехнулась Мия, поливая ноги прохладной водой. — Я-то не цветочек и розами не пахну, тем более после беготни в сапогах.       Булочка расхохоталась, а потом пошла забрать поднос с графином вина, сыром и фруктами у как раз подошедшей служанки.       В какой-то момент Мие показалось, что лучшего времяпрепровождения и придумать невозможно. Лёгкий ветерок сквозь распахнутое окно раздувал тонкие занавески и приятно освежал кожу, сладкое персиковое вино чуть щекотало нёбо. Нежный инжир и мёд, кисловатый виноград и терпкий сыр — всё смешивалось на языке восхитительной гармонией вкусов, и Мия только жмурилась от удовольствия, мечтая о том, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Булочка трещала без умолку, за недолгое время выдав, пожалуй, все возможные тайны и секреты благородных господ, в которые только была посвящена. Между делом разговор зашёл и о таар идаси ваан Ваарене, но Булочка лишь поморщилась и отмахнулась:       — Нет-нет, он к нам не хаживает. У нас здесь, знаешь ли, только распустившие цветы, а этого серенгарца, по слухам, привлекают исключительно бутончики.       Правда, имен этих так называемых бутончиков Булочка не назвала — а значит, о том, что малютка Аврелия безвременно лишилась своей невинности, ещё никто не знал. Кое-что полезное Мия всё-таки выяснила. Со слов Булочки, ваан Ваарен был известен своей пунктуальностью — что для серенгарца совсем неудивительно — и каждый день на закате солнца совершал вечерний моцион от своего особняка до здания городского совета и обратно, да и узнать его на улицах Портамера было проще простого — одевался он исключительно по-серенгарски, и среди портамерской знати в кружевах, бархате и расшитых камзолах смотрелся куском древесного угля в шкатулке с драгоценностями какой-нибудь благородной госпожи. Мия отхлебнула ещё немного вина, забросила в рот кусочек сыра и пару виноградинок и, запрокинув голову и прикусив губу, принялась рассматривать потолок. Кажется, у неё начал зарождаться план — правда, весьма дерзкий, но при должной удаче вполне осуществимый. Вот только Булочку с её-то болтливостью в него посвящать нельзя было ни в коем случае.       — Как думаешь, — мечтательно спросила Мия, чуть взбив руками кудри, — я бы могла сойти за благородную девицу?       — Запросто! Переодеть, припудрить и причесать — и отбоя от благородных господ, набивающихся в женихи, не будет.       — Но только пока не узнают, насколько неблагороден мой зад.       Булочка, выпившая вина поболе и уже слегка захмелевшая, фыркнула, расхохоталась так, что грудь затряслась под пеньюаром, потом ущипнула Мию за бедро и, подойдя к большому туалетному столику под зеркалом, принялась доставать из его ящиков множество баночек, тюбиков, флакончиков и прочих принадлежностей из женского арсенала. Вооружившись всем этим, она обернулась к Мии, хитро прищурилась и заявила:       — Я сейчас из тебя такую благородную мамзель сделаю, что очередь за твоей рукой аж до Вонтшура протянется.       Булочка не обманула. Не про очередь из женихов, конечно. Но, колдуя над лицом и волосами Мии, втирая в них то один, то другой крем, подкручивая, припудривая, подрисовывая и растушевывая, она едва ли не чудо совершила, если не настоящее колдовство, после которого в зеркале уж точно отображалась какая-то другая девушка. Возможно, даже благородная. Пудра высветлила загорелую и слегка обветренную кожу, выровняла тон и скрыла все мелкие несовершенства, тёмная краска удлинила ресницы, а золотисто-бежевый оттенок в уголках век подчеркнул светло-карие глаза. Персиково-розовая помада на губах стала последним штрихом, из безродной уличной девки превратившей её в дебютантку на балу в Виллакорне, а с таким свежим цветом лица ей, может, и за четырнадцатилетнюю сойти удастся. Магия, да и только!       — Святые сиськи Ии, эт что, я, что ли?       — Ты-ты. Я тебе сейчас платье принесу, у нас одна девица есть, фигурой прям точно ты. У неё тех платьев — что бородавок у портовой шлюхи. Я модель подберу, чтобы это не видно было, — Булочка слегка понизила голос и чуть коснулась пальцами длинного шрама, тянувшегося наискосок по груди Мии от ключицы до соска.       — А она не будет против?       — Нет. Они ей сейчас немного… не впору, — Булочка подхватила с ковра небольшую подушку, прижала её к животу и снова расхохоталась, — и до осени впору не будут.       Услышав это, Мия чуть вздрогнула, подтянула к себе ноги и обхватила руками колени. Давняя боль, затаённая в самом уголке сердца, напомнила о себе уколом тонкой иглы.       — И как она планирует избавиться от ребёнка? Продаст куда или в море утопит? — с горечью в голосе спросила она.       — Ну что ты! Шлюхи не беременеют, если сами этого не хотят. Сама знаешь, как легко избавиться от нежеланного бремени: любой алхимик нужное снадобье за несколько минут да пару десятков серебра сварит. Нет, та девочка не дурёха пустоголовая, она знает, что делает. Дитя в её чреве не простой крови… — видимо, только в этот момент Булочка заметила, как меняется выражение лица Мии, охнула и прижала руку к сердцу. — Прости, Мышонок, я… я не о твоей…       — Нет-нет, ерунда, всё в порядке. Видно, мать моя была столь тупа, что и не догадалась вовремя принять зелье отворения чрева.       Булочка не ответила, только подошла к Мие, перегнулась через спинку кресла и крепко обняла, сплетя руки на груди и прижавшись виском к её виску. Мия похлопала подругу по ладони, благодаря за участие и ещё раз подтверждая, что всё в порядке. Всё действительно уже давно было в порядке. Обида, злость, ненависть, тоска и отчаяние — всё давно прошло и стёрлось, как под неторопливыми касаниями волн истираются острые грани на прибрежных камнях. Да и трудно ненавидеть и злиться на человека, которого даже не помнишь. Человека, который всего-то лишь выпихнул её из своего чрева, а потом за недорого продал в Гильдию. Нет, мать заслуживала одного только презрения, ни каплей больше. За тупость, слабость и подлость. За то, что ей не хватило ума на то, чтобы избавиться от ненужного бремени, за то, что она не нашла в себе сил нести ответственность за допущенную оплошность, и за то, что единственным решением, пришедшим в её пустую голову…       Мия расцепила руки подруги, поднялась из кресла и подошла к распахнутому окну. Глаза чуть щипало, и она запрокинула голову в надежде, что это поможет. Право слово, подруга так старалась, нанося ей макияж, и нельзя допустить, чтобы он попортился. Со словами «пойду принесу платье» Булочка уже направилась к запертым дверям, когда за ними раздался шум и кто-то со всей силы врезался в дверь. Засовы и петли взвизгнули, и с той стороны кто-то забарабанил увесистыми кулаками. Мия увидела, как лицо Булочки побелело, а глаза в ужасе округлились, и подруга метнулась к ней.       — Быстро, в окно!       — Что?       — Прыгай в окно, он вышибет дверь!       Дверь скрипела и стонала под тяжёлыми ударами, с той стороны кто-то бушевал и кричал зычным голосом «Открывай, королевна!», Булочка сильно схватила Мию за плечи, толкнула вперед, Мия попыталась вывернуться, но подруга продолжила с силой толкать её, пока железная перекладина небольшого балкончика, ограждавшего окно, не впилась в спину Мии, после чего она почувствовала ещё один сильный толчок в грудь и одновременно с ним пинок под колени. Мир вокруг дрогнул, накренился, развернулся, и она полетела вниз, навстречу пышным кустам шиповника.       — Корсово де… — падая, она успела зажмуриться и чуть сгруппироваться, чтобы при приземлении не переломать руки и ноги, и почти сразу же кусты встретили её тело своими колючими объятиями, ветки хлестнули по лицу, шипы и обломившиеся под её весом сучки больно впились в спину, ягодицы и бёдра. Перекатившись на бок, Мия сплюнула попавшие в рот листья и сморщилась от боли в ушибленном локте. — …рьмо!       Пошатываясь, она наконец поднялась на ноги. Из чуть более глубокой, чем остальные, царапины вдоль позвоночника стекали капельки крови, в уложенных Булочкой кудрях застряли сломанные веточки и пара нераспустившихся ещё бутонов, а тонкий пеньюар, и раньше не особо что-либо скрывавший, превратился в кружевные лохмотья.       — Булочка! Ты что творишь! — крикнула Мия, глядя на открытое окно, но ей никто не ответил. Прислушавшись, она уловила доносившийся из будуара басовитый мужской голос и заливистый хохот подруги, а ещё громкий звон чего-то разбившегося — вазы или хрустального графина. Гость, хоть и явился внезапно, как чаячье дерьмо на голову, нежеланным явно не был. А вот если Мия сейчас заявится к Булочке за своими вещами, её, пожалуй, с лестницы спустят, если не что похуже. Да даже охранник вряд ли разрешит ей вообще зайти в Дом в таком-то виде.       — Вещи хотя бы сбрось, сучка! — крикнула она снова, но в ответ ей только кто-то с силой захлопнул оконные створки так, что вставленные меж рейками стёкла задрожали и едва не лопнули. Мия выругалась себе под нос и принялась взглядом искать какой-нибудь камень, чтобы запустить им в окно. Куда она без платья и тем более без сапог? С голым задом да в центре Верхнего города…       — Вас… Тебя кто-то избил? — раздался позади голос, и Мия быстро обернулась, пытаясь руками прикрыть… ну хоть что-нибудь. Перед ней стоял тот самый юнец, которого она встретила на крыльце Дома Цветов. Капюшон он откинул, так что теперь ничто не скрывало его лица — гладкого и безусого, с пухлыми губами, ямочками на щеках и серо-голубыми глазами. Слегка вьющиеся светло-русые волосы спускались к плечам, а пара прядей падала на лоб. Одет он был по меркам Верхнего города скромно — белая рубашка без изысков, бледно-голубой жилет, шитый серебряными нитями, кюлоты в тон жилету и белые же чулки. Мальчишка явно нервничал и смущался, теребил край плаща, но взгляда от тела Мии не отводил.       — Ага. Вот этот куст, — она кивнула в сторону обломанных ветвей шиповника, который в этой «драке» пострадал явно сильнее. Правда, юнец на куст даже не взглянул, продолжая шарить глазами по её груди и бёдрам. Первый раз, что ли, нагую женщину увидел?       — А ты… ты не… я хотел… — он замялся, покраснел и потупил взгляд, словно ища что-то на дорожке под ногами. Мия ухмыльнулась — как белый день ясно, чего именно хотел юноша, отиравшийся рядом с борделем. Нет, с этим не к ней, пусть другую ищет, она же не шлюха…       Она хотела уже обойти мальчишку, но остановилась. Невдалеке, под тенью раскидистого каштана стояли трое мужчин в кипенно-белых гвардейских мундирах. Они посмеивались и что-то обсуждали, то и дело бросая сальные взгляды в её сторону. Заметив, что Мия тоже на них смотрит, один из офицеров ухмыльнулся и сделал весьма характерный жест, не оставлявший ни капли сомнений в том, что именно собиралась сделать с ней эта компания. В животе всё неприятно сжалось и по спине прошёлся холодок. Какой уж тут серенгарец! Живой бы да относительно целой убраться — уже хорошо. Вот только как это сделать? Пару секунд помедлив, Мия обернулась к юноше, ещё раз смерила его взглядом, а потом взяла его за руку, захлопала ресницами и, добавив в голос такое количество мёда, что ещё чуть — и губы точно бы слиплись, заворковала:       — О, малыш, я знаю, чего ты хочешь. Я могу исполнить все твои желания, мой милый. Правда, Дом пока закрыт, но мы можем отправиться к тебе в особняк. Далеко живёшь?       От её прикосновения и развязной речи мальчишка покраснел ещё сильнее, и не смог выдавить из себя ни слова, только глупо улыбался и продолжал терзать край плаща. Так что Мие пришлось всё делать самой — и снять с него плащ, чтобы хоть как-то прикрыться, и взять юношу под руку, и подтолкнуть в сторону выхода из парка. Гвардейцы, мимо которых они прошли, кажется, крикнули вслед что-то непристойное — но Мия не расслышала, что именно.       По дороге ей удалось вытянуть из парнишки только его имя — Ормунд — да и выведать, где именно он жил. Неожиданным сюрпризом оказалось то, что особняк этого Ормунда стоял всего в нескольких улицах от особняка, в котором обитал проклятущий ваан Ваарен, вот только радости это никакой не принесло: Мия даже не была уверена, что ей удастся в целости и сохранности добраться до нужного места. Казалось, что весь Верхний город смотрел на неё. Благородные господа, попадавшиеся им на улицах, разглядывали её голые лодыжки и босые ступни с такой смесью удивления, отвращения и похоти на лицах, что она никак не могла решить, что с ней сделают раньше — отымеют в ближайших кустах или повесят на ближайшем фонарном столбе. Встреченные же ими благородные дамы охали, картинно хватались за сердце и о чём-то перешёптывались, но, слава Алетине и Демитии, стражу всё-таки не звали. Мие оставалось только сильнее сжимать руку обмирающего от смущения Ормунда и надеяться, что он не грохнется в обморок. Если бы это всё-таки произошло — она, наверно, побежала бы. Как далеко ей удалось бы убежать, босиком по скользким булыжникам мостовой, и что бы её ждало там, куда бы она прибежала — Мия старалась не думать. Хорошо хоть, что широкий плащ этого мальчишки надёжно укрыл тело выше голеней, а под надвинутым почти на нос капюшоном никто не видел её лица.       Но они всё же добрались до нужного места без каких-либо неприятностей. Особняком Ормунда оказалось одно из нескольких трехэтажных зданий, стоявших на небольшой площади, в центре которой журчал фонтан. На газонах, разбитых по обе стороны от ведущих к парадным дверям особняков дорожек, росли невысокие, аккуратно подстриженные кипарисы. Открывший двери лакей встретил их со столь невозмутимым видом, словно хозяин по три раза на дню приводил в дом босых дев, прикрывавших наготу его плащом. Мия всегда догадывалась, что слуги в домах благородных господ были вышколены до уровня говорящей мебели, но всё равно их взгляды, смотревшие словно бы сквозь неё, несколько пугали. Ничто не заставляло усомниться в том, что, ежели Ормунд пожелает разделать её наподобие молодого ягнёнка и запечь с травами, лакеи, горничные и кухарки будут ему всячески помогать, если не начнут соревноваться за право вскрыть ей горло и слить кровь.       В особняке Ормунд оживился. Глаза его загорелись, он отдал несколько коротких приказов слугам, а потом сам схватил Мию за руку своей узкой, влажной от пота ладонью и потянул за собой на второй этаж. Поднявшись по лестнице из лакированного дерева и пройдя чередой петлявших коридоров, они зашли, наконец, в большую комнату с плотными шторами на окнах, сквозь которые почти не проникал солнечный свет. Следом за ними забежала одна из служанок и принялась торопливо зажигать свечи в настенных канделябрах. Пока девица сновала по комнате, Мия с интересом рассматривала её платье, шитое из мягкого, крашеного серым льна. Хорошее платье, самое то для портамерского лета. Её-то служаночье облачение, раздобытое ещё в прошлом году, уже изрядно поистрепалось, да и шито было хоть из тонкой, но всё же шерсти, и летом таскать его было совсем уж невмоготу. Закончив, наконец, со свечами, служанка что-то тихо сказала Ормунду, указывая рукой на широкий шкаф и пару комодов, стоявших у стены, поклонилась и ушла.       Тут наконец Мия осмотрела комнату, широкую и просторную, с обоями в мелкий цветочек, парой банкеток по центру и пушистым ковром под ногами, зеркалами в резных рамах и множеством шкафов, комодов и тумб, стоявших вдоль стен. Два обряженных в роскошные бальные платья манекена в дальнем конце вызывали в памяти образ гримерки мадам Помпур, но, в отличии от того душного и тесного помещения, гардеробная — а это вне всяких сомнений была именно она — принадлежала юной девушке.       — А чья это комната? — спросила Мия, прохаживаясь вдоль одной из стен и рассматривая висевшие на ней картины, на которых очаровательные пастушки завязывали ягнятам розовые бантики на шее, маленькие девочки в кружевных платьях собирали полевые цветы, а мальчики в коротких панталончиках играли со щенками.       — Моей сестры… ну, то есть кузины, — Ормунд распахнул створки одного из шкафов и принялся перебирать висевшие внутри платья, придирчиво рассматривая то корсаж одного, то подол другого.       — А сколько ей лет?       — Четырнадцать… скоро будет. Как тебе это платье? — Ормунд обернулся к Мие, держа в руках бело-розовое платье, с отделанным кружевом и расшитом цветами корсажем и с широкой юбкой — правда, не столь пышной, как у бальных платьев.       Мерзко и отвратительно. Не платье конечно, нет. А то, для чего этот мальчишка её сюда притащил. Мия поджала губы так, чтобы лицо не выдало омерзения, и постаралась изобразить одобрительную улыбку. Правда, Ормунду было наплевать на её одобрение. Положив платье на банкетку, он суетливо заметался по комнате, распахивая дверцы шкафов и выдвигая то один ящик комода, то другой. К платью полетели и другие предметы девичьего гардероба — сорочки, нижние юбки, корсеты, панталоны, чулки, и какие-то совсем неведомые кружевные принадлежности. Насылая про себя проклятья на голову мальчишки, вожделевшего слишком юную кузину, Мия схватила одну из сорочек и быстро её натянула, избавившись от остатков пеньюара. Оглянувшись в зеркало, она с досадой окинула взглядом спину — поверх давних шрамов от кнута кожу украшала вязь свежих царапин от ветвей и шипов кустарника. Они больше не кровили, но немного вспухли и покраснели.       — И ты живешь здесь с кузиной и… родителями? Или…       — Нет, с кузиной и моей тётушкой, её матерью. — ответил Ормунд, выбирая между тремя корсетами, прикладывая нижнюю юбку то к одному, то к другому. — Они уехали в гости, к дядюшке Авлонию, у него поместье на берегу восточнее Вонтшура. Вот эти наденешь? — он протянул Мие идеально подходящие, по крайней мере, по его мнению, корсет и юбку, а потом вдруг густо покраснел, потупил взгляд и чуть слышно добавил. — только… панталоны не надевай.       — А твои родители? Что с ними? — пока Ормунд рылся в ящике, вытаскивая оттуда шёлковые чулки и раскладывая их, один к другому, на верхней крышке комода, Мия тайком схватила пару молочно-белых коротких перчаток, украшенных мелкими жемчужинами. Если припудренным лицом и уложенными волосами ещё можно кого-то обмануть, то руки с мозолями, ссадинами и обломанными ногтями с чёрной каймой вмиг выдавали в ней простолюдинку.       — Матушка моя в Виллакорне, а отец… Ну, он… — Ормунд замялся, забегал глазами по разложенным перед ним чулкам, потом резко вытянул одну пару, с вышитыми бабочками, и передал их Мие. — Вот эти. Кстати, я не спросил, как тебя зовут?       — Пассифлора, — имя самое то для шлюхи, лучше и не придумаешь.       Она ещё раз заглянула в зеркало, немного поправила волосы и приложила к шее лежавшую на туалетном столике бархотку с небольшой розовой камеей. По поводу родителей Ормунда у неё появилась пара догадок, но это было не так уж и важно. В конце концов, в их век незаконнорождёнными детьми никого не удивишь, да и отношение к этому стало попроще. Мия приблизилась к юноше, положила ладонь на его руку, отчего он вздрогнул и едва ли не отшатнулся, и сладко зашептала в самое ухо:       — Иди в свои покои, братик. Сейчас твоя сестрёнка оденется и придёт тебя навестить, пожелать сладких снов.       От такого Ормунд не просто покраснел. Казалось, даже его уши запылали багрянцем. Он судорожно сглотнул, кивнул головой и пошёл к выходу из гардеробной. Открыв дверь, он повернулся и срывающимся голосом попробовал объяснить Мие, как ей найти его покои. Она же расплылась в улыбке, послала ему воздушный поцелуй и сказала:       — Я найду, братик. Отдохни пока что. Я скоро.       Как только дверь захлопнулась, Мия опрометью бросилась к заваленной одеждой банкетке. Нет, натягивать на себя всё это шёлково-кружевное барахло она не собиралась. Достаточно платья, да пары туфель, стоявших на этажерке рядом с одним из шкафов. Кое-как зашнуровав корсаж, она накинула на плечи тонкую шаль, висевшую на ручке одного из кресел, схватила в руки туфли и выглянула в коридор. Никого не было видно, Ормунд уже видимо сидел у себя, снедаемый вожделением, страхом и стыдом. Ну и пусть сидит. Прикрыв глаза, Мия прислушалась. Годы тренировок сделали свое дело. Острый слух услужливо нарисовал для неё яркую и целостную картину особняка. Казалось, она может с точностью до дюйма определить, в какой стене и в каком месте маленькая мышка вьёт свое гнездо, и на какой части крыши жирная чайка чистит перья. Ни одно движение слуг тем более не ускользало от её придирчивых ушей. По крайней мере, она была в этом уверена.       Досчитав до десяти, она на цыпочках добежала до лестницы, ненадолго замерла наверху, дожидаясь, когда какой-то грузный лакей, прихрамывавший на левую ногу, пройдет по нижнему коридору. Потом быстро спустилась, обошла лестницу и кинулась в один из проходов. Ещё на входе в особняк она заметила, что остеклены были не все окна, а на первом этаже так вообще ни одного стекла не стояло, только деревянные ставни. Подойдя к одной из дверей, Мия дёрнула за ручку — заперто. Тихо выругавшись, она проверила следующую дверь, а потом ещё одну — и вот эта, на удачу, оказалась открытой. Мия проскользнула внутрь, в комнату, заставленную сундуками, швабрами, ведрами и прочим скарбом, подбежала к закрытой ставне узкого окна, откинула железный крючок и выглянула наружу. Как она и предполагала, окно выходило на газон во внутренней части дворика, но вокруг особняка не было ограды, так что здесь она могла спокойно выбраться, что Мия и сделала. Конечно, в платье было неудобно залезать на подоконник и спрыгивать вниз, но тут уж ничего не поделаешь. Оказавшись на газоне, она быстро осмотрелась, нацепила туфли и поспешила прочь от особняка тётушки Ормунда.       Солнце неторопливо закатывалось, уже скрывшись за темневшими на фоне розово-багряного неба крышами домов. По булыжной мостовой тянулись длинные тени деревьев и редких пешеходов. На Мию никто внимания не обращал — какая-то благородная девица возвращалась домой с прогулки, эка невидаль. План её действий, претерпевший за день множество изменений, наконец оформился и казался почти идеальным, хотя, конечно, немного удачи ей бы не повредило. Шепча одними губами молитву Демитии и потирая чуть вспотевшие под шёлком перчаток ладони, она быстрым шагом направилась к дому, из дверей которого вот-вот должен был выйти таар идаси Даарен ваан Ваарен.       Ей не пришлось долго ждать. Мия всего несколько минут простояла в неширокой арке, откуда открывался прекрасный вид на особняк. С последними лучами солнца тяжёлая дверь с протяжным скрипом отворилась, и наружу вышел невысокий, худощавый мужчина, одетый исключительно по-серенгарски — чёрный костюм, белая рубашка, и чудной головной убор — высокий цилиндр всё того же чёрного цвета с узкими полями. Он поправил свою шляпу, натянул на руки белые перчатки и уже было направился в сторону городского совета, когда Мия, изображая крайнюю степень испуга и едва не плача, буквально врезалась в его грудь. Мужчина охнул, пошатнулся, шляпа слетела с его головы, и он еле успел подхватить её.       — Простите… простите, простите меня, пожалуйста… — со всей силой прижимаясь к серенгарцу, забормотала Мия.       От него пахло табаком, мылом и чем-то ещё, отдаленно напоминавшем запах одного из алхимических настоев Лаки. Смесь получалась мерзковатая. Ваан Ваарен сказал что-то неразборчивое, после чего Мия почувствовала, как его ладонь легла на плечи. От отвращения слегка передёрнуло, но она быстро взяла себя в руки и продолжила действовать по намеченному плану. Сильнее вцепившись пальцами в ворот его одеяния, она часто зашмыгала носом, словно готовая вот-вот расплакаться, подняла голову и встретилась взглядом с ваан Ваареном, надеясь только, что её лицо действительно выглядит таким напуганным, страдающим и полным отчаяния, как должно по её задумке.       — Пожалуйста… спасите меня. Я… я сбежала из дома. Мой папенька, он… он меня бьёт. — Мия потянула за край наброшенной на плечи шали, обнажая покрытую царапинами спину.       И тут серенгарец попался. Глаза его словно подёрнулись пеленой, он расплылся в противной улыбочке и принялся гладить Мию по плечам и волосам, успокаивающим тоном лопоча по-серенгарски. Между делом он спросил, понимает ли она его язык, но Мия только натянуто улыбалась и теребила в руках шаль, из всех сил корча из себя обмирающую от страха и смущения благородную девицу. Язык она понимала прекрасно, но ваан Ваарен об этом не догадался. Одной рукой он обнял её за плечи и подтолкнул к дверям особняка, продолжив говорить что-то о «бедном, милом дитя», которое сейчас «папочка Даарен утешит». Заходя внутрь, Мия думала только о том, чтобы её не стошнило прямо здесь и сейчас.       Встретившего их лакея серенгарец отослал парой жестов и потянул Мию за собой. Пока они шли чередой узких коридоров, обитых панелями тёмного дерева и едва освещённых редкими канделябрами на стенах, в его речи проскальзывало всё больше и больше двусмысленностей, если не откровенных непристойностей, и он чуть ли не облизывался, рассматривая её плохо зашнурованный корсаж и обнажённые плечи. Пробормотав ещё что-то о «замученной извергом-отцом бедняжке», ваан Ваарен распахнул одну из дверей и подтолкнул Мию в комнату, такую же тёмную как и коридоры, единственным источником света в которой были два окна, выходивших на пламенеющий закат.       — Я обработать твои… раны, дитя. — на ломаном тарсийском проговорил он и снова елейно улыбнулся, положил шляпу на письменный стол и потянулся к какому-то шкафчику.       Мия цепким взглядом окинула комнату, как видно, служившую серенгарцу кабинетом. На массивном письменном столе, ножки которого были вырезаны в виде когтистых лап какого-то хищника, лежала пачка документов и аккуратно расположились письменные принадлежности, поодаль стоял широкий диван, на который ваан Ваарен бросил взгляд столь недвусмысленный, что у Мии внутри все поджалось, а по спине пробежал холодный пот, а рядом со столом — кресло, с подлокотника которого свисал домашний халат. Серенгарец подошел к ней ближе, сжимая в руках пузырек с каким-то снадобьем и носовой платок.       Вообще-то драться Мию никогда не учили. Смысла тратить на это время никто из наставников не видел — кого может одолеть такая тощая и мелкая девка? Ну, разве что калеку. Нет, единственной наукой, вдалбливаемой в её голову с младых ногтей, было одно — не попадайся. Если тебя заметят, если схватят — считай, ты уже труп. Но кое-что она всё-таки умела. Например, пыл слишком назойливого ухажёра можно было охладить резким ударом коленом в пах, да и железным каблуком, ежели был такой в наличии, двинуть по ступне поближе к пальцам не повредило бы. А однажды тетушка Малка, учившая их когда-то лазать по отвесным стенам, показала свой коронный приём — как одним ударом вырубить даже рослого мужика, ненадолго, но… иногда и одна минута может всё решить. Всего-то и нужно, что со всей силы двинуть локтем ровнёхонько между ухом и челюстью. Правда, раньше Мия этого не пробовала. Что ж, всё в жизни бывает в первый раз.       Быть может, она неправильно ударила, или просто не хватило силы. Серенгарец не упал без чувств, только вздрогнул, глаза его расширились и едва не вылезли на лоб, склянка выпала из рук и покатилась по паркету, заливая его своим пахучим содержимым, он как-то судорожно заскрёб пальцами воздух, и в этот момент Мия не придумала ничего лучше, чем врезать ему по голове стоявшем на столе тяжёлым пресс-папье из тёмного камня с бронзовой ручкой. Глаза ваан Ваарена наконец закатились, и он ничком рухнул на пол.       Дальше всё оказалось даже проще, чем можно было подумать. Пока ваан Ваарен валялся без чувств, Мия связала его руки поясом от халата и привязала их к подлокотнику дивана, а ноги — его собственными стянутыми панталонами и штанами. Одну штанину она привязала к массивной ножке письменного стола так, чтобы ступни серенгарца были навесу и он не смог колотить пятками по полу. А то вдруг слуги набегут. Ещё пара штрихов — засунутый в рот рукав халата и стоявший на письменном столе графин. Правда, в последний момент, прежде чем плеснуть в лицо ваан Ваарену водой, Мия глянула на его вялый член, похожий на сморщенного червяка и недобро ухмыльнулась, а потом взяла со стола тонкий нож для вскрытия писем.       От льющейся на голову воды серенгарец весьма быстро пришёл в сознание. Сначала он замычал и задёргался, но быстро замер, встретившись глазами с взглядом Мии. Лицо его сначала побелело, а потом пошло красными пятнами. Сложно сказать, что произвело на него большее впечатление — то, что он связан по рукам и ногам, то, что недавняя несчастная избитая девочка сидит на нём и вжимает колено в его живот или то, что её пальцы с силой оттягивают его мошонку, а в другой руке поблёскивает лезвие.       — Не дёргайся, Даарен, — тихо сказала Мия.       Чтобы скрыть лёгкий акцент, она говорила медленно, немного сильнее, чем это и так присуще серенгарскому языку, растягивая гласные звуки. Правда, вряд ли ваан Ваарен обратил на это внимание — чуть покалывающее нежную кожу яичек острие кинжала должно было его отвлечь.       — Своими поступками ты пачкаешь имя и репутацию Серенгара, за что будешь наказан. Но сначала ответь, где письма?       Серенгарец замычал, засучил связанными руками, кадык его судорожно заходил под кожей шеи. Нет, так дело не пойдет. Мия прищурилась и чуть повела кинжалом, демонстрируя ваан Ваарену то, что настроена она весьма решительно. Кажется, до него наконец дошла суть предложенного ему выбора. Очень простого и очевидного для любого мужчины выбора.       — Письма, Даарен. Письма юной Аврелии, и побыстрее.       Ваан Ваарен указал глазами куда-то на столешницу письменного стола. Проследив за его взглядом, Мия остановилась на его чёрном головном уборе. Ну конечно же. Хорошее место для хранения столь ценных вещей, даже лучше, чем панталоны.       Пока она резала ткань шляпы, серенгарец забился в своих путах, пытаясь освободиться, ну или произвести побольше шума, чтобы слуги прибежали на подмогу. Чтобы утихомирить его, Мия с силой двинула носком туфли ему под рёбра, отчего ваан Ваарен заскулил и замер. Распотрошив шляпу, Мия вытащила из неё небольшую стопку писем и медальон на тонкой цепочке, в который была вложена изящная миниатюра юной красавицы Аврелии. Свою добычу она завернула в носовой платок, выпавший не так давно из рук серенгарца, а потом засунула под корсаж. Ваан Ваарен лежал молча, только дрожал, словно пойманный в капкан заяц. Вполне можно было его так и оставить — со временем он либо сам сможет ослабить узлы и освободиться, либо его в столь унизительном положении найдут слуги и развяжут. Но Мие не хотелось вот так просто уходить. Ещё раз склонившись над ваан Ваареном, она провела пальцами по его животу, удовлетворённо отмечая, как он съеживается от этих прикосновений.       — Еще кое-что, Даарен, — прошептала она, склонившись к его уху, — больше никаких маленьких девочек, иначе мы снова встретимся, и тогда тебе не поздоровится. Учти, от нас тебе не спрятаться ни в Тарсии, ни в Маб-Але, ни даже на краю света.       Закончив свою речь, Мия схватила его за поджавшиеся яички, оттянула их и чиркнула ножом. Серенгарец испустил тонкий скулящий вой и снова потерял сознание, Мия бросила нож на пол и кинулась к выходу из кабинета. Уже открыв дверь, она заметила кое-что интересное на крышке секретера из тёмного дерева. Вещица отдалённо напоминала аркебузу, но была намного меньше и изящней. По металлу ствола шла гравировка, а деревянная рукоять ложилась в ладонь как влитая. Как видно, Серенгар далеко продвинулся в изготовлении чарострелов. Не долго думая, Мия схватила его и завернула в шаль.       На счастье, все слуги ваан Ваарена куда-то попрятались, и ей даже не пришлось вылезать через окно. Покинув особняк, она дошла до той же арки, где совсем недавно дожидалась серенгарца, привалилась к стене и наконец позволила себе выдохнуть. Едва сдерживаемые чувства наконец захлестнули её, и Мия поняла, что еле-еле удерживается на ногах. Сердце колотилось как бешеное, дыхание срывалось, коленки дрожали и подкашивались. Она только надеялась, что никто из прохожих не увидит её в таком состоянии. За серенгарца она не беспокоилась — придёт в себя он не скоро, а ещё потребуется время, чтобы он освободился от пут и убедился в том, что его мужское достоинство не особо пострадало. Всего-то небольшая царапина на мошонке, заживёт за несколько дней, но зато послужит хорошим уроком. Кто знает, может этот ваан Ваарен всерьез решит, что за ним следит какая-то загадочная серенгарская организация. Секретная служба? Разведка? Кто-то ещё? Да пусть что хочет, то и думает, лишь бы детей не трогал. Придя наконец в себя, успокоив дыхание и поплотнее затянув корсаж, Мия вышла уже из арки, когда её словно обдало ледяной водой.       — Корсово дерьмо, — стиснув зубы, прошипела она. — а как я теперь отсюда выберусь?       Как выбраться из Верхнего города? На улице давно стемнело, и вряд ли стражники позволят некой юной благородной девице ночью пройти через ворота. Её наверняка остановят, начнут допытываться, откуда она и что делает на улицах так поздно. Конечно, стражники отнесутся к ней со всем возможным уважением, но ровно до того момента, пока не поймут, что никакая она не благородная, а что будет дальше и вообразить страшно. А о том, чтобы лезть через стену в платье и думать было смешно, да и без кинжала ей туда не забраться. Мысли метались в голове табуном до смерти перепуганных лошадей, сердце снова забилось оглушающе громко и спина взмокла от страха. Если только ей где-то спрятаться и дождаться утра, но вот только где? Внезапно пришедший в голову ответ только на первый взгляд показался глупым, но при ближайшем рассмотрении оказался весьма привлекательным. В конце концов, почему бы и нет? С чего бы ей не трахнуть этого холёного, нежного мальчика, который всю жизнь ел с серебра и спал на гладких простынях? Заодно и вопрос с ночёвкой будет решён. И да, у неё не возникло ни единого сомнения в том, кто же кого будет трахать.       Вернуться в особняк Ормунда оказалось просто. Никто не заметил приоткрытой ставни в подсобке и не закрыл её, так что Мия легко забралась в окно, пробралась на второй этаж и принялась искать покои юноши. С этим возникли некоторые сложности, так как комнат в особняке оказалось превеликое множество, но ей помогла пожилая служанка. Мия не видела смысла скрываться — скорее всего, уже все слуги знали, что юный господин притащил в дом шлюху, да к тому же обрядил её в платье кузины. Служанка поджимала губы и едва ли не плевалась от омерзения, но проводила Мию к комнатам, которые занимал Ормунд.       — Я уже думал, что ты… ты… — он подскочил с кровати и бросился навстречу зашедшей в комнату Мие.       Как видно, он и вправду всё это время лежал и ждал, когда она придёт. Какой забавный.       — Сбежала? Ну что ты, как можно сбежать от такого хорошенького мальчика, как ты, — подойдя к Ормунду вплотную, она легко провела пальцами по его щеке, очертила линию челюсти, а потом приподнялась на мысках и впилась в губы мальчишки крепким поцелуем.       Вряд ли этот Ормунд когда-либо до неё целовался. Он явно не знал, что делать, как отвечать на поцелуй, да даже куда девать руки, и так и замер с поднятыми ладонями. Мия толкнула его к кровати и повалила на неё, и, пока Ормунд копошился на перине, незаметно сунула под кровать сверток с письмами и завернутый в шаль чарострел, после чего тоже забралась в постель, оседлала бёдра юноши и принялась его раздевать. Сама она платье не сняла, только задрала юбки и чуть больше расшнуровала корсаж — тем более, под платьем не было всего того кружевного богатства, в которое её хотел обрядить Ормунд. Ну так сейчас ему будет не до кружавчиков.       Стащив с него рубашку, она легкими движениями пальцев прошлась по телу, от шеи вниз к животу, удивляясь тому, какая у него нежная, бархатистая кожа, очень светлая, с россыпью мелких родиной на груди. Потом расстегнула кюлоты и стянула их вместе с нижними панталонами. Ормунд охнул, застонал и сильно сжал простынь в кулаки, когда пальцы Мии коснулись его уже возбуждённого члена. Нет, так дело не пойдёт. Она потянулась вперед, снова поцеловала юношу, прошлась губами по щеке к уху, чуть прикусила за мочку и, продолжая ласкать его рукой, быстро зашептала:       — Значит так. Кончишь раньше меня — откушу ухо, кончишь в меня — оба, понял? — на последнем слове она чуть сильнее сжала его плоть, чтобы слова не показалось мальчишке пустой угрозой. Тот вздрогнул всем телом и быстро закивал головой. — Вот и молодец. А теперь расслабься и думай… нет, только не о кузине, лучше уж о своей тётушке.       Мия немного потёрлась промежностью об бедро Ормунда, усиливая своё возбуждение и вызывая у него новую серию вздохов, поцеловала в шею и дразнящими касаниями языка спустилась к ключицам, а потом, помогая себе рукой, оседлала его член и начала неторопливо на нем двигаться, упираясь ладонями в напряженный живот.       Мальчишка под ней стонал, потел, кусал губы и мял руками простыни, но держался. В какой-то момент он даже осмелился схватить Мию за бёдра и немного сжать их, но больше ни до чего не додумался, так что ей пришлось самой запустить руку под платье, чтобы быстрее довести себя до разрядки. Когда наконец её лоно непроизвольно сжалось, а по телу разлилась волна чувственного тепла, Мия соскользнула с члена Ормунда и продолжила ласкать его резкими и быстрыми движениями, пока юноша не взвизгнул, и его семя не выплеснулось на смятые юбки.       В этот момент показалось, что весь этот долгий день навалился на плечи тяжёлым свинцовым одеялом, утягивая вниз и прижимая к кровати. Из последних сил Мия стянула через голову измятое и перепачканное платье, оставшись в одной нижней сорочке, бросила его на пол и растянулась рядом с Ормундом, который словно до сих пор никак не мог осознать, что именно только что произошло. Что ж, мальчишка оказался не так уж и плох, по крайней мере, он смог продержаться достаточно долго, а то, что не знал, куда деть руки, — ну так это наживное, со временем научится.       — Завтра утром, может, повторим, — Мия провела пальцем по его губам и коротко поцеловала в плечо, чувствуя, как под её прикосновениями по коже юноши бегут мурашки. — Да, кстати. Хоть пальцем тронешь кузину — вернусь и оторву тебе член, имей это в виду.       Ормунд резко повернул голову и глянул на неё полными ужаса и удивления глазами, но не ответил, только слегка кивнул и спросил:       — А сколько я должен тебе заплатить?       — Дай-ка подумаю… А подари мне платье твоей служанки, той, что зажигала свечи в гардеробной, хорошо? Только не говори никому, — она широко зевнула, сгребла под себя пару подушек и закрыла глаза, проваливаясь в сон словно в глубокий омут.       Эту ночь она проспит как самая настоящая благородная госпожа — на широкой кровати с пуховой периной и гладкими простынями, зарывшись лицом в мягчайшие подушки и укрывшись лебяжьим одеялом, а завтра получит новое платье, завернёт к Булочке за сапогами, а потом и к Вагану за серебром. Пожалуй, она его заслужила.