Сто имён одной воровки. Часть I

      — Нет, ты только представь — одни бабы на корабле!       — Брешешь же, Годрик.       — Сам ты брешешь! Говорю как на духу, одни бабы! Я тот галеон сам это… как его… инспектировал на предмет наличия несанкционированных грузов, во! И ни одного мужика на палубе не приметил. У них даж в юнгах девахи сопливые бегают, а боцман ихний… У-ух…       Сквозь прорези в ширме, отделявшей Мию от болтавших таможенников, она увидела, как Годрик этот обвёл в воздухе весьма объемистые контуры женской фигуры и осклабился. Его собеседник хохотнул, отхлебнул пива из деревянной кружки и, поморщившись, продолжил:       — Не, чушь это всё. Шоб бабы да паруса поставить смогли аль шлюпку спустить. Они ж кильватер от шпангоута не отличат!       — И ничего не чушь! Я о том корабле давненько слыхал, ещё прошлого года мне шкипер «Резвящейся наяды» о нём рассказывал. Что есть, мол, корабль с бабьим экипажем, пиратством промышляющий. Так вот по слухам они, — таможенник огляделся по сторонам, придвинулся ближе к своем собеседнику и понизил голос так, что Мия едва могла его слышать, — мужиков в плен берут, руки-ноги им отрубают, в трюме к скамьям привязывают и…       Голос таможенника потонул в грохоте упавшей посуды. Белобрысая трактирная девка, в руках которой осталось одно большое блюдо, ошарашенно рассматривала раскатившиеся по полу глиняные черепки. С кухни сейчас же выскочила женщина в застиранном переднике, схватила девку за длинную косу и завизжала:       — Ах ты сучка драная, Хаммаран тебя забери, ты что творишь! Сдалась ты мне такая криворукая! Да провались ты в Подземный…       Тут из-за одного из столов, пошатываясь, поднялся полностью лысый мужик и выплеснул содержимое своей кружки прямо в лицо кричащей женщине.       — А ну заткнись, еретичка! — крикнул он и бросил опустевшую кружку под стол. — Всё из-за таких, как ты! Кто позволяет себе всуе помянать того… Тьфу! Еретики! — мужчина обвёл указательным пальцем удивленно глядящих на него посетителей таверны «У одноглазого кабана». — Хаммаранопоклонники, вы все! Давно пора вычистить Портамер от вашей скверны!       Мужику кто-то ответил, и завязалась перебранка, с каждой секундой всё больше грозившая перерасти в драку. Мия подвинулась к стене подальше от прохода и лениво ковырнула вилкой остывшее жаркое, поверхность которого уже затянуло полупрозрачной плёнкой жира. После Дня Единения Небесного, так некстати омрачённого трагической смертью единственного портамерского чародея, подобные свары стали не редкостью.       Дланебоязненные портамерцы сочли скоропостижную кончину мэтра Агиллана в святой день предзнаменованием столь дурным, что после него церкви ещё десять дней полнились перепуганными прихожанами. Говорили всякое. На похоронной службе сам портамерский магистр вещал, что мэтр претерпел страдания за веру и в скором времени будет объявлен святым мучеником, а из городского совета доносились слухи, что его именем назовут церковь, возводимую напротив Академии Художеств. Истово верующие, поминутно осеняя лбы ладонями, рассказывали друг другу, что в святую ночь разверзлась земля и из Подземного мира поползли по городу жуткие твари, желавшие убить всех дланебоязненных горожан, и один лишь достопочтенный мэтр дал им бой, магией низверг их туда, откуда они пришли, пожертвовал собой ради спасения невинных и что в последний миг милостью Длани был вознесён на небеса. В порту перешёптывались, что сам владыка явил свой лик и он-то и разорвал чародея на кусочки, а самые дерзкие распускали слухи, что все разговоры о тварях из Поземного мира — это сущая брехня, а мэтр всего-то переусердствовал с колдовством, и его магией пополам разорвало, но их, правда, быстро затыкали.       По проходу к лысому мужику, который уже успел сцепиться с каким-то смутно знакомым Мие парнем, неторопливо подошёл вышибала. Наблюдая за тем, как он до хруста выкручивал руку лысого и прижимал его к полу, Мия отодвинула от себя горшочек жаркого и отхлебнула пива из деревянной кружки. Кроме пива, перед ней стояла корзинка со свежим ароматным хлебом и тарелка с солёными оливками, жемчужными луковичками, маленькими, меньше её мизинца маринованными огурчиками и сотерскими орешками. Выглядело всё очень вкусно, да вот только у Мии совсем не было аппетита.       — Так что ж их не арестуют, раз они пираты? — донёсся до неё голос таможенника.       — Да Хам… кто их разберёт, чем они промышляют! Так-то они под флагом Дхалы ходют, да и бумаги у них вроде в порядке.       Мия вздохнула, огляделась по сторонам и, убедившись в том, что на неё никто не обращает внимания, вытащила из-под корсажа платья амулет, положила его на стол и сама легла грудью на столешницу. Подушечками пальцев она водила по бронзовой оплетке, в которую был заключён круглый медово-золотистый камень, и рассматривала редкие блики в его глубине.       Сначала амулет она хотела продать, чтобы хоть какой-то прибыток получить, но осмотревший его гильдийский скупщик сказал, что больше пары серебрушек за него не даст. Мия решила, что тот хочет её наколоть, и пошла с амулетом к Большеногой Салли, разбиравшейся в драгоценностях получше любого ювелира. Но и Салли подтвердила, что камень никакой ценности не имеет, да и бронзы в оправе всего ничего. Мия никак не могла поверить, что достопочтенный мэтр Агиллан не снимая таскал на шее ничего не стоящую побрякушку, и даже подумала, что в амулете может быть заключена какая-то магия. Но и тут она ошиблась — чудом сохранившаяся у неё зачарованная бусина на близость амулета никак не откликнулась, не вспыхнула яркой радугой, а так и осталась тусклой и блёклой.       Разочарованная и разозлённая, Мия едва не выбросила амулет, но в последний момент передумала. Она бы и сама не смогла объяснить почему — страсти, да даже простого интереса к украшениям она никогда не питала и во всяких кольцах, серёжках и прочих безделушках видела лишь предметы, которые можно легко украсть и с выгодой для себя сбыть с рук. Но этот амулет чем-то её привлекал. Может, странными золотистыми переливами, может, тем, что походил он на застывшую каплю мёда, а может, и тем, что при взгляде на этот камень она неизменно вспоминала тёплую летнюю ночь, вившихся над трескучим костром огненных мух и похожего на воплощение Сигорда парня, который гладил её волосы и говорил, что глаза у неё похожи на мёд. А вместе с ним обязательно вспоминала и Наю с маленькой девочкой, которых она спасла от неминуемой смерти, и каждый раз от этих мыслей внутри у неё что-то тоскливо сжималось. Как бы то ни было, Мия нашла длинный кожаный шнурок и теперь носила амулет на шее, глубоко под корсажем платья, так, чтобы никакой любопытный глаз его не приметил.       — Скучаешь, красоточка? — какой-то юнец с крысиным лицом и зализанными в жидкий хвостик волосами подошёл к столику Мии, опёрся об него и широко улыбнулся, демонстрируя выпирающие жёлтые зубы, — и не страшно одной тут сидеть?       Мия смерила его хмурым взглядом, подцепила лежавший на столе кинжал и крутанула его за рукоять, уперев остриём в столешницу. Юнец, как видно, намёка не понял, схватил с тарелки несколько орешков, закинул их себе в рот и продолжил:       — Ну, не ломайся, тебе понравится! Я тебя как никто развлеку, ты за мной потом бегать будешь, когда ножки свести сможешь!       — А давай! Как раз потренироваться хочу, как быстро отсечь мужику его вонючий отросток. — выплюнула Мия и для того, чтобы слова звучали более весомо, чиркнула по столешнице кинжалом.       Юнец кашлянул и сразу отпрянул от столика, после чего харкнул себе под ноги и направился вглубь трактира. Напоследок он крикнул Мие что-то весьма оскорбительное, но она пропустила его слова мимо ушей, борясь с желанием запустить ему кинжалом в спину. Хотя, конечно, в этот момент ей представлялся совсем другой мужчина.       Первые пару дней она просто выла, металась по своей мансарде раненой волчицей, раскидывала вещи, в бессильной злобе молотила кулаками по стенам и едва ли не по полу каталась. Обеспокоенная Лаки пыталась выведать, что же произошло, хотя, конечно, вид Мии, уделанной кровью и ошмётками плоти от макушки до пят, произвёл на неё впечатление, и она не слишком любопытствовала. Мия ей не рассказала. Просто не смогла. Давно она не чувствовала себя настолько униженной и опустошённой. Использованной. И давно не испытывала такой сильной ненависти. Может, даже никогда.       Мия крутанула кинжал на ладони и с силой всадила его в древесину столешницы, представляя на её месте кривую чародейскую морду. С того самого дня она только и делала, что изобретала новые и новые способы жестокой расправы над чародеем, которые, правда, почти все так или иначе крутились вокруг оскопления. Не то, чтобы ей становилось легче, — Мия прекрасно понимала, что всему этому суждено остаться лишь в её весьма изобретательном воображении. Как бы ни хотела она отомстить, ни секундой Мия не сомневалась, что, попытайся она ещё раз сунуться в окаянный замок, чародей одним движением свернёт ей шею, и для того никакая магия ему не потребуется. Только и оставалось ей, что представлять, как хорошо бы было выколоть его глаза и выдавить их из глазниц, отрезать поганый чародейский член и засунуть ему же в горло. Её и саму иногда передёргивало от собственной кровожадности и тех мучений, которые её оскорблённое сознание уготовило чародею.       — Далльские камни не продаются!       Мия стрельнула глазами в сторону двух мужчин, сидевших наискосок от неё, и сощурилась. Один из них, в строгом чёрном костюме и с высоким цилиндром на голове, раздражённо тряс руками, словно пытался отмахнуться от назойливой мухи или же настойчивых притязаний сидящего напротив мужчины, в котором Мия безошибочно опознала ювелира, державшего лавку на Парчовой улице. Беседу они вели на серенгарском и оттого не слишком беспокоились о том, что их разговор станет достоянием чьих-то ушей. Зря, конечно.       — Премного уважаемый таар идаси ваан Тоор, я прекрасно понимаю ваши опасения, но я готов компенсировать все возможные неудобства! Назовите любую цену, я…       — Нет, это не обсуждается! — резко перебил серенгарец.       — Ну поймите же, какие потрясающие перспективы это откроет для моего скромного дела, — продолжил свои увещевания ювелир, — если я смогу удивить благородного господина Абрахама и его юную дочь и они выберут меня для создания её свадебного гарнитура… Возможно, я смогу стать личным ювелиром их благородного семейства, а уж после свадьбы прекрасной Аврелии и нашего премного уважаемого господина градоначальника…       — Исключено!       — Таар идаси, ну вы же понимаете, — ювелир доверительно понизил голос, и Мие пришлось напрячь все свои способности, чтобы расслышать его слова, — что это укрепит моё положение и привлечёт новых клиентов, а значит, что и наше с вами небольшое… дело пойдёт в рост.       Как назло, именно в тот момент, когда собеседники подошли к самому важному, уличная дверь распахнулась, и в трактир ввалилась компания нетрезвых юношей в белых мундирах, выдающих в них офицеров Портамерского кавалерийского полка. Они облепили стойку, за которой стоял трактирщик Пик, и принялись наперебой требовать пирогов, мяса, пива и чего покрепче. Мия раздражённо скрипнула зубами — сквозь пьяный гомон даже её чуткие уши не могли расслышать беседу ювелира с серенгарским купцом. Она уже думала встать и попробовать подойти ближе, в надежде, что о её истинных намерениях никто не догадается, когда серенгарец вскочил и закричал:       — Послушайте, господин Риттер, их под страхом смертной казни запрещено вывозить за пределы Серенгара!       От этого крика некоторые посетители трактира встрепенулись и недоуменно уставились на него, даже пьяные крики стихли. Серенгарец заозирался, поправил съехавший на бок цилиндр и вернулся на своё место. Офицеры, как раз получившие первые кружки пива, на пару минут умолкли, так что Мия смогла услышать, как ювелир негромко сказал серенгарцу:       — Так вывезите их в штоке якоря, там, где вы возите маб-альские ал…       — Довольно! — снова воскликнул резко побледневший серенгарец, но сразу же умолк, нервно огляделся по сторонам и чуть слышно продолжил, — я посмотрю, что можно сделать. Конечно, я ничего не обещаю, но…       Мия допила своё пиво, забросила в рот оставшиеся орешки и встала из-за стола. Помахав на прощание Пику, в тот момент наливавшему кавалеристам по второй кружке, она вышла из трактира и направилась в сторону улицы Аптекарей. Всё, что от неё требовалось, она уже узнала.       На кухне Лаккии было парко, словно в бане, и весьма многолюдно. Один из мальчишек-подмастерий сосредоточенно мял что-то в каменной ступке, от усердия высунув кончик языка, второй раскладывал на столе крупные, почти до черноты синие ягоды, названия которых Мия не знала, и гроздья ярко-оранжевой горчатки. Очередной присланный на стажировку студент Академии старательно мешал в стоявшем на плите котле булькающее варево, от которого по воздуху плыл густой, кисловато-плесневый запах. Уже закрывшая лавку для посетителей хозяйка, в песочного цвета платье с ярким узором, поверх которого был повязан заляпанный бурыми пятнами передник, расхаживала вокруг, заглядывала через плечо и то и дело раздавала указания:       — Кирик, что ты варишь?       — З-зелье у-укрепления чрева…       — Ты его как мешаешь? Ты чего хочешь? У твоей клиентки после такого чрево укрепится натурально до твердокаменного состояния! Дай сюда черпак!       Мия обошла большой стол, отодвинула один из стульев и уселась на него, подперев подбородок сцепленными пальцами. Мальчишка, раскладывавший на столе ягоды, отодвинулся от неё и шмыгнул носом. Лаккия похлопала её по плечу и спросила:       — Мими, ты голодна? Там в погребе рыбина запечённая мается.       В ответ Мия только покачала головой, а Лаккия почти сразу отвлеклась на мальчишку.       — А ты, дурень, что ж ты руками после волчьей ягоды лицо трёшь! Ещё не хватало тебя откачивать!       Подмастерье шарахнулся, отнял руку от носа и побежал к бочке с водой. Мия задумчиво посмотрела на разбросанные по столу ягоды.       — Лаки, а что, ядовитые эти ягодки?       — А то. Вообще они в хирургический дурман идут, но в минимальных дозах, а так-то пары штук достаточно, чтобы с гарантией отправить взрослого мужика напрямик в Изначальный Свет, а тебе так и половинки хватит. Ты б отодвинулась, на всякий случай.       Вместо этого Мия подцепила одну из ягод остриём кинжала и начала её рассматривать. Перед глазами сразу всплыла весьма приятная картина того, как такую ягодку можно использовать. А лучше целую корзинку, чтоб наверняка.       — Ты чего смурная такая, Мими? Что случилось? — в голосе подруги послышалось неподдельное беспокойство.       — Ничего.       — Ну, ничего так ничего. Уже вторую луну, как ничего не случилось, да? Ты хоть расскажи, зачем в себе-то держать?       Мия протяжно вздохнула. За те годы, что она жила у Лаки, подруга узнала её слишком хорошо для того, чтобы можно было от неё что-то скрыть. Не то чтобы Лаки сильно допытывалась, но она видела, что с Мией случилось что-то недоброе, и искренне хотела помочь. Вот только не знала Мия, как Лаки воспримет её рассказ, что ей скажет, а может, и сделает. Рука-то у подруги была тяжёлой, это любой из её учеников подтвердить мог. Но больше, чем получить от Лаки по шее, она боялась того, как быстро подруга направится отрывать голову и другие части тела той падле кривомордой. И во что для неё это выльется.       — Лаки, я даже и не знаю, как рассказать тебе. Ты только не…       Продолжить она так и не смогла. В дверь чёрного хода вдруг кто-то забарабанил, причём звук был такой, словно молотили ногами, и, возможно, что и не одной парой. Лаккия удивлённо глянула на Мию, но та только пожала плечами — она-то точно никаких гостей не ждала, тем более столь нетерпеливых.       — Мак, сходи-ка дверь открой, хоть какой-то толк от тебя будет, — бросила Лаккия отиравшемуся у бочки с водой мальчишке.       Тот сразу же метнулся к двери, загремел щеколдой, в заставленной прихожей что-то громыхнуло, и в кухню ввалился незваный гость. Точнее, гостья.       Была она уже преклонных лет, с морщинистым тёмным лицом, словно вырезанным из морёного дуба, но фигуру имела статную. Из-под повязанного на голову цветастого платка торчали почти полностью седые волосы, заплетённые во множество косичек наподобие тех, что носили каругианские матросы. Косички украшали яркие бусины, бронзовые колечки и резные деревянные шарики, в ушах у женщины позвякивали массивные серьги, а на шее — несколько ожерелий. Поверх алой шелковой рубашки, расписанной цветами, был надет кожаный корсаж с заклёпками и затейливыми травлёными узорами, внушительных размеров зад и мускулистые бёдра обтягивали кожаные штаны, с кобурой на одном боку и ножнами для сабли на другом. Довершали образ высокие чёрные сапоги с отворотами и стальными каблуками. Во всяких россказнях и байках, которые ходили в порту, на плече у пиратов часто сидели птицы с радужным оперением, которые звались попугаями и водились в основном где-то в Маб-Але. Мия тех птиц никогда не видела, но что-то ей подсказывало, что попугай этой женщине без надобности — сама за него сойдёт!       Женщина широко улыбнулась, демонстрируя ряд золотых зубов, несколько театрально развела руки и слегка сиплым грудным голосом сказала:       — Здравствуй, доченька! Вот мы и свиделись!       Повисла такая тишина, что было слышно, как в углу под потолком обречённо зудит угодившая в паутину муха. Мия озадаченно окинула кухню взглядом и остановилась на лице Лаккии, губы которой сжались в тонкую линию, а глаза опасно сузились.       — Что же ты, доченька, мамку свою родную не узнаёшь? — продолжила гостья. — Я тебя хоть и совсем крохой помню, а всё равно сразу же узнала!       — Женщина, я вас не знаю, — с видимым усилием процедила Лаккия и как бы невзначай достала из ящика стола тяжёлую деревянную скалку.       — Положим, не «не знаешь», а «не помнишь», — гостья сложила руки на груди и осмотрелась, — а я-то помню. И тебя, и где у тебя какая родинка, и дом этот, провонявший алхимической дрянью до основания, и папку твоего. Кстати, а где Лантор?       — В Мидделее, в Академии преподаёт.       — А ты, значит, заместо него теперь лавку держишь? Папка-то твой сына хотел, чтоб ему всё это передать, да, как я посмотрю, тебя припряг зельеварить.       Оглушающе громко звякнул черпак об бортик стоявшего на плите котла. Кажется, только в этот миг Лаккия заметила, что её ученики до сих пор находились в кухне.       — Так, а ну пошли все отсюда! Хватит уши греть! — как бы подкрепляя свои слова, она скалкой указала на дверь.       Звяканье брошенной посуды, громкий топот, хлопки дверью — и подмастерья выскочили из кухни в пару секунд, словно их ветром сдуло. Мия же вросла в стул и не могла даже двинуться, только ошарашенно переводила взгляд с подруги на эту женщину, вид которой с каждой секундой всё сильнее ворошил что-то в её сердце. Словно кто-то ковырял грязным пальцем незажившую рану, щипал за кожу и выкручивал её. Лаки же рассказывала, что мать бросила её, через пару лет после родов сбежала из Портамера с каким-то мужиком, и с тех пор не то чтобы не появилась — даже ни одного письма не прислала. Отец ведь сам её вырастил, воспитал, обучил алхимии, отправил на учёбу в Академию и даже оплатил один год в Мидделейском Университете, куда так-то девиц никогда не принимали — только для чародеек исключение делали. А теперь эта женщина заявилась как ни в чём не бывало и… а она же… Она…       Мия вскочила со стула так резко, что он пошатнулся и с грохотом упал, но ей было всё равно. Выбежала из кухни и помчалась по лестнице в свою мансарду, перескакивая через две ступеньки. Грудь сдавило такой чистой, насыщенной яростью, что дышать почти не получалось, а глаза заволокло мутной пеленой. Мия распахнула взвизгнувшую петлями дверь, упала на колени рядом со своей кроватью, откинула тонкий матрасик и выхватила из-под него чарострел. Дрожащими пальцами вытянула из лежавшего рядом подсумка пулю и гладкий голубой шарик, внутри которого заключалась магическая энергия. От прикосновения к нему чуть покалывало подушечки пальцев. Зарядила так, как ей показывал один из гильдийских парней, чуть не отрубив себе кончик пальца тугим затвором. Нет, она не позволит этой гадине рвать подруге душу! Да как посмела она явиться после того, как бросила дочь, оставила её одну, на произвол судьбы, превратила её жизнь в… Нет, она отмстит!       Разобравшись с чарострелом, Мия кубарем скатилась с лестницы и вбежала обратно в кухню.       — А ну проваливай отсюда! — выкрикнула она, целясь прямо в голову этой мерзкой женщины.       Та обернулась к Мие, но будто совсем и не испугалась — только презрительно хмыкнула и упёрла руки в бока.       — Я что-то не ясно сказала? Вали, чтобы духу твоего здесь не было!       — Доченька, я посмотрю, ты себе собачку завела, да только что-то она у тебя невоспитанная.       Мия едва не задохнулась от такой наглости, пальцы дрогнули в опасной близости от спускового крючка. Да как смеет эта гадина в таком тоне говорить!       — Последний раз говорю! — голос сорвался едва ли не на писк, и Мие пришлось откашляться, чтобы прочистить горло. — Убирайся, а не то буду стрелять!       — А точно попадёшь?       С этими словами женщина хохотнула, её рука молниеносно метнулась к кобуре на поясе, и в тот же миг в её ладони оказался массивный чарострел, по размеру едва ли не длиннее её предплечья. Женщина с необычайной лёгкостью крутанула его на пальце, и вот уже чёрное дуло смотрело Мие аккуратно в лоб.       — Деточка, отдай взрослой тёте игрушку, а не то поранишься.       Возмущённая подобным к себе отношением, Мия хотела уже что-то ответить, а может, даже и сделать, когда на её плечо легла тяжёлая рука.       — Мими, убери-ка и правда эту штуковину. Не хватало мне, чтобы вы кухню разнесли.       Она открыла рот, чтобы возразить, и почти сразу же закрыла. Лаккия чуть сильнее сдавила её плечо, и Мия с едва слышным вздохом положила чарострел на кухонный стол. Хоть голос подруги и звучал твёрдо и уверенно, рука её чуть дрожала, и Мия положила свою ладонь поверх её широкой, тёплой ладони.       — Тебя это тоже касается! — бросила Лаккия гостье.       Та также быстро убрала оружие обратно в кобуру, и неспешно прошлась по кухне, придирчиво разглядывая обстановку. Половые доски жалобно поскрипывали под её тяжелой поступью. Лаккия смотрела на неё с нескрываемым раздражением и, когда та по-хозяйски открыла дверцу одного из шкафов и принялась там шарить, выкрикнула:       — Зачем ты явилась?       — Соскучилась, доченька!       — Не бреши, мама! Тридцать лет тебя не было…       — Двадцать восемь, доча, я считала.       — Да насрать! Не рассказывай, что спустя столько времени в тебе внезапно взыграли материнские чувства!       Женщина замолчала, достала из шкафчика расписную глиняную кружку, повертела её в руках и продолжила:       — А ты умненькая выросла, вся в меня. Дело у меня, дочка, не на жизнь, а на смерть дело. Я, правда, думала к папеньке твоему обратиться, по старой памяти, так сказать. Но раз уж он тебе своё дело передал… Может, и ты мне помочь сможешь. Надеюсь, Лантор тебя всем алхимическим премудростям научил, а не только как котлы от дерьма алхимического отчищать?       — Научил, не беспокойся! Могу тебе такого зелья сварить, что ты на неделю в гальюне обоснуешься и молить будешь, чтобы духи моря тебя под воду утащили. Если у тебя и впрямь дело какое — можем в лавке обсудить. И хватит трогать мои вещи! — Лаккия подошла к женщине, выхватила у неё из рук чашку, вернула на место и указала на дверь, ведущую из кухни к главному помещению лавки.       Мия вздохнула и поплелась вслед за ними.       Лавка Лаккии, пусть и небольшая, обставлена была весьма уютно. Обитые деревянными панелями тёплого орехового цвета стены украшали пара пейзажей в изящных рамках и бронзовые канделябры, вдоль стен располагались стеллажи с множеством флакончиков, склянок, баночек и коробочек. На длинной стойке лежали счёты, несколько справочников, стояли весы и глиняный горшок с маб-алийским фикусом, который хозяйка именовала не иначе как «господин Несчастный» — за чахлый вид и слишком капризный нрав. А в углу, рядом с окном из мутноватых ромбиков в железной оправе, расположились диван, пара глубоких кресел и разделявший их низкий столик. Именно здесь Лаккия предпочитала обсуждать особо крупные или слишком деликатные заказы, заключать сделки с торговцами и просто расслабляться после тяжёлого дня.       — Могу предложить чай или…       — Со слабительным? Спасибо, доченька, пожалуй, воздержусь.       Лаккия пожала плечами и опустилась на диван, указывая матери на кресло напротив, из которого как раз с шипением выскочил Уголёк, не слишком уважавший посторонних. Мия проводила взглядом распушившийся от гнева кошачий хвост, подсела к Лаки и взяла её за руку. Испепеляющая душу ярость схлынула, оставив после себя горькое послевкусие, и Мия даже не могла понять, пытается ли она сейчас поддержать подругу или сама ищет у неё утешения.       Женщина уселась в кресло и вольготно в нем развалилась, закинув ноги в сапогах прямо на столик. Лаккия сморщила нос и весьма выразительно скосила глаза на Мию, та потупилась и непроизвольно поджала свои ноги так, что ступни оказались под диваном. Подруга давно пыталась отучить её от такой же дурной привычки, и что-то подсказывало, что скоро у неё это получится. Ничем, ничем Мия не хотела походить на эту отвратительную женщину! Которая тем временем раскинув руки на подлокотниках, наглым, зычным голосом буквально потребовала:       — Мне нужно оборотное зелье, доченька.       Лаккия замерла и чуть склонила голову набок, словно бы она с первого раза не уловила смысла сказанных слов и теперь ждала повторения, надеясь лучше их услышать. А потом рассмеялась так громко и бурно, что грудь затряслась по корсажем, угрожая порвать шнуровку. И ко всему весьма заразительно, так что Мия сама негромко захихикала, правда, и не предполагая, чем был вызван такой приступ веселья. Наконец отсмеявшись, Лаккия утёрла заслезившиеся глаза и, явственно борясь с новым приступом смеха, сказала:       — Оборотное зелье? Ты что, мама, с мачты упала?       Пожалуй, женщина напротив удивилась. Мия не знала, чего она могла ожидать, заявившись в дом, из которого так легко много лет назад сбежала. Может, что дочка от радости ей в ноги упадёт или ещё что. Но уж точно не приступов неудержимого хохота. Она ничего не ответила, и Лаккия продолжила:       — Спасибо, что повеселила. Оборотное зелье, ну ты и придумала. А теперь всё, свободна, — она указала на дверь. — Считай, свиделись. Спокойного моря и попутного ветра желать не буду.       Но женщина уходить не торопилась, только скрестила руки на груди и нахмурилась.       — Ты, доченька, не торопись так. Я тут с тобой не в куклы играть пришла. Сделай мне зелье, если не хочешь проблем. Я о нём много слышала…       — Что? — перебила её Лаккия. — Что ты слышала? Скабрёзные байки о гуляке, который каждый вечер под тем зельем задирает юбки жён своих дружков? Сказку для маленьких девочек, в которой оклеветанного принца спасает возлюбленная, сварившая то зелье из собственных слёз, и он ночью перед казнью сбегает из темницы под личиной тюремщика? Что ты слышала, мама? Такая большая, а в небылицу поверила? Я тебе сказала, свободна, я тебя более не задерживаю.       — Ты что, затираешь мне, что зелья не существует?       — Если только в сплетнях да легендах. Послушай, мама…       — Нет, это ты послушай! — в голосе женщины послышались угрожающие нотки, — У меня, доченька, серьёзные трудности, которые решить может только это зелье. И если ты не хочешь мне помочь, то я сделаю всё, чтобы испортить тебе жизнь. Хочешь проблем, доча? Они у тебя будут, обещаю. Папенька твой человек истово верующий и дланебоязненный, свадьбу мы по всем канонам сыграли, в церкви святого мученика Флавиана благословение получали, а церковь Длани Небесной чтит нерушимость брачных уз. Так что по всем канонам я мужняя жена, доченька. Напомни, рента на этот дом на кого оформлена? На Лантора, да, дорогуша? А я его законная супруга, и имею полное право здесь проживать. Не переживай, мы поладим. Тебе понравится.       Женщина улыбнулась широкой и хищной улыбкой, а Мия заозиралась в поисках какого-нибудь предмета, чтобы запустить им в её самодовольную морду. Желание расквасить широкий мясистый нос и повыдирать свалявшиеся косички стало почти непреодолимым, до ощутимого зуда в теле. Лаккия, возможно догадавшаяся о её порыве, приобняла Мию за плечо, с силой прижав к дивану.       — А ты всё же редкостная сука. — выдавила она.       — А то. Да вот только в нашем ремесле, — тут эта гадина глянула на Мию и даже подмигнула ей, — другие и не выживают. Так вот, доченька, ежели придумаешь, как решить мою… проблему — я тебя больше никогда не побеспокою.       Тут Мия не выдержала.       — Слушай ты, гадина лохматая, я на твой возраст не посмотрю и так тебя отделаю, что… Ой…       Лаккия схватила приподнявшуюся уже с дивана Мию и едва ли не швырнула обратно, шикнула и глянула на неё с таким выражением, что все слова застряли в горле.       — Доча, а она у тебя забавная.       — Заткнись, мама. И ты тоже, — это уже было Мие адресовано, — а если не можешь сидеть смирно и тихо — иди в свою мансарду и там ядом истекай. Так вот. Оборотное зелье, мама, я тебе не сделаю, как и зелье невидимости, или ещё какую приблуду из сказочек. Но если ты мне обрисуешь суть проблемы, я, может, что и придумаю.       Мия насупилась, но ничего подруге не ответила. В конце концов, как бы сильно её ни возмущало происходящее, это всё-таки была мама Лаккии, и кому как не ей с этой гадиной разбираться. Хоть у Мии и безумно чесались руки ей в этом помочь.       Женщина в кресле напротив достала из-за пояса маленький кинжал, стала им чистить ногти и начала свой рассказ:       — Видишь ли, доченька, с полгода назад попали мы с девочками — ну, с командой моей — в дюже неприятную ситуацию, да такую неприятную, что вот теперь не знаю, как из неё живой выбраться. Осерчал на нас — а больше всего на меня — сак-атарийский шейх. Да так осерчал, что…       — Как же ты умудрилась дорогу аж целому шейху перейти?       — Так дурное-то дело нехитрое. Шейх тот… Он по молодости сильно озабочен был тем, чтоб наследника зачать. Так тем делом увлёкся, что завёл себе восемь жён, тридцать наложниц и пять личных борде… то бишь гаремов. Сведущие люди говорят, что в тех попытках он свой хуёк почти до основания стёр, — женщина хохотнула, сверкнув золотыми зубами, и продолжила: — Короче, баб ему свозили отовсюду: и принцесс, и знатных девиц, и нищенок из трущоб, и писаных красавиц, и последних замухрышек. Говорят, он даж соплячек, у которых крови ещё не пошли, пользовал да и увядшими старыми девами не брезговал. Короче, имел всех без разбору, лишь бы дырка была, а в дырке той — целка. Эт вроде самым важным ему было. Так вот, вся эта бабья орава ему прилежно и старательно только дочерей рожала как на подбор. Кроме одной. Говорят, она кривая была и слабоумная, но зато сподобилась сына родить. За то шейх её даже женой сделал. Кажись, пятой.       — Занимательная история, мама, а ты тут причём?       — Так ты дальше слушай. Сынок тот вырос папке под стать, к шестнадцати годам знатным блудником слыл. Так вот, ходил он как-то на своей яхте в Яшмовом заливе, как полагается, с десятком голых девок, фейерверками магическими, факирами и аж целым ручным тигром на палубе. Далеко от берегов Сак-Атарии не отходил, да только то ему не помогло. Короче, мы с девочками в плен его взяли.       — Шейхова сынка???       — Ну так. Думали мы, что папка за единственного сыночку большой выкуп заплатит, два его веса золотом запросили, а сынок-то пусть и молоденький был, а отъелся в папкином дворце что твой боров. Да только не срослось. Помер шейхов сыночек. А не смотри ты на меня так, дочка, я всего-то хотела его кинжалом пощекотать, а он… Бракка мне сказала, что у него сердце, должно быть, жиром заплыло, вот он от испуга и того… Мы, конечно, из Яшмового залива слиняли так быстро, как только могли, да вот только шейх всерьёз за нас взялся, а за меня в первую очередь. Теперь-то нашу «Каийю Алатайю» ни в одном порту Сардинового, Лейского и Шепчущего моря не принимают, а скоро весть и до Внутреннего дойдёт.       — «Кая Алтая»? Красивое название. А что оно значит? — вставила Мия.       — «Пизда с зубами» по-дхальски.       Мия поперхнулась и закашлялась, а женщина продолжила говорить:       — Так вот, ко всему послал шейх по душу того, кто письмо о выкупе писал, наёмников из Ордена Крадущихся, а они ребята основательные, по их кодексу, раз уж заказ взяли, то как угодно выполнят, хоть из-под земли достанут. А от них, доча, никак не скроешься. У них носы какой-то магией хитро так изменены, что они навроде собак запахи чуют. Им разок достаточно нюхнуть, чтобы одного-единственного человека в таком большом городе, как Портамер, найти. Вот они то письмецо и понюхали, а писала его, как назло, я. Думала я, думала, как их с хвоста стряхнуть, даж хотела Великий океан пересечь да к берегам Серенгара податься, да только эти твари меня и там выследят. Так что зелье это, доча, последняя моя надежда, и ты уж меня не подведи.       Женщина наконец замолчала и теперь смотрела на Лаккию, как видно, ожидая её ответа, но та молчала. Мия глянула в мутное окно — садилось солнце, и его последние лучи играли багрянцем на окнах других лавок, немногочисленные пешеходы спешили по домам, а за ними тянулись по мостовой длинные тени. Проехала дребезжащая открытая коляска, забавно кривясь в толстых, неровных стёклах. Кто-то заливисто свистнул.       — Мама, правильно ли я поняла, — нарушив наконец молчание, медленно и с нажимом спросила Лаккия, — за тобой по пятам идут наёмные убийцы, выслеживающие тебя по запаху, а ты ко мне в гости притащилась?       Словно в ответ наверху, в лаборатории, что-то с негромким стуком упало. Может, то Уголёк куда прыгнул, а может… Мия подняла взгляд к потолку. От леденящего страха всё внутри сжалось, а ладони словно онемели. Она обернулась к подруге и увидела в её глазах отблеск того же ужаса и понимания, во что именно их с такой лёгкостью втянула эта женщина.       — Так что, доча…       — Ну-ка цыц! — сказала Лаккия пусть и тихим, но полным угрозы голосом.       Потом встала, вышла на середину комнаты и огляделась, двигаясь удивительно тихо для её телосложения. Ей не нужно было говорить ни слова, Мия и так прекрасно понимала, о чём подруга думала в этот момент. О том, что в любом углу — в тёмном погребе, заставленной алхимическими агрегатами лаборатории, в тесной мансарде или даже на крыше — мог притаиться безжалостный убийца. Дом, который за эти годы Мия успела так полюбить, в одно мгновение превратился в жуткое и опасное место.       Мия сжала кулаки, так сильно, что ногти впились в ладони, и прикусила губу. Убийцы-нюхачи, выслеживающие своих жертв по запаху. Никогда она о таких не слышала, да такое и в дурном сне не привидится! И как от таких можно укрыться? Да, Мия знала способы, как от ловчих собак уходить, но собаки-то обычно по следу идут, а эти…       Ответ озарил сознание подобно вспышке молнии в ночном небе. Мия глянула на подругу, и в её глазах увидела, что той пришла в голову та же самая мысль. Глядя друг на друга, они почти одновременно одними губами произнесли:       — Канализация.       Дальше всё было почти просто. Незваная гостья, конечно, немного посопротивлялась, но быстро перестала — она тоже догадалась, что в самом вонючем месте Портамера никакие нюхачи её не найдут. Хотя бы какое-то время. Тем более она не хуже Мии знала, что там, где-то под Рыночным районом, недалеко от большого коллектора, располагался схрон Гильдии Воров, где можно было на время затаиться. Так что, не мешкая больше ни секунды, под покровом наступающей ночи они втроём выскользнули из дома и добрались до ближайшего канализационного колодца. С усилием сдвинули тяжёлую деревянную крышку и отпрянули от смрадной вони.       — Доча, я там долго сидеть не буду. Что хочешь делай, я…       — Лезь внутрь, живее! Я что-нибудь придумаю.       Лаккия помогла матери перемахнуть через борт шахты там, где вниз вела железная лестница, Мия сунула ей в руку прихваченную из дома огнёвку и бурдюк чистой воды. В схроне должны были быть запасы, но никто точно не знал, как часто их обновляют. Наконец, когда оранжевый свет огнёвки скрылся из виду, они вернули крышку на место и переглянулись.       — Лаки, натолки ей этой волчьей ягоды в зелье, а я труп в канализации так спрячу, что до конца дней не найдут, — прошипела Мия и отошла подальше от шахты, зловоние которой, казалось, за пару минут накрепко въелось в кожу и волосы.       Даже думать не хотелось, каково пробираться в потёмках по лабиринту тоннелей, по колено в нечистотах, в которых что только не водится. Несколько раз Мие и самой приходилось туда спускаться — и всякий раз она надеялась, что больше никогда не придётся.       — Полно тебе, Мими. Какая-никакая, она же моя мать, — Лаки протянула её руку, Мия вложила в её широкую тёплую ладонь свою, и они пошли в сторону дома.       Ночная тьма уже укрыла город, но на улице Аптекарей кое-где горели масляные фонари, а полумесяц над головами то и дело выныривал из-за бегущих по небу облаков. Мия поёжилась от зябкого ветра. Лето неуклонно отступало, не спеша разжимало свою душную хватку, уступая место туманам, сырости и моросящим дождям. Совсем недавно прошёл Ренелистер — день, когда во всей Тарсии заканчивали сбор урожая и начинали готовиться к зиме. Ещё немного — и уйдут из гавани последние серенгарские галеоны, спешащие вернуться на родину до того, как в Великом океане начнутся смертоносные зимние бури.       — Нет, я всё-таки не понимаю, почему ты так спокойна? Она же… она же бросила тебя! А ты теперь хочешь ей помочь? Зачем?       — Ты же сама слышала. При желании эта женщина вполне способна попортить мне жизнь.       — Да не успеет! — Мия резко остановилась и отдёрнула руку. — Пусть её убьют эти… собаконосые! Разделают как коровью тушу! Она это заслужила! Предательница и сука, вот кто она! Как вообще такое можно прощать!       Мия кричала всё громче и громче, осыпая голову этой женщины проклятьями и называя её самыми последними словами. Из-за двери магазинчика, в котором продавали пудру, ароматное мыло, крема и мибийское масло для волос, выглянул встревоженный хозяин и начал причитать, что ему мешают крики, но Мия не обратила на него внимания. Она была так зла и так возмущена, и эта злость так сильно требовала выплеска, что, если бы та гадина сейчас стояла перед ней, никакой чарострел не уберёг бы её от расставания с половиной волос.       Ещё немного послушав ругательства и весьма кровожадные пожелания в адрес своей матери, Лаккия наконец шагнула вперёд и молча сгребла Мию в объятия такие крепкие, что у той даже кости хрустнули. Мия охнула и сразу же умолкла, только сейчас ощутив, что по щекам во всю текут слёзы. Подруга поцеловала её в висок и, мягко поглаживая по плечам, зашептала:       — Она оставила меня с любящим и добрым отцом, который вырастил меня и дал всё, что только мог, и даже больше. И вполне возможно, что это было её лучшим поступком в жизни, Мими. Я же понимаю, ты ведь не о ней всё это говоришь. Но и тебе нужно… Если не простить свою мать, то хотя бы отпустить и идти дальше. Всё, пойдём. А то господин Ортис, — она отстранилась и кивнула на дверь магазинчика, — ещё за стражей пошлёт.       Мия смущённо улыбнулась и, вытирая лицо рукавом платья, пошла за Лаккией в лавку.       Внутри они сразу же поднялись на второй этаж, в лабораторию, где их встретил заспанный Уголёк. Лаккия зажгла свечи и пару масляных ламп, и их тёплые отблески заплясали на прозрачных боках дутых колб и реторт. Мия поинтересовалась, нужна ли подруге какая-то помощь, но та, занятая рассматриванием рядов баночек с ингредиентами, только рассеянно покачала головой. Мия думала было пойти спать, но от мысли о том, что придётся забраться в холодную постель и остаться одной в тёмной мансарде, её пробила крупная дрожь. Тогда она забралась с ногами в стоявшее в углу кресло, стащила со спинки мягкий шерстяной плед, закуталась в него и завела разговор о какой-то ерунде, надеясь так отвлечься от тревожных и тоскливых мыслей. Занятая своими алхимическими изысканиями Лаккия иногда ей поддакивала, а Уголёк запрыгнул на колени и запел одну из своих кошачьих песен. Вскоре Мия и сама не заметила, как провалилась в сон. А когда она проснулась, зелье уже было готово.       — Вот, — уставшая Лаккия, как видно, всю ночь не сомкнувшая глаз, поставила на стол перед Мией металлическую флягу. — Ни в какую принцессу или ещё кого это зелье не превращает. Зато начисто лишает человека его естественного запаха. На всю жизнь. Для этого ордена нюхающих, или как их там, мать моя исчезнет, словно и не было её. Работает по принципу «ловца», только эффект даёт постоянный, а не временный.       — А точно сработает?       — Должно, но… Не сработает так не сработает, я сделала всё, что могла. Отнесёшь ей?       Мия коротко кивнула, взяла фляжку и повертела в руках.       — Скажи ей, чтобы пила четыре дня по четверти. И ещё… — Лаккия замолчала, словно о чём-то раздумывая, но больше ничего не сказала и только махнула рукой.       — Иди спать, я всё сделаю. — тихо ответила ей Мия.       От мысли, что придётся отправиться в канализацию, её передёрнуло, но делать было нечего — и правда, ну не Лаки же туда лезть. Понимая, что зловоние наверняка так крепко въестся в одежду, что никакая стирка не поможет, Мия натянула старые, протёртые на коленях штаны и рваную рубаху, а на ноги — сапоги с отрезанными голенищами, волосы завязала в узел и спрятала под колпаком, а на шею намотала шарф, предварительно густо смоченный лавандовой вытяжкой. Заткнула за пояс флягу с зельем и, уже выходя из дома, на всякий случай пару раз мазнула по лицу сажей из кухонной печи, чтобы наверняка сойти за мальчишку-оборванца.       Средь бела дня лезть в колодец, к которому постоянно подходили горожане, чтобы слить туда нечистоты, было слишком уж подозрительно. Так что Мия пустилась в сторону улицы Канатчиков, где был один из известных ей тайных спусков в канализацию. Там, свернув в неприметный тупичок, она протиснулась в проход между двумя домами, перегороженный полусгнившим остовом телеги, откинула скрипнувший петлями деревянный люк и скользнула вниз, во тьму.       После того, как люк с громким звуком захлопнулся над головой, она почти сразу же натянула на лицо платок, и в нос ударил резкий запах лаванды. Правда, он всё равно никак не мог перебить царившую здесь отвратительную вонь, а скорее, наоборот, смешивался с ней в поистине тошнотворный коктейль. Мия даже обрадовалась тому, что со вчерашнего утра почти ничего не ела.       Спустившись по шаткой лестнице, она пошла вперёд по узкому, жавшемуся к стене приступку, над лениво текущей рекой нечистот. Одной рукой Мия вела по липкой кирпичной стене тоннеля, а во второй держала огнёвку, освещая себе путь. Она старалась смотреть только себе под ноги, чтобы ненароком не упасть. Где-то капала вода, и под низкими округлыми сводами звук размеренно падающих в воду капель казался омерзительно громким.       В месте, где этот тоннель пересекался с другим, более широким, Мия остановилась. Она прикрыла глаза и стала восстанавливать в памяти запутанную карту канализации. Широкий тоннель как раз вёл к большому коллектору, а там… Два поворота, три…       Позади раздался громкий плеск, от неожиданности Мия вздрогнула, резко крутанулась и еле удержала равновесие, в последний момент привалившись к покрытой противным налётом стене. В свете огнёвки ей почудилось какое-то еле уловимое движение. Её бросило в холод, ноги ослабли, и она едва не сползла вниз по стене. А если здесь, в этих смрадных водах, что-то живёт? Огромное, неуловимое, жуткое и… голодное. От сковавшего ужаса Мия замерла и, кажется, даже перестала дышать.       Но больше ничего странного она не увидела. По пенистой воде, на поверхности которой что только не плавало, не шла рябь, никакие тени не шевелились на ней или в зиявших чернотой провалах других тоннелей. Нигде Мия не приметила ни следа тех жутких щупалец, которые успела себе напридумывать. Если что здесь и водилось, то только крысы — может, это они её так напугали? Она чуть слышно выдохнула, стёрла рукавом рубахи выступивший на лбу пот и пошла дальше, решив больше не мешкать. Чем быстрее она доберётся до схрона и отдаст зелье, тем скорее сможет выбраться из канализации и вдохнуть чистый воздух, а не эти миазмы.       Несмотря на то, что один раз Мия свернула не в тот тоннель и чуть не получила за шиворот ведро помоев из открывшегося наверху сливного колодца, она довольно скоро добралась до нужного места. Не зная наверняка, дверь эту невозможно было найти — всё те же выщербленные кирпичи, покрытые плесенью, что и везде. Мия отсчитала восемь кирпичей от торчащего из стены ржавого обломка трубы, нащупала три едва различимых углубления, нажала на них и со всей силой толкнула дверь плечом. Она поддалась лишь чуть, из образовавшейся щели вырвался яркий свет от горевших внутри свечей.       — Погоди, сейчас помогу! — раздался голос из-за двери.       Мия навалилась сильнее, с другой стороны мать Лаккии тянула дверь на себя, и та наконец с режущим уши скрежетом открылась. Мия окинула быстрым взглядом небольшую комнату с узкой кроватью, столом, на котором стояли свечи, и заваленными всяческим барахлом стеллажами, тянувшимися вдоль стен. Стоявшая перед ней женщина уперла руки в бока и, кажется, хотела что-то сказать, когда Мия услышала за спиной едва уловимый шорох и поняла, что они здесь не одни.       Она ничего не успела сделать — только что есть силы толкнуть от себя женщину, которая, кажется, запнулась и повалилась на спину. А ещё обернуться, чтобы теперь ошеломлённо смотреть в лицо своего убийцы. И на летящий прямо в неё дротик.       Никогда Мия не думала, как и когда умрёт, и что будет с ней после смерти. Попадёт ли она в лучи Изначального Света и будет там вечно пировать и веселиться или, как сулили всем старобожникам церковники Длани, будет вечность мучиться и страдать за ересь и поклонение ложным богам. Одно она знала точно — где бы она ни оказалась, там вряд ли будет пахнуть хуже.       Но всё же умереть в сточных водах канализации было слишком унизительно. Получается, последнее, что она увидит в жизни — плывущее по каналу дерьмо, покрытые грибком кирпичные стены и скрытое за полумаской лицо её убийцы — узкие, слегка раскосые глаза, смуглая кожа и тонкие брови.       Мие показалось, что время остановилось. Всё замерло, застыло в каком-то вязком сиропе, и только поблёскивавшее в пламени свечей остриё неумолимо приближалось, но и оно отчего-то с каждым мгновением замедлялось.       А потом вдруг развернулось.       Не успела она моргнуть, как со свистом рассекавший воздух дротик вонзился в шею убийцы. Тот, пожалуй, и сам не понял, что же произошло, когда из его разорванного горла ударил алый фонтан. Он схватился за шею, словно пытаясь остановить кровь, колени его подогнулись, и он свалился в воду. Краем глаза Мия заметила, как его рука метнулась к поясу, где висело несколько метательных кинжалов. Не мешкая, она ринулась вперёд.       В два широких прыжка Мия преодолела разделявшее их расстояние, ударила по сжимавшей кинжал руке и оседлала убийцу, коленями прижимая его к дну неглубокого канала. Полумаска свалилась, открыв ещё мальчишечье лицо с широкими скулами, пухлыми губами и неестественно большим, словно раздувшимся носом. Кинжал он, кажется, успел бросить, но Мия не заметила куда, как и не обратила внимание на вспышку боли в левом плече над ключицей.       Мия врезала ему по лицу и впилась пальцами в его плечи, коленями продолжая давить на грудь. Голова мальчишки ушла под воду, уже окрашенную его же кровью. Он ещё пару секунд побарахтался и затих, но Мия никак не могла от него отцепиться, продолжая давить всё сильнее и сильнее, пока её не схватили сзади за плечи и не оттащили от мёртвого уже паренька. Кажется, она пыталась сопротивляться, за что получила затрещину и перестала трепыхаться. Перед глазами всё плыло, ноги не слушались, и Мия сама не поняла, как оказалась внутри комнатки.       — Да ты неужто заговорённая? Сиди-ка смирно, рану твою промыть надо и зашить.       Только после этих слов Мия уловила пульсирующую боль в плече. Она скосила глаза и увидела, что её серая рубашка намокла и потемнела от крови. Она даже почувствовала, как из плеча, рассечённого как раз над ключицей, в опасной близости к шее, стекают вниз струйки крови. Мия поморщилась и застонала. Женщина перед ней деловито шарила по стеллажам, доставала оттуда склянки с какой-то жидкостью, мотки полотняных лент, нитки и что-то ещё.       — Что, никогда раньше никого не убивала? — бросила ей женщина.       — Г-г-гильдия Воров н-н-никогда н-н-никого не уб-б-бивает, — Мию била такая крупная дрожь, что зуб на зуб не попадал, и даже стул под ней трясся и поскрипывал.       — Ну-ну. Ладно, после первого легче пойдёт.       Женщина подошла к Мие, сжимая в руке несколько тряпок и флакон с бесцветной жидкостью, потом рванула за горловину её рубахи и, стащив её с плеча, начала обрабатывать рану. Пахнуло спиртом и какими-то травами, плечо обожгло словно калёным железом, Мия взвыла и дёрнулась, но женщина другой рукой крепко схватила её и продолжила.       — Что это за побрякушка у тебя на шее? Магическая? — спросила она, как видно, заметив кожаный шнурок с амулетом.       — Н-нет, так, ер-рунда. Он даже н-н-ничего н-не стоит.       — Да? А выглядит так, что она-то тебя и спасла. Дротики эти вроде как зачарованные. Слышала я, что таким невозможно промахнуться, они, мол, бьют точно в сонную артерию, и тем убивают за несколько мгновений. А тебя что-то от того дротика уберегло, да вон как уберегло. Я, деточка, в божественное провидение не слишком верю, а вот на магию всякую в жизни насмотрелась.       Мия зажмурилась. От боли перед глазами вспыхивали огоньки и расцветали диковинные яркие цветы. В голове метались какие-то обрывки мыслей, но ни одну из них не получалось поймать. Внезапно боль немного отступила, и женщина разжала свою хватку. Мия с тревогой приоткрыла один глаз, силясь понять, что происходит. Женщина стояла перед ней и вдевала длинную нитку в ушко швейной иглы.       — Что вы делаете?       — Шить тебя буду, а не то кровью истечёшь. Я пусть и не лекарка, но своих девочек часто сама штопаю.       От этих слов Мию внезапно захлестнула волна ярости, она даже хотела вскочить, но сил никаких не было. Тогда она закричала:       — Вот и вали к своим девочкам! Зачем к Лаки припёрлась? Бросила её как самая последняя сука, да даже хуже, даже животные так не поступают, а ты…       — А я что? — глаза женщины нехорошо блеснули. — Посмела жизнь свою строить так, как сама захотела? Что, думаешь, хорошая мать из гильдийской девки вышла бы? Чему б я её могла научить, деточка? В каком месте женщине удобней всего прятать ворованное колье с бриллиантами? Или как с помощью чулка, шпильки да крепкого словца обнести Портамерский монетный двор? Я её не на улицу выбросила и не в церковный приют подкинула, а оставила с родным отцом.       — Всё равно, — обиженно засопела Мия. — Вы даже хуже моей матери. Не просто бросили дочь, а ещё и посмели заявиться после стольких лет и что-то требовать. Да вас мало…       — Хуже твоей матери, да? — перебила её женщина. — А что она с тобой сделала? Нет, не говори, дай-ка угадаю — она была шлюхой, родила тебя непойми от кого и продала в Гильдию?       — Откуда вы знаете?       — Оттуда, деточка. То любимая гильдийская баечка, которую едва ли не всем таким, как ты да я рассказывают.       Да как смеет эта гадина их сравнивать! Мия открыла рот, чтобы выплюнуть очередную порцию оскорблений, но тут эта женщина схватила её за подбородок, резко развернула лицом к себе и сунула под нос какую-то деревяшку.       — Вот, зубами сожми и не выпускай, пока я тебя шить буду. А я, деточка, ещё одну баечку рассажу.       И не раздумывая воткнула иглу в край раны. От этой кусачей, отвратительной боли Мия бы закричала — если бы только могла разжать зубы. А женщина тем временем продолжила неторопливо накладывать шов и начала свой рассказ:       — Мне-то тоже затирали, что мамка моя в самом паршивом борделе у верфей собою торговала, с каким-то маб-алийским матросом меня заделала, да и сбыла в Гильдию за кошель серебрушек. Затирали, а я не верила. Помнила я… Сама не скажу, что я помнила, но точно не бордель с завшивевшими шлюхами. Мучило меня это сильно. Да и… Здесь, в Портамере, я всегда себя чужой ощущала. Даже когда за Лантора вышла, всё равно… Он, кстати, сам мне то зелье сварил. Зовется, вроде, эликсиром ясной памяти. Такой выпьешь — и в раз что хочешь вспомнишь, хоть какого цвета на тебе платье было десять лет назад, хоть чем ты завтракала в день, когда невинности лишилась. Ну, я вот и вспомнила…       Игла впивалась в кожу, кусала и терзала, словно хищное животное острейшими зубами. Мия дышала часто и неглубоко, зажмуривалась так сильно, что глаза болели. Сознание мутилось — и от боли, и от слов этой гадины, верить которой совершенно не хотелось.       — Так вот, деточка, никакой шлюхой моя мать не была. Жили мы в деревне у моря, на Дхале, острове рядом с Маб-Алой. Отец рыбачил, мать сети вязала, тем и жили. Братик у меня ещё старший был, да сестрёнка новорожденная. В один день, когда мужики из деревни в море ушли — мне тогда лет шесть было, не больше — напали на нас пираты. Ну, как пираты — бандиты обыкновенные. Они тем промышляли, что женщин да детей похищали и продавали в бордели Тарсии да Орена. Там, вроде женщины с нашим цветом кожи особым спросом пользуются. Экзотикой это называют. Вот нас как эту самую экзотику и похитили, в трюм натолкали как скот, а маленькую сестрёнку мою вместе с другими совсем малыми детьми в море выбросили. А я… Я в одну ночь умудрилась как-то из клетки вылезти, пробралась на палубу и там вскарабкалась на самую высокую мачту, в воронье гнездо. За мной один матрос полез — а я так пиналась, что он сорвался и за борт упал, второй — тоже снять не смог. Тогда они меня там оставили, пока я без воды на солнцепёке в обморок не свалилась. Только так и сняли, а потом и продали Гильдии, она, мол, за такие шустрых платит больше, чем любой бордель. Все, готово.       Женщина наклонилась и откусила конец нитки, протёрла шов ещё каким-то настоем, от которого кожу защипало. Мия с усилием открыла рот и достала деревяшку, на которой остались следы от её зубов. Потом вынула из-за пазухи флягу с зельем и поставила на стол.       — Я вам не верю. — еле разлепив пересохшие губы, прошипела Мия.       — Твоё право. Хочешь до конца жизни верить, что мамка тебя продала за недорого — верь на здоровье. А я вот как узнала правду, так и поняла, что ни дня больше в Портамере не проведу. Нашла корабль, что к Маб-Але плыть собирался, с капитаном сговорилась и вот…       — Вы… вы нашли своих родных?       — Нашла. Дядьку, бабку, кузенов да племянниц целый выводок. Две из них теперь со мною на Каийе ходят.       Женщина протянула Мие бурдюк с водой, а сама принялась мокрой тряпицей оттирать покрытые кровью пальцы. Потом вопросительно глянула на стоящую на столе флягу, и Мия коротко объяснила суть действия зелья и как именно его нужно пить. Женщина внимательно её выслушала, но ничего не ответила, только засунула флягу себе за пояс. Потом выглянула за дверь, словно убеждаясь в том, что тело мальчишки никуда не исчезло, и сказала:       — Труп я сама спрячу, помню я тут пару мест подходящих. Домой придёшь — покажи Лаккии рану, чтобы ещё раз обработала. И кроветворное зелье не забудь попросить.       — Не приближайся к Лаки, — пробурчала Мия. — Проваливай из Портамера, чтоб духу твоего здесь не было.       — Не переживай, деточка, именно так я и намерена поступить, — сказала женщина, на прощание махнула рукой и вышла из схрона.       Мия ещё некоторое время слышала удалявшийся шум и плеск воды, по которой она, как видно, тащила тело. Но потом и он стих, и она осталась в полной тишине, лишь изредка прерываемой потрескиванием свечных фитилей. Рана почти не болела, только немного тянула, но Мия этого почти не чувствовала. Она ощущала только оглушающую пустоту внутри, словно её ударили под дых и выбили из тела весь воздух. Горло сжимало тисками, почти не давая дышать, и Мия сама не заметила, как по щекам потекли слёзы.       Она ушла много позже того, как догорела последняя свеча. Выбралась наружу через ближайший тайных ход и пошла домой. Видок, конечно, у Мии был ещё тот — заляпанные нечистотами штаны, задубевшая от крови разорванная рубаха, покрасневшие глаза и лицо в грязи, да и воняло от неё знатно. Прохожие затыкали носы, шарахались, перешёптывались и показывали пальцами, но Мие было всё равно. Встретившая её дома Лаккия охнула и принялась расспрашивать, что случилось, но Мия не ответила. Только посмотрела на подругу и тихо сказала:       — Мне нужна тёплая ванна. И эликсир ясной памяти.