Сто имён одной воровки. Часть I

      В спальне Лаккии пахло травяным чаем, который она пила для крепкого сна, угольями из камина и книгами. В лаборатории и тем более в лавке места для них не хватало, так что всё множество справочников, травников, компендиумов и научных трудов давно почивших именитых алхимиков хранилось здесь. К стенам жались стеллажи, полки которых опасно прогибались под весом лежащих книг, перевязанные бечёвкой стопки стояли по углам, на узком подоконнике и даже под кроватью. Были здесь и старинные, ещё от руки писанные манускрипты с резными деревянными окладами или переплётами из воловьей кожи; и новые, не так давно вышедшие из-под прессов магических печатных станков издания, с обложками из бархата, сатина и холста; и совсем древние, истлевшие по краям свитки, от одного взгляда на которые у Мии по спине ползли мурашки. Ей казалось, что стоит лишь развернуть такой свиток и прочесть хоть одно слово с него — и в воздухе пахнёт магией, деревянные ставни с грохотом распахнутся, и в комнату влетит призванный из недр Подземного мира злобный дух. Она поёжилась, отвела взгляд от пухлой книги с бронзовыми уголками и застёжками, переплёт которой, она могла бы поклясться, выполнен был из человечьей кожи, и присела на край кровати. Стоявшая перед ней Лаккия переливала прозрачное зелье светло-голубого цвета из мерного цилиндра в глиняную кружку. Рядом, на шатком прикроватном столике, стоял кувшин с водой, ещё одна глиняная кружка и пара склянок с какими-то зельями.       — Этого тебе должно хватить, — чуть сощурившись, сказала Лаккия и передала Мие кружку.       — Оно не опасно?       — Каждый день его пить я бы не рекомендовала. Когда действие зелья закончится — будешь чувствовать себя как после сильнейшего похмелья, а в остальном… Просто помни, что всё это нереально. Всего лишь воспоминания. Если будет совсем плохо, вытяну тебя нейтрализатором, — она махнула рукой на склянку с чем-то, по цвету напоминавшему разбавленное пиво.       Мия сидела, сжимая в руках кружку, и рассматривала поверхность зелья, по которой шла легкая рябь. Она поняла, что у неё дрожат руки. Лихорадочные мысли накатывали высокими волнами, одна за другой, сбивали дыхание и мутили разум. Мия всё никак не могла осознать, что в этой кружке хранится ключ к её прошлому, о котором она, оказывается, ничего и не знала. Кто она? Где её семья? А если и её тоже похитили из родного дома, а если она…       — Уверена, что тебе это нужно? — спросила Лаккия и присела рядом.       Не в силах больше сопротивляться тем образам, которые ей подкидывало воображение, Мия залпом выпила зелье, оказавшееся на вкус даже приятным, сладковатым, чем-то напоминавшим лакричные леденцы. Лаккия вздохнула, взяла из её рук кружку, поставила её на столик, а потом забралась с ногами на кровать, жалобно скрипнувшую под её весом.       — Давай-ка, ложись, — хлопнула она себя по бедру, — я тебе помогу.       Мия послушалась, чуть сморщившись от тянущей боли в плече, легла и положила голову на колени подруге. В попытке успокоиться привычно сосредоточилась на своём дыхании, стараясь дышать медленно и глубоко, и принялась рассматривать глубокие борозды и мелкие трещины, покрывавшие доски потолка. Они сплетались в причудливый узор, похожий не то на паутину, не то на рыбачью сеть или даже кружево. Их замысловатое плетение так увлекло Мию, что всё остальное отступило, стёрлось из восприятия. Остались только эти растрескавшиеся от времени доски, по которым вдруг пошли волны, словно от брошенного в воду камушка.       Мия сглотнула. Во рту после зелья всё сильнее чувствовался неприятный привкус, который никак не получалось опознать, а перед глазами начало двоиться. Её затрясло, к горлу подступила паника. В тот момент, когда Мия едва ли не закричала от охватившего её ужаса, она почувствовала, как Лаккия коснулась её головы и начала легко массировать виски.       — Расслабься, Мими, и закрой глаза, — голос подруги звучал мягко и успокаивающе, — представь, что тебе нужно нырнуть в море, и чем дальше лежат нужные тебе воспоминания, тем глубже тебе нужно погрузиться. А когда увидишь ненужное — просто оттолкнись от этого и ныряй.       Повинуясь её словам, Мия прикрыла глаза, и ей тут же стало легче. Тело показалось невесомым, готовым в любой момент воспарить в небеса и при этом словно бы ей больше не принадлежащим, и ещё безумно захотелось спать. Или нырнуть. Она вдруг ясно поняла, как именно нужно это сделать.       И нырнула.       Уши слегка заложило, словно она и впрямь опустилась под воду. Всё, что удерживало её в реальности — скрипучая кровать, болезненно стягивавшие кожу швы, саднящая боль в колене, которое она ободрала в канализации, ласковые прикосновения подруги, горечь во рту и щекочущая нос книжная пыль, — всё стёрлось и отступило, утонуло в бархатистой тьме. На краткий миг всё вокруг словно бы перестало существовать — а потом перед мысленным взором ярко и отчётливо проявился вчерашний день, пропахшая травами кухня и ввалившаяся туда мать Лаккии.       Мия оттолкнулась от этого воспоминания и нырнула глубже.       Дни суетливыми чайками пролетали перед глазами, сливались в мерцающие потоки, из которых она выхватывала то одну, то другую сцену, но тут же отмахивалась от них, чтобы погрузиться ещё глубже. В какой-то момент незваным гостем перед ней появился глумливо ухмылявшийся чародей, с этой его кривой мордой и изуродованным магическими метками телом. Он протягивал Мие бокал вина, в массивном серебряном перстне отражались всполохи свечей. Она словно заворожённая смотрела на его руки с длинными пальцами и проступающими под бледной кожей венами, которые…       Она вся сжалась в пульсирующий комок ярости и что есть силы отбросила от себя этот образ.       И нырнула.       Она плыла в океане воспоминаний, на краткий миг заглядывая то в одно, то в другое, но нигде надолго не задерживалась. Мия понимала, что нужные ей моменты лежат на самом дне этого моря и ей не стоит отвлекаться ни на что другое. Правда, некоторые сцены из прошлого так и манили к себе. Мимо проплывали воспоминания о самых тёплых, самых приятных и нежных моментах жизни, которые ей так хотелось бы повторить, прожить их вновь и вновь, а может, и остаться в них навсегда. Но она отталкивалась от этих соблазнов.       И ныряла.       Пока одно из воспоминаний против воли не захватило её. То был не самый лучший, но и не самый худший момент её жизни, но определённо важный и, видно, от того казался сейчас таким ярким; он словно сам протянул к ней руки, уговаривая вспомнить о нём, пережить ещё раз…       Она не смогла сопротивляться.       Один из амбаров на задворках порта. Дощатая крыша, сквозь щели которой тут и там просачивались дождевые капли. Ящики с каким-то барахлом в углах, чадные масляные лампы, земляной пол, запах мокрых тряпок, гнили и застарелого пота. И человек двадцать вчерашних крысят, все не старше семнадцати лет. Их собрал здесь в этот день дядюшка Герин для того, чтобы представить тому, кого все гильдийцы с уважением именовали мастером. Нескольким самым умелым и сообразительным повезёт стать его подручными и выполнять так называемые «особые поручения». Поговаривали, что меньше чем за год такой работы можно собрать золота на выкуп, а за пару лет — столько, что и до конца жизни не истратишь. А те, кого он не выберет… Что ж, в порту для гильдийцев работа всегда найдётся. Но Мия в себе не сомневалась. Её-то уж точно выберут.       Она покосилась на стоявшую рядом Иду. Та нервно кусала нижнюю губу и теребила кончик косы. Оно и понятно — Иде надеяться не на что. Мие захотелось как-то её подбодрить, но этот секундный порыв оборвался на самом взлёте. Когда-то подруги, они давно перестали ими быть, и Мия даже украдкой радовалась, что теперь их пути окончательно разойдутся.       Начинали они вместе. Когда-то их было трое, Мия, Ида и Булочка, а через пару лет к их крысячьей компании присоединилась Тилль. Но теперь, по истечению пятилетнего срока, до конца которого доживает меньше половины крысят, они с Идой остались вдвоём. Тилль давно казнили, а Булочку ещё в прошлом году спровадили в бордель, где, со слов старших, ей и было самое место. А теперь и им предстояло распрощаться с дядюшкой Герином и шагнуть в новую жизнь. Мия искренне верила, что она будет прекрасной, намного лучше, чем крысятничество.       Сначала, сразу после приюта, жизнь портовой крысёнки казалась ей вольготной и почти что свободной — делай что хочешь и когда хочешь, только сдавай раз в неделю дядюшке требуемую сумму серебром, которую в особо удачный день можно было и за один день раздобыть. Но Мия знала, что свобода та мнимая. А сейчас есть шанс получить настоящую.       Свобода.       Слово перекатывалось на языке шариком лоранской карамели, с корицей, перцем и орехами.       Все пять лет она не расслаблялась. Учила языки. Тренировала тело. Осваивала искусство притворства, обмана и маскировки. Вся пять лет она готовилась к этому дню.       Скрипучая дверь отворилась, и внутрь вошёл мужчина, по виду только-только сбежавший с приёма в королевском дворце. Под его длинным бледно-зелёным камзолом был надет расшитый золотой нитью жилет, а под ним — рубашка с многослойными кружевными манжетами и роскошным жабо. На застёжках и пуговицах сверкали драгоценные камни. Мия чуть сощурилась, всматриваясь в их блеск, и решила, что если бы их все сдать гильийскому скупщику, то вырученных с того монет ей до конца жизни хватило бы. Мужчина опирался на трость с золотым набалдашником, а слуга в сером сюртуке нёс над его головой зонт. Мужчина остановился в центре амбара, достал из кармана жилета зеркало в изящной раме с костяной ручкой, посмотревшись в него, поправил уложенные в причёску золотистые локоны, окинул собравшихся скучающим взглядом, потом обернулся к Герину.       — Это все? — с явственным презрением в голосе спросил он.       — Да, мастер Ваган.       По выражению лица мастера можно было предположить, что шёл он на прием к какому-то благородному господину, а здесь оказался совершенно случайно, возможно, просто свернул не туда, хотя так-то в порту никаких благородных господ не водилось. И вот теперь он словно искал возможность разрешить это досадное недоразумение, не уронив при этом своего очевидно раздутого до неимоверных размеров достоинства.       — Что ж, — он поправил жабо и стряхнул что-то с манжетов, — сегодня я самолично выберу тех из вас, кто будет работать под моим началом. Может, есть желающие сразу отказаться от сего… сверхщедрого предложения?       Желающих не нашлось, все так и стояли на своих местах. Тогда мастер неспешно подошёл к парню с правого края — как назло противоположного от Мии. Она недовольно поджала губы и про себя выругалась. Мастер обратился было к одному из парней, но потом сделал пару шагов назад, ещё раз окинул всех взглядом и спросил:       — Которая здесь Ида?       Та сразу же выскочила вперёд, так что её светлая коса резво подпрыгнула. Мастер на неё даже не глянул, только процедил:       — Мне тебя настоятельно рекомендовали. — и махнул рукой к двери.       Ида тут же пошла туда, напоследок бросив на Мию какой-то холодный и надменный взгляд. По ряду ожидавших своей участи прошёлся шепоток. Мия почувствовала, как её ногти до боли впились в ладони, а внутри что-то оборвалось. Не может быть. Ида ведь… Никакими особыми талантами никогда не обладала, да и не спешила учиться. Да, она была ловкой и сильной, но не ловчее и сильнее других. И уж точно не умнее и не сообразительнее. Всё, что Ида умела, — это льстить, лебезить перед старшими и крутить хвостом перед гильдийскими мужиками — и чем больше власти было у тех мужиков, тем быстрее вился её хвост и выше задирались юбки. Мия почувствовала, как лицо перекосило гримасой отвращения.       Тем временем мастер с явственно слышимым в голосе пренебрежением опрашивал одного вчерашнего крысёнка за другим.       — Сколько языков знаешь? — спросил он какого-то парнишку.       Тот пробормотал что-то невразумительное, что даже чуткие уши Мии не уловили. А ведь она знала. Серенгарский в совершенстве, так, что по необходимости могла бы и какой-нибудь таар соорен прикинуться, а ещё баау, калантийский, и даже на каругианском, от которого язык в узел завязывается, знала десяток фраз. Если бы только мастер спросил Мию, а не этого дурачка портового. Тот тем временем перешёл к следующему, но тут же от него отпрянул.       — А тебя в приюте мыться не научили? — брезгливо проворчал он и, зажимая нос кружевным платком, быстро подошёл к следующей в ряду девице.       — В Верхнем городе когда-нибудь бывала?       — Д-да, м-мастер.       — Назови кратчайший путь от Дома Цветов до здания городского совета?       Девица не позволила себе нарушить молчание, и Мия услышала усталый вздох мастера. А ведь она знала. Она бы ответила. Да при желании она с завязанными глазами могла бы пересечь Портамер, проникнуть в Верхний город и ни разу не обратить на себя внимание стражи.       Мастер переходил от одного к другому, что-то спрашивал и, похоже, всё больше разочаровывался. Перед одним из парней он молниеносно достал из-за пояса серебряную монетку и подбросил в воздух. Монетка сверкнула, крутанулась в воздухе и тут же оказалась зажатой в ловких пальцах парня. Мастер удовлетворённо хмыкнул, задал ещё пару вопросов и наконец тоже махнул рукой по направлению к двери.       Уже двоим повезло. Они будут напрямую подчиняться мастеру, выполнять поручения всяких благородных господ, быстро накопят на выкуп и потом будут богатыми и свободными. Что может быть лучше? Да Мия что угодно сделает, лишь бы и её выбрали, она ведь так долго готовилась, она просто не имеет права упустить этот шанс! Вот только что у неё спросит мастер? А если она не ко всему готова? Мия почувствовала, как у неё задрожали колени, и вся уверенность куда-то испарилась. А если мастер и её застанет врасплох?       — Ты что ли глухая? — раздалось над самым ухом. Только сейчас она поняла, что мастер стоит прямо перед ней. Мия подняла голову и встретилась взглядом с его травянисто-зелёными глазами, в которых отражалась неприкрытая скука и равнодушие. Горло Мии словно сжали стальной перчаткой, и она не смогла выдавить из себя ни звука. Мастер, не отходя от неё, капризно скривил губы и обернулся к стоявшему неподалёку дядюшке.       — Всё, Герин, на этом хватит. В этот раз одни бездари, как на подбор.       От захлестнувшей её злобы пополам с разочарованием у Мии закружилась голова. Что же получается, эта сучка-Ида, известно каким местом обеспечившая себе покровительство, пойдёт в услужение к мастеру и будет в золоте купаться, а Мия так до конца дней и останется гнить в порту? У неё руки зачесались что-нибудь сделать, доказать этому надменному мудаку, что он её недооценивает и, возможно, совершает самую большую ошибку в жизни, да или просто отомстить за то, что одним словом обрёк её на прозябание в трущобах.       И Мия чихнула.       Громко, изо всех сил. Она всплеснула руками в попытке успеть закрыть ими нос и чуть качнулась вперёд, едва ли не ударившись лбом в шею мастера. Тот сразу же отшатнулся, лицо его сморщилось, словно бы он увидел гигантскую крысу или ещё какую мерзость, и он забавно затряс руками. Лакей поддержал его под локоть, а стоявший за спиной дядюшка Герин показал Мие увесистый кулак. Она буркнула что-то вроде извинений и опустила голову, украдкой продолжая наблюдать за мастером, который уже собирался уходить. В этот момент Мие показалось, что за подошвами его блестящих туфель тянется кровавый след из её растоптанных надежд на лучшую жизнь. У самой двери мастер ненадолго задержался, чтобы обсудить что-то с дядюшкой. Расплывшаяся в угодливой улыбке Ида стояла рядом и чуть ли не в рот мастеру заглядывала. Мия из последних сил держалась, чтобы не подбежать к ней и не оттаскать эту подлизу за её жидкую косицу.       Мастер уже развернулся к выходу, когда из прорехи в крыше прямо на его лицо упало несколько крупных капель воды. Он грязно выругался, вытащил из кармана камзола носовой платок и потянулся к другому карману, на жилете. Мия шумно сглотнула. Её бросило в холод, ладони и спина разом взмокли. Тем временем мастер принялся хлопать себя по обтянутой расписным жилетом груди, растерянно озираясь по сторонам.       — Зеркало… Где моё зеркало? — голос его сорвался, и в нём послышались истерические нотки. — Кто посмел спереть моё зеркало?       Кто-то возмущённо вскрикнул, кто-то захихикал, а стоявшая рядом с Мией девица в попытке унять рвущийся наружу смех гортанно булькнула. Мастер оттолкнул от себя подскочившую Иду и метнулся в центр амбара. На лбу у него вздулась вена, а ноздри трепетали как у загнанной лошади. Он обвёл пылающим яростью взглядом стоявших перед ним и остановился на Мие. Как видно, её смятение не укрылось от этого цепкого взгляда, и мастер направился к ней. С каждым его шагом ноги Мии всё больше слабели, словно кости в них рассыпались в труху, но взгляд она не опустила и смотрела на него уверенно и, пожалуй, даже с вызовом. Он уже занёс руку для того, чтобы отвесить ей пощечину, но в последний момент остановился, окинул Мию оценивающим взглядом и спросил:       — А не слишком ли ты дерзкая, кудряшка?       Собравшись с силами, Мия вздёрнула подбородок и ответила:       — В самый раз для Гильдии.       Голос её почти не дрогнул. Мастер ничего ей не сказал, только поправил заколотое брошью с изумрудами жабо и бросил дядюшке Герину:       — Эту я тоже забираю.       Лицо Вагана, да и всё вокруг подёрнулось рябью, словно бы отражалось в глади воды, в которую кто-то бросил камень, расплылось и уплыло. Волны воспоминаний снова подхватили Мию, закружили и понесли прочь. Она глубоко вдохнула.       И нырнула глубже.       Она знала, что ей нужно опуститься на самый низ этого бескрайнего океана воспоминаний. Она знала, что хочет увидеть. И знала, чего видеть не хочет. Но плывя против течения своей жизни, она неуклонно приближалась к тому дню. Мия изо всех сил пыталась отбиться от этого момента, но он притягивал её без возможности увернуться.       Водоворот безжалостно затянул её в, возможно, самый страшный день в жизни.       Нет.       — И как же собрать три сотни золотых? — с сомнением спросила Мия.       — Нужно просто начать. По одной монетке — раз, два, три, — как бы подтверждая свои слова, Тилль начала загибать пальцы один за другим, от усердия даже высунув изо рта кончик языка, — четыре, пять. И когда-нибудь обязательно скопишь.       Она показала Мие растопыренную пятерню и рассмеялась. Солнечные лучи, отражавшиеся от витражей на фасаде церкви святого мученика Флавиана, прыгали по её волосам и отражались в серо-голубых глазах. Мия улыбнулась в ответ, взъерошила и без того спутанные светло-русые волосы девочки и обхватила её за плечи. С площади перед церковью они свернули на Прядильную улицу, ведущую к рынку.       — Где ты их возьмёшь-то, эти золотые? — фыркнула Ида, которая шла рядом с Мией.       Тилль в ответ только пожала плечами. Наверно, эту часть своего блестящего плана по выкупу из Гильдии она не продумала. Тилль иногда такая наивная. И не слишком-то умная.       — Если украдёшь, тебя казнят, — продолжила Ида, — повесят за твою тупую голову, и твой язык посинеет и…       — Заткнись! — рыкнула на неё Мия.       Она даже хотела стукнуть Иду в плечо, но та отмахнулась и злобно зыркнула. И что с ней сегодня такое? Злая, как некормленая собака. Позади раздался заливистый свист, и они отпрянули к стене дома, уступая дорогу пятерым верховым кавалеристам.       — Можно выйти замуж, — проворковала Булочка, провожая взглядом обтянутые белыми мундирами широкие спины офицеров, — и тогда твой муж за тебя заплатит.       — И кто же такой щедрый, чтобы за уличную девку золотом платить? — заворчала Ида.       — Какой-нибудь молодой господин, наследник большого состояния. Ну или сын богатого купца. Или даже принц заморской страны, — мечтательно сказала Булочка и захихикала.       Мия широко улыбнулась в ответ. Булочке только дай, она хоть весь день об этом трепаться будет. Раньше Мия и сама любила о таких вот глупостях помечтать, но сейчас… Нет, не нужен ей никакой принц, или купец, или ещё кто. У неё теперь есть Лис, и он в сто раз лучше любого, пусть даже самого благородного господина! Воспоминание об их последней встрече в порту колко вспыхнуло в животе и спустилось ниже дразнящей щекоткой. Наконец-то это произошло! Правда, было очень больно, но девочки постарше говорили, что первый раз всегда больно, а потом уже будет приятно. Сама Мия пока никому не сказала. Ей отчего-то хотелось как можно дольше носить в себе эту трепетную тайну. Конечно, скоро она всем расскажет. А может, и не нужно будет, все сами узнают, увидят, как они целуются, или сидят где-нибудь в укромном уголке в порту, или как Лис на неё смотрит. Она сощурилась от яркого солнца и от захлестнувших её мыслей.       — Ты даже тупее этой ссыкухи, если и впрямь думаешь выйти за благородного! — выплюнула Ида и указала на Тилль.       Мия хотела было ударить её, уж больно мерзко сегодня вела себя Ида, но тут её толкнула бедром дородная женщина в тёмно-коричневом платье и светлом переднике поверх него. Женщина несла в руках корзину, доверху заполненную продуктами. Зря она, конечно, это сделала. Ну ничего, вот как придёт на свою кухню и как недосчитается куска мягкого сыра, покрытого маслянистой корочкой белой плесени, вот тогда и поймёт, что нечего локтями размахивать.       — Или можно выйти за чародея! — не унималась Булочка. — Им стоит только пальцами щёлкнуть — и сколько хочешь золота появится, хоть целый мешок!       — За чародея? Ф-у-у, ты видела нашего мэтра? — тут же выкрикнула Мия и сморщила нос. — Он же седой, лысый и во-о-от с такой бородой.       — Ну есть же молодые и симпатичные…       — Ну ты и скажешь, симпатичные! Они все старые, злые и уродливые!       Они уже вышли на шумную рыночною площадь и теперь протискивались меж заваленных фруктами и овощами прилавков, то и дело уворачиваясь от спешащих навстречу покупательниц. В руке у Иды появилась груша, а Мия ловко стянула с лотка на шее какого-то мальчишки леденец на палочке и протянула его Тилль. Та расплылась в улыбке, обняла Мию и сунула леденец в рот.       — А свой первый золотой, — как ни в чём ни бывало продолжила Тилль, — нужно спрятать в самое надёжное место, а лучше всего где-нибудь закопать. И тогда они будут появляться и появляться!       Ида издевательски засмеялась, а Мия задумчиво прикусила губу. Может, малышка Тилль права и надо так поступить? Закопать где-нибудь её первый золотой, посадить его в землю, словно персиковое семечко, и на том месте вырастет большое дерево, а вместо плодов на нём будут расти золотые монетки. Мия поджала губы и опустила взгляд, рассматривая разложенные на лотке булочника пирожки. Нет, золотой ей жаль. Его же подарил ей Лис, как символ их любви. Конечно, он богатый, золотых у него много, но этот-то особенный. Мия хранила его под своим набитым соломой тюфяком и каждый вечер рассматривала, крутила в пальцах, мечтала о тех временах, когда она перестанет быть крысёнкой, станет женой Лиса и у них будет много-много золотых. От мыслей о нём в животе снова растеклось волнующее тепло. Когда они снова встретятся? Тогда, на складе старых парусов, он обещал, что теперь они всегда будут вместе, но с тех пор прошла неделя, а они так ни разу и не увиделись. Нет, это нормально, он же взрослый и занятой, у него наверняка куча дел. Но Мия просто ужасно соскучилась. Нужно сегодня вечером обязательно найти его и…       — Малявка, ты тупее плавникового бревна, если веришь в такие сказочки! — скорчив презрительную гримасу выдала Ида.       — Да хватит лаять, как злобная сука!       С этими словами Мия подскочила к Иде, хотела толкнуть её или даже врезать по наглой прыщавой морде, но та успела увернуться, и Мия растянулась бы на округлых булыжниках, которыми была вымощена рыночная площадь, если бы в последний момент её не подхватила Булочка. Мия злобно сплюнула, повернулась и, откинув с лица разметавшиеся кудри, глянула на Иду. Та стояла прямо перед ней, скрестив руки на груди и поджав губы.       — А ты просто шлюха, — процедила она.       Слово обожгло, как жёсткая пощёчина. Мия почувствовала, как запылали щёки и даже кончики ушей. Она не шлюха! Она ни с кем и никогда, ну кроме Лиса, конечно. Но они же любят друг друга! И когда-нибудь обязательно поженятся, произнесут слова брачной клятвы перед статуей Демитии — Мия не сомневалась, что Лис, как и она, выберет в покровительницу их брака богиню, защищавшую воров. И они всегда будут любить друг друга, и у них будет много золота, и большой дом, и… Мия почему-то была уверена, что их дом будет стоять на берегу реки, и вокруг будет расти много-много яблонь, которые каждую весну будут расцветать бело-розовыми цветами, и весь двор будет усыпан лепестками, словно снегом.       Она уже открыла рот, чтобы высказать Иде всё, что о ней думает, когда позади кто-то противным голосом закричал: «Воровка!». Мия быстро обернулась и увидела, что стоявший у лотка с выпечкой пекарь держал за руку пытавшуюся вырваться Тилль. У её ног валялся кренделёк, который она, видимо, попыталась стянуть.       Нет. Нет.       Мия знала, что это только воспоминания. И она не хотела их видеть. Не хотела вновь пережить это.       Не хотела видеть, как пекарь зовёт стражу так громко, что из его рта во все стороны летит слюна. Не хотела видеть, как Булочка пытается объяснить ему, что Тилль просто шла мимо и случайно столкнула с лотка этот злосчастный кренделёк, а Ида подбегает к девочке, обнимает её и даже пытается вырвать из цепких рук, но всё без толку. Не хотела вспоминать, как расступается толпа зевак перед парой направляющихся к ним стражников.       — Ты посмотри, такая мелюзга, а уже ворует! — сказал стражник с седыми усами и едва сходившимся на животе мундире, и схватил Тилль за шкирку.       — Она не воровала! Она случайно! — выкрикнула Булочка.       Второй стражник, помоложе, с огромным, будто растёкшимся по лицу носом, усмехнулся и смерил её презрительным взглядом, который, правда, надолго остановился где-то в районе груди, скрыть которую не могла никакая рубаха.       — Простите… — Тилль опустила голову и захныкала, пара слезинок упала на брусчатку под её ногами.       — Пожалуйста, дяденька стражник, простите мою сестрёнку! — Мия бросилась к Тилль, обхватила её за плечи и глянула на стражника умоляющим взглядом, стараясь выглядеть как можно более жалко и униженно. — Пожалуйста, пожалуйста, простите нас! Наша матушка больна, а папенька с год назад пропал в море. Мы шли помочь нашей тетушке, она на прядильной мануфактуре трудится, чтобы хоть пару медяков заработать! Пожалуйста, простите, мы никогда-никогда не будем воровать!       Мия поверила в свою ложь сразу же, рьяно и истово. Тилль ей никакая не сестра, и никакой матери, ни здоровой, ни больной, у неё никогда не было — но сейчас она могла бы в момент сказать и где они живут, и какого цвета волосы у их болезной матушки, и как зовут их тетку… Правда, она ещё не придумала как, ну так её ещё и не спросили.       Усатый стражник нахмурился, так, что его лоб будто волнами пошёл, и громко вздохнул.       — Ладно. На первый раз отпустим. Но ещё хоть раз вашу шайку на рынке увижу…       Пекарь, как видно, недовольный тем, что они уйдут безнаказанными, принялся уверять, что не первый раз их за воровством заметил, да вот за руку поймать только сейчас удалось. Из толпы зевак раздались одобрительные выкрики, кто-то бросил огрызок яблока, который угодил Мие в бедро.       — Обыщем и отпустим, — твёрдо сказал усатый, — ну а если что ещё найдём — выдадим плетей.       Пекарь харкнул себе под ноги и хотел ещё что-то сказать, но под хмурым взглядом стражника стушевался. Мия чуть слышно выдохнула. Украденное серебро они ещё вчера сдали дядюшке Герину, а от стянутого куска сыра и недоеденного пирожка с солёным творогом и зеленью она успела избавиться. Пусть хоть все карманы наизнанку вывернут — ничего не найдут.       Молодой стражник принялся обыскивать Булочку — правда, сосредоточился в основном на её груди и столь старательно её ощупывал, словно думал, что там драгоценности зашиты. Усатый с ленцой обшарил штаны Мии и запустил руку ей под рубаху — но лишнего себе не позволил. Потом засунул руку в карманы Тилль — один, другой… и вытащил из него золотой. Глаза стражника округлились так сильно, что стали больше, чем блестящая на его ладони монета.       — Это же…       Больше он ничего выговорить не смог, даже разжал пальцы, которыми парой секунд ранее впивался в плечо Тилль, и так и застыл, уставившись на золотой, словно первый раз в жизни увидел, — хотя, может, так оно и было, ведь страже точно не золотом платят.       Мия сразу же поняла, чем всё закончится. И почти сразу поняла, что нужно делать.       — Бежим, Тилль! Бежим!!!       Она подскочила к девочке, схватила её за руку, и они побежали.       Нет. Нет. Нет.       — Я не хочу!       Мия не понимала, кричит ли она или только хочет закричать. Она тонула в толще памяти, вина, боль и отчаяние скрюченными пальцами цеплялись за её щиколотки и тянули вниз.       Волны воспоминаний окрасились кровью.       Она сильно толкнула в грудь какого-то парня, попытавшегося перегородить им путь, и тут же вильнула в сторону. Позади раздался крик, перемежавшийся руганью. Кто-то потянулся схватить её за плечо, но успел ухватиться только за ворот рубахи, который с треском порвался. Мия пнула зазевавшуюся женщину, растолкала компанию босоногих нищих мальчишек и перепрыгнула через несколько стоявших в один ряд плетёных корзин, заполненных грушами, персиками и красными мибийскими апельсинами. Бежавшая рядом Тилль оказалась не столь проворной, задела ногой одну из корзин, те опрокинулись и фрукты, подскакивая по брусчатке, покатились в разные стороны. Где-то позади кричали стражники, требовали немедленно остановиться и обещали беглянкам пытки и мучительную казнь.       — Туда! — Мия махнула рукой и потянула за собой Тилль.       С шумной, залитой солнцем рыночной площади они свернули в узкий, змеящийся между домами проулок. Черепичные крыши над ними наползали друг на друга так, что сюда почти не проникали солнечные лучи. Булыжники под ногами сменились высохшей грязью. Мия перескочила через груду рассохшихся досок, из-под которых с возмущённым писком разбежались крысы. Жаркий летний день вдруг навалился на неё пуховым одеялом, мешая дышать, и Мие показалось, что окружавшие стены начали сдвигаться, чтобы расплющить их. Из груди бежавшей за ней Тилль вырывались громкие хрипы, а рука её дрожала. Мия запнулась об какой-то камень и едва не упала, но чудом удержалась на ногах.       — Я не могу… — захныкала Тилль, но Мия ещё сильнее сжала её руку, так, что ещё немного, и она могла бы переломиться, и продолжила бег.       Проулок свернул влево, и впереди замаячила сложенная из неровных камней и битых кирпичей стена, высотой где-то в полтора роста Мии. Тупик. Они бежали в тупик. Пожалуй, самое время было бы испугаться, но Мия только злобно прищурилась. Она знала, что им через эту стену легко перелезть, а вот стражникам… Усатому особенно. Его-то эта стена надолго задержит, и им останется только уйти от того, который помоложе. Мия подскочила к стене, подсадила Тилль, и хотела уже лезть рядом, но руки девочки соскользнули с покатых камней, и она едва не упала.       — Я не смогу, — захныкала она.       — Да всё ты сможешь!       Мия подхватила Тилль, закинула её себе на плечи, и девочка смогла ухватиться за самые верхние камни. Она опять хныкнула, но всё-таки удержалась, Мия подалась вверх, подталкивая Тилль, чтобы она смогла перебраться через стену. Краем глаза она видела, что стражники уже подбегали к стене, правда, они уже не кричали, как видно, в попытке сберечь дыхание.       Мысленно взмолившись всем богам и богиням, которых только знала, Мия подтянулась выше, чувствуя, как ногти скребут по кирпичам и один за другим обламываются. Тилль наконец легла животом на верх стены и соскочила на другую сторону. Мия уже зацепилась за самые верхние кирпичи, когда почувствовала движение позади. Она взвыла и изо всех сил рванула вверх, пальцы стражника, хотевшего схватить её за ногу, только мазнули по штанине. Мия не глядя, со всей силой двинула ногой назад, и, судя по звуку, попала точно в цель. Она злорадно засмеялась и перемахнула через стену.       Внизу, на утоптанной голой земле сидела Тилль. По её раскрасневшимся щекам текли слёзы, она часто и рвано дышала и морщилась. Позади один из стражников кричал от боли а другой — сулил беглянкам самые страшные муки. Но Мия прекрасно понимала, что стена долго их не удержит, молодого-то точно, и единственный путь к спасению для неё и Тилль лежит в трущобах по другую сторону Восточного канала. Не медля ни секунды, она подбежала к девочке, схватила её за руку и потянула.       — Тилль, бежим!       — Не… не могу, — голос девочки был хриплым и надсадным, и она закашлялась.       — Мы должны бежать! Доберёмся до верфей, а там…       — Но я не могу! — со слезами в голосе выкрикнула Тилль, сморщилась от боли и выдернула руку.       Мия попыталась поднять её, но девочка никак не могу устоять на ногах и только едва слышно повторяла: «Не могу, не могу». Тем временем молодой стражник уже перевалил через стену и готовился спрыгнуть вниз. От настигшего её ужаса Мия замерла как вкопанная.       Она бы убежала. Она всегда была быстрой и ловкой, она знала все тайные ходы, она бы петляла по узким улочкам в трущобах, пробиралась по тесным проулкам, заваленным мусором и обязательно бы ускользнула от стражника. Но она не могла. Не могла оставить Тилль.       Стражник, грязно ругаясь, направился к ним. Мия обхватила Тилль за плечи и попятилась назад, но её голые пятки почти сразу коснулись камней, которыми был вымощен берег канала. Отступать было некуда. И стражник прекрасно это знал. Он неспешно протянул руку, с похожими на свиные колбаски пальцами, чтобы схватить Тилль, но Мия с силой оттолкнула её в сторону и в последней отчаянной попытке защитить девочку бросилась вперед. Стражник от неожиданности отпрянул, но Мия успела выхватить кинжал из висящих у него на поясе ножен и не целясь ткнула им вперёд. Кинжал со свистом рассёк воздух, не встретив никакого сопротивления, Мия пошатнулась, и тут запястье пронзило болью. Стражник, с перекошенным не то от злобы, не то от испуга лицом схватил её за руку, вывернул так, что Мия завизжала, пальцы её разжались, кинжал выпал, но стражник успел его подхватить. Она неловко дёрнулась, пытаясь оттолкнуть стражника… и лезвие кинжала рассекло её грудь. Брызнула кровь, разлетелась сотней алых капель, словно бы рассыпалось на камни роскошное рубиновое ожерелье.       Кто-то кричал. Может, она, может, Тилль, а может, случайные прохожие. Солнце над головой вспыхнуло ослепительно ярко и покатилось вниз. Земля ушла из-под ног, в последней попытке уцепиться пальцы Мии скользнули по мундиру стражника, а потом мир вокруг треснул, раскололся, и вонючие воды Восточного канала сомкнулись над её головой.       Холодная тьма окутала тело. Раскинув руки и ноги, Мия медленно опускалась на самое дно. Солнце, превратившееся в клубок блёклого света над головой, тускнело и отдалялось. Мысль о скорой смерти казалась почти успокаивающей. Внизу, на дне, её ждет покой и тишина. И она всем сердцем захотела как можно скорее там оказаться. Если бы только не…       — Это только воспоминания, Мими. Всего лишь воспоминания.       Голос прозвучал полно и глубоко, и сразу согрел сердце. Мия схватилась за него, словно за брошенный утопающему канат, и рывок за рывком выбралась из чёрного омута, в который её затягивали воспоминания. Как и в тот раз.       Ведь тогда она не умерла. В полузабытье сумела уцепиться за плывущее по замусоренному каналу бревно и её вынесло на берег ниже по течению, почти у самого моря. На счастье, там её заметил кто-то из гильдийских мальчишек и вытащил из воды. Почти бездыханное тело принесли в дом одной из наставниц, тетушки Малии. Та думала, что Мия умрёт от кровопотери, но она выкарабкалась. Рана оказалась неглубокой, но вскоре всё-таки загноилась от грязной воды, и тогда тетушка обратилась к одной из алхимиц-снабженок Гильдии за очищающим зельем. Так-то Мия и познакомилась с Лаккией, которая тогда не только сварила то зелье, но и обрабатывала рану какими-то припарками, поила Мию настоем, сбивавшим жар, и несколько ночей не отходила ни на шаг, когда она металась в лихорадочных кошмарах.       Стражники её не разыскивали — решили, что упавшая в канал девка умерла. А Тилль казнили через три дня. Поставили на рыночной площади виселицу и повесили, а её тело с посиневшим лицом и вывалившимся языком так и оставили висеть, в назидание другим ворам, вздумавшим, что можно безнаказанно обворовывать благородных господ. Ведь золотая монетка, найденная стражниками в кармане Тилль, не могла оказаться там никак иначе, кроме как будучи стянутой из кошеля какого-то благородного господина или благородной госпожи. Никак иначе.       Даже окружённая водами памяти, Мия почувствовала, как теплая ладонь подруги стирает с её щеки слезинки. Это лёгкое касание придало ей сил и напомнило, что она должна сделать. Зачем она всё это затеяла. Не для того, чтобы вновь плакать по Тилль, которую она не уберегла.       Мия собралась с силами.       И нырнула.       Под ней покачивалась лодка. Отражавшееся в воде солнце почти слепило глаза. Свежий ветер играл с волосами, то и дело бросая непослушные кудри в глаза. Мия щурилась и пыталась откинуть их от лица. Над головой кричали чайки, а за бортом под крыльями трёх пар вёсел плескалась вода. Мия пристально следила за тем, как по спине одного из гребцов, сидевшего к ней ближе всего, стекают блестящие капельки пота. Ей было немного тревожно, но всё равно скучно. Ей хотелось вернуться в приют, поиграть или полазать по отвесной каменной стене, или сбежать вместе с другими девчонками на рынок или в порт, или…       — Эй, ты! — она ощутила тычок под рёбра и обернулась к сидевшему рядом мальчишке, — тебя как зовут?       — Мия. А тебя?       Вместо ответа мальчишка рассмеялся, широко открыв рот, в котором недоставало половины зубов. Мия непроизвольно ткнула кончиком языка шатавшийся верхний зуб и поджала губы. Может, этот сам выпадет? Не было ничего хуже, чем видеть щипцы в руках матушки Келты, ощущать эту мерзкую боль и слышать отвратительный хруст, с которым она выдирала зубы своим воспитанникам. На каждый крик, и уж тем более слёзы, матушка отвешивала подзатыльник и приговаривала, что настоящий гильдиец должен быть стойким и уметь переносить любую, даже самую сильную боль.       — Мия. Смешно. Нашу собаку так зовут. Ты что, тоже собака?       — Я не собака! — возмущённо выкрикнула Мия, и несколько ребятишек, также сидящих в лодке, уставились на неё.       — А зовут как собаку! Значит, ты собака!       Расположившийся на носу мужчина, имени которого Мия не знала, поднял голову, шикнул на них и недвусмысленно показал на свой ремень. Мия насупилась и опустила голову, разглядывая свои босые ступни, покрытые заскорузлой грязью. Она пошевелила большими пальцами, ощупывая шершавую древесину под ними.       — А ты приютская, что ли? — снова ткнул её надоедливый сосед.       Мия кивнула головой, мальчишка в ответ наморщил веснушчатый нос и чуть от неё отодвинулся.       — Ф-у-у, приютская! Папа говорит, что на вас во-о-от такие блохи водятся. А ещё вы грязные, вонючие и тупые.       — Я не тупая! — тут же воскликнула Мия и пихнула мальчишку в плечо.       От желания скинуть поганца за борт зудели ладони, но Мия не решилась, справедливо полагая, что за такое её выдерут похлеще того раза, когда она сбежала из приюта и три дня пряталась в гроте под Сигнальным утёсом.       — Тупая. Потому, что не знаешь, куда мы плывём.       — Будто ты знаешь, — пробурчала Мия.       — Я-то знаю, мне папа рассказал. А тебе не скажу. Папа сказал, никому не говорить. Папа говорит, что каждый за себя.       — Да пошёл ты со своим папой!       — Следи за языком, псина! Мой папа на могущественного чародея работает, я ему скажу, и он тебя вмиг заколдует.       Как бы подкрепляя свои слова, мальчишка изобразил руками некие магические пассы, но в тот же момент лодку слегка качнуло на волнах, и он чуть было не упал в воду. Мия злобно хихикнула, наблюдая за тем, как побледневший мальчишка впился руками в борт лодки, на котором они сидели.       — И зачем же мо-гу-щес-твен-ному чародею нужна помощь простого ворюги, как твой папаша? — пытаясь передразнивать голос мальчишки, спросила Мия.       — Много зачем! — выпалил мальчишка, но руками размахивать перестал. — Мой папа лучший вор из Гильдии, поняла?! И ему платят золотом, много-много золота. А тот чародей, он папе предсказал, что я вырасту и тоже буду лучшим вором! И у меня тоже будет много-много золота…       — Врёшь ты всё. И чародей твой врёт, — перебила его Мия.       Он хотел было ей что-то ответить, но мужчина с носа прикрикнул, и они замолчали. Мальчишка, как видно, пытаясь снова её разозлить, начал насвистывать, а Мия принялась разглядывать уже поджившую ссадину на коленке, которая словно глаз жуткого монстра уставилась на неё из дырки в штанах. Она провела подушечками пальцев по бугристой корочке, а потом ногтем подцепила её кромку и начала отковыривать. С самого края открылась нежная, розовая кожа, Мия удовлетворённо выдохнула и продолжила. Нужно было сколупнуть всю корочку за раз, чтобы она оказалась в руке целой, словно маленькая бурая монетка. Мия с головой погрузилась в своё занятие, прикусила губу и сощурила глаза. Действовала она медленно и аккуратно, отдирая болячку то с одного края, то с другого. Но где-то на середине из-под приподнявшейся корочки потекла тонкая струйка крови. Мия разочарованно хныкнула — если пошла кровь, значит, она сделала это слишком рано. Она застыла, наблюдая за наполовину отошедшей от кожи болячкой, раздумывая, что делать дальше.       И в этот момент их всех сбросили в воду.       Морская вода обожгла нос и губы, но Мия успела задержать дыхание. Ранку на колене защипало. Мия забарахталась, забила руками и ногами по воде, и тут же получила удар по голове. Зубы её лязгнули, и под крепко сжатыми веками вспыхнули огни. Она пыталась хватануть воздуха, пыталась подняться на поверхность, но ноги свело судорогами. Мия тонула.       Тонула.       В воспоминаниях.       В горькой морской воде.       Грудь сдавило так, словно её завалило камнями. Воздуха в теле становилось всё меньше, и она с трудом сдерживалась, чтобы не вдохнуть. Тогда бы она точно не спаслась. Мия из последних сил открыла глаза, и в них словно впилась тысяча игл. Но она всё-таки увидела барахтающиеся на поверхности воды детские тела, а прямо над её головой — ноги того мерзкого мальчишки, который и ударил её по голове.       Каждый за себя, значит.       Ярость и злоба обожгли сильнее морской воды и одновременно наполнили такой силой, что Мия могла бы свернуть Сигнальный утёс одним ударом кулака. Она забила ногами, рванула вверх, вцепилась в щиколотки мальчишки и что есть силы дёрнула. А потом перехватила руки, схватилась за его рубаху и дёрнула ещё раз. Голова Мии наконец вырвалась из-под воды, она с громким хрипом хватанула воздух, оттолкнулась от плеч мальчишки и вдобавок саданула его пяткой.       Солнце слепило глаза. Брызги летели в лицо, рот полнился горечью. Сбоку кто-то кричал. А впереди маячила лодка, к которой уже плыло несколько ребятишек. Мия поплыла за ними.       Тогда они все доплыли. Гильдийские мужики помогли им забраться в лодку, дали каждому по шерстяному плащу, чтобы они могли скинуть промокшие вещи и обсушиться, и даже позволили приложиться к меху с крепким вином, чтобы согреться и унять дрожь. Кто-то сказал, что они молодцы, справились с этим испытанием и стали сильнее.       Все они справились, все выбрались из воды. Кроме того мальчишки.       Не было никакого смысла думать об этом. Вспоминать. Ей нужно было опуститься ещё глубже. Мия знала, что она уже у цели. Так близко. Она напрягла все мышцы, натянулась как якорная цепь, сжала кулаки и сцепила зубы до скрипа.       И нырнула.       Глубже, ещё глубже. Сквозь воспоминания о тренировках и уроках, о холодных ночах на узких койках в приюте. Глубже.       Но там ничего не было.       Только темнота.       Тишина.       И ничто.       Здесь не было места никаким воспоминаниям. Никакой жизни. Ужас небытия оказался всепоглощающим. Непереносимым. Его стылые пальцы сомкнулись на шее, и принялись по капле выжимать из Мии жизнь. И она никак не могла вырваться из этих смертельных объятий. Пока в её рот не влилось что-то столь кислое, что у неё зубы свело. Непроглядный омут забвения тут же выплюнул её в реальность.       Мия рванула вперёд, вырываясь из этого липкого кошмара. Она пыталась кричать, но у неё не было голоса. Хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, хрипела и била руками по постели. Холодный пот промочил рубаху насквозь, словно Мия и впрямь в море плавала.       — Тише-тише, ну-ка ляг обратно, — Лаккия обхватила её за плечи и потянула назад, комната качнулась, словно ялик в шторм, и Мия без сил повалилась обратно.       — Пей ещё, — Лаккия приложила к губам Мии склянку с желтоватой жидкостью, — легче станет.       Отвратительная кислота заполнила рот, но Мия заставила себя сделать глоток. Всё вокруг качалось, голова кружилась, а перед глазами плыло мутное марево. Мию затрясло от холода. Она попыталась что-то сказать, но изо рта вырвалось невразумительное мычание, перемежавшееся стуком зубов.       — Замёрзла?       Ответить Мия не смогла, только утвердительно кивнула головой. Хотя замёрзла это мягко сказано. Она закоченела так, что не чувствовала пальцев на ногах.       Лаккия поднялась с кровати, достала из шкафа толстое одеяло и накрыла им Мию, подоткнув под плечи и бока. Отвела с её лба облепившие его волосы и осторожно спросила:       — Ты… увидела то, что хотела?       — Нет, я… Не знаю, — справившись с нежелавшими говорить губами, ответила Мия.       — Помнишь, что видела последним?       — Да, приют. А потом… — её снова прошибло холодом так сильно, что от судороги скрипнула кровать, — ничего. Там… пустота, и ничего нет. Только холод.       Заметив, что Мию до сих пор колотит от холода, Лаккия подошла к камину в углу комнаты и принялась раскладывать в очаге поленья.       — Но это так странно, Лаки! — продолжила Мия, кутаясь в одеяло. — Я не была маленькой, понимаешь? Мне было там… не знаю, лет шесть? Семь? Вряд ли младше. И другие дети вокруг… Они не были младенцами! Но как я не пыталась увидеть… Там была просто тьма. Ничто. Словно… словно…       Словно она родилась семилетней. Словно до этого ничего и не было, одно небытие. Мию снова затрясло, уже скорее от ужаса, а не от холода.       — Да, это странно, — как-то задумчиво произнесла Лаккия и тяжело вздохнула.       Мия повернулась на бок, обняла себя за плечи и принялась растирать их ладонями, чтобы быстрее согреться. Комната всё ещё покачивалась, словно то была корабельная каюта, а за её тонкими стенами бушевал сильнейший шторм. И впрямь как после похмелья. Лаккия тем временем подожгла от пламени свечи лучину, бросила её на лежавшие в камине поленья и нарушила затянувшееся молчание:       — Есть одно… Хотя нет, это маловероятно.       — О чём ты?       — Его называют зельем забвения. Редкостная дрянь. Стоит его выпить, и все воспоминания, чувства, всё, что составляет человеческое естество, — начисто сотрется, будто ничего и не было. Правда, лучше всего оно действует на детей. Чем человек старше, тем больше вероятность вместе с памятью лишиться и рассудка. Ни один уважающий себя алхимик его варить не будет, да и Гильдия Алхимиков это строго запрещает. Вплоть до гильдийского суда, крупного денежного штрафа, а то и пожизненного лишения права на практику.       Разгоравшиеся дрова потрескивали, на них танцевали языки пламени. Лаккия взяла с каминной полки жестяной чайник и повесила его на крючок над огнём. От камина потянуло теплом, но Мию снова затрясло.       — Кому это могло понадобиться? — она шмыгнула носом и подтянула одеяло к подбородку, — Лаки, я ничего не понимаю…       Подруга только пожала плечами и ничего не ответила. Мия сглотнула. В горле запершило, а в глаза словно сыпанули песка. Горькая, тупая боль сжала грудь, словно когтистая лапа схватила её за сердце и раз за разом всё сильнее его стискивала. Мия никак не могла осознать происходящее. Пару дней назад она и подумать не могла, что её привычная жизнь окажется ложью. Что она рассыпется, как выстроенный ребятишками на пляже песчаный замок, когда его смывает приливом. И самое страшное, что эта тайна, скрывавшаяся в прошлом, словно спрятавшийся в мрачной пещере зверь, так и останется тайной. Но теперь каждую ночь будет терзать её сердце. Глаза предательски защипало, и Мия не смогла сдержать жалостного всхлипа.       — И что, ничего нельзя с этим сделать? Я никогда не узнаю, кто… А если… Не знаю, может, я, — она горько усмехнулась, — какая-нибудь наследная принцесса, которую похитили злодеятели? И вместо того, чтобы восседать на троне и рядиться в шелка, буду вынуждена до конца дней…       — Ну ты, дорогуша, замахнулась, — рассмеялась Лаккия, подошла к Мие и ласково погладила её по лбу, — принцесса ты моя недоделанная. Давай-ка я тебе чаю сделаю, чтобы изнутри тоже согрелась.       Мия натужно улыбнулась и кивнула, Лаккия насыпала в глиняную кружку каких-то трав и плеснула туда как раз закипевшую воду. Комнату наполнил запах чабреца, шалфея и мяты. Мия приподнялась на кровати, положила под спину подушку и приняла из рук подсевшей на кровать подруги кружку.       — Кое-что всё-таки можно сделать, — словно бы тщательно подбирая слова, сказала Лаккия, — алхимия здесь бессильна, а вот магия… Знаю я, что некоторые чародеи умеют делать такие зеркала, в которых своё прошлое увидеть можно.       — Я только про зеркала желаний слышала.       — Нет, то другое. Вроде бы, те зеркала из человека могут любой момент его жизни вытянуть, хоть как мамка его рожала, хоть что он вчера на завтрак ел. Правда, мой университетский приятель-чародей рассказывал, что больше всего их заказывают богатенькие старцы, желающие на исходе лет раз за разом переживать самые волнующие приключения юности. Если что тебе и поможет, так только такое зеркальце.       Мия осторожно подула на горячий чай и сделала маленький глоток. Нёбо слегка обожгло, зато неприятный привкус во рту наконец-то пропал. При упоминании о чародеях она скривилась, словно разжевала лимонную дольку. Вот уж точно с кем она никогда больше не хотела иметь никаких дел, так это поганые колдуны. Мия непроизвольно потянулась к груди, нащупала под корсажем амулет и сжала его. Но всё-таки, если только магия может ей помочь… Желание узнать, что скрывалось в её прошлом, разогнать тьму в этой пещере и взглянуть в глаза притаившемуся там хищнику, становилось всё сильнее, разрасталось подобно лесному пожару.       — Может, обратиться к твоей Саффи? — спросила она и сделала ещё один глоток.       Пальцами она поглаживала острые грани бронзовой оплётки амулета. Её это безотчётно успокаивало.       — Нет, Саффи не умеет. Ворон рассказывал, что это очень трудоёмкая магия и мало кто из чародеев ею владеет. Дай-ка подумать… Кажется, мэтр Яррендиль умеет, но он ещё в мою бытность в Мидделее был со странностями, и не думаю, что время пошло на пользу его рассудку. Ещё эта… Как её… Не помню, но я, если честно, не уверена, что она жива, ей наверно уже лет сто, если не больше.       Мия мелкими глотками пила чай, от которого по телу разливалось приятное тепло, и слушала, как подруга вспоминает то одного чародея, то другого. С каждым произнесённым именем её порыв всё больше угасал. Кажется, ни один из ныне живущих чародеев, из тех, кто не погрузился в старческое слабоумие и не уехал из Тарсии в поисках лучшей доли, эти клятые зеркала делать не умел! Тут Лаккия вдруг хлопнула себя по лбу и весело рассмеялась:       — Мими, вот я дура! Так Ворон же может! Он мне сам рассказывал. Я ему напишу, он, кстати, пару лет как поближе к Портамеру перебрался. Правда, мы с университета почти и не общались… Но поверь, он мне не откажет.       — Что за Ворон?       — Так приятель мой университетский, я тебе разве о нём не рассказывала? Гиллеар его зовут, мы вместе… Ты в порядке? Поперхнулась, что ли?       — Не в то горло попало… — пытаясь откашляться, просипела Мия.       Расплескавшийся чай намочил одеяло, и Мия отставила кружку на прикроватный столик, чтобы ещё больше не облиться. Руки её дрожали. Она уставилась на подругу, не в силах поверить в то, что только что услышала. Лаки что, и впрямь знает эту тварь? Более того, они ещё и друзья? Пожалуй, земля ушла бы у неё из-под ног, если бы только Мия не сидела на кровати.       — Так вот, мы все вместе учились, я, Саффи, Гиллеар и его невеста…       — Невеста? — почти выкрикнула Мия и закашлялась ещё сильнее.       Ей показалось, что глаза её сейчас из орбит вылезут. Невеста? Серьёзно, то есть этот урод ещё и женат? И трахал её на супружеском ложе? Чай настойчиво попросился обратно, и Мия еле смогла сдержать рвотные позывы.       — Да, подруга Саффи. Её звали… — Лаккия задумалась, нахмурила брови, а потом растерянно улыбнулась, — знаешь, а я и не помню уже. Кажется, Мелисса или как-то так. Мы звали её просто Мэл. Она… умерла, я, правда, так и не поняла, что тогда случилось. Я же в университете всего год училась и то только вольнослушательницей была. А потом в Лорнар уехала на стажировку к другу отца, а они остались продолжать учёбу. Тогда-то и… Саффи мне никогда не рассказывала, что именно произошло.       — Так он её и убил, — злобно сказала Мия, — ещё и имячко какое поганое, в самый раз для душегуба.       — Кто, Ворон-то? Я тебя умоляю, Мими. Да, он смурной вечно был и угрюмый, и выглядел всегда так, словно у нас у всех свадьба, а у него одного похороны. Но при мне и мухи не обидел.       Да, мухи не обидел, а её вот смог… Да и понятно, какие там мухи в этом Мидделее вокруг него вились, все сплошь чародейки да благородные девицы. Куда уж ей до них, уличной девке из порта, у которой за душой пара портков да долг перед Гильдией в три сотни золотых, её-то можно насиловать, она не… Ядовитая горечь обиды разлилась по венам, а на глаза выступили слёзы. Мия вцепилась в амулет так сильно, что его бронзовая оправа до боли впилась в ладонь. Хотелось перебить Лаки, всё щебетавшую о чудесных годах учёбы, хотелось выкрикнуть, что никакой он не Ворон, а самый настоящий мудак и заслуживает только того, чтобы ему голову и ещё какие части тела оторвали.       — Мы как-то на пикник отправились, на водопады. Мы-то с Саффи в мужское платье обрядились, чтоб удобней было, а Мэл, как добропорядочная благородная девица, в платье да туфлях… Туда-то она дошла и даже не жаловалась, а вот обратно её весь путь Ворон на руках нёс, а там идти немало. Он её, Саффи её туфли, а Мэл всю дорогу плакала, что у неё ножки болят и её муравьи покусали. Она вся такая была… Словно из зефира слеплена. Поверь, Гиллеар в ней души не чаял.       Мия не ответила, но ни на секунду подруге не поверила. Может, он просто хорошо скрывался. Никто не подозревал, а он по ночам в этом Мидделее припозднившихся девиц насиловал, а потом душил. И Мэл эту потом прикончил, когда она о том пронюхала. И мужики те не зря сказывали, что он едва ли не всех деревенских девиц в округе оприходовал. Мерзкий кривомордый урод!       — Я ему напишу, и он тебе поможет, — Лаккия опять подсела на кровать и взяла Мию за руку, — я и сама буду рада его увидеть, после стольких лет. Поверь, Мими, он тебе понравится. Он добрый и отзывчивый человек, хоть на первый взгляд так и не скажешь.       Ах вот, как это называется, когда связывают и насилуют всю ночь напролёт! Доброта и отзывчивость! Мие захотелось плюнуть, причем лучше всего прицельно в кривую чародейскую морду, хотя, по правде, видеть её больше никогда в жизни не хотелось. Если только…       — Нет, Лаки, не стоит, — Мия положила ладонь поверху на руку подруги и постаралась вложить в свои слова всю силу убеждения, — не сейчас. Может, мне, и правда, не нужно того знать.       — Ладно, как скажешь. А сейчас давай-ка поспи, проснёшься — легче станет.       Да, видеть чародея не было никакого желания. Ну если только валяющимся у неё в ногах, в крови, дерьме и соплях, и молящим о пощаде. Мия на секунду прикрыла веки. От некоторых картин, пронёсшихся перед глазами, сладко потянуло в груди. И тут в её голове, пока что медленно и зыбко, но с каждой секундой всё яснее и определённее, начал зарождаться план. Она открыла глаза, поднесла к лицу амулет и стала присматриваться к вспыхивавшим в его глубине искоркам, словно пытаясь найти в них ответ или поддержку.       — Лаки-и-и, — протянула она, — я совсем забыла. Можешь мне кое в чём помочь?       — Конечно, в чём именно? — уже подошедшая к двери Лаккия обернулась.       Очень хотелось сказать, что помощь Мие нужна в том, чтобы отомстить этому подлецу, который смог и её дорогой Лаки так голову задурить, что она ни секунды в его благонравии не усомнилась.       Но она сдержалась.