Сто имён одной воровки. Часть I

      — А что подадут на завтрашнем вечере?       — Это секрет. Но папенька пригласил лучших поваров, в том числе двоих — из Лорана.       — Ох, не знаю, Бэкки, как по мне, лоранская кухня слишком остра. Я предпочитаю что-то более… нежное.       Бэкки, светловолосая девушка лет семнадцати, ничего не ответила, только повела плечами и поправила воротник пальто, наброшенного поверх светло-зелёного платья. Её спутница, на вид ничуть не старше, слегка потянула кожаный ремешок поводка. Маленькая собачка с длинной белой шерстью, до этого увлечённо разрывавшая покрытую палой листвой землю, недовольно тявкнула, но отвлеклась от своих поисков и последовала за хозяйкой. Вторая собачка, с короткой каштановой шёрсткой и очень тонкими, постоянно дрожащими лапками, подхватила с земли обломанную ветку и принялась скакать вокруг девушек.       — Надеюсь, ты найдёшь что-то, что будет тебе по вкусу, дорогая Кэсси, — девушка подхватила ветку и отбросила от себя, тонконогая собачка с весёлым визгом побежала за ней.       — Ох, вряд ли. Я, знаешь ли, видела список приглашённых. Боюсь, что придётся весь вечер просидеть в обществе тетушки и малолетних кузин.       — Зато не скомпрометируешь себя, — Бэкки бросила быстрый взгляд на спутницу, а потом наклонилась погладить по голове свою собачку. — На последнем балу у господина Катрания ты танцевала с Абелианом четыре раза, а я что-то пока не получала писем о вашей помолвке.       — Посмотрим, сколько раз ты станцуешь с вашим столичным гостем, дорогая Бэктрисс.       Голос девушки буквально сочился ядом, это Мия ощутила и на отдалении. Чтобы не бросаться им в глаза, она шла позади на достаточном расстоянии, по соседней тропинке одного из парков Верхнего города, летом благоухающего розами, пионами и жасмином, а осенью и зимой — только гниющей листвой и сыростью. Мия поёжилась и потёрла плечи, пытаясь согреться. На девицах-то были тёплые пальто с меховыми воротниками, а на ней — одно служаночье платье, пусть и шерстяное. День выдался туманным и промозглым, и, впитав разлившуюся по воздуху влагу, ткань платья отсырела и потяжелела.       — Ну что ты, Кэсси. Ты же знаешь, я никогда не позволяю себе никаких вольностей, могущих бросить даже самую малую тень на мою репутацию. Господин советник короля Ровентий — почётный гость нашего дома, и папенька окажет ему лучший приём из всех возможных. А что до его сына… Не могу не признать, что юный Ромуальд весьма хорош собой. Высокий, статный, темноволосый…       — И чуть пахнет Картом, не правда ли?       Лица Бэкки Мия не видела, но была готова поспорить на что угодно, что та сморщила свой хорошенький благородный носик.       — Ну ты скажешь, — фыркнула она, — Ромуальд тарсиец поболе многих, и каплей картийской крови в нём можно и пренебречь.       Девушка замолкла, как видно, заметив шедшую им навстречу пару — тучную женщину в тёмно-синем пальто и юную девушку в короткой шубке поверх бело-розового платья. Мия вытянула шею и сощурилась — девушку она видела в первый раз, а вот платье показалось ей знакомым.       — Дорогая Алисия! Как рада тебя видеть! — воскликнула та, которую звали Кэсси, приобняла девушку в шубке и расцеловалась с ней в щёки, а потом сделала реверанс перед женщиной. — И вас, любезная госпожа Эвелин!       Светловолосая Бэктрисс лишь натянуто улыбнулась и наклонилась к своей собачке. Мия, чтобы не обращать на себя лишнего внимания, тоже присела на корточки и принялась гладить пёсика, с которым в этот день гуляла по парку. Это оказалось весьма удобным прикрытием — никто и не посмотрит на служанку в сером платье, фартуке и чепце, выгуливающую собачку своей госпожи. Она потрепала курчавую шерсть на спинке и поправила тонкий кожаный ошейник. Собачку Мия одолжила у Булочки — точнее, у одной из её товарок по борделю.       Тем временем на соседней дорожке Кэсси перекинулась ещё парой ничего не значащих фраз с этой Алисией и, как видно, её матерью и распрощалась с ними, напоследок ещё раз расцеловавшись. Мия проводила взглядом удалявшуюся спину девушки и тихонько прыснула, прикрывая рот ладонью, — если бы только эта Алисия знала, в каких непристойностях участвовало её платье, — она бы наверняка сожгла его в камине.       — Не слишком разумно так миловаться с ними, Кэсси, — донеслось до ушей Мии, и она поднялась, чтобы дальше следовать за прогуливавшимся девицами.       — Отчего же? — равнодушно ответила Кэсси и достала из сумочки какую-то вкусность для своей собачки.       — Не пытайся быть глупее, чем ты есть. Всем известно, что кузен госпожи Эвелин был казнён за участие в Оренском заговоре, и твоя дружба с Алисией может скомпрометировать тебя почище заигрываний с сыном господина Абрахама.       — Не понимаю, почему Алис должна отвечать за грехи какого-то дальнего родича, которого ни разу в жизни и не видела. И произошло всё это ещё до её рождения!       — Тень предательства падает на весь род. Говорят, что у предателей чёрная кровь и гнилое сердце, и мало кто захочет с такими породниться. Так что этой твоей Алис впору думать о том, чтобы уйти в монастырь, ибо ни один уважающий себя благородный господин не одобрит помолвки своего сына с такой девицей. Если только она не отчается и не согласится на брак с каким-нибудь неблагородным. Но, ей-Длани, на её месте я бы лучше утопилась в Танте, чем пошла бы за купца или ещё кого похуже.       Девицы на время замолчали и свернули на одну из боковых аллей, Мия неспешно следовала за ними, стараясь не запутаться в поводке своей собачки. То и дело она тихонько ругалась себе под нос и всячески обзывала резвого пёсика. Собак она никогда не любила — уж слишком часто приходилось прятаться и убегать от них. Конечно, ручные собачки благородных девиц не чета цепным волкодавам, обычно охранявшим поместья, но Мия никак не могла справиться со своей неприязнью — и мечтала только о той минуте, когда закончит со своим сегодняшним делом, вернёт пёсика его владелице и сможет наконец выпить горячего чая и погреться у камина.       — Скажи, Бэктрисс, — донесся до Мии задумчивый голос Кэсси, — а отчего же тогда твой папенька так мечтает выдать тебя замуж за Ромуальда? Неужели не боится запачкать свою кровь? Ведь ни для кого не секрет, что этот юноша — внук господина Гидеона, главного мятежника и заговорщика? Коли у бедняжки Алис чёрная кровь, то какого же цвета она у Ромуальда и его братьев?       Мие показалось, что сейчас она станет свидетельницей драки двух благородных девиц. Бэктрисс замерла на месте, прямая как натянутая струна, повернулась к своей спутнице и смерила её надменным взглядом. Но всё-таки в волосы этой Кэсси — к глубокому сожалению Мии, ничего против такого бесплатного представления не имевшей, — не вцепилась, а только тихо ответила:       — Не говори так, Кассандра. И не поминай предателя лишний раз. Он ответил за свою измену, он и вся его семья, кроме дочери, отрёкшейся от отца и его прегрешений. Сыновья госпожи Глорианы не несут на себе печати того злодеяния.       Мия присела и начала разматывать поводок, закрутившийся между лапами её собачки. Украдкой она посматривала за девицами, боясь упустить самое интересное. Однако Кассандра никакой дерзости себе не позволила и даже улыбнулась, правда, несколько натянуто. Бэктрисс ответила ей такой же фальшивой улыбкой и даже взяла спутницу под руку, и они продолжили путь. Мия себе под нос высказала всё, что думала про этих двух благородных кур, и неторопливо последовала за ними.       — Кстати, Бэкки. Давеча мне была оказана огромная честь присутствовать на первой примерке свадебного платья любезной девицы Аврелии, — сказала Кассандра и заправила за ухо выбившийся из причёски локон цвета тёмной карамели.       — Предполагаю, что оно будет очень красивым, — кисло ответила ей Бэктрисс.       — Да… Малышка Аврелия в нём так прелестна. Воистину небесное создание. Конечно, свадьба состоится не раньше лета, но я всем сердцем желаю им счастья. И крепких сыновей, разумеется.       Девушки остановились и принялись распутывать поводки их собак. Мия сошла с тропинки, делая вид, что ищет для своей собачки палочку среди покрывавшей землю влажной листвы. Разговоры этих девиц были ей не слишком интересны, главным для Мии было не упустить удобного случая, чтобы исполнить своё поручение.       — Аврелия слишком юна, а ранние роды, как говорят, весьма опасны, — едва слышно пробормотала Бэктрисс и подняла свою собачку на руки.       — О, конечно. Но никто не говорит, что Аврелия и любезный господин Викантий обязаны консумировать брак сразу же после церемонии. Дядюшка говорит, что в шестнадцать лет уже будет можно.       — Главный придворный чародей? О… — Бэктрисс ненадолго замолчала, прижимая к груди свою собачку, затем опустила её на землю и погладила по спине. — А как здоровье принцессы Орделии? Насколько я знаю, твой дядюшка…       От одного слова о чародеях у Мии заныла рука, а во рту появился кислый привкус. Она скривилась и потёрла предплечье, про себя поминая всю чародейскую братию недобрыми словами.       — Да, он опекает принцессу, но она… К несчастью, с каждым годом всё хуже. Она и родилась слабенькой, а смерть матушки, её величества королевы Леонетты, совсем её подкосила. Принцесса уже который год не появляется на людях. Дядюшка говорит, что с возрастом её состояние только ухудшается, и дай Длань бедняжке дожить до совершеннолетия. Он, кстати, вскорости прибудет в Портамер.       — Мэтр Кастэвиан? О, прекрасные новости. Твой дядюшка планирует перебраться сюда навсегда?       — Нет, у него здесь какое-то дело. После он сразу же вернется в Виллакорн. Не только здоровье принцессы, но и королевы… требует его постоянного участия.       — Да смилостивится Длань, и чрево её высочества Мальсии сможет понести, — Бэктрисс одёрнула полы пальто, потревоженные налетевшим порывом ветра.       — Мы все смиренно просим о том, чтобы её чрево укрепилось. Но прошло уже шесть лет с тех пор, как его высочество взял её в жёны, а она так ни разу и не понесла.       — Хвала Длани, что чрево госпожи Фелиссы, супруги младшего брата нашего славного короля, крепко и плодородно.       — Да укрепит его Длань. Вот только приносит оно лишь девочек.       Девицы подошли к одной из кованых скамеечек, и сопровождавшая их служанка положила на мокрое после дождя сидение плед и пару подушек. Девицы присели и оправили свои юбки, Бэктрисс стянула с рук перчатки и достала из сумочки белую круглую коробочку, расписанную золотыми узорами в виде розовых бутонов. Конечно, с такого расстояния Мия вряд ли могла их разглядеть, но то ей и не нужно было. Точно такая же коробочка лежала в кармане её платья. Мия остановилась и стала бросать найденную на земле палку своей собачке.       — Кэсси, — Бэктрисс открыла коробочку, вынула из неё пуховку и принялась припудривать лицо, — ты не находишь, что твои слова звучат как измена?       — Ну что ты, — Кассандра слащаво улыбнулась и принялась отряхивать подол своего платья. — Разговоры о том, что у короля пока что нет прямого наследника — вовсе никакая не измена.       — Несомненно. Как и мечты стать родственницей одного из претендентов на престол.       Сопровождавшая девиц служанка отошла чуть дальше от скамейки, как видно, любуясь видом на затянутый дымкой пруд, по которому степенно плыло несколько белых лебедей, казавшихся всего лишь более плотными сгустками тумана. Собачки с негромким тявканьем скакали вокруг скамейки, то и дело прихватывая хозяек за юбки, тем самым пытаясь вовлечь в игру. Мия решила, что сейчас самое время. Она присела, ловким движением вытянула из-за голенища сапога спрятанную там кость, покрутила перед носом своей собачки, а потом бросила её к скамейке, одновременно отпуская поводок. Пёсик жадно потянул носом, завилял коротким хвостом и ринулся за столь аппетитной добычей. Которая упала как раз перед собачками тех двух девиц.       Девицы завизжали, когда их внешне благопристойные собачки в один момент стряхнули с себя этот образ, вспомнили повадки своих диких сородичей и с рыком сцепились за право обладать сахарной косточкой.       — Персик! Стой, Персик! — выждав пару секунд, Мия вскочила, подобрала юбки и побежала к скамье.       Разнять собачью свару оказалось не так-то просто. Персик скалился и клацал зубами, тонконогая собачка с каштановой шёрсткой рычала почище волка и даже умудрилась порвать рукав платья служанки, пытавшейся её оттащить. Кассандра верещала как свинья под ножом мясника, а Бэктрисс проявила несвойственную для девицы её положения сноровку и вспрыгнула на скамью. Так получилось, что в какой-то момент коробочка с пудрой выпала из её рук, но Мия успела её поймать и, когда собак наконец-то разняли, с виноватой улыбкой протянула хозяйке. Девицы оказались столь ошарашены произошедшим, что даже ничего не сказали, — только испуганно смотрели на своих собачек, которых наверняка привыкли кормить с серебра и укладывать спать на бархатных подушках. Правда, служанка принялась высказывать Мие, что это она виновата, и попыталась выяснить, кому она служит, чтобы непременно пожаловаться хозяевам, но не слишком усердно. Как видно, больше её беспокоило то, чтобы побледневшие девицы не лишились чувств и благополучно вернулись в свои особняки. Мия посильнее прижала к груди продолжавшую скалиться собачку, неуклюже поклонилась, пробормотала слова извинения и как можно быстрее покинула парк.       Охранник Дома Цветов пропустил её внутрь без всяких вопросов — именно он парой часов ранее выдал ей этого лохматого Персика, будучи уверенным, что какой-то благородный господин и впрямь повелел своей прислуге выгуливать собачку шлюхи, как видно, ублажившей его как никогда прежде. Он уже протянул руки забрать Персика, когда Мия пискнула: «Я отнесу его владелице» — и проскользнула мимо. Охранник, правда, ничего ей и не возразил.       Чтобы подняться на второй этаж, к будуару Булочки, ей пришлось протиснуться мимо деревянных лесов, на вершине которых пара мужчин в заляпанных краской рубахах расписывали потолки. Мия задрала голову и принялась рассматривать плоды их трудов. Работы были в самом разгаре, и половина потолка пока представляла собой чисто белое полотно. Все фрески со Старыми Богами оказались закрашены, там, где работы уже были завершены, вились затейливые цветочные узоры, а в лепных розетках размещались изображения полуодетых дев, никакого отношения к легендам не имевших.       Дверь будуара была приоткрытой, Мия просунула голову в щель, и, убедившись, что подруга не принимает никого из ранних посетителей, прошла внутрь. Булочка сидела на низком пуфике перед одним из зеркал и неторопливо расчесывала свои роскошные волосы. Одета она оказалась куда скромнее обычного, в длинный халат из расписного шёлка, а на шее был повязан платок с большим бантом. Правда, только зайдя внутрь Мия заметила, что в будуаре они не одни — на кресле спиной к двери кто-то сидел, но по уложенным в причёску длинным волосам Мия посудила, что это одна из цветочков.       Заметив её появление, Булочка радушно улыбнулась, поднялась с одного из кресел и поспешила навстречу. Мия отпустила засучившую лапками собачку и хотела было обнять подругу, но в последний момент посмотрела на своё платье, заляпанное следами грязных собачьих лап, улыбнулась и увернулась от рук Булочки. Персик радостно заскулил, завилял хвостиком и помчался к сидевшей в кресле девушке, та что-то умильно заворковала и поднялась из кресла. И только в этот момент Мия поняла, что никакая это не девушка. Она несколько опешила, но быстро взяла себя в руки.       Нет, на лицо то была чисто девица — пухлые яркие губы, подведённые глаза с густыми ресницами, точёный нос и высокие скулы. Локоны цвета тёмного шоколада были уложены в изящную причёску, украшенную заколками с блестящими камнями, в ушах позвякивали серьги с массивными подвесками, а на тонких пальцах с накрашенными ногтями переливались перстни. И только одежда — широкие шёлковые шаровары и прозрачная пелерина с длинным шлейфом — нисколько не скрывала худощавый, но явно мужской торс, плоский живот и золотые колечки в, как видно, тоже подкрашенных сосках. Не сказать, чтобы Мия сильно тому удивилась, — Дом Цветов славился тем, что мог удовлетворить любые, даже самые экзотические потребности своих посетителей, так что ничего странного в присутствии тут этого юноши не было.       — Персик, мой милый Персик! — юноша подхватил пёсика на руки и принялся с ним сюсюкать, как с несмышлёным младенцем. — Ты хорошо погулял? Мой сладкий мальчик, ты соскучился?       Голос у юноши оказался преувеличенно-жеманным и таким слащавым, что Мие показалось, будто она в чан с сахарным сиропом упала. Она слегка скривилась от этих манер и прошла вглубь будуара. Булочка, пока ни слова не сказавшая, протянула ей бокал розового вина, но Мия лишь слегка мотнула головой. Подруга пожала плечами и сама к нему приложилась. А Мия застыла напротив воистину королевского ложа, за которым теперь красовалось изображение трёх обнажённых дев, танцующих на берегу озера.       — Прежняя лучше была, — рассматривая картину, произнесла Мия.       — Лучше то лучше, — протянул стоявший позади юноша, — а эта безопасней. За неё в ереси не обвинят и на суд церковный не потащат. Да и шкурку не попортят.       Мия обернулась и непонимающе уставилась на него, потом перевела взгляд на Булочку, которая вся как-то сникла и опустила глаза, пальцы её потянулись к платку на шее и начали его теребить. Потом она потянула за край, бант развязался, и платок соскользнул вниз, обнажая жуткого вида лиловые синяки, окружившие шею наподобие ошейника. Мия почувствовала, как её глаза округлились от ужаса и прикрыла рот ладонью.       — Это… Кто это сделал?       — Один не в меру дланебоязненный господин при виде той фрески со страху чуть штаны не обмочил, да и донёс на меня церковникам, — голос Булочки оказался хриплым и надтреснутым, и говорила она с заметным усилием, — а те сейчас в любом чихе хаммаранопоклонников видят. Особенно после того, как мэтр наш отдал Длани душу. Меня даже казнью стращали, да вот хозяин наш отбил, обещал им, что проучит хорошенько.       — И вот так проучил?       — Зачем же. У нас тут много любителей… разного. Вот меня в наказание одному из них и… — Булочка зашлась кашлем, больше похожим на собачий лай, схватилась за горло, а потом, допив остававшееся в бокале вино, просипела, — может, лучше бы и впрямь казнили.       Не чувствуя под ногами опоры, Мия опустилась в стоящее позади кресло. Открыла рот, чтобы что-то сказать, но почти сразу же закрыла. Она не могла подобрать подходящих слов. Никогда она не задумывалась о том, каково на самом деле приходится её подруге. Никогда не думала, как живётся ей в борделе, из которого так-то никакого выкупа и не предусматривалось. И в который её продала Гильдия, желавшая извлечь как можно больше прибыли из не слишком умелой в воровстве девицы. Да и сама Булочка, разбитная и жизнерадостная, любившая выпить, посмеяться и повеселиться, никогда не жаловалась и казалась весьма довольной своей судьбой. А может, просто удачно притворялась. В будуаре было тепло от разведённого камина, но Мия всё равно содрогнулась, словно от порыва ледяного ветра, и обхватила себя за плечи.       — Мне… мне так жаль… — еле выговорила она.       — Будет тебе, дорогуша, — промурлыкал юноша, отпустил собачку на пол и развалился в кресле напротив Мии. — Твоя подружка легко отделалась. Думаешь, выгодно хозяину лишаться столь ценной шлюхи? А синяки ненадолго, да я и мазь ей дал особую, любой синяк за пару дней сведёт, уж я-то знаю.       Тут он подхватил с пола одну из подушек и запустил в стоящую к ним спиной Булочку. Та обернулась и показала юноше неприличный жест, на что он кривляво захихикал и принялся ей что-то втолковывать о том, как много и часто нужно мазать синяки, чтобы они побыстрее сошли. Лицо Булочки вполне ясно выражало её отношение как к самому юноше, так и к его советам.       — Радовалась бы, что какой небесный брат не возжелал тебя самолично за ересь наказать, — а потом обернулся к Мие и бросил: — Что, думаешь, чужды всей этой братии в лазурных мантиях плотские наслаждения? Правда, они в основном брезгуют дырками, от которых тухлой рыбой несёт.       — А твоя-то прям цветами благоухает, не правда ли? — тут же парировала Булочка       — Я прилагаю к тому всяческие усилия! — взвизгнул юноша и снова захихикал, а потом повернулся к Мие и, окинув её с ног до головы надменным взглядом, бросил: — Что так скуксилась, дорогуша? Аль и впрямь думаешь, что твои драгоценные небесные братья все так добродетельны, как в их талмудах понаписано?       — Я не молюсь Длани, — пробормотала Мия и опустила глаза, разглядывая разводы на подмоченном в лужах подоле платья.       — Вот и правильно, дорогуша, вот и правильно! Я тебе такого про этих святош понарассказываю, что у тебя кудряшки на всех местах зашевелятся! Знаешь, что некоторые из них носят под лазурными рясами? Я-то знаю, да у меня самого полгардероба таким забито. Или как они малых детей у бедноты за бесценок выкупают, да и просто со двора уводят, и угадай, что потом с ними делают? Или что про порядки в их приютах для сироток? А может, рассказать тебе, как предпочитает проводить ночи наш портамерский магистр? В каких позах и с какими…. М-м-м, предметами в срамном месте?       Мия вылупилась на мальчишку, а Булочка затрясла руками, словно пыталась отогнать назойливую муху.       — Ты его не слушай, он много лишнего болтает, — бросила она Мие, а потом повернулась к юноше, — а ты помолчал бы, а то тебе ещё что-нибудь отрежут!       Юноша в ответ заливисто рассмеялся, вскочил с кресла и принялся дурачиться — подхватил с пола одну из подушек и пару раз шлёпнул ею Булочку по бедру. Та поначалу пыталась отмахнуться от него, но, получив, как видно, особо уязвивший её гордость шлепок по заднице, схватила другую подушку и стала гонять мальчишку по будуару. Наблюдая за ними, Мия чуть улыбнулась, но почти сразу спрятала улыбку и крепче обхватила себя за плечи. Может, она бы и хотела присоединиться к их веселью, посмеяться, выпить вина, обсудить последние сплетни Верхнего города, но не получалось.       Она бы и сама не смогла сказать, что с ней такое. Тот блаженный восторг, который Мия испытала, когда отомстила поганому колдуну, быстро сошёл на нет, выдохся, словно давно открытое вино. И теперь с каждым днём она всё сильнее ощущала странную горечь, растекавшуюся по телу. Словно её неумолимо затапливало студёными водами тоски.       Она не преуспела. Пусть и отомстила, но навсегда потеряла даже призрачный шанс узнать, что же скрывается в её прошлом. Винить в том было некого — как видно, Лаки не знала, как именно делается то зеркало, а если бы и знала… Что с того? Мия прекрасно понимала, что тот кривомордый мерзавец никогда бы по доброй воле ей не помог. И согласился лишь под страхом смерти. Разве могла Мия чем-либо угрожать ему на протяжении целого месяца?       Нужно было забыть. Забыть и жить дальше, смириться с тем, что её прошлое так и останется во тьме забвения. Ведь жила же она раньше! И ничто не тревожило её душу! Лучше бы так всё и осталось. Хотела бы она не знать, что все россказни о матери-шлюхе, продавшей её в Гильдию, были ложью. Хотела бы забыть. Но не могла. И теперь ей казалось, что внутри что-то надломилось. Словно чья-то ледяная рука вырвала из её груди сердце, оставив после себя одну глухую пустоту. И холод, пронизывавший до костей.       Реакция у Мии всегда была на высоте, так что летевшую в лицо подушку она поймала сразу. Юноша, запустивший этот снаряд, развёл руки в стороны, как бы приглашая присоединиться к их возне. Но Мия только подтянула подушку к груди и обхватила её руками, укладывая подбородок на обшитый золотистой бахромой край. Не было у неё никакого желания развлекаться, да и их веселье казалось ей несколько натужным.       Увидев это, юноша картинно закатил глаза, изображая крайнюю степень разочарованности, потом подошёл к столику, на котором стоял графин с вином и пара пустых бокалов, налил себе немного и залпом выпил.       — Что-то скучно с вами, дева-а-ачки, — последнее слово он манерно протянул и широко зевнул, — пойду я, пожалуй. У меня вечером тако-о-о-ое свидание запланировано, кабы вы слышали, с кем, так попадали бы без чувств!       После этих слов он вернул бокал на столик, подхватил на руки вертевшуюся под ногами собачку и, жеманно кривляясь, послал Булочке и Мие по воздушному поцелую. Когда он уже вышел из будуара, Булочка подскочила к распахнутой двери, высунулась и выкрикнула юноше в спину:       — Давай-давай! Бегом на промывание!       Если он что и ответил, то Мия того не расслышала — подруга захлопнула дверь и закрыла её на засов, а потом обернулась и спросила:       — Мышонок, тебя прям не узнать. Что случилось-то, помер кто или стащить какую-нибудь безделицу не получилось, и теперь Ваган на тебя гневается?       Подруга говорила с таким участием и заботой в голосе, что у Мии не получилось не улыбнуться. Но рассказать хоть что-то язык не поворачивался.       — Да так… за тебя вот переживаю, — Мия потянулась рукой к своей шее.       — Ай, ерунда, заживёт, — отмахнулась Булочка. — Ты за меня не беспокойся, я и не такого на своём веку видала, меня этим не проберёшь. Я ещё на твоей свадьбе намерена всё вино выпить!       — Скажешь тоже, на свадьбе! Кому я нужна-то? С костлявой задницей да…       Тут Мия запнулась и прикусила губу. В ушах зазвучал хриплый голос, обладатель которого с таким пренебрежением высказывал что-то о её фигуре, волосах и прочем. От внезапно нахлынувшей жалости к себе засвербело в горле.       — Да хоть кому! Думаешь, мало мужиков на тебя смотрят да облизываются?       — И что мне с тех облизываний? Чего от них ждать-то, в лучшем случае одной ночи, а большинству и пяти минут в укромном месте хватает.       — Мышонок, ты сама-то пробовала с кем дольше, чем на одну ночь остаться? А не сбегать под утро раньше солнышка? Ты же сама от чувств бежишь, лишь бы не…       — И ничего я не бегу! — выпалила Мия, но тут же замолчала и поджала губы.       От слов подруги где-то под сердцем почти болезненно потянуло. А ведь Булочка права, да только Мия никогда о том раньше не думала. Все её увлечения оказывались мимолётными и длились недолго. Даже к самым симпатичным парням, какими бы умелыми любовниками они ни оказывались, после одной-двух ночей она охладевала и предпочитала больше никогда с ними не встречаться. Словно боялась, что, если замешкается хоть на секунду, — пропадёт. А может, искала что-то такое, о чём сама не знала. И так ни разу и не нашла. Булочка, как видно, почувствовав её смятение, подошла к Мие сзади, перегнулась через спинку кресла и крепко обняла, сплетя руки на груди.       — Тебе влюбиться нужно, — зашептала подруга почти в самое ухо. — И чтобы тебя любили больше жизни, то даже поважнее будет. Чтоб сердечко твоё замороженное оттаяло. Только нормального мужика найти, не мудака отборного, каким тот хорёк был. Или как его там…       — Хорёк? — Мия обернулась и с сомнением глянула на подругу, но так и не смогла понять, о чём речь.       — Да этот, как его…       Тут голос её опять сорвался на хрип, перемежавшийся лающим кашлем. Булочка подошла к стоящему на столике графину, плеснула в бокал вина и парой глотков осушила его. Потом потёрла горло и продолжила:       — Рыжий такой. Которому ты невинность свою вручила.       — Лисом его звали, — буркнула Мия.       — Да, точно! А я всё Хорёк да Хорёк. Хотя Хорьком-то он и был, ещё каким. Вы, две мелкие глупыхи! Сиськи ещё не отрастили, — тут Булочка бросила взгляд на скрытую под служаночьим платьем грудь Мии, — правда, ты ими до сих пор не обзавелась, а уже за ним с задранными юбками бегали. Ты же мне все уши тогда прожужжала этим Лисом.       — Погоди. В смысле мы?       — Так ты и Ида. Ты-то мне всё пела, какой Лис замечательный, как вы поженитесь и домик у речки себе справите. А Ида мечтала, чтоб он в Гильдии её продвинул, будто он там кем важным был, а не обормотом портовым. А как прознала, что Лис с неё на тебя перескочил, так первосортным дерьмом тебя поливать принялась. Всё твердила, что ты шлюха и у неё любимого увела, и она тебе этого с рук не спустит. Тоже мне любимый, ни одной крысёнки не пропустил… Он же сперва её оприходовал, потом тебя…       — А потом казнили Тилль, — глухо ответила Мия.       — Да. А он пока не помер так и прыгал с одной на другую, как блоха на аркане.       А она и не знала. Даже не догадывалась, что Ида и Лис… Мия опустила голову, почти упершись подбородком в грудь, словно в попытке заглянуть вглубь себя, найти там… Ревность? Обиду? Злость? Но ничего этого не чувствовала. Словно и впрямь сердце у неё заледенело.       Если бы она тогда знала, смогла бы его отвергнуть? Смогла бы не влюбиться в улыбчивого и красивого парня, так настойчиво за ней увивавшегося? Если бы знала, что до неё он также увивался за подругой, да и не только за ней. Вряд ли. Даже если бы Булочка тогда сказала… Она, такая молоденькая и наивная, ей бы просто не поверила. Мия всхлипнула и обхватила себя за плечи, так, что ногти впились в кожу даже сквозь ткань платья и нижней рубашки. Воспоминания о тех днях, так некстати освежившиеся после эликсира Лаки, вновь закружили её в горестном водовороте, такие яркие и живые, будто всё только вчера и было. Но образ Лиса, которого она, правда, думала, что любила, осталось размытым, туманным пятном. А перед глазами раз за разом вставало заплаканное лицо Тилль, её тоненькие ручки, и золотая монетка на ладони стражника. Это её вина. Она должна была…       — Дура я, Булочка, дурой была да ей видимо и осталась. Не любовь то была, не любила я его. Я Тилль любила, да не уберегла.       Мия встала из кресла и отбросила подушку, пытаясь не замечать дрожь в ногах и подступавшие слёзы. Зачем ей то проклятущее зеркало, если так многое хочется навсегда забыть, чтобы больше не рвать себе сердце. Что она там могла бы увидеть? Ещё больше боли?       — Да и не нужен мне никто. Какая уж мне любовь, — бросила она, выходя из будуара.       Вместе с сумерками на Портамер опустился густой туман. Словно древний монстр, поднявшийся из морских глубин, он захватил город, и по улицам расползлись его стылые щупальца, так и норовившие забраться под юбки, схватить за ноги и утащить во тьму. Отсыревшая шерсть платья липла к телу, ноги скользили по мокрым булыжникам мостовой, Мия поминутно ёжилась и надеялась лишь, что она не растянется на земле и не расшибет голову об камни.       Дорогу было не разобрать, и шла она скорее по памяти, петляя в лабиринте улиц и переулков, заволоченных туманом, из которого то и дело выныривали спешившие по домам горожане. Иногда мимо проезжали дребезжащие экипажи, и горящие на козлах масляные лампы казались глазами рыскавших во тьме невиданных чудовищ.       В какой-то момент показалось, что она никогда не выберется из этого тумана. Потеряется в нём и растворится, смешается с серой холодной дымкой, будто та не висящая в воздухе водяная пыль, а разлившаяся едкая кислота, какой иногда проверяют, не фальшиво ли золото. Она чувствовала себя потерянной и отчего-то всё возвращалась и возвращалась мыслями к своим самым ранним воспоминаниям, после эликсира ставшими столь яркими, словно с тех пор прошло не больше пары дней. Воспоминаниям о приюте матушки Келты.       Все они в том приюте были испуганными и потерянными. По началу, хоть каждому ребенку и полагалась своя койка с набитым соломой матрацем и худым одеялом, они собирались вместе, по трое-четверо на одной кровати, жались друг к другу, то ли от холода, то ли от гудящей внутри пустоты. Словно были они маленькими тыковками, из которых рачительная хозяйка выскребла всю мякоть с семенами, оставив их полыми, хрупкими и до звона тонкими, готовыми разломиться от одного лёгкого щелчка. И сейчас словно та пустота вернулась к ней, пробралась под кожу, облепила тело ледяной паутиной, обвила ею сердце и стянула горло.       Уже на повороте к улице Аптекарей навстречу из тумана появился высокий, широкоплечий мужчина с завязанными в хвост волосами и в длинной тёмной мантии. Ужас сжал горло Мии так, что она не смогла бы выговорить ни слова, а живот словно сковало льдом, которым в самые холодные зимние ночи покрываются лужи на мостовой. Она только и смогла, что отшатнуться и вжалась спиной в стену какого-то дома, словно пытаясь слиться с ней. Мужчина прошёл мимо. Его длинные волосы оказались наполовину седыми, а вместо мантии за спиной колыхался плащ. Мия проводила взглядом его спину, пока она не растворилась в тумане, а потом лихорадочно засмеялась, прикрывая рот ладонью. Правда, те булькающие звуки, которые вырывались из горла, мало кто мог бы назвать смехом. Рука напомнила о себе ноющей болью, Мия зажмурилась, схватилась за предплечье и осела на землю, прямо в лужу натёкшей с крыши дождевой воды. Сердце колотилось как бешеное.       Неужели теперь она всегда будет бояться? Что он её выследит, найдет, поймает и… Перед глазами промелькнули омерзительные картины того, что обозлённый чародей может с ней сделать. Рука потянулась к груди и сжала висевший под платьем амулет, но и он не принёс успокоения. Чародей расправится с ней и без всякой магии, в том можно было не сомневаться.       Когда сердце чуть успокоилось и перестало грохотать в ушах, Мия кое-как поднялась, цепляясь за щербатые кирпичи стены, и нетвёрдой походкой направилась к дому. Лавка Лаккии уже была закрыта, но за мутными стёклами горел свет. Мия открыла дверь чёрного хода, на ощупь пересекла тёмную кухню, вошла в помещение лавки и обомлела.       Здесь было светло как днём. От разведённого камина тянуло теплом, горели все свечи, что только можно было найти в доме, а в воздухе пахло… выпечкой? И это у Лаки, которая к плите подходила лишь для того, чтобы варить свои вонючие зелья? Мия потянула носом, наслаждаясь ароматами ванили, корицы и апельсиновой цедры, чабреца и терпкого чая, и ещё цветочных духов. Прислушавшись, она различила едва уловимый шёпот, сделала ещё пару шагов и остановилась.       На диване рядом с окном сидела Лаккия, а рядом с ней — ещё какая-то женщина в кремовом платье с рисунком в мелкий цветочек. Они о чём-то говорили, склонившись друг к другу головами, и эта женщина иногда кивала, отчего её пшеничного цвета локоны чуть подрагивали. Лаки одной рукой обнимала женщину за плечи, а другой — сжимала её узкую ладонь. Рядом с ними примостился Уголёк, и его довольное мурлыканье было явственно слышно даже с такого расстояния. На столике перед диваном стоял изящный чайничек, из носика которого шёл пар, три чашки на расписных блюдцах, вазочка со сладостями и ещё пирог на деревянной подставке, по виду только вынутый из печи. Такая знакомая, привычная комната неуловимо изменилась. Мия не могла бы сказать, чем именно, но она чувствовала, что в воздухе что-то витало. Согревавшее, дарившее успокоение и безмятежность.       — Мими, что ты там мнёшься, иди сюда.       Мия вздрогнула, слова подруги вырвали её из какого-то оцепенения. Она подняла голову и встретилась взглядом с широко улыбавшейся Лаккией и с обернувшейся к ней женщиной.       Лицо её, пожалуй, можно было назвать красивым, но его несколько портил скошенный подбородок и крупный нос с широкими ноздрями. Но зато у неё были потрясающей красоты глаза — большие, зеленовато-серые, словно воды зимнего моря, с тёмной каймой по краю, очень светлые и лучистые, с пушистыми, слегка подкрашенными ресницами. Они завораживали. Казалось, там, в их морской глубине, плещется магия. Лаки представила их друг другу, но то было без надобности — Мия уже поняла, кто это женщина.       — Мэйтресс… — она поклонилась и не слишком элегантно присела, изображая что-то вроде реверанса.       Мэйтресс Саффантиэль поднялась с дивана и улыбнулась, отчего в комнате словно зажглось ещё множество свечей, — такой сияющей и тёплой оказалась её улыбка.       — Можно просто Саффи, и без титула, разумеется. Рада наконец познакомиться, — голос её оказался мягким, словно только что испечённый бисквит, и она протянула к Мие руки. — Лаки так много о тебе писала.       — Боюсь представить что именно…       — О, дорогуша, только хорошее, — рассмеявшись, ответила Лаккия.       Мия бросила взгляд на протянутые к ней ладони, словно в попытке понять, чего от неё ждёт эта Саффи, но потом также потянулась к ней. Саффи взяла её за руки, переплетя пальцы, и расцеловала Мию в обе щеки. От неё пахло цветочными духами и сахарной пудрой. Приятно пахло.       — Давай-ка к нам, — Лаки кивнула головой и указала на кресло напротив, Саффи, ещё раз мило улыбнувшись, вернулась в её объятия.       Мия хотела было сесть, но вовремя вспомнила, сколь печальное зрелище представляет из себя её платье, изгвазданное собачьими лапами и уличной грязью. Стоило пойти переодеться, но сил хватило лишь на то, чтобы стянуть его вместе с чепцом и бросить на стоявший рядом стул, оставшись в бриджах и тонкой рубашке. Лаккия указала на чайник, и Мия налила в третью, до того пустовавшую чашку чай насыщенного красновато-кирпичного цвета.       — Сегодня такая ужасная погода, не правда ли? — ласково проговорила Саффи. — Ты, наверно, замёрзла? Отрежь себе пирога, он ещё горячий. Ты ведь в порту работаешь?       — Да. Табаком торгую, — Мия чуть поджала губы и вернула чайничек на стол, он слегка звякнул, соприкоснувшись с одним из блюдец.       Ясно, что Лаки не писала подруге, чем именно она промышляет. Да и про свои связи с Гильдией наверняка кокетливо умолчала — хвастаться тут точно нечем. Но Мия всё же ощутила досаду — как видно, теперь ей придётся чаще притворяться и даже дома цеплять фальшивую личину.       — Милая, летом здесь намного лучше, — тихо сказала Лаккия, ткнувшись носом в висок Саффи, — поверь, тебе понравится.       — Надеюсь, — едва слышно ответила та и опустила взгляд, в котором, кажется, промелькнула печаль.       Мия отрезала себе кусок пирога и положила на блюдце, после чего взяла в руки фарфоровую чашку с чаем и немного отпила. Горячий чай, терпкий и ароматный, слегка согрел её, но Мия всё равно чувствовала, как подрагивают руки. Маленькой ложечкой она отломила кусочек пирога и несколько мгновений на него смотрела, но потом отодвинула от себя блюдце, и принялась рассматривать роспись на чашке. И откуда у них в доме фарфор? Тут её внезапно обожгло догадкой и она, глянув на млевшую в объятиях Лаки чародейку, спросила:       — Мэйт… Ох, то есть, Саффи, простите. А где вы намерены поселиться?       Возможно, вопрос её прозвучал дерзко и даже неуместно, но Мия в тонкостях этикета не особо разбиралась. В любом случае, даже если её это задело, Саффи того никак не выказала — лишь кротко улыбнулась и ответила:       — Я уже арендовала небольшой особняк на Каштановой аллее, невдалеке от Северных ворот.       — Могла бы и в Верхнем городе обосноваться, — наигранно проворчала Лаккия.       — Могла бы, но… Не хочу никого дразнить. Королевские указы не оставляют простора для сомнений, где именно место у тех, кто не по происхождению получает чародейский титул, — Саффи произнесла это с какой-то горькой гордостью в голосе, но потом смягчилась и добавила, — быть может, кто из других чародеев, планирующих теперь перебраться в Портамер, и поселится в Верхнем городе.       — А кто ещё собирается к нам переехать? — спросила Лаккия и положила в рот кусочек пирога.       — Мэтр Агастис приедет до конца зимы, и ещё мэйтресс… но ты её не знаешь. И…       — А Гиллеар? — вдруг перебила её Лаккия.       От одного имени клятого чародея предплечье прошило болью, словно в ране вновь провернулось лезвие кинжала. Мия до скрипа сжала зубы, надеясь только, что никто этого не заметит. Боль утихла почти сразу же, оставив за собой неприятный тягучий след. Поганая рана никак не желала заживать, и Мия не понимала, что с ней делать. Возможно, стоило показать её Лаки или даже этой Саффи, но она просто не могла. Как бы она объяснила, откуда это? Они бы сразу догадались о её магической природе.       По краям рана затянулась очень быстро, не оставив даже следа. А вот в середине так и остался пугающего вида шрам, нисколько не похожий ни на один из шрамов, полученных Мией когда-либо ранее. Его цвет неуловимо менялся от тёмно-багрового до бледно-пурпурного, иногда он начинал пульсировать, и Мие казалось, что там, под кожей, что-то есть. От мысли о том, что дальше может произойти с раной, да и со всей рукой, Мию раз за разом словно окатывало ледяной водой. Но она ничего не могла сделать.       Странно, но на Саффи имя чародея тоже подействовало не так, как могло бы подействовать имя старого университетского приятеля. Нет, как что-то другое. Как что-то… опасное? Она сжала пальцы, так, что ткань юбки под ними сморщилась, и опустила взгляд. Лаккия того будто и не заметила и как ни в чём ни бывало продолжила:       — Он ведь здесь, невдалеке поселился. Я всё думала ему написать, да руки не доходили. Было бы прекрасно встретиться после стольких лет, не правда ли? Милая, а ты давно с ним виделась?       — Мы не общаемся, — сухо ответила Саффи и замолчала.       В комнате воцарилась гнетущая тишина. Имя чародея словно зависло над ними обоюдоострым кинжалом, с лезвия которого капал яд. Липкий холод сковал тело и потянулся к горлу костлявыми руками. Мия украдкой рассматривала лицо Саффи и недоумевала, почему она так переменилась при одном упоминании этого мерзавца. Предположения, почему именно, были одно поганее другого. Мию замутило.       — Это… Это из-за Мэл? — борясь с не желавшими размыкаться губами спросила она.       Чародейка вздрогнула всем телом, как от удара. В прекрасных глазах блеснули слезинки. Лаккия посмотрела на Мию тяжёлым взглядом, как бы намекая, что та слишком много болтает, и стала шептать что-то успокаивающее на ушко Саффи. Но та вдруг отмахнулась, лихорадочно заозиралась и даже чуть отсела от подруги. А потом заговорила:       — Я… Я так по ней скучаю. Прошло столько лет, а я до сих пор не могу поверить, что её больше нет. Она была такая… светлая, воздушная. Невинная, и…       — Да вы обе такие были, словно две сильфиды, — с лёгкой улыбкой сказала Лаккия и потянулась обнять чародейку, но та повела плечом, сбрасывая её руку и продолжила:       — Нет, ну что… С ней бы никто никогда не сравнился. С самого детства… Я-то родилась на два года раньше, и меня с детства готовили к тому, чтобы я её личной горничной стала. Отец мой был… Хотя почему был, и есть до сих пор — управителем в их поместье, матушка горничной у госпожи. Так вот меня сызмальства учили оберегать юную госпожу и во всем ей услуживать. Я её совсем маленькой помню, и знаете… Никогда с тех пор я не видела столь очаровательного ребёнка. Самая младшая дочка, её всем поместьем на руках носили, и все в ней души не чаяли — и родители, и братья с сестрами, и вся прислуга, да даже фермеры ей подарки везли, когда приезжали ренту платить. Наше маленькое солнышко, вот как её все называли…       Саффи замолчала, достала из кармашка платочек, обшитый кружевом, и прижала его к уголку глаза. Лаки взяла её за руку и что-то сказала на ухо, но чародейка лишь отрицательно качнула головой.       — А потом… у нас дар в один день проявился. Говорят, так не бывает. Нас, одарённых, очень мало, и вероятность того, что у двоих дар проявится в один день, ничтожна мала. Ещё и у двоих, живущих в одном особняке. Мы это чудом считали… Если бы только мы тогда знали, чем всё обернётся, — Саффи вновь замолчала, из груди её вырвался булькающий всхлип, и Мия уже подумала, что сейчас чародейка разревётся как совсем маленькая девочка, но та быстро взяла себя в руки. — В тот день гроза была жуткая, так грохотало, будто небо вот-вот и на землю обрушится. Молнии били повсюду, и в пруд, и в землю, а одна попала в столетний дуб, во дворе росший, и он полыхнул как факел. Мы с Мэл в кладовой заперлись, она кричала и плакала, а я ей ушки зажимала, чтобы она грома не слышала. А потом вот… У неё даже метки золотыми оказались, словно солнечные лучики. Для её родителей это, конечно, большим ударом стало, что у младшенькой чародейский дар проявился. Но они оказались людьми здравомыслящими и смогли это принять. Нашли для нас наставника, старого мэтра Левентера, и…       Саффи вновь прервалась и потянулась к своей чашке, наверно, чтобы смочить пересохшее горло. Мия молча обхватила себя за плечи и глянула в окно. На улице давно стемнело, и горевшие над входами в лавки масляные лампы не могли разогнать чернильную мглу зимней ночи. Ей вдруг стало холодно, так холодно. Мия потёрла руки, но это ничуть не помогло. Чай уже остыл и тоже никак не смог бы её согреть. Она посмотрела на Лаккию, которая в этот момент обвила руками плечи чародейки и притянула её к себе, и на прижавшуюся к ней Саффи. Несмотря на такие печальные разговоры, выглядели они очень счастливыми. Мия не знала, отчего они не встречались с того момента, как Лаки уехала из Мидделея, и не понимала, почему Саффи смогла перебраться в Портамер только сейчас, но знала наверняка — они уже никогда не расстанутся. Она была рада за подругу, правда, очень рада, но отчего-то эта радость горчила на губах. Быть может, она просто хотела, чтобы её тоже обнимали. Может, она всю жизнь просто искала тепло — да так и не нашла.       — Я привыкла ей во всём помогать, — проговорила Саффи. — Я к ней так прикипела. Она такая была… беззащитная. Словно сама и шага ступить не могла. Но дар у неё сильный был, наставник всегда говорил, что у неё славное будущее. А вышло вот как. Если бы только я… Нет, простите, я не могу… Я её любила. Мы все её любили…       — А этот урод её убил, — охрипшим, едва узнаваемым голосом сказала Мия.       Саффи как-то судорожно вдохнула, потом опустила взгляд, рассматривая что-то на своей юбке. И через пару затянувшихся в гробовом молчании минут тихо, едва слышно ответила:       — Да. Да, этот урод её убил.       В этот момент Мие показалось, что под её ногами разверзлась земля, и она упала прямиком в Подземный мир. Правда, никакого озера лавы и извергавшихся вулканов там не было — вместо них до самого горизонта простиралось замёрзшее море, над которым завывал колючий ветер. А перед ней, на троне из прозрачного льда, восседал и сам Владыка — и Мие не нужно было смотреть ему в лицо, чтобы различить его черты. Она их и так помнила.       Саффи поднялась с дивана, оправила юбку, и, сославшись на необходимость припудрить носик, вышла из комнаты. Лаккия проводила её взглядом и хмуро глянула на Мию, но потом хлопнула себя по лбу и сказала:       — Я ж забыла совсем. Письмо тебе сегодня принесли.       — От кого?       Лаккия пожала плечами и протянула ей конверт из плотного пергамента с несколькими чёрными сургучными печатями. От дурного предчувствия во рту загорчило.       — Там, правда, твоего имени нет, но по описанию письмо точно для тебя. Я, конечно, кудрявая, но мой зад, — тут Лаки плавными движениями рук обозначила в воздухе контуры своей внушительной фигуры, — при всём желании нельзя назвать тощим.       Мия облизнула вмиг пересохшие губы, перевернула конверт и уставилась на выведенную тонким, изящным почерком надпись:       «Для кудрявой любительницы найти приключения на её тощий зад»       Внутри что-то дрогнуло, словно лопнула туго натянутая струна. Трясущимися пальцами она переломила печати и вытащила из конверта прямоугольник белой бумаги, на котором тем же почерком с аккуратно вытянутыми завитками было выведено всего два слова:       «Прошлое ждёт»       — К-к-к… К-к-т, — Мию пробрало такой дрожью, что не получилось выговорить ни слова, только и могла она что переводить взгляд с письма на Лаки и обратно.       — Мими, что там такое? Ты будто призрака увидела.       — Да лучше бы призрака, — наконец выговорила Мия. — Кто его передал?       — Да какой-то мальчишка-посыльный. Всё нормально? — Лаки потянулась взять её за руку, но Мия отстранилась, сунула письмо за пояс и, сказав, что у неё разболелась голова, направилась в свою мансарду. От слабости в ногах она чуть не упала на лестнице, но быстро взяла себя в руки.       Он всё-таки её нашёл. И теперь Мие никак не спастись от этого мерзавца. Глупо было даже думать, что он спустит Мие с рук то, что она сделала. Глупо было на что-то надеяться. В мансарде она опустилась на колени перед своей кроватью, откинула матрасик и вытащила из-под него припрятанный там чарострел. Покрутила его в руках, рассматривая со всех сторон, словно первый раз в жизни. Зря она тогда испугалась и не довела дело до конца. Но у неё есть шанс всё исправить.       Она сделает это. Убьёт этого мерзавца и отомстит за всех. За себя, за бедняжку Мэл, за Саффи и многих других девушек, которых он погубил. Ни на секунду Мия не сомневалась, что их было очень и очень много.       Ни на секунду.