Когда потерянное станет обретённым

Боль мучительна – агония, которой не представить, пока не пережить такую самому. Лезвие разрезает на части, обрывает нервные окончания, царапает, скользит с пугающим мастерством, с грубой отточеностью техники, пронесённой сквозь века опыта… - Дин. … а Дин уже давно не кричит, его горло истекает желчью и кровью; Аластар принял образ его отца, потом матери, потом младшего брата; их бессердечные взгляды режут не хуже лезвий, и нужно бороться, нужно помнить, что они не настоящие, что это очередная уловка, просто ещё одна попытка сломать его… - Дин! …но Сэмми не уходит – его руки обагрены кровью, и Дин ломается, он уже сломлен, согласен на всё, лишь бы это прекратить – только он просто не может ничего сказать, не может выговорить ни слова, и Аластар победно смеётся, проводя лезвием вдоль разорванной кожи, врезая поражение Дина в его искалеченную плоть… - Проснись! Хватит! Измученные лёгкие Дина вдыхают кислород, и он резко садится, врезаясь в кого-то твёрдого, чьи руки его неожиданно обнимают, удерживают, не пускают – и он безо всякой задней мысли пытается вырваться, дыхание срывается в хрипы, пелена застилает глаза. - Дин! Кулак попадает в цель в то же мгновение, в которое он узнаёт этот глубокий голос, но всё вокруг ещё туманно, и Дин снова хрипит, вслепую пытаясь высвободиться из этих обнимающих рук, сражаясь кулаками и ногтями. - Дин, Дин… расслабься, это просто я, ты на свободе, ты в безопасности. Руки исчезают так же неожиданно, как и появились, и Дин оказывается на коленях, всё ещё задыхаясь от недостатка кислорода, всё ещё чувствуя вонь серы. Кастиэль сидит на коленях на кровати перед ним, приподняв руки в универсальном оборонительном жесте, его синие глаза широко распахнуты, а на лице кровь, пачкающая бледную кожу шеи, стекающая за воротник плаща. - Видишь? Это просто я, Дин. Ты на свободе, ты в безопасности, правда. Его слова тают с незаметностью сошедшего с пути грузового поезда, и Дин зажмуривается, чувствуя облегчение от мотельной вони, смешанной с запахом пота, стекающего по его человеческой коже. Его трясёт, ему хочется обхватить себя руками, спрятаться где-нибудь – навсегда, а в груди болит от невысказанных слов, которые никогда не услышит тот, кто перед ним. Благодаря тебе я могу обнять младшего брата. Ты спас меня, ты дал мне второй шанс. - Я должен был предположить, что ты так неприязненно отреагируешь на мои объятия. Я отреагировал на твоё резкое пробуждение не самым лучшим способом, и я приношу свои извинения. Дин может только покачать головой, беззвучно возражая, когда Кастиэль виновато отводит взгляд, будто ему есть чего стыдиться – будто он не вырвал Дина из его личного ада во второй раз. Пытаясь как-то выразить это словами, всё ещё дрожа от усилий прояснить рассудок и снова обрести возможность говорить, Дин не сразу понимает, что Кастиэль поднялся на ноги. - Куда… ты уходишь? – его голос звучит надломлено, и он смущённо прочищает горло; Кастиэль просто смотрит на него, а кровь с его лица всё ещё капает на плащ. – Это я… это я это с тобой сделал? Кастиэль колеблется и подносит руку к носу. - Я излечусь моментально. Пожалуйста, не вини себя. Гадая, может ли он почувствовать себя ещё гаже, Дин пытается подавить приступ вины, но все возведённые им границы рушатся, как снесённые ураганом, и он знает, что не сможет сейчас ничего скрыть от Кастиэля. - Как ты умудряешься меня выносить? - Я живу дольше, чем ты можешь себе представить. У меня довольно большие запасы терпения. Это просто слова, Дин уверен, возможность вернуться к своей напускной уверенности, но он не может притворяться и подыграть этому уязвлённому юмору. Воспоминания ещё слишком свежи, и он всё ещё чувствует дыхание Аластара на своей коже, шепчущего богохульственные объяснения, как лучше пытать души, как и где их резать. - Дин. Дин не может встретить его понимающий взгляд. Он слишком занят тем, что удерживает рвоту. - Если ты хочешь снова попытаться уснуть, я могу остаться здесь. - Мне не нужна нянька. - Я думал, что предложил тебе быть твоим другом. Тошнота усиливается стократ, и Дин замечает за собой, что сосредоточен на том, чтобы смотреть куда угодно, лишь бы не на Кастиэля. Этот гадкий короткий сон-воспоминание отчётливо напомнил ему, что Дин, пожалуй, последний из всех на этой земле, кто заслуживает дружбы ангела – а теперь ведь их двое, один человек, а другой – всё ещё не потерявший силу ангел, и Дин понятия не имеет, как быть с обоими. - Если я тебе не нужен, я уйду. Дин едва слышит эти неуверенные слова, стараясь удержать себя в руках рядом с этим воплощением преданности и точно помня, почему именно он пытается не задумываться обо всём том, что Кастиэль сделал ради него, потому что это слишком, слишком много, чтобы Дин хотя бы попытался с этим справиться. Кастиэль спас его из ада, восстал против Небес ради него, буквально пошёл за ним на край света, к концу мира, предал свою семью ради того, чтобы дать Дину возможность… чёрт, он вообще умер ради того, чтобы дать Дину эту возможность… и теперь Кастиэль вызывается прогонять его ночные кошмары, будто пытаясь довести до конца работу, начатую в аду много месяцев назад. - Дин? - Чёрт, Кас. Есть ли что-нибудь, чего бы ты для меня не сделал? Эти слова вырываются прежде, чем он успевает их остановить, и повисают в воздухе между ними со смутным подобием милосердия, а Дин едва может дышать, просто глядя на Кастиэля и частично надеясь, что он просто исчезнет, не сказав ни слова, отказываясь отвечать на такой опасный вопрос, спасёт их обоих от того, к чему они идут, чем бы это ни было, спасёт от этих запутанных отношений, в которых они оказались в будущем… Но удача ему не улыбается. Кастиэль всё ещё здесь, в своём заляпанном кровью плаще, с взлохмаченными волосами, как никогда похожий на оленя, угодившего под свет фар. - Кас? - Не думаю, что мы оба хотели бы услышать мой ответ на этот вопрос. Голос Кастиэля звучит ещё более хрипло, чем обычно, и, может быть, это слабый свет от единственной горящей лампы, или это вечное ощущение, приходящее, когда просыпаешься в три часа ночи, или то, как Кастиэль смотрит на него, будто Дин самое ценное из всего, что он когда-либо видел – какой бы ни была причина, Дин тянется к рукам Кастиэля, обхватывая его локти и не упуская из виду то, как ангел будто потянулся навстречу этим прикосновениям. - Почему ты всё ещё здесь, Кас? Мы не можем убить дьявола из кольта… и ты видел, что случится, если ты застрянешь со мной… - Моё присутствие здесь предполагает суть свободы выбора. Наше будущее – не неизбежный факт, во что бы ни заставляли нас верить другие ангелы. Несмотря на праведную сталь в голосе Кастиэля, напряжение не отпускает Дина, и они долгое время просто смотрят друг на друга, а одинокая лампа отбрасывает на лицо ангела тёмные тени. Спустя пару мгновений Дин осознаёт, что пальцы движутся без его разрешения, вырисовывая круги на плаще Кастиэля, и они оба одновременно делают шаг назад. - Дин, я… твои кошмары не должны появляться с таким тревожащим постоянством. Я спасал тебя из ада не ради того, чтобы ты возвращался туда каждую ночь. Если ты хочешь, чтобы я присмотрел за тобой, пока ты спишь… - Жутко, Кас. Это естественная реакция, вызванная тем, насколько он сейчас не в себе, но по лицу ангела пробегает тень чего-то, похожего на боль, и вот, Дин уже приблизился к верхнему пределу своего сволочизма. - Прости, я не хотел… - Я ангел, Дин. Я никогда не общался на таком уровне, как ваш вид. Я приношу извинения, если мои попытки проявить доброе отношение не находят отклика. - Кас… - Спокойной ночи. - Подожди! Дин ненавидит себя за отчаяние, просквозившее в его голосе, но он неожиданно снова хватается за рукава плаща Кастиэля, будто это помогло бы ему удержать его, захоти Кастиэль действительно уйти. Когда ангел просто продолжает смотреть на него, не двигаясь с места несмотря на всё, что произошло, это заставляет слишком чувствительное сердце Дина сжаться, и он стискивает зубы, пытаясь сосредоточиться на павшем ангеле, напивающемся сейчас до беспамятства в каком-то баре, и изо всех сил сдерживается, чтобы не прижать к себе покрепче ангела напротив. - Кас, пожалуйста… если мы не сможем убить дьявола, ты должен будешь убраться отсюда. Мне жаль, что я вообще втянул тебя в это… ты должен будешь уйти куда-то подальше, туда, где сможешь спрятаться от других ангелов… - И провести вечность в одиночестве? Дин замолкает, потому что он никогда об этом особенно не задумывался. Кастиэль поджимает свои мягкие губы и по-прежнему не высвобождается из крепкой хватки Дина. - Ангелы не были созданы желать, Дин. Мы были созданы для подчинения и веры. Я существовал дольше, чем ты можешь предположить, я видел больше, чем могу поведать… и всё же я никогда не желал ничего, пока не пришёл за тобой в ад, пока ты не показал мне, что есть нечто большее, чем слепое повиновение. Дин гулко сглатывает и даже не пытается найти слова. Он знает, что это невозможно. - Я хочу спасти этот мир, Дин. Если этого желаешь ты, то и я тоже. - И ты не хочешь ничего для себя? - Я не уверен, - Кастиэль неопределённо замолкает, и Дин гадает, сколько было у них таких разговоров – приглушённых полуправд в мутном свете мотельной лампы, когда Кастиэль смотрит так, будто может видеть сквозь Дина. – Но я знаю, что не хочу провести вечность в одиночестве. Это будет слишком одиноко после всего, что мне довелось пережить здесь. Пытаясь игнорировать то, что это он, Дин Винчестер, затащил ангела в грязь и познакомил его с горечью одиночества, Дин переводит дыхание и пытается расцепить пальцы, выпустить из них плащ Кастиэля. Пальцы не подчиняются, а Кастиэль просто продолжает смотреть, и Дин снова переводит дыхание и задаётся вопросом, стоит ли перестать убегать от самого себя прямо сейчас. На этом этапе наших отношений я всё ещё пытался выяснить, почему я сдвинул бы Небо и Землю, лишь бы только охранить тебя. Дину вдруг кажется, что в комнате не хватает кислорода. - Чего ты хочешь от меня. Кас? - Я… - Забудь о спасении мира, хотя бы на минуту. Чего ты хочешь. Что сделает всю эту круговерть… легче, что ли. - Я… - Кастиэль будто резко запинается на собственных словах, наклоняясь ближе к Дину в полумраке мотельного номера, и Дин никогда ещё не видел ангела таким беспомощным. – Я не знаю, чего хочу. Я всё ещё нахожу человеческую возможность чувствовать очень непонятной. И просто… спроси, чего я хочу. Нет, лучше просто раздень меня. Ничего не спрашивай. - Чёрт, - хрипло бормочет Дин, резко ощущая во рту привкус паники, и наклоняется, чтобы осторожно коснуться шершавых губ ангела своими, а сердце переворачивается от резкого выдоха, вырывающегося у Кастиэля, но Дин продолжает ласково касаться его губ, напоминая себе о необходимости дышать. Когда он разрывает этот целомудренный поцелуй, Кастиэль смотрит на него, как никогда широко распахнув глаза, а его руки поднимаются к пальцам Дина, всё ещё удерживающим ткань его плаща. Тишина оглушает, и, кажется, Дин чувствует, что сердце бьётся уже в горле. Наконец Кастиэль издаёт уязвлённый стон и делает шаг назад, с лёгкостью разрывая мёртвую хватку пальцев Дина. - Дин, я… - его голос заметно дрожит, его нерушимое ангельское спокойствие наконец рухнуло, и, чёрт, чёрт, чёрт, Дин тому причиной. – Я не понимаю. Дин пытается найти слова, которые объяснили бы всё, но, прежде, чем он может заставить свой язык заработать, эти слова тают под взглядом широко распахнутых глаз Кастиэля, тот снова издаёт уязвлённый стон и исчезает. Дин не сразу это осознаёт, а потом, выругавшись, ударяет кулаком по гипсокартонной стене, в то время как его желудок угрожает прорваться наружу через горло, а комната вокруг превращается в ливень злобного белого шума. *** Когда Кас возвращается из бара, в тусклом свете единственной лампы его глазам предстаёт Дин и далеко уже не полупустая бутылка виски. Когда хлопает дверь, Дин неуклюже приподнимается на локтях, и они с Касом начинают очередной раунд игры в гляделки среди окружающей грязи. - Классика. Выпивка в номере в одиночестве. - Перестань нахрен на меня таращиться, чёртов ты лицемер. Кас даже не удостаивает это ответом и с обыденным видом, покачиваясь, пересекает комнату, явно пытаясь изобразить беспечность, несмотря на то, как сильно они оба напились. - Я так понимаю, разговор со мной прошёл не лучшим образом? - Иди нахрен. - Ты всегда такой милый, когда выпьешь. Дин скрипит зубами и бросает взгляд на часы, пытаясь произносить слова раздельно. - Где ты вообще шлялся? Пять утра. Бар давно закрыт. - Я нашёл себе другие занятия. Дин давится следующими словами, когда Кас стягивает рубашку так, будто ему дела нет до присутствующих. Старая зеппелиновская футболка – одна из любимых футболок Дина, отмечает он с некоторым раздражением – приземляется на грязный пол, а потом Кас наклоняется, чтобы сразиться со шнурками, и Дин прикусывает язык, разглядывая открывшуюся взгляду кожу. - Ну и кто теперь таращится? Дин только сглатывает, не отвечая, потому что его телу плевать, что это не тот же самый Кастиэль, которого он знает уже месяцы – и даже напоминание самому себе об этом не заставляет его отвести взгляд от выступающих позвонков и острых бедренных косточек, от мысли о том, как легко было бы обнять Каса за талию и прижать его к себе… Бледный бок павшего ангела покрывает цепочка синяков. Дин сужает глаза, а Кас, выругавшись, спотыкается, наконец справляясь со шнурками на втором ботинке. - Какого чёрта с тобой случилось? Кас сбрасывает ботинок с очередным ругательством и выпрямляется, поворачиваясь, чтобы встретиться с Дином взглядом, и тот только сейчас замечает множество следов на шее Каса, ярко выделяющихся на его бледной коже. - Что? Мне теперь нужно твоё разрешение, чтобы трахаться? Дину внезапно кажется, что он выпил слишком много, потому что виски уже пытается прорваться обратно, будто его ворочающийся желудок больше не хочет его удерживать. - О, да ладно. Ты серьёзно думал, что я буду рыдать в подушку, пока ты трахаешь свою любимую ангельскую версию меня? Даже несмотря на выпитое Дин понимает, что эти слова не приведут ни к чему хорошему – в них нет даже тончайшего намёка на самоуничижительный юмор, и виски предпринимает ещё одну безвольную попытку вырваться наружу, прорваться вместе с гневом, вспыхнувшим при мысли о Касе, стоящем на коленях и терпящем такое насилие от совершенно незнакомого человека. - Перестань смотреть на меня как на урода. - Но ты… почему… - Может, я привык быть боксёрской грушей, и какая-то больная часть меня скучает по этому. Улыбка на лице Каса пугающая, а подтекста этих слов слишком много, чтобы Дин хотя бы попытался их обдумать, так что он делает ещё один большой глоток из бутылки, а потом роняет голову на подушку и слушает, как течёт вода за закрывшейся дверью ванной. Может, я привык быть боксёрской грушей. Свернувшись на боку, не желая больше иметь дела с окружающим миром, Дин зажмуривает глаза и пытается уснуть, надеясь, что виски растопит его рассудок и выжжет все кошмары сегодняшней ночи. У него вроде бы получается ненадолго задремать, и он вздрагивает, только когда Кас, спотыкаясь, выходит из ванной, надев чистые джинсы Дина и ещё одну из его футболок, а его влажные волосы торчат во все стороны. - Есть здесь пиво? Он пытается заставить этот вопрос звучать непринуждённо, и Дин, сглотнув, пытается устроить себя в вертикальное положение; ему удаётся сесть на кровати, но комната всё равно продолжает пугающе покачиваться. - Дин? - Нет, Кас… пива нет. И ты можешь уже перестать так на меня смотреть? – Кас оборонительно напрягается, глядя так, будто Дин сейчас встанет и врежет ему, для чего, правда, тому пришлось бы избавиться от всего выпитого виски. – Чёрт, я не смогу тебе помочь, пока я не знаю… - Мне не нужна твоя жалость. - Я не это предлагал. Кас хмыкает и ковыляет мимо, и Дин бездумно тянется к нему, обхватывая пальцами его запястье, внезапно испугавшись, что тот собирается снова сбежать в ночь. Он никогда не сделал бы этого, будь он трезв, и Кас мгновенно замирает и поворачивается к нему. Дин вспыхивает от смущения и опускает взгляд на свою руку – и видит ещё кое-что, чего не заметил, когда Кас раздевался, потому что перед глазами стояла пелена виски и свежие синяки на теле павшего ангела. - Господи Боже, Кас. Эти слова вырываются прежде, чем Дин успевает прикусить язык, и Кас хмурится, а потом опускает взгляд на свои руки, пробегая глазами по обильному количеству синяков, украшающих внутренние стороны его предплечий. - Что, ты серьёзно удивлён? - Я просто… я не знал… - Почему, как ты думаешь, мне не кололи морфий в больнице? Нельзя давать опиоиды зависимому от героина. Дин лихорадочно вспоминает всё то время, что они провели вместе в Импале, тот ужасный день в хижине, конец света – и вдруг осознаёт, что всегда видел Каса с длинными рукавами, если не считать больничного халата и своих старых футболок, но он, наверное, просто никогда не смотрел на его вены… Что, видимо, означает, что Кас научился чертовски хорошо скрывать это от всего мира, что он прекрасно понимает презрительное отношение к зависимым, и что Дину нужно продолжить выколачивать из него правду без малейшего намёка на мягкость или сострадание. - Кас, я… прости. Я не знал. - Ну, теперь знаешь. Счастлив? Кас выплёвывает эти слова, не отводя взгляда от своих рук, а, когда он снова смотрит на Дина, тот сглатывает и напоминает себе, что ему нужно быть абсолютно уверенным в том, что происходит, даже если следующий его вопрос возведёт между ними безнадёжно непреодолимую стену. - Ты на наркотиках прямо сейчас? - Когда я мог бы успеть? Ты едва ли оставляешь меня одного на достаточно долгое время, чтобы поссать. - Это не ответ. - О, хрена ради, - если взгляд Каса и до этого был свирепым, то он не шёл ни в какое сравнение с тем, как он сверкнул глазами сейчас, вырывая руку из хватки Дина и, пошатнувшись, отступая назад. – Я прекратил колоться где-то в 2012-м, когда ты ясно дал понять, что я или прихожу в себя, или нахрен убираюсь из Читакуа. - Так ты что… просто бросил, забив на ломку, посреди конца света? - Иди нахрен, Дин. Хоть раз в своей грёбаной жизни не суй нос не в своё дело. Прежде, чем Дин успевает придумать ответ, Кас тянется и выключает единственную лампу в номере, действенно обрывая разговор темнотой. Слышно, как шуршат одеяла, когда Кас забирается в свою постель, и Дин подавляет гнев, переворачиваясь на живот и зарываясь лицом в подушку, неожиданно ненавидя себя ещё больше, чем когда-либо, из-за того ада на земле, через который прошёл тот, кто лежал на соседней кровати. *** Последующая их поездка на машине становится худшей в жизни Дина. Они выползают из мотеля около двух, будто вообще не спали, и Дин едва может смотреть на Каса, который будто вознамерился во что бы то ни стало переиграть в гляделки приборную панель. Дин включает музыку на полную громкость, несмотря на пляшущее в голове похмелье, а потом изо всех сил не обращает внимания на свою одежду на Касе. Кас не заговаривает с ним, пока они не приезжают в место назначения. - Искренне надеюсь, что ты выбрал место с приличным количеством выпивки неподалёку. Дин бормочет что-то и делает музыку ещё громче, гадая, куда улетел Кастиэль, и ненавидя себя за каждый раз, что позволяет себе думать о том, как хорошо выглядит Кас в поношенной старой футболке с принтом AC/DC. *** В мотеле всё становится ещё хуже. Припарковав Импалу и найдя ближайший бар, в котором можно утолить свои печали, они сидят друг напротив друга и опрокидывают стопки так, будто это какое-то соревнование, а над ними сгущается пасмурное облако, почти достаточно густое, чтобы Дин им подавился. В итоге они оказываются на разных концах неопрятного мотельного номера и так таращатся друг на друга, будто от этого зависят судьбы мира, пока Кас не бормочет едва слышное ругательство и не трёт рукой глаза. - Это не помогает. Дин решает не играть в дурачка. Напряжение между ними будто близится к какому-то переломному моменту, а алкоголь заставляет номер слегка покачиваться. - Что ты хочешь, чтобы я сделал? Мир идёт к концу. Ты застрял со мной. Дин не знал, что можно разозлить павшего ангела ещё больше, пока Кас не оказывается прямо перед ним – так ярко напоминая об ангельском себе, – и сердце Дина не сбивается с ритма, колотясь о рёбра, впрочем, определённо не от страха. Это скорее похоже на внезапный порыв незваной привязанности, несмотря на всё дерьмо последних дней, и Дин ненавидит неположенность этого чувства к тому, кого он же сам и сломал, а потом услал на смерть. - Ты не понимаешь, да? - Кас… - Я-то, может, и здесь, но тот мир всё равно горит адским пламенем. Скажи-ка, насколько тебе на это не плевать? - Кас… - И я потерял тебя. Неважно, какими отравленными были наши отношения, ты оставался причиной, по которой я не прекращал бороться. Кого, по-твоему, я представлял вчера в том чёртовом баре? Дин закрывает глаза, не зная, собирается ли Кас его ударить. Он смутно надеется на то, что Кастиэль не сидит где-нибудь здесь и не слушает этот ужасный разговор. - И ты хочешь, чтобы я прошёл через это снова? Смотрел, как ты лажаешь в отношениях со мной? Видел, как я паду? Проводил ночи в одиночестве, глядя, как этот грёбаный мир сгорает? – Дин не открывает глаза, но слышит, как голос Каса будто начинает осыпаться по краям. – Я не могу, Дин. Я не могу снова увидеть, как всё рухнет. - Так что ты хочешь, чтобы я сделал? Дин слышит надломленность и в своём голосе, и ему плевать на дурацкую влажную пелену, застилающую глаза. Кас смотрит на него так, будто он может изменить будущее одним усилием воли, и его взгляд дикий, а алкоголь вытеснен отчаянием. - Скажи «да» Михаилу. Спаси эту планету, пока не поздно. - Нет. - Тогда ты приговариваешь этот мир к тому же будущему, которое видел в моём. Дин чуть не прокусывает губу, потому что Кас сводит брови и выглядит так, будто сейчас врежет Дину. Всё, на что хватает Дина, это покачать головой в немом отрицании очевидного, и Кас сжимает кулаки и подходит ещё ближе, выплёвывая слова в покрасневшего Дина. - Ты действительно хочешь знать, куда ведёт эта дорожка? Я видел, как ты стрелял в детей, Дин. Видел, как ты отбрасывал их, как собак. - Кас, - рык Дина прорывается сквозь белый шум в его голове, - заткнись к хренам. - Я видел, как ты похоронил Бобби. Я стал твоей боксёрской грушей, когда этого стало слишком много. Я видел, как ты напиваешься, трахаешься, сражаешься и пытаешь, идя по своему пути к концу света. - Я серьёзно… - Хочешь узнать, что настоящее? Вирус, который лишает всех человечности и превращает даже не заражённых в чудовищ. - Кас… - Я бы лучше умер, чем снова видел всё это. По щекам Каса стекают слёзы, дыхание прерывается болезненными всхлипами, и Дин отворачивается, потому что просто не может смотреть. Ему хочется кричать, врезать кулаком по стене, найти бога и придушить его за всю эту историю – а потом ему хочется обнять Кастиэля – их обоих – и крепко прижать к себе, пока мир не прекратит срывать с них кожу до самых костей. - Ты не сможешь победить, Дин. Когда Дин не отвечает, дверь хлопает так сильно, что его зубы клацают, и он отчаянно жмурится, чувствуя подступающие слёзы и загоняя их обратно в глаза, подходит к холодильнику, берёт бутылку виски и ложится на кровать, сжавшись, почти как младенец. Я видел, как ты напиваешься, трахаешься, сражаешься и пытаешь, идя по своему пути к концу света. Не открывая глаз, Дин приговаривает почти всю бутылку, швыряет её на пол у кровати и задаётся вопросом, как долго он ещё будет делать вид, что дорога, по которой они идут, приведёт к чему-то иному, чем мор и бойня.