Radical

| PART 1: VIS-À-VIS |

Он проститутка. Проститутка, проститутка, проститутка. Подстилка, шалава… Перевариваю молча, но что-то всё никак не переварю. Он — торгует своим телом?! Я сожру без соли терабайтный винт¹, но не поверю, что он не мог найти себе другую работу. Любую, только не эту. Ёрзаю на сиденье. Беспокойно мне. Смотреть уже невмоготу на его голову, лежащую на моих коленях. Он без сознания, ему плохо. Может, он уже умер от истощения? Невозможно проверить, ведь он не дышит. Чёртов упырь. И чёртово такси. Слишком медленно едет. — Вы не могли бы поднажать? — нервничая, я прокричал это таксисту практически в ухо. И перегородка не помешала. — Спешите на свои похороны, молодой человек? — бодро ответил тот, но газу прибавил. — Похороны уже состоялись, — пробормотал Ангел и пошевелил бровью. Я от неожиданности чуть не подпрыгнул. — Ты в порядке? Я грешным делом подумал… Он приоткрыл губы, ловя ртом воздух. От обнажившихся при этом клыков мне захотелось скривиться. Незнакомы они мне. Чересчур длинные. Вчера я их такими не видел, точно не было. Ангел теперь не акул, а драконов за пояс заткнёт. И он ещё что-то сказал. Беззвучно. Одно слово. Пить. Меня зазнобило от страха. Глупо. Ведь он не хочет меня обидеть. Но едва я представляю себе кровь: её дурманящий запах, густой оттенок и, наверное, вкус — хотя вкус я как раз и не представляю — меня тошнит и глаза закатываются в обмороке. Трусливо пытаюсь вспомнить, где продаётся этот красный товар. Бойня? Больница? Заявиться средь бела дня с упырём под мышкой, суетливо засунуть в карманы всех встреченных людей пачки «зелени» и просить, просить, просить… чтоб никому не слова? Бред. Никакие деньги не заставят их молчать. После того, что они увидят… Ангел, сосущий кровь из мятого полиэтиленового пакетика. Ангел, высосавший всё до последней капли. Мёртвый Ангел, который внезапно начнёт ходить и разговаривать. Ангел, приехавший на носилках, а уехавший со мной под руку. Ангел с кожей цвета «коматоз наш лучший друг». Ангел с улыбкой «не проходите мимо на Хэллоуин». Ангел с глазами «заповедник редких и вымирающих видов флоры и фауны». Ангел, Ангел… У меня в отчаянии крыша едет. Смахивая со лба холодный пот, замечаю, что он все это время смотрел на меня в упор. — Не бойся. Я возьму у тебя немного. Пригоршню боли. Больше мне не понадобится… Сказал и отключился. Отключиться, что ли, следом? Опять ёрзаю и впадаю в панику, порываясь прикрикнуть на таксиста, но, слава всем эстонским богам, впереди замаячило моё скромное городское жилище. Не помню, как выпадаю из авто. Не помню, как отдаю деньги. Помню, как иду по лужайке — ничего не видя, по щиколотки в траве. Несу перед собой его тело. Оно такое лёгкое, что дрожь берёт. Длинные волосы подметают землю, я боюсь на них наступить и споткнуться, меня слепит солнце, слепит политый зелёный газон, а бездыханный Ангел у меня на руках почему-то пахнет клубникой, так явственно, что голова у меня начинает кружиться. Что за наваждение… Я снова принёс его в свой дом. Уронил на пол в холле, внезапно ослабев, и сам рухнул рядом. Что теперь делать? Ползти к нему поближе и подставлять для укуса шею? Воображение тут же услужливо рисует мне картину страшной расправы, скорой помощи, доноров, шлангов, шприцов… и самое отвратное — иглы! Вокруг уже очень правдоподобно мерещатся кровавые лужи. Раздражённо отмахиваюсь от них и закатываю рукав. Я дурак… глупо подвёрнутый на стереотипах о вампирах. Руки достаточно. Ведь правда, правда? Если я увижу хоть каплю этой гадости, меня приводить в чувство будет уже просто некому. Режу ладонь о клык, немного выступающий из-под его губ, и, чуть не закричав от боли (и пусть кто-то потом попробует вякнуть мне, что быть добычей упыря волнительно и приятно — застрелю!), припоминаю, что не дописал завещание. α^ Я шёл во тьме длинной тропой, а Смерть шла под руку со мной. Приветливо обнажив оскал гнилых зубов, она вопрошала, что я буду делать в её пыльных покоях. Она очень поэтично рассказала, как кости усопших покрывает толстая плесень ушедших веков, а Время, качаясь на маятнике давно остановившихся часов, не идёт, а извивается, замыкаясь в круг. Она обещала там спеть мне безмолвную песнь своей любви в такт ветра, взметающего груды мёртвого мусора в мёртвый воздух и шевелящего грязные занавески на окнах, выходящих в никуда. Её затянутые паутиной глазницы поминутно приближались к моему лицу. Она ждала ответа. Когда мышцы на его горле судорожно сократились, я двумя пальцами увлечённо вытаскивал из тесного кармашка запасной мобильный телефон, чтобы набрать своего психотерапевта и сообщить, что меня убивает вампир. Больше никто мне поверить просто не должен был! Я успел набрать носом две цифры, когда Энджи кашлянул, видимо, захлёбываясь богатым угощением, а потом вполне осознанно всосался в мою ладонь. Со страшной силой. От неожиданности мобильный я выронил и с нарастающим ужасом понял, от руки разливается такой труЪ-готичный² кладбищенский холод, что с гостеприимством я, кажется, переборщил. α^ Она прошептала с нежностью моё имя, тщетно дожидаясь, что в ответ я скажу хоть слово. Я выпустил её руку и шагнул в сторону. За спиной послышалось глухое утробное рычание, а тропа внезапно перевернулась — она набросилась на меня и повалила наземь. Костлявые пальцы потянулись к груди и вонзились в плоть, вырвать моё холодное сердце. Её зловоние на миг воскресило в моей памяти образы ненавистных вампиров, но потом… Смерть истошно закричала и исчезла, в очередной раз оставив на память лишь глубокие следы от когтей: моя кровавая погибель пробудилась и вышла наружу. Небо обернулось морем багровой мести и упало на меня, прорвавшись ливнем. Я не успел защититься, оно хлынуло мне в рот, выжгло горло, снова, о Господи, снова… И со стоном обречённого на вечную жизнь недочеловека я вырвался из обители зла обратно в живой мир. Ангел отнял мою руку от лица и сел. По сливочно-белому подбородку текла моя кровь, он непроизвольно слизывал её. Пока не заметил мой одичавший взгляд и не покраснел. Хотел что-то сказать, но я жестом попросил помолчать. Мне нужно прийти в себя, он… он только что совершил весьма интимный акт контакта с моим телом. И я стесняюсь. Очень. Просто не знаю, куда деть глаза. В руке до самого плеча разлит ужаснейший холод, она онемела, я не могу ею шевелить толком. Когда он бережно взял её и зашептал что-то своим дьявольским голосом, касаясь ранки тяжёлыми, переполненными только выпитой кровью губами, я чуть не сдох. Поднял страдальческие глаза, прося повторить ещё раз. И он повторил. Блядь… повторил. Хотя лучше бы он этого не делал. — Хреново выглядишь, Ксавьер. — Угу. А ты уже нет. — Пойдём… — Пойдем?! — Я отнесу тебя. Моя очередь. Мне дурно. Вот теперь — мне по-настоящему стало дурно. Он как-то слишком легко и непринуждённо хватает меня за… — Куда отнесёшь?! — А много вариантов? В постель. Не дергайся. Ты, по-моему, чего-то боишься. Да уж. Сомнительных упыриных ласк, разве что. Чего ему от меня надо? Он принёс. Опустил поперек кровати и встал, вытянувшись во все свои грёбаные шесть с лишним футов или сколько там. Изучающим взглядом рассматривает мою напуганную физию. Кажется, наслаждается её выражением. Смотрит и смотрит. Меня это уже порядком бесит. — Что? — Ничего. — Тогда прекрати пялиться. — Хорошо. Он и в самом деле перестал. Подошёл и потянул вниз мою футболку. Стянул с одного плеча, тронул голую кожу. Господи, да от него за метр чувствуется жар! А был ведь мертвяк мертвяком. Я зажмурился, отворачиваясь. — Я принесу тебе поесть, — прогудел низкий голос мне в шею. — Не дрожи… — Мне холодно, сюрприз. — Нет, — моя несчастная футболка поползла дальше. Потом рывком была разорвана на две части и улеглась на пол за кроватью. — Не дрожи, говорю тебе… Его рот переместился с шеи на голые лопатки. Застыл между ними, плотно прижавшись к спине. Я вдруг понял, что просто онемел и оцепенел от чьего-то немыслимо наглого поведения, и заорал: — Ты больной, что ли?! Что ты, блядь, делаешь? Прекрати паясничать! Я уже вырвался. Попытался отодвинуться подальше, сколько хватало постели, но Ангел меня не преследовал. Я боялся оборачиваться, чтобы узнать, каким взглядом он жжёт мою спину. Но она горела. Особенно, в месте… в месте, где… он меня припечатал. А что дальше? Господи, я даже не в состоянии защититься! α^ Я поцеловал его. Меня разрывало вожделение от небывалого притока крови в теле, я хотел сделать это как можно мягче и осторожнее, но не смог. И испугал его. Кси был так расстроен поцелуем, что чуть не заплакал. Недотрога. Знал бы ты, сколько на самом деле нежности мне хочется выплеснуть на тебя. Но я сдерживаюсь. Пока ещё сдерживаюсь.