| PART 1: VIS-À-VIS |
Я оставляю эту записку на столе для Жерара в надежде, что он найдет её раньше.Всё, что произошло ночью, никоим образом не должно повлиять на наши с тобой отношения. Я хочу, чтобы ты, как и прежде, звал меня «мессир», подавал завтраки около девяти утра, выносил меня пьяного на террасу, а если я останусь один…
Ручка выскользнула, со стуком покатившись на паркет. Мой и так далеко не изящный почерк представлял на помятом листе записку умалишенного. Что я пытаюсь этим доказать? Что я не голубой? За что я оправдываюсь? За то, чего ещё не совершил, но в чём уже раскаиваюсь? Если предстоящая ночь в компании с Ангелом доставляет мне такие мучения, может, не идти к нему? Но какой тогда смысл во всех этих приготовлениях? Всё дело в детском капризе. Поступить так, как хочет мать — но с точностью до наоборот. Значит ли это, что я нисколечко не вырос? И мне нужен изрядный пинок, чтобы совершить самый ответственный шаг? А может, я зря боюсь. Переживаю и накручиваю себя там, где другие уже без оглядки прыгнули бы в постель к бледному порождению ночи и счастливы бы были от оказанной невиданной чести переспать с существом подобного рода. Покорились бы давно его кукольной красоте, его совершенству, преклонились бы перед его силой. Он… он ведь заведомо был победителем. И я поднимаю голову повыше, осознавая, как долго противился его воле и отказывал его желанию. А что в итоге? Я сдамся, как все? Нет, я так не хочу. Буду до последнего держать круговую оборону. Если смогу. Если получится. Если вообще останутся силы на сопротивление, если он не отберёт их своими глазами-водоворотами. По телу бегают мурашки. Я дописал записку повару, не выдержал, скомкал её и бросил под стол. Найдёт — хорошо. Не найдёт — отлично. Пусть лучше не знает, о том, что я… Шатаясь, иду в комнату, которая была моей в течение последнего десятка лет. Сейчас она другая, в ней витает материя хаоса, дух, жаждущий моей крови. То есть плоти. Я с ума сошёл, я знаю. Толкаю дверь ослабевшей рукой и чуть не падаю. Не знаю, что я там ожидал увидеть, но спальня была спальней, на поле боя не походила, аккуратно сложенное одеяло лежало у изножья, что касается всего остального… Я, наверное, окончательно схожу с ума, потому что смотрю на него и раздеваюсь. Буквально впиваюсь лихорадочным взглядом в его неподвижно лежащие на щеках ресницы — а пальцы не справляются с пуговицами и молниями и срывают их. Страх заполняет меня до кончиков ногтей, я не чувствую под собой пола. Простыни ужасно холодны. Мелко дрожу, касаясь обнажённой кожи Энджи. Он так спокойно спит, раскинувшись на моей кровати, его чёртовы длинные ноги приманили меня. И я лёг тоже. Лёг рядом. Наверное, он всё-таки не спит. Он не может спать, он же упырь. Или может? Я не могу понять, ведь он так ровно дышит. Я снова прикасаюсь к его груди и вздрагиваю. Ты… любишь меня, Ангел. Ты хочешь меня. И ты спишь. Но мне слишком страшно… на этих ледяных чёрных простынях. α^ Ты пришёл. Ты наконец-то явился. Прозрачные зелёные глаза бегают, боясь на мне остановиться. Я притворился спящим. Это совсем нетрудно, учитывая медленный метаболизм. Ты смелеешь, думая, что я отрубился. Забираешься в постель, холодные руки ложатся на мою грудь. Я подавил улыбку: в твоём взгляде слишком много вопросов, ты терзаешься, сомневаясь, вижу я десятый сон или нет. А я не вижу сны. Я смотрю на тебя. В упор, сквозь плотно сжатые веки. Я сын Нежити, малыш Ксавьер. Приёмный сын. А ты прекрасен. Не знаю зачем, но ты впервые улегся спать в чем мать родила. Я успокоился. Ангел поднял голову, я не успел закричать в испуге. Властно приложил к моему рту палец, а потом… Чем дольше мы молчали, лёжа рядом, тем больше накалялся воздух. Я не выдержал первым, поняв, что ему нужно моё согласие на… это. Но только когда в венах выгорела вся кровь и я почувствовал опустошение, смог решиться. Понятия не имел, что должен был сделать, а потому улыбнулся, через силу — и медленно-медленно, мои ноги раздвинулись. Синие глаза озарились яркой вспышкой, а я подавил горький смешок. Ты этого ждал? Ну конечно, этого. Но потом ты подвинулся ближе, прошептал мне на ухо, насколько я соблазнителен. И скептицизм с меня сполз. Я вспомнил всё, что тобой было сделано — для меня, ради меня — и устыдился своей неискренности. А ты укутал меня теплом жадных рук. Я слишком долго тебя боялся, а сейчас словно проснулся от длинного кошмара, чтобы снова уснуть и увидеть другой сон. В котором я — не я. И тело не моё. Я стал до странности расслаблен и открыт. Ушёл в какое-то новое ощущение наплевательства. Полного пофигизма. Да, глупо было предполагать, что вампиры могут спать. И краешком сознания я знал это. Но всё равно, всё равно разделся и… Всё так. Ты ведь меня не обманул. Ты должен был меня приманить, пугливую жертву. Твёрдый нажим губ нарисовал на мне рану. Она не кровоточит, просто очень болит, и я… я старался сдержаться. Но я стонал. Боже, как я стонал. С лица не сходила краска, от тела не отлипали твои руки… Сегодня ты отнял меня у меня. А взамен подарил спокойствие, не сравнимое ни с чем. Величайший страх мой исчез, развеялся, пропал. Был уничтожен. Буквально. Растворился в острой боли. Ты обещал не навредить. Но твои пальцы, мягко блуждавшие по телу, предупредили… что ты нетерпелив, а я слишком девственен и дик. Довольно пространно ты рассказал мне о своей любви. В каждой клетке тебя я почувствовал свой пульс и своё дыхание. Ты прижимался так крепко, будто я всё ещё мог сбежать. Ногами. Или уйти от тебя не ногами, лишившись чувств. Я не сбегал. Я не хотел. Я хотел, чтоб ты продолжал… возбуждающе навалившись на меня сверху. В висках я услышал горячий стук, и невольно облизал пересохшие губы. Ты оказался неожиданно приятным грузом, твоё жарко горящее тело, согревшее снаружи и изнутри. И ощущения, то странные, то просто сладкие. Саднящие и ритмичные. твоего довольно глубокого и бессовестного проникновения в меня. Что ж. Я окончательно успокоился. Этому покою предшествовала целая ночь твоих рваных вздохов и целая жизнь моего ужаса перед тобой. Или перед этим… безумием твоей плоти. Того, что ты мог сделать. Ты сделал. Что ты сделал? α^ Я открыл глаза. Медленно и осторожно я забрал тебя в объятья. Как ты мог отреагировать на то, что я не сплю? Старый ты закричал бы и смылся от меня в обморок. Новый ты, дрожащий, нагой и восхитительный, подался вперёд, ко мне. С любопытством. С новым вопросом в глазах. Откуда я знал, что ты наконец-то готов к близости? Я прочитал в дразнящих изгибах губ. Они раскрылись мне, впервые, о да, впервые. Может, ты напился? Я поймал в твоём дыхании алкоголь и полынь, но ты приманил меня сдержанной стеснительной улыбкой. Ты хорошо осознавал, что делаешь. Хотя в глазах ещё читались отголоски испуга. Но это уже не имело значения. Ты отдался мне. И то, что ты предложил, я постарался забрать как можно нежнее. Внутри разливается тепло и приятная лень. Ничего больше не хочется, даже спать. Ты взял меня. Что чувствовали другие такие же до меня? Я жадно ловлю твоё внимание сейчас, я боюсь, что теперь, преодолев последний рубеж, ты отвернёшься, я стану просто неинтересен. Но ты блаженно прикрываешь глаза, в твоей руке моя рука, ты тихо дышишь, нехарактерно для себя. Кажется, потратил все силы. В твоём тонком ничего не весящем теле их много быть и не могло. Чёрт, что же я чувствую… — Хочешь ещё? — Что? — Секс. Ксавьер? — Господи… — Нет здесь Господа, только я. Я видел твои глаза и купавшееся в них наслаждение, ты пытался всё скрыть, но твоё тело бесстыже выдало сладкую тайну. Я слизал и высосал её из тебя всю, несмотря на сопротивление. И не красней, ты был прекрасен, когда кончал. Так хочешь ещё? — он провёл пальцами по моему бедру. Вполне невинно. Я снова чувствую дрожь. Налетает тревога, что-то не так, во мне что-то неправильно. Почему я хочу? А я ведь хочу. Сделай это снова. Наполни меня собой. Только вслух я не скажу, мне слишком стыдно, слишком жарко… α^ Я снова привлек тебя к себе. Мой маленький змей, удав. Мой. Только мой. Где-то в доме спит твоя матушка, но она мне не помеха. Где-то недалеко мирно отдыхает твой повар. Он, наверное, рад за нас. Думает «ну слава аду, он трахнул хозяина, голова больше болеть не будет». Грубовато, но факт. А я люблю тебя? Разумеется, люблю — есть вещи, не оставляющие выбора. Кси. Снежная красота. Холодная красота. Колкая и капризная. Редкая неприятность, редкое наслаждение. Единственное. Не знаю, что будет с нами дальше и какой отпечаток ты будешь носить после всего, что мы сегодня сделали. Но без тебя я на этом свете не жилец. Поцеловал твой затылок, утопая в густых волосах. Они как мягкое золото. И весь ты как драгоценность. Руки опять смыкаются вокруг твоих манящих мальчишеских бёдер, и я настойчиво подбираюсь ближе. Ты не воспротивишься? Нет, ты льнёшь ко мне, в тесный плен, убийство, до искрящейся тьмы в глазах. Где ты был раньше? Предатель. Но я не смею сделать тебе больно. Если только чуть-чуть. Слышу твой новый стон-жалобу и успокаиваюсь. Ты действительно мой, ты не зашипел, не отшатнулся прочь. Целую твою выгнутую спину, машинально слизывая с тебя солёный пот, и ослабляю хватку. — Ангел. — М-м? — Нет, ничего, — я тихо вздохнул. — Кто ты теперь? — Никки обязательно скажет, что твой любовник. А кем ты хочешь, чтобы был? Но я не могу сейчас думать, ты выключил во мне все мысли, кроме одной. И ты её знаешь. Ты отвечаешь за меня. Тихо-тихо, чтоб только пепел, оставшийся от крови, услышал. — Нас разорвали пополам. Нас убили и разбросали две части по свету, чтобы мы никогда не встретились и никогда не воскресли. Мы больше не станем единым целым. Срок вышел, много времени утекло — мы перестали быть похожи на половины. Мы много раз умирали и возрождались. Раздельно, всегда раздельно, — он заключил меня в крепкие объятья и сам вздохнул. — Я выстроил заново этот мостик. Кем ты хочешь быть для меня — реши по дороге. На середине пути мы встретимся. — Но ты же… упырь? — я смотрю беспомощно в слишком серьёзные глаза, слишком глубокие, слишком… твои. Выражение меняется.«Однажды моё сердце просто перестало биться». «Не спрашивай. Это личное. Ты-то меня не любишь! И я для тебя — никто. Просто прохожий, сбитый на дороге…»
И всё, теперь всё. Я задыхаюсь от слёз, от стыда, от воспоминания о былом бесчувствии, а тело вампира, по своей воле отказавшегося быть человеком, грубо прижимает меня к постели и насильно уносит в центр водоворота, через тонкую черту боли. Чтобы встретиться лицом к лицу, где-то там, за границей небесной сферы, вне рая, вне ада, очень далеко от слепого солнца. — Ты ошибаешься. Я люблю тебя, — произносит моя вина и понуро опускает голову. Его сердце кивает, но отворачивается. Здесь нельзя кричать, здесь не разрешён даже вздох. И я в молчании умираю от своей муки, и жду… жду, жду… А вместо ответа он, сжалившись, вытягивает меня из этой бездны, и я лежу поперёк кровати, слабо хватая ртом воздух, я будто проснулся. Или вынырнул из глубокой воды. Какое же это удовольствие — просто дышать. Он смотрит и улыбается, лёжа на мне, подперев голову руками. Он обнажён, я обнажён. А внутри я чувствую… Чёрт. — Я простил. Давно простил, — улыбка Ангела становится лукавой и что-то обещающей, но привычная краска больше не желает покрывать щёки, он гладит меня кончиками пальцев, по-хозяйски, гладит пупок, гладит мою раздразнённую близостью крайнюю плоть, и гладит всё, что между. А потом тянется вниз, нетерпеливо высунув кончик языка, блестящие волосы ползут по моему телу, останавливаются, и его кровавые губы обхватывают мой… Моё… Бллин, хватит, не получается стесняться. Я твой, бери у меня что хочешь. Но вслух я почему-то сказал совсем не это: — Будешь снова моей половиной.