Radical

| Part 2: Tale of foe |

Сколько раз ты простонал моё имя? Шёпот так приятно отдавался в голове, шумел в крови, усиливал наслаждение. Я обвивал тебя ногами за бёдра, крепко стискивал. Пол давил на лопатки, на каждый позвонок, а ты… ты вошёл в меня без подготовки, насухо, я хотел, чтоб нам обоим было больно, я хотел твоей ярости, я хотел насилия. И крепко сжимал пистолет, не сводя дула уже с твоего лба. Да, я держал тебя под прицелом, всё то время, пока ты меня брал. Что ты чувствовал? О, я знаю, что ты чувствовал… Из меня текла кровь, моя Нежить пила её, сосала жадно твоими губами. Моя рана затянулась на твоих глазах, ты прорвал её снова, твой грубый член не был по-настоящему груб, жестоким его делал я сам, насаживаясь как зверь, который хочет быть растерзанным и выпитым до конца. За последний час изменилось очень многое. Я ещё помню, как боялся тебя, только приехав. Я ещё помню, что ты чудовище. Я даже пока ещё помню, что сам был программистом (давно? — очень давно). И я помню перелом. К этим вещам прибавились новые, более интересные. Я знаю, каково это — иметь власть над тобой. Я знаю, что мне нравится лежать рядом с тобой, а ещё — лежать на тебе и под тобой. Мне безумно понравилось раздевать тебя и любоваться твоей смачной зрелой мужской наготой, у Ангела она не такая… Мне нравится заниматься с тобой грубым сексом снова и снова, мне нравится смотреть, как ты кончаешь с тяжёлым хриплым вздохом. Мне нравится ощущать это в себе. Мне нравится кричать и вздрагивать, мне нравится тяжесть твоего тела, мне нравятся твой резкий пот и твоё убитое дыхание, Господи… Да мне нравится всё. Я знаю, что окончательно распрощался с моралью и нравственностью. Особенно приятно об этом думать, когда ты, устав, снова натыкаешься на пистолет и мой требовательный взгляд. Кто из нас маньяк? Вампир во мне хочет ещё. Но хватит, я тоже утомился. С довольной улыбкой я притянул истомленного фельдмаршала на середину постели и в который раз лёг сверху. Пушку я приставил к его глухо бьющемуся сердцу и задумчиво спросил: — Фрэнсис, ты часто встречался со смертью? Предполагал ли, что умрёшь в родном доме после изнурительного секс-марафона? — Нет, малыш, — его голос сел, спустившись в такие интонации, что я невольно кусаю себе губы, чтоб не впиться ими в него опять. — Обычно я представлял смерть старухой с косой и в балахоне, что подкрадётся на войне и отрубит мне голову. А она оказалась юным мальчиком, голым к тому же — что бьёт меня моим же оружием. Дать мне себя так, как дал ты… Я больше не мог удерживать себя. Наклонился к его лицу и поцеловал, глубоко проникая неистовым языком в рот, лаская его чувственные губы, засасывая и быстро отпуская. Фрэнк жадно отвечал мне тем же, но я не дал насытиться, отстранившись возмутительно скоро, и произнёс, положив пистолет ему на грудь: — Ну, теперь делай со мной, что собирался. Что хотел. И что обычно делаешь со всеми неугодными тебе людьми. — Кажется, я получил уже всё, что хотел, — он хрипло дышит, всматриваясь в мои всё такие же насмешливые и безжалостные глаза. — Ты маленький дьявол. Больше, чем дьявол. Мой лучший друг уверен, что ты свёл меня с ума. Но это произошло только сейчас. И именно сейчас. Значит, любовник? Ещё один. У меня их уже три. С тихим вздохом я впился в твои губы опять, даруя уже полную свободу действий, ешь меня, насыщайся этим вкусом, тебе ужасно нравится моя покорность и резко прорвавшаяся распущенность, а мне — твоя жадность и попытки не пропустить ни единой, самой слабой вспышки удовольствия. Да, божественный поцелуй, абсолютный. И любовник ты божественный, Фрэнк, даже не верится, что ты не спал с парнями много лет. Только сытая и разомлевшая Нежить уже уходит в свой уголок моей души, высвобождая мозг, а я — быстро и неумолимо спускаюсь с небес на землю. И прерываю наш сладкий суперпоцелуй. ЧТО Я НАТВОРИЛ? Я словно протрезвел. Это было бы похоже на страшный сон — если бы не отчётливо слышимое рваное дыхание красавца-мужчины, лежащего рядом; подарившего мне уже не один оргазм; и его манящие губы; ещё одна драгоценная вещь, болтающаяся на моей шее. Я нервно потеребил её пальцами, гадая, проснусь ли по-настоящему. И каким станет пробуждение. На мгновение захотелось оказаться в аду и посмотреть в глаза тому коварному демону, который придумал эту пытку для меня. А мои глаза начинает нестерпимо жечь. Вампиры не умеют плакать, но… Энджи — я видел — плакал кровью. А я? Мои негнущиеся пальцы продолжают бессознательно сжимать драгоценный камень. Он цвета слёз моего возлюбленного, он… Фрэнсис, зачем ты его мне подарил?! Я оступился, я упал. Ужаснее всего, что упал в собственных глазах. Я поддался твоему устрашающему обаянию. Я воспротивился химическому транквилизатору, зато впустил в голову твой ядовитый образ, я переспал с тобой, сделав это частью увлекательной игры в смерть. Как с этим жить дальше? Зато мне не холодно. Не одиноко, не боязно. Хоть по разогретым венам ещё бродит стыд. И даже страх, не весь угасший, и притупляемое Нежитью желание умереть. На губах медленно высыхает кровь, вязкая, соленая. У неё ужасный привкус. Я всё-таки заплакал. По крайней мере, теперь мне точно известно, почему Морис не придёт. — Малыш, малыш… — Конрад просительно обвивает меня за плечи, но я как можно мягче высвобождаюсь из его объятий и пытаюсь отодвинуться подальше. — Я что-то не так сделал? — Нет. Только я. Фрэнк, ты знаешь, кто я? — Примерно догадываюсь, — фельдмаршал тронул свою шею и нежно-плотоядно улыбнулся. — Эта деталь мне понравилась особенно. Сомнения придётся отбросить, иначе я не объясню, как ты добыл мой пистолет. Ты ведь видел их? — Да. Они спали, уютно так посапывая и не подозревая, видимо, о близости расправы, — я перешагнул свои тоскливые мысли и вернулся в его тёплые руки. — Они кто? — Жена моя. И самоубийца какой-то, — Конрад брезгливо поморщился. — Минерва «забыла» предупредить его, что замужем. И что, бывало, делает супруг в гневе, тоже забыла рассказать. — Но это верх глупости! Приводить хахаля в твой дом, — я расположился на его груди вместе с пистолетом. — Ты любишь её? — Давно любил. Потом надоела. Потом все надоели. — А я… — О, молчи. Ты особенно лакомый кусочек, ты заставляешь меня чувствовать. По-старому, — Фрэнсис начал гладить моё ухо, потом дотронулся до него кончиком языка. Я вздрогнул от этой неожиданной ласки. — Ты обрёк меня на волшебное превращение своим укусом, не правда ли? — Я сам точно не знаю, — сознался я после секундной заминки. — Фрэнк… обещай, что скажешь, если почувствуешь себя иначе. Какие-то перемены со зрением заметишь. Если будет туман перед глазами или губы начнут гореть. — У меня после твоих нежностей вообще всё горит, и в глазах темно как ночью, — он засмеялся, а потом резко согнал весёлость. — Ты заплакал. Но мы незаметно съехали с этой темы. Кто тебя обидел, малыш? Мне легко будет найти любого мерзавца и… — Нет, — несмотря на всю страстную и необузданную искренность, я отлично помню, каким он бывает в других состояниях. И о чём ему говорить нельзя. То есть практически обо всём. О том, что скоро покину его. Но он же ринется меня искать! И таки быстро, почти сразу найдёт. И не отпустит от себя. Вот это я влип. Может, сказать правду? Что люблю другого. Что ему меня не остановить, ни стены, ни замки не удержат. Хотя последнее он уже должен был понять. Фрэнсис… Нет, сегодня я буду молчать, не стоит нарушать счастливое спокойствие твоего лица. Я благодарен тебе за трепетное отношение. И за жёсткий секс. С тобой я ощутил намного больше того, что необдуманно запросил — прелесть распутства и измены. И будь ты хоть сто раз негодяем, мне не хочется делать тебя несчастным. Не так быстро. Ещё мы связаны кровью. Потому что я дурак. Сначала пил, а потом уже думал, что делаю. И после всего… я, кажется, готов без приглашения заявляться к тебе внезапно среди ночи, затаскивать в эту постель, ласкать, терзать и отдаваться. Я хочу украсть и спрятать от всех это время — когда ты владеешь мной безраздельно. И пусть в этом нет ни капли тепла, только жажда удовлетвориться, ТЫ меня согреешь. И наполнишь. Потому что любишь. А моя Нежить только возликует в экстазе. — Фельдмаршал, — я был уже немного возбуждён своими мыслями, — я хочу тебя. — Для невинного ангела ты невероятно бесстыдный. И горячий, — прошептал Фрэнсис, разворачивая меня лицом в подушку и грузно наваливаясь сверху. От одной близости его тела по мне уже растекается томительная дрожь, а голова тяжелеет. Вонзился он быстро и уверенно, я не успел издать ни звука, только охнул от острой боли, он подсунул руку мне под живот, приподнял, проникая ещё глубже, ещё… Я кусал губы, боясь собственного крика, давясь им, застрявшим где-то много ниже горла. — Нравится? Я не смог ответить, лишь сжал губы покрепче. Конечно, мне нравится чувствовать тебя внутри себя и потихоньку сходить с ума — тебе там так тесно… кроваво и влажно после предыдущих совокуплений. Ты начал двигаться — плавно и ритмично — давая заново привыкнуть и выровнять дыхание. Но я не в состоянии сделать ни то, ни другое, захваченный вспышками страннейшего и мучительнейшего удовольствия, временами настолько яркими, что я забываю, как жестоко и остервенело ты разрываешь меня на части. И когда ты сбиваешься с ритма, срываясь в злой бешеный темп, от твоей грубости и силы мне окончательно сносит крышу. Я кричал, мокрый и измотанный, а ты слушал — жадно, с огромным вниманием — и впитывал каждый вскрик, удерживая меня на месте: от каждого твоего удара меня нещадно вбивало в кровать. И лишь изредка ты прикрывал мне рот, давая вцепиться острыми зубами в твои пальцы. Наслаждение ослабевало, сливалось с болью и опадало, затем снова усиливалось, теряло остроту, становилось более полным. Его всплески метались в венах, разнося по телу дикий необузданный кайф. Чистую звериную ярость. Я стонал тише и слаще, чувствуя нарастание твоего напряжения, набухание члена, вот-вот готового излиться. Ты сжимал меня крепче прежнего, навалившись всем телом, твоя гладкая кожа потела, дыхание становилось всё более рваным и затруднённым. Я прильнул к тебе весь, вжавшись каждым изгибом и выступом, я желал, чтоб ты снова кончил в меня. Но ты сразу же выскользнул с едва слышимым стоном, отпустив меня и обильно оросив простынь. Я не успел опомниться, понять, что ты лежишь рядом — а ты уже сосал мой член, схватив мои ноги, раздвигая мне бёдра как можно шире. Откуда, откуда в тебе столько силы и выдержки? Ведь ты ни секунды не успел отдышаться… — Не надо! — беззвучно прокричал я, извиваясь, но вырваться не смог. — Мне хватит твоей содомии, я просил именно её. — А я хочу это. Малыш, ты что, откажешь? — он осторожно оттянул мне крайнюю плоть и вопросительно посмотрел снизу вверх. Я откинулся на подушку, прекратив сопротивление и пытаясь сосредоточиться только на его мягких губах, властно сомкнувшихся вокруг моего достоинства. Фрэнсис закинул мои ноги себе на плечи и продолжил свое грязное дело. Терзал до тех пор, пока я не сдался. Последние стоны были просто не слышны, я так устал… что толком не смог кончить. Он сам высосал из меня несколько капель спермы с заметным кровавым привкусом и унес в ванную. Тело фельдмаршала страшно пылало, а руки под тяжестью меня чуть дрожали — похоже, и его силы на исходе. — Я могу оставить тебя здесь? Боюсь, что ты уснёшь, — в волнении он начал смывать с меня следы нашей оргии, наткнулся на синяк под рёбрами, нахмурился. — Блак… — Он сойдёт к утру, у нас феноменальная регенерация, — успокаивающе пробормотал я, вспомнив, что говорил Ангел о порезах и царапинах. — У «нас»? — У меня. И будет у тебя, — я взял его за подбородок. — Я уже почти не сомневаюсь в этом. — Маленький мой… — мне почему-то показалось, что он сейчас заплачет. — Я уеду в шесть утра, а вернусь только к ночи. Ты обещаешь никуда не убежать? Я не хочу действовать на тебя обычными методами, связывать и усыплять. Я хочу тебе поверить. — Я буду в комнате, где ты меня сегодня успел столько раз трахнуть. Или в твоём саду. И оставлю себе твой пистолет, если ты не возражаешь. — Не возражаю. На охрану поставлен уже известный тебе Блак. Если ему вздумается снова распустить руки, стреляй без предупреждения, — он наклонился, целуя мои ступни. — Тебе лучше? — Намного, — я повернулся спиной, оглядываясь на него и втайне оценивая производимый эффект. Я едва держусь на ногах, они ноют от перенапряжения, моя задница изнасилована и кровоточит, как стигматы Христа, но, чёрт возьми, мне всё мало! Фрэнк растянулся в улыбке видавшего виды хищника и принялся за меня. Сзади. Его длинные пальцы погладили мою мокрую спину, нарисовав какой-то сложный узор. А потом скользнули дальше, очертив изгибы моей тощей задницы, и настойчиво проникли в порядочно растянутое, всё ещё возбуждённое отверстие. Помассировали там какую-то страшно чувствительную точку, но выходить обратно не спешили. Я покачнул бёдрами, чувствуя невольное наслаждение от его присутствия внутри. Когда я успел превратиться в его секс-раба? Всё, ВСЁ, что он делает, находит в моём теле страстный отклик. — Почему я не могу от тебя оторваться… — фельдмаршал бросил пузырек с ароматным гелем для душа, которым ещё секунду назад собирался меня мыть, раздвинул мне ягодицы и просунул между ними язык. Его быстрые ласкающие движения заставили меня опереться о бортик ванны, иначе бы я не удержал равновесия. — Где… где ты научился так умело готовить партнера… к главному? — я опять тяжело дышал, не справляясь с его настойчивостью. Он прекратил меня лизать и обхватил за талию, ненавязчиво усаживая на бортик. — У меня в молодости были самые нежные и хрупкие учителя. Дети. Но ты по нежности и хрупкости переплюнул их всех. — Ты принуждал к интиму детей?! — Не принуждал. Сами вызывались. Со мной хотел быть каждый. Ведь я родился в очень богатой семье. И вроде был недурен собой. — «Недурен собой»? Вот уж не думал, что ты так поскромничаешь… Конрад отмахнулся, покрывая поцелуями моё бедро. Похоже, остановится он не сегодня. — Мне было сложно отфильтровать тех, кто в действительности хотел быть со мной, а не с моим кошельком. Поэтому я спал со всеми подряд. Потом они мне надоели, и я придумал способ проверки, базировавшийся на том, что я хорошо изучил — на их беззащитности. Начал изощряться в жестокости. Кто-то — терпел, кто-то — умирал от боли. Но все в итоге оказались не более чем пустоголовыми игрушками. — А меня ты хочешь… бить, унижать, насмехаться, заставлять жрать грязь, насиловать различными предметами? Словом, обращаться как с дерьмом? — Малыш! — Конрад дёрнулся, отшатываясь от меня, в его расширенных зрачках я рассмотрел неподдельный страх. — Ты правда считаешь, что я способен на мерзости по отношению к тебе? — Ну, ко всему остальному миру способен же. — Откуда тебе вообще пришли в голову эти сравнения? То, что ты перечислил? — Фантазия богатая, — я фыркнул. — Да и порно в интернете предостаточно. — Хорошо. В день, когда я умышленно причиню тебе боль, ты уйдёшь от меня. И я не стану тебя искать и преследовать, — он вернулся к моему бедру и провел сухим шершавым языком от колена вверх. — А если мне просто понадобится уйти? Но я обещаю вернуться? Если у меня есть работа, семья, и я не хочу жить в золотой клетке… Рановато я начал об этом, ведь хотел же сегодня промолчать! Но само как-то вырвалось. — Ты хочешь уйти? — его губы вытянулись в жёсткую полоску. — На работу? Там лучше, чем со мной? — А если это любимая работа? Я… — Знаю, по редкому стечению обстоятельств ты системный инженер и программист в одном флаконе. Это сложный вопрос. А что с семьёй? — Мать. Брат. И… — И? — И мой любовник. — Так… — Я не хочу тебе врать и скрывать что-то! — Это я вижу. О любовнике давай поподробнее. И тоже ничего не скрывая. Я всё могу проверить. — Он вампир. Он… Это он меня превратил. Он — воплощённый идеал красоты и грации. Римская Венера, только мужчина. Он… — я испуганно перешёл на шёпот, глядя, как темнеют его глаза. — Знаешь, он понравился бы даже тебе. — И где он? Почему не ищет тебя? — Мы поссорились. Я прогнал его. Заказал на дом мальчика. А потом меня похитили. — Дивлюсь я, невинный ангел мой, что ты вовсю развлекался до того, как попал сюда. — Ты не понимаешь! Это сложно объяснить. Я попал в круговорот событий всего лишь неделю назад. С момента, как сбил Энджи на дороге. — Кого? — Бля! Вампира зовут Ангел. Попробуй меня не перебивать. То, что ты меня так легко соблазнил — не твоя заслуга, а его. Он терпеливо обхаживал меня все эти дни, пока не убедил в том, что я… ну, наверное, гей. Параллельно шла метаморфоза. А все вампиры гиперсексуальны, крышей едут от похоти. Одно легло на другое. И я попробовал справиться со своим патологическим стеснением. И совестью. Для этого и вызвал парнишку-хастлера. Ну, а то, что ты мне чисто субъективно понравился, — следствие уже всего перечисленного. Кроме того: не стал бы ты меня выслушивать и жалеть. Я решил, что лучшая оборона — это нападение, и… — И пистолет к голове, и давай трахаться. Теперь всё более-менее понятно, — он помрачнел. — Если пойдёшь на работу, передай Морису привет. А когда вернёшься, приведи этого… Ангела. — Зачем? — Если он настолько хорош, как ты его описал, у него есть ровно один шанс остаться в живых. Хочу посмотреть. Убедиться, так сказать. — Фрэнк, ты не убьёшь его. Так же, как и меня не сможешь. — Даже если принесу хорошенький осиновый кол? Я вздохнул. Понятно, что генерал ревнует, и кто бы не ревновал на его месте… Я беспорядочно облил себя водой из душа, заканчивая купание, и потянулся за полотенцем. Фрэнсис отнял его и сам стал меня вытирать. — Я не хочу тебя потерять, — грустно промолвил он, аккуратно прижимая пушистую ткань к моим вставшим соскам. — Мне плевать, чья это заслуга, но полностью раскрылся ты в моих руках. Ущемлять твою свободу тоже не хочется. Вольно или невольно, но я не могу не считаться с твоими желаниями, теперь, когда ты стал мне очень дорог. Пожалуйста, побудь пока здесь, никуда не уходи. Перебьются без тебя завтра в «RT Cyberworks», не развалятся. Я пришлю им официальное письмо. — Какое ещё письмо? — Из госпиталя. Больничный на три дня, постельный режим. Страховка всё покроет. — Удобно… — Хоть раз возможность использовать статус в сугубо личных целях. И врать я вашим не буду, режим у тебя будет действительно постельный, — он развернул пропитавшееся водой полотенце и привлёк меня к себе. — Завтра ты только мой, хорошо? А дальше решишь, что делать. — Меня это устраивает, — я обнял Фрэнсиса, сцепив руки и ноги у него за спиной. — Ты не злишься? — Немножко. Но это поправимо. Взорву завтра пару исламских мечетей со стариками и женщинами и сразу успокоюсь. — Фрэнк… — Я люблю тебя, малыш. После этого сногсшибательного признания я не сказал больше ни слова. Конрад принёс меня в нашу комнату, уже тщательно прибранную, уложил в кровать — и исчез на пять минут. Я думал, он сам собирается в душ, но он принёс мне охапку одежды. Впрочем, в душ он тоже успел заскочить, судя по влажным волосам и запаху геля после бритья. Он поцеловал меня в щёку и сидел, накрыв ладонью камень на моей груди, но так и не лёг рядом. Я не помню, когда он ушёл. Но спалось мне отвратительно, и, несмотря на августовскую жару, я ужасно замёрз.