| Part 2: Tale of foe |
Хэлл яростно спорил сам с собой. Будь у него хоть один помощник, спор разгорелся бы ещё более ожесточенный, а так… — Это не моё дело, да, — громко вещал инженер в перегонный куб, черпая из него реактив и разливая по пробиркам. Судя по запаху — какое-то невероятно гнусное сернистое соединение. — Демоны сами себе хозяева, и вообще мне всё приснилось, — он выбрал одну пробирку и поднёс ко рту, но пить почему-то не спешил. — И не факт, что, глотнув немного тиола, я вызову одного из них, — он поболтал бесцветную жидкость. — Разве не глупость? И что я ему скажу? Что я дебил и решил свести счёты с жизнью? Скорее даже не с жизнью, а с печенью и почками. Ещё секунду поколебавшись и подождав, он всё-таки опрокинул пробирку в себя. Только она была предательски пуста. Хэлл озадаченно её потряс, не понимая, куда могло подеваться содержимое. На плечо тем временем опустилась тяжелая, немыслимо тяжелая рука в перчатке, инженер охнул и присел под её давлением. — Солнце моё, куда тебя несёт? — В ад, я полагаю, — пробормотал Хэллиорнакс, пробуя пошевелиться, но тщетно — его намертво пригвоздило к полу. — Правда, твой нежнейший голос подсказывает, что там мне ничего хорошего тоже не светит… М-мод. — Зачем позвал? — Я не звал, — он послушно заткнулся, разглядев холодный зелёный глаз демона между прядок модной чёрной челки, и начал строить свою мысль заново. — Как там поживает твой сын? — Откуда такой пылкий интерес? — Ну… — Хэлл, он что, понравился тебе? — Не знаю, — инженер потупил взор. — А если я честно сознаюсь, ты не изрубишь меня на мелкие кусочки и не пустишь на корм рыбам? — Если ты мне объяснишь, как можно сознаваться нечестно, может, и не изрублю. — Это такой речевой оборот, я имел в виду… я хотел сказать… — он судорожно смахнул со лба пот. Рубашка уже прилипала к спине. — Господи, мне жарко. — Господь? Здесь? Или это тоже популярный речевой оборот? — Асмодей наклонился, пытливо всматриваясь в его красное лицо. — Хэлл, ты весь мокрый. — Конечно! Ты на меня давишь как стотонный гидравлический пресс! Хватит! Меня и так плющит, — последнее слово инженер произнес более-менее успокоенным шёпотом и кое-как поднялся на ноги. — Послушай. Эй… демон! Я к тебе обращаюсь! Темптер стоял, погрузив длинные пальцы в реактив, наполовину заполнявший куб, и говорил — или даже напевал — но слов было не разобрать. К суеверному ужасу Хэлла, тиол за считанные секунды превратился во что-то зелёное и подозрительно пахнущее не гниющим белком, а анисом и полынью. — Любишь? Нет? Ну и ладно, — Асмодей отнял у мастера пробирку и наполнил до краев этим полученным вследствие какой-то занятной чертовщины абсентом. — Теперь хоть не стыдно будет пить. Твоё здоровье. — Мод! — Хэлл взорвался, глядя, как невозмутимо он опрокидывает в себя горячий высокоградусный напиток. — Ты послушаешь меня наконец или так и будешь насмехаться?! Ты хоть к чему-то можешь отнестись серьёзно? Или ты, как всегда, развлекаешься? Всегда и всюду! — Как всегда, маленький мастер, как всегда, — демон с лёгким издевательским поклоном вернул ему опустошённую химическую посуду. — Кстати, Энджи очень любил абсент. Хэлл со стуком захлопнул рот. В тоне адского принца, в обыденно звучащих словах, засквозили безумная горечь и безумствующая боль. Мастер вдруг обо всём догадался и уже без напоминания и принуждения сел обратно на пол. Тёмные волосы Моди черкнули его по затылку — демон уселся с другой стороны, прижавшись к нему спиной. Так они и сидели, спина к спине: ювелир вздыхал, перебирая в памяти скудные минуты, впитавшие в себя свет небесно-синих глаз и порывистые движения Ангела, что бегал тут… да, прямо тут, по свинцовому убежищу. А темптер? Где могли витать его мысли? Неподвижная фигура, голова, свесившаяся на грудь, чёлка, такая длинная, что касалась сейчас бедра. И голос, тихий, шелестящий: — Почему ты меня позвал? — Я подумал, что хочу увидеть твоего сына… ещё раз, — глухо прошептал Хэлл. — И что только ты можешь знать, где он. Это глупо, я понимаю — бояться твоего гнева за подобное неуёмное любопытство к твоей семье и личной жизни, одновременно опасаясь, что ты отнимешь мою потрёпанную душу раньше времени. Но сейчас я уже не могу выбрать, что же страшнее. — У меня нет личной жизни. И что ты именуешь любопытством? Свою резко проснувшуюся симпатию ко мне? Или запоздалую химическую реакцию, сгенерированную твоим мозгом после встречи с Ангелом, вызвавшую цепочку сбоев в передаче нервных импульсов, резкое помутнение рассудка, слабое дыхание и учащённое сердцебиение? — Ты непревзойдённый экзекутор, Мод, — спокойно заметил мастер, слепо нашарив его руку и сжав. — Наверное, я имею в виду и то, и другое. Но разве ты не распнёшь меня за то, что я влюбился в него, который для тебя дороже и важнее всех погубленных душ? — Распинанием пусть люди занимаются, у них солидный опыт в проведении этих и подобных операций, — вот сейчас насмешку темптера можно было потрогать: она даже хрустела на зубах. Хэлл поджал губы, выжидая, пока демон выговорится. — Нет, Солнечный мальчик, в мои обязанности не входит наказывать за грехи, причиной которых я сам и являюсь. Я ведь тщательно забочусь о том, чтоб вы теряли от любви головы, сходили с ума и вытворяли разные дурные нелогичные вещи. Как можно это теперь отнимать? Ангел — пределен и идеален, самое совершенное из всех искушений, и не только потому, что рождён из моей крови. Ангел — часть смертоносного плана, оружие невероятно мощное и разрушительное. И тем ужаснее, зная это, находиться рядом с ним. Смотреть и видеть в нём бомбу замедленного действия — и одновременно не видеть, закрывать глаза и прятаться. Не хотеть знать и помнить о гневе Господнем. Хотеть живое трепещущее сердце Энджи — и вспоминать с проклятьем на устах, что это сердце не бьётся. А потому, Хэлл — люби его, сколько сил хватит нести крест любви в одиночестве. Люби и плачь. Я нахожу в этом особую прелесть. А потерянные души, — он фыркнул, — всего лишь моя работа. Так что не сравнивай. — «Всего лишь»? Мда. Ты поразительно точно описал мне одной фразой, как относишься к венцу творения божьего. Впрочем, в предвзятости тебя не обвинить. Скажи, ты гордишься? — Красота Энджи — не моя заслуга. Его характер… Наверное, горжусь. Но воспитал его всё равно не я, так что он особо не в восторге от меня и благодарить не будет. Я никудышный родитель, а он… Кстати, я забыл сказать тебе спасибо. — За что? — После разговора с тобой, основательно просвещённый и впечатлённый открывшейся правдой, мой юный отпрыск решил сброситься вниз со склона, хм… горы Мон-Тандр, если не ошибаюсь. Я в географии этого края, знаешь, не силён. — Стоп. Мод, мне сейчас не до шуток, — маленький инженер порывисто выпустил руку демона и развернулся. — Энджи мёртв из-за меня? — Из-за весёлых прописных истин, которые ты поведал в сжатой форме и которые навели его на мысль, что он — безмозглая марионетка в нашей порядком надоевшей игре с демиургом и Апокалипсисом. — Но… но… Это же глупость! Ему передали огромную власть и полномочия, он владел душой собственного предшественника, он подчиняет себе всех, на кого только соизволит невнимательно посмотреть, у него должен быть сногсшибательно красивый и обаятельный любовник, настоящий дьявол, и до кучи — оборотень, иначе бы они просто не нашли друг друга. ЧЕГО ему ещё не хватало?! — Хэлл, ты разошёлся, — Асмодей жестом поманил его к себе и обнял. — Послушай. Ты видишь солнце, не замечая пятен. Каждое утро оно восходит, слепит тебя, дарит жизнь, дарит её всем. Радует, поднимает настроение, в конце концов. А о проблемах и печалях этого солнца ты и знать не знаешь. Да и как ты узнаешь? Оно так далеко… Какими глазами ты должен посмотреть на него, чтобы увидеть и не лишиться зрения? — Я понял, — мастер шмыгнул носом. — Ты дашь мне телескоп? — Предложу надеть надёжный светофильтр. Просто задай вопрос. — Почему вампир? — Он так захотел. Потерял Демона, свою единственную любовь и опору. Он выбрал способ. Он вырвал боль. — Как-то… слишком радикально, ты не находишь? — Хэлл чуть не прикусил язык. — Извини. — Ничего, он всё равно не слышит. Он ходит сейчас по аду. Гуляет как в страшном сне: ищет там близнеца… а находит себя. И не надо сочувствовать. Самоубийцам подбирают наказания и похуже, я ещё смягчил его участь. Что ещё? — С появлением Ксавьера его сердце ожило! Почему он не вернулся от носферату в… э-э-э… исходное положение? — Не было никакого исходного положения! Посмотри на мою кожу, черноту вокруг глаз. На зубы, в конце концов. Не от фонаря же он захотел упыриной жизни. Так и так превратился бы в демона-вампира. — Тогда в чём смысл? — Не стал тогда, стал бы сейчас. Я бы помог. Один укус в нежную шею… — Асмодей кроваво сверкнул глазами. — Хотя одним укусом я бы не ограничился. И нет ничего странного в том, что я паду жертвой собственного ребёнка. Сверхъестественное искушение. Оно сильнее даже меня, сверхъестественного. — А он? Нравится ли ему это? — Хэлл, а тебе нравится дышать? Затрудняешься ответить, не правда ли? Ты дышишь, дышишь не думая, неосознанно, дышишь прямо сейчас, сам того не замечая. Но стоит перекрыть кислород — в считанные минуты ты скорчишься в судорогах, посинеешь и умрёшь. Прелесть Энджи в том, что он без воздуха проживёт, а ты — нет. И остальные люди — тоже нет. А знаешь почему? Он — этот невидимый, но такой необходимый воздух. Сладчайший. Необычный. Воздух, который ты чувствуешь. Ведь обычный воздух ты вдыхаешь, повторюсь, практически не замечая. А к этому присасываешься жадно, как к вкусному наркотику. — Почему ты пришёл, когда я позвал? Признай, что не ждал этого вопроса! — Ждал. Но после основных. Пришёл, потому что твои желания совпали с моими целями. Теперь ты тоже часть плана. Ты нужен Ангелу. И когда он воскреснет, рядом буду не я. А ты. — Мод?.. — инженеру на мгновение померещилось, что потолок покачнулся и начал падать. И ему очень захотелось втянуть голову в плечи. — Иногда ты говоришь слишком быстро, я не успеваю разобрать. Повтори. — Я сделаю тебя вторым родителем. Матерью, которой никогда не было. Я нахожу в твоей душе достаточно тепла и света для Энджи. Не знаю, для кого ты хранил их запечатанными столько пыльных веков, но теперь всё это принадлежит моему отпрыску. Испугался ответственности, да? — Вот уж нет! Когда? — Завтра. Принесу и оставлю тело. Насладишься сполна восторженным обонянием и созерцанием. Поухаживаешь, ага. — Это не смешно. — А я и не смеюсь. Хэлл, я передаю тебе своего сына. Ты увидишь его. Ты ведь этого хотел. — И ты прямо сейчас это решил? Из-за моего горячечного желания? — Ну нет, конечно. Не зря же у меня репутация расчётливого ублюдка. Я всё спланировал заранее. В противном случае — я не пришёл бы. Ты глотнул бы своего омерзительного сернистого спирта, и, кто знает, где бы находился сейчас. — Сволочь… — Тоже верно. Ещё вопросы будут? — Энджи полюбит меня? — Как заботливую мамочку — однозначно. В другом качестве ты и сам быть не захочешь, поверь мне. — Почему? — По кочану, милый. Потому что у него есть и всегда будет Ксавьер. Вслушайся, что спрятано в этом имени. Сколько смысла вложено. Двойственного. Коварного.* * *
— Блак, — негромко позвал я, прикидывая, нравится ли ему вообще это прозвище или он мирится с ним в угоду фельдмаршалу. Наверное, второе: вон как его скривило. — Чего тебе, малой? — мрачно бросил Блэкхарт. Он курил на веранде и, судя по всему, не первую и даже не десятую сигарету. — Фрэнсис разрешил мне принять гостей? — Их много? Ты говорил об одном. — Не придирайся к формулировкам. Я делаю только то, что одобрил Фрэнк. Доктор Ван Хельм придёт один. Когда ты за ним собираешься ехать? — Мне вот всё бросить и выполнять твои капризы? — Я уверен, что Фрэнк… — Нет здесь Фрэнка! И слушаться ты будешь меня, щенок! Вали в свою комнату и сиди тихо. Если перестанешь путаться под ногами, может, и привезу твоего драгоценного доктора. Козёл. Первым делом мне, конечно, захотелось стащить у него телефон, вызвать последний набранный номер и пожаловаться фельдмаршалу, что меня обижают. Но я вовремя опомнился. Это будет глупо. И по-детски беспомощно. Я ведь не слабак? Проучу Блэкхарта самостоятельно? Какие у меня есть варианты? Можно нагло сбежать из дома, а потом наслаждаться зрелищем казни майора на электрическом стуле… или ещё чем-то похлестче, в зависимости от того, насколько Фрэнсис рассвирепеет из-за моего исчезновения. Но этот очевидный план меня не прельщает — слишком простой. И слишком рискованный. Да и не хочу я сегодня уходить никуда, даже на пару часов. Поэтому выбираю второй вариант, который мне подсказывает просыпающаяся Нежить. Блак торчал в розарии с нарочито скучающим видом и подгонял садовника, который, по его мнению, недостаточно быстро срезал цветы на букет. Кому? Известно кому. Я тронул свои щёки в поисках легкого румянца и таки нашёл. В сумасшедших проявлениях любви Фрэнсис невозможен. — Чарльз, я приглашаю тебя на завтрак со мной. — Чего?.. Он стоял спиной к дому, перегородив узкую песчаную дорожку и предварительно обтоптав всю траву в окрестностях, супершкаф-слонопотам, бллин. Моё волшебное появление из ниоткуда, кажется, застигло его врасплох. Шаги вампира. Ничего, привыкнет. Когда он поворачивался на сто восемьдесят градусов, садовник отскочил, чуть не выронив ножницы. На всякий случай? Я прохладно улыбнулся, предвкушая обилие ругательств, и громко повторил приглашение. Соображал Блак медленно. А когда наконец сообразил… — Разве я не приказал тебе оставаться в комнате?! — Наверное, я глуховат на одно ухо. Хотя допускаю, что мне не по нраву твои приказы. Я даже готов предположить, что и сам-то ты не больно нравишься мне. Не хочешь трапезничать, так и скажи. Только не порть аппетит другим. Такая рожа, будто ты бычьей спермы глотнул. — Вернись в дом! — прохрипел майор и дополнительно показал мне рукой, в каком именно направлении я послан. Заметив надувающиеся на его шее вены, я решил, что пока с него хватит, и пора приниматься за следующую часть плана. Эту часть я разыскал без труда, в уютной комнате, украшенной фальш-колоннами и атласными драпировками в древнегреческом стиле. Саквояжи, ящички, коробочки, подарочные и не очень, всякие тюбики, баночки и флакончики, живописно расставленные на полочках. Три шкафа, что набиты тряпками до отказа, дверцы не закрываются. И исполинское зеркало, занимающее целую стену. Среди кричащей роскоши и пустоты (кто знает, может, дамский рай так и выглядит?) стоит крохотный и неудобный стульчик (для мазохистов, не иначе), и на этом стульчике сидит… она! Сидит и красится, чёрт бы её побрал… — Леди Минерва, — выговариваю я, постаравшись придать голосу нахальство и развязность. Зеркало пока ещё отражает меня, а жаль. Будь я обольстителен, как мой упырь — или хотя бы вполовину, как он… Жена Конрада тоже смотрит в зеркало и даже перестаёт накладывать на лицо штукатурку. А она не так молода, как я предполагал. Да и ночью в её спальне темно было. — Приветствую вас. Я передумал нести дальше всякий вздор вроде комплиментов в адрес её увядающей красоте или подбирать объяснение на тему, откуда я здесь взялся. Поэтому, до того как Минерва открыла рот, я довольно изящно опустился на одно колено (следил за осанкой в отражении), поцеловал ей руку, отнял палетку теней для век, закинул куда-то под шкаф и повел оторопевшую леди в столовую. Кстати, она не успела докрасить один глаз.