| Part 2: Tale of foe |
Δ^ Я репетировал возвращение в Ле Локль не спеша, шаг за шагом. Втолковывать разъярённому Ангелу, что его любовник изменил ему не только со мной, но и с «каким-то козлом» — а в другом свете фельдмаршала представить не удастся — занятие неблагодарное и опасное для здоровья. Даже для такого хиппи, как я. Повторял себе снова и снова, что мебели у Хэлла мало, один стеклянный стул я уже поломал, останется разбить ещё два и разнести химическую посуду… и на этом гнев лапочки, в общем-то, утихнет. Ну, надеюсь, что больше он ничего не найдёт, а меня бить не станет. В крайнем случае, если запахнет жареным, можно улизнуть или превратиться в грушу. Я приободрился и стал придумывать, как получше отмазать Фрэнсиса от неминуемой смерти, чтобы оставить себе на забавы. Пришел к выводу, что для верности лучше самому его убить, а потом тихонечко отвезти в реанимацию, если к тому времени мне не расхочется прыгнуть к нему в койку. Набросал уже план действий, дорабатывал какую-то мелочь, но полёт закончился, и то, что я застал в мастерской у Солнечного мальчика… Δ — Дьявол, это невозможно! Мастер, я оставил Энджи на твоё попечение меньше чем на сутки! Дьявол, дьявол, дьявол! Что теперь говорить Ксавьеру? Как к нему являться с дурными вестями? И где, чёрт возьми, Мод?! — В злачных местах! Эй, не злись, он сам так велел сказать! И сигареты мои не трогай! Шизанутый хамелеон… — Что делать? ЧТО ДЕЛАТЬ, я спрашиваю?! Семь маленьких проклятых солнц! — серафим всё-таки закурил, игнорируя бурные протесты Хэлла, и пустил вишнёвые струйки дыма под свинцовый потолок. — Мы влипли, мастер. Всё очень серьёзно. Ксавьеру нужен Ангел позарез. Прямо сейчас. Немедля. Даже правильнее сказать — на вчера. Он уже почти дошёл до последней черты, за которой только раскидываешь руки крестом и прыгаешь с моста. Как ему помочь? И хренов Мод ещё по чёртовым злачным местам шляется... — Превратись в Энджи. — Что-что? — Ты меня услышал, Дэз. Притворись Ангелом, перевоплотись. Тебе трудно, что ли? — Но… обманывать Кси… — Ты его уже обманул. Δ^ И это легло позорным пятном на мою совесть. Когда я простился с Фрэнком у дверей в приёмную президента и полетел проведать Кси. Хотя бы просто взглянуть одним глазком, узнать, как ему сейчас дышится в чужом доме. А он лежал, горько рыдая, забившись в самый дальний и пыльный угол, и мысли его были так черны и несчастны, что спугнули меня. И я не решился подойти. Не утешил его. Так и улетел, ничего не рассказав и ни в чём не признавшись: кто я, что я, приходивший нахально соблазнить его и исчезнуть без объяснений. Конечно, вчера меня неслабо треснули по башке, до полной отключки… Но — это не оправдание. Для приличного человека не стало бы оправданием, а для серафима моего ранга — тем более. Ну, а для ангела-хранителя — и вовсе низость. Неслыханная. Преступная. И как теперь вообще показываться ему на глаза? Мне стыдно, невыносимо стыдно. А если я ещё и явлюсь под личиной Энджи… Нет! Ну уж нет. Никак нет! Δ — Нет! Хэлл. Нет. По целому ряду причин. — Назови хоть одну. — Меня не хватит на то, чтоб прикинуться Ангелом. Ни сил, ни ловкости, никакой воли, энергии не хватит. Даже на пять минут. Да что там! Через пять секунд… Ксавьер меня раскусит. — Да почему же? Ты превосходно перевоплощался в меня. — Мастер, ты немножко не в теме. Или упускаешь из виду кое-что. Ангел — абсолютно новая форма жизни, бытия материи. Я не знаю и близко, как она устроена. Я любовался им извне, как и все. — А если я скажу, что Энджи здесь? И ты снимешь слепок с его тела настолько точный, насколько воображение способно представить. — Здесь?! Мёртвый? — Чш-ш. Не мёртвый, а ждущий воскрешения. Подойди-ка… — Хэлл, предвкушая шок, сдвинул шкаф с химреактивами одним поворотом скрытого рычага, и представил серафиму пьедестал с открытым гробом. — Этого хватит, чтобы убедить Кси в твоей правдоподобности? — Но, э-эй… Энджи был другим! — растерянный шёпот Дезерэтта выражал почти что панику. — Ксавьер тем более не поверит мне! И только сам Ангел докажет, что он — это он. В новом, м-м… пугающем амплуа. — А мне показалось, это очень даже красиво, — пробормотал Хэлл, задумавшись. — Темптер переборщил, стирая в нём человека и обнажая черты своей венценосной династии? Нет, Дэз, я не согласен, малышу стало лучше. Так он… чист от земной скверны, что ли. Похож на каноничного божьего ангела. — И что в этом хорошего? — Как «что»?! Ксавьер должен оценить! А остальные побоку. Эндж не зелёный портрет Франклина, чтобы всем без разбору нравиться. В общем, будешь перевоплощаться или нет? — Не знаю, Хэлл… — Ну что ты совсем завял, а? Такой неугомонный бегал, с шилом в заднице. Что-то стряслось у вас там в Нью-Йорке? — Нет. — Не хочешь сознаваться? Всё настолько погано? — Ну, мастер! — Значит, я прав. Чем тебе помочь? Я могу вообще чем-то помочь? — Да! — вырвалось у серафима. — Если замолчишь хоть на минутку! Хэлл надулся и отошел к газовой горелке, готовить какую-то пиротехническую смесь. О том, что она пиротехническая, Дезерэтт догадался после негромкого хлопка и лицезрения чумазого инженера, который, матерясь, хлопал себя по карманам в поисках салфеток. От платка, предложенного Дэзом, он гордо отказался, а в ответ на виноватую улыбку показал язык и заперся в уборной, громко хлопнув дверью. Услышав шум воды из крана, серафим встал, стараясь не покачнуть хрупкий стул, и подошёл опять к гробу. Волнистые волосы Ангела притягивали его неадекватный взор больше всего. Гребень, лежавший рядом с ними на подушке, невольно заставил раскаяться в грубом выпаде. Мастер так невыносимо мил… Дезерэтт погладил лилейную щеку Энджи и тихо произнёс: — Я попробую.* * *
У неё роскошное тело. И утончённые манеры, даже в постели, смятой и переворошенной. Она так боится показаться смешной или слишком доступной в каком-нибудь положении, что закрывает мне глаза маленькими ладонями. И пытается что-то прошептать на ухо, но с губ срывается вздох. И она выгибается назад, увлекая меня за собой и насаживаясь снова… Я донес её до спальни уже расхристанную и обворожительно покрасневшую, со сбившейся причёской, из которой вылетели шпильки. Корсет в нетерпении она разорвала сама, и это единственное, что она сделала быстро и решительно. Упала мне в руки, как нежная роза из сада фельдмаршала, полная зрелой чувственной красоты, а её бутон… был переполнен для меня густым и липким соком. Мы встречались взглядами несколько раз, пока я стягивал с неё чулки и пояс, она помогала едва заметными касаниями рук, понимая, что я плохо знаком с этими деталями женского гардероба. С любыми деталями женского гардероба, если уж на то пошло. Маленькие трусики дугой улетели на пол, на ней оставались тяжёлые бриллиантовые серьги и браслет часов. Я освободил её уши от драгоценных камней, прикусил мочку одного, левого… припомнив, что Фрэнсис обожает это. Она ответила мне сдержанным стоном и приложила мои руки к своей набухшей разгоряченной плоти — треугольнику Венеры, от которого я, совсем не понимая, что делаю, спустился вглубь между её стыдливо сжатых бёдер. Мягкие округлые формы, вызывающие совсем не такие желания, как грубые и угловатые мужские. Я вздрогнул, осознав, что уже минут пять неистово облизываю себе губы, и они засохли и обветрились так, что пошли лёгкими трещинами. Минерва спасла мне их своим влажным поцелуем, одновременно обвивая тяжелыми бёдрами, которые наконец разошлись в стороны, отдав мне всё, что двадцать с лишним лет законно принадлежало лишь одному мужчине. А незаконно… Я тоже наглый преступник, что, возможно, не останется безнаказанным, но, чёрт возьми-и-и-и! Брать чужую жену — почти так же умопомрачительно до пьяной взорванной темноты в глазах, как и отдаваться чужому мужу. И это — моя первая женщина… Всё время не покидало ощущение, что я причиняю боль, о которой она молчит, чтобы не обидеть меня. Или просто не желает останавливаться на полпути. Удовольствие получилось какое-то странное, спорное и противоречивое. Двоякое. С одной стороны: её возбуждающие поцелуи, трение больших грудей, достаточно высоких и упругих; и, собственно, секс — борьба с собой в порыве вогнать поглубже и посильнее — в контрасте воспоминаний о том, как это делал со мной Фрэнсис. Но с другой… Знать, что она, скорее всего, не кончит. И хочет меня, потому что меня выбрал Фрэнсис. Быть со мной, как был Фрэнсис. Может… Вообще представляет себя сейчас с ним?! Я задохнулся на пике, осознав, что слишком поздно опомнился. Поздно догадался. Она приняла меня целиком и по максимуму, вместе с горячим потоком семени, прорвав тишину сладостным довольным вздохом, а презерватив остался лежать на прикроватном столике, нетронутый. Господи, ну зачем я согласился? Поддался ей. Зачем, зачем… Ну что изменилось бы, если бы отказался? Мне и так хуже некуда, зачем падать ещё ниже! — Ксавьер, ты не удовлетворён? — у неё такой коварный вид, будто мне сейчас предложат сигарету — покурить после хорошо удавшегося обмана. — Почему же, — своему тону я бы сейчас сам не поверил. — Удовлетворён. — Тебя тревожит муж? Он вернётся вечером. — Да, я знаю. Леди… — Просто Минерва! Смешно как-то поддерживать официоз в постели, — она порывисто обняла меня, легонько оцарапывая спину длинными ногтями, и быстро-быстро зашептала: — Не обижайся только на эти слова, ты всё ещё девственный, почти что и нетронутый, я не имею в виду, что неумелый, я ожидала намного меньше, чем получила. Ты тонко чувствуешь и в руках любящей женщины превратишься в Казанову. Я хочу сказать, что ты способен на большее, нежели быть развлечением для старого извращенца, и если ты хочешь сбежать отсюда, ещё не поздно, я помогу тебе. Я… Мне будет жаль, если на моих глазах Фрэнк использует тебя, а, насытившись, выбросит. Или убьёт. Если не ошибаюсь, мне самой жить осталось дней двадцать. Но я не смогу умереть спокойно, зная, что ничего для тебя не сделала. У меня нет слов. В голове очередная каша, растерянные мысли о том, что никто не поверит, что фельдмаршал влюбился. Те, кто знают его очень давно как чудовище, чудовище и ничего, кроме чудовища. Конрад — извращенец? Ещё и старый? Забавно, а мне ведь нравится. И аппетит его неистовый, лёгкий оттенок кровожадности и садизма, что идет в унисон с желаниями Нежити. И неутомимость — в паре с моей неутолимостью. И только отчаяние и тоска, что перемежаются с приступами «прожить день как последний, ведь Ангел может завтра не прийти», меня пугают. Не сойду ли я с ума от такой жизни? — Минерва, завтра, — лихорадочно придумываю на ходу, — я попробую бежать. Надеюсь, твоё содействие не понадобится, не хочу дополнительно подставлять тебя под удар. А ещё: циста червя, который попал в тебя через суши, не смертельна, пока он не активизировался. Если ты поедешь в больницу и попробуешь сейчас от него избавиться… Она качает головой и грустно улыбается мне. Упрямая. Как её уговорить? Переведя взгляд на ночной столик и обнаружив там свадебную фотокарточку четы Конрадов, я понял как. Это просто. И сложно одновременно. Я всего-то должен уговорить Фрэнсиса. Простить жену и приказать ей отправляться на лечение в добровольно-принудительном порядке. Его она послушает беспрекословно, его она обожает, как бога, я не сомневаюсь. Но я боюсь представлять, во что мне это обойдётся.* * *
Его скрючило в три погибели от боли. Формула перехода оказалась слишком сложной, запутанной и тяжеловесной, не удалось охватить её полностью и протащить через двери восприятия. — Твою мать! Ты в порядке? — инженер помог ему разогнуть руки и сесть на полу. — Пока ещё да, — тело страшно немело, деревенело в единой судороге, в глазах плясали языки красного пламени. — Слушай… Когда Энджи вернётся к нам, спроси. Только, пожалуйста, не забудь, спроси. Как ему… Хорошо ли живется, на три мира. И здесь, и там, и в аду, и между… — Тихо, тихо. Я всё спрошу, только сядь ровно, — Хэлл огорчённо смотрел на микротрещины в коже серафима, что стремительно расширялись в трещины. — Может, ну его в качель? Я вижу, ты стараешься, но… Сними его оболочку, не получилось. Сними, тебе же плохо! — Нет уж. Я подписался быть преступником, надо идти до конца. Я справлюсь. Я не всю ленту ДНК считал, не смог за один раз. — Их там шесть штук, — боязливо признался мастер и опустил глаза. — Разных… — Бля, не мог раньше сказать?! — Да откуда я знал, что ты метаморфозу по науке делаешь? Привык уже, что вы колдуете что-то невразумительное, а потом — привет! — и гроб из-под полы плаща появляется. И ксанакс пьёшь. — То Асмодей! Ему по приколу всякие штуки отмачивать, принцы даэдра управляют любой материей, вертят ею как хотят. И могут практически всё. Не сравнивай с ним меня, простого алкоголика и наркомана. — Не так ты прост, Дэзя, как кажется обывателям. Самочувствие нормализовалось? — Вроде. Страшно мне. Не по-детски. — Всё пройдёт гладко! Поменьше говори, побольше целуй и обнимай Кси. — А что говорить всё-таки? Помоги. — Ну, память-то Энджи при тебе? На вопросы все ответить, значит, сможешь. Где был, с кем был, почему не пришёл раньше… Говори уклончиво, так, чтоб возникли новые вопросы, а на них загадочно отмалчивайся и раздевай мальчика. Это собьёт его внимательность, и подозрения в твоей подлинности вообще не возникнут. — Есть одна проблема. Раздевать мальчика не получится никак. Ангел должен закатить сцену ревности, а я даже приблизительно не знаю какую! — Гм… А может, мы о нём плохого мнения и ревновать он не будет? Негромкий заливистый смех был самым красноречивым ответом на этот вопрос. Моди взял стеклянный стул и уселся верхом, сочувственно глядя на пришибленных друзей сверху вниз. — Не хочется разочаровывать вас, ребята, но Ангелу измена возлюбленного доставит мук не меньше, чем любому другому рогоносцу. Сначала он убьёт соперника, потом всех родственников соперника, потом переключится на случайных прохожих и… Поломанная мебель — это цветочки, Дэз. Если виновнику захочется предотвратить Армагеддон, ему придётся попасться первым под горячую руку, желательно, получить серьёзные травмы с угрозой для жизни и загреметь в больницу, желательно, в отделение реанимации. Ярость Энджи немного рассеется от сидения в палате у смертного одра, но радоваться рано, холодная месть обидчику в таких условиях будет продумываться долго и тщательно. Удар он нанесёт позже — и всего один, но такой, после которого уже никто не оживёт и не встанет. — А ещё варианты есть? — Да, план C, — Моди довольно захрустел пальцами. — Но он у меня как раз в проекте, на стадии подготовки, поэтому вам я не скажу, чтоб не напортачили ничего. — А ты одобряешь? — Дезерэтт встал во весь рост, демонстрируя довольно неплохой образец Ангела, правда, вялый и сонный, с полузакрытыми глазами. — Нет. Но разве у меня кто-то спрашивает? — темптер снова рассмеялся. — Доиграешься, родной. Потеряешь всех зайцев, одним выстрелом. — Тогда посоветуй что-нибудь, о всемогущий шут! — Хэлл театрально воздел руки вверх. — Полсловечка хоть шепни, а не стебись над нами постоянно. Демон лукаво склонил голову набок и поманил Дезерэтта к себе. — Не пори горячку, дождись хотя бы завтрашнего утра, — шепнул он на выдохе, будто выдавал самый большой секрет, и похлопал серафима по плечу. — Свободен. — А благословение? — Если облажаешься, я всё равно тебя буду любить, — Асмодей коснулся его губ в коротком поцелуе. — Хорошая подделка, я почти купился… — Мод, ты опять! — Хэлл выудил из кармана горсть гвоздей и запустил в него. Попал, правда, в стену: демон моментально исчез, появившись снова за спиной инженера. — Какие у Дэзи шансы? — Один к ста. Ксавьер должен быть пьян, обкурен или валяться изрядно под кайфом, нанюхавшись своего колумбийского «снега», тогда шансы наоборот, сто к одному, — Моди обнял его. — Не сердись, маленький мастер. Приготовь лучше моему краснокрылому брату походный набор начинающего наркомана. Попробуем перехитрить теорию вероятностей.