| Part 2: Tale of foe |
Δ^ Я был на волосок от гибели. Пальцы расстёгивали и срывали светло-серые джинсы, да, я ещё как-то воспринимал цвет. Но всё тело мелко дрожало в нетерпении, поддавшись запаху бледной упыриной кожи, она и влечёт, и отталкивает своей болезненностью, но её первый привкус, её беззащитность… От лёгкого, как вздох, прикосновения восхитительный белый живот напрягся, обозначив тонкий рисунок мышц, их мало, но они есть. А в этих полосках крови картина моего убийства, безумие подступило, встав рядом, не вселилось, но отвесило мощный удар мне в голову. И плотная аура его страха, его томление в ожидании вторжения, его упрёк, его короткий стон и раскрывающиеся губы, в них хочется вгрызться заново, глубже, злее, полнее. Всё смешалось, перепуталось, растерянный, я выдираю из липкого молочного тумана своё сознание, но оно не проясняется, потому что он… Близость опьянила его намного сильнее, чем меня, хотя я — прождал этого чёрного момента стократ дольше. И что же происходит? Я пытаюсь увернуться, когда он сам, сам подаётся вперёд, раздвинув свои шикарные ноги, желая, чтобы я скорее пронзил его? Господи, отец мой небесный… Кто я? КТО Я?! Δ — Сроду не видел, чтобы тебе в интимных делах нужна была моя помощь, — весело шепчет на ухо серафиму невидимый злой дух, прижимается к нему сзади, прижимая сильнее к Кси, который одуряюще стонет и расслабляется: Дезерэтт наконец-то вошёл, овладел им. — Что… что ты сделал?! — Толкнул тебя в объятья неги и удовольствия, — темптер кусает его за ухо и кладёт холоднейшие ладони на напряжённые бёдра, больно стискивает их, заставляя падшего ангела двигаться — и двигаться интенсивнее. — Этот милый юноша, прелестно раскинутый на потолке морской звездой, хочет, чтоб ты оправдал все его надежды. А ты как будто с луны свалился, Дэз. Что за халатное отношение к своим обязанностям? Хорошенько обними его дивные гладкие ножки, подвинь повыше, ему же неудобно, — Асмодей с кривой и просто ужасающе мёртвой улыбкой дёрнул брата, и согнутые ноги Кси сместились ближе к груди серафима, превратив их позу во что-то невыговариваемо развратное. Дыхание Дезерэтта оборвалось: его золотоволосый любовник выгнулся, тяжело откидывая голову на твёрдый бетон, и приоткрыл рот в ещё одном стоне. Обнажившиеся зубы и клыки наводили на тревожные мысли о дополнительной метаморфозе, но вырваться из своего растущего возбуждения серафим не смог. Не успел. Потому что Моди… — Мод, ты в своем уме?! — рваные зрачки расширились в ужасе, отражённый там демон с длинным шприцом уже никак не улыбался, даже мёртво. — Мод! — Ты подобного ещё не испытывал, милый, я гарантирую это, — Моди облизнул его шею и страшно расхохотался. Толстая вольфрамовая игла аккуратно вошла под кожу над локтем, непонятное ядовито-зелёное содержимое влилось в могучее предплечье, Дезерэтт вздрогнул от острой боли, немного отделяясь от Кси, но темптер быстро прижал его обратно. От резкого движения Ксавьер вскрикнул, разрываемый, но беспощадный и неумолимый демон атмосферы продолжал прижимать их, пока серафим вновь не вошёл весь, как полагается, влажно прижавшись яичками. — Я убью тебя, — прошипел Дэз с усилием. Его сознание стремительно мутнело, наркотик, покорявший кровь, действовал точно и молниеносно, как снайперский выстрел. Слух и зрение слабели, а мышц становилось как будто втрое больше. И осязание — возросло тысячекратно, ощущения… от тела, что лежало под, а на самом деле — над ним. Но потолок так удачно развернулся, а тело очутилось в безраздельной власти, и он проник в малыша слишком нагло и глубоко. Не может отказаться от удовольствия, которое читает в полузакрытых изумрудных глазах. Пока ещё читает, потому что в собственных глазах сгустились сумерки. — Убью! — Да пожалуйста, дорогой, — Асмодей отплыл в сторонку и закурил. — Но не раньше, чем Ксавьер кончит. Не раньше, чем вы оба кончите. — ЗАЧЕМ?! — Определённо, кому-то это надо, Дэз, — он затянулся всего раз и выбросил сигарету. Из-за дурных шуточек дьявола или по какой-то другой причине, но упала она не на пол, а на потолок и осталась лежать, дымя. — Развлекайся. Но не переусердствуй. Кси, конечно, любит боль, но малость не подготовлен к её верхнему порогу. Ангел очень щадил его в ту первую и последнюю ночь. — Седьмое солнце! Ты хладнокровная бездушная скотина! — серафим зарычал, тщетно сопротивляясь желанию, превратившему тело Ксавьера в поле битвы. Вырваться из химического плена было совершенно невозможно, кровь тлела без его участия вне любого контроля, прогоняемая по сосудам всё быстрее и быстрее. — Если не сказать хуже! — Не суетись, ты же мальчику только навредишь, — Асмодей нежно обнял брата за плечи и снова заставил изменить угол и позицию. — Ему тоже жарко, не наваливайся так, я своего голоса не слышу за его протестующими вздохами. Дэз… В шприце было немного экспериментальной «кислоты» и пиридоксин¹ для её нейтрализации в печени. Остальное ты придумал себе сам. — Что… — Сам, милый, ты сам перевозбудился и набросился на Кси, — пропел темптер прямо в ухо огорошенного серафима. — Самовнушение — любопытная штука. А я помог совсем чуть-чуть. — Мод, но… — Достойно закончи то, что начал, — издевательский хохоток был единственным ответом на все вопросы, потому что демон уже исчез. И ничего нельзя исправить. Дезерэтт чуть не заплакал. — Кто это был? — выдохнул Ксавьер, неожиданно найдясь, то есть прояснив своим мальчишески высоким голосом его измученное сознание. — ЛСД собственной персоной. И немного адского горе-юмора, — серафим опустил голову, скрывая за красными волосами стыд. Все иллюзии пропали, чужое тело в том числе. Стальные скобки с хрупких запястий любовника убрались тоже, естественно, Ксавьер свободен. И в полном праве врезать ему за всё хорошее. Они, правда, так и висят на потолке, склеившись, соединены друг с другом в самом интересном месте, но это не смягчающее, а скорее отягчающее обстоятельство. Без особых усилий Кси перевернулся в воздухе, оказавшись сверху, и прибрал с лица ангела-хранителя растрёпанную шевелюру. — Когда ты успел сбросить оболочку? Всё время со мной был… он. Анджело… — Не я. Демон стряхнул её с меня, чтобы я сполна насладился своим позором. Δ^ Ксавьер озадаченно молчит, однако его распухшие от долгих грубых поцелуев губы шевелятся, проговаривая что-то про себя. О чём он думает? Почему не нарушает нашу интимную позу? Наклоняет ко мне голову, выражение отрешённых глаз не выдает ни грамма эмоций, ни гнева, ни довольства. Ну давай, ударь, плюнь в меня… Нет? Не хочешь? Почему ты медлишь? Наклоняешься совсем низко. Боже, ты просто лёг. Растянулся на мне, царапнув золотистыми локонами, и глубоко вздохнул. Как же ты, наверное, устал, умаялся… если тебе настолько всё равно, с кем быть, с кем спать, и плевать, что вообще происходит вокруг. Δ — Я хочу, чтоб ты снова возбудился. Что мне для этого сделать? Δ^ Седьмое солнце ада! При всём желании я не ответил бы, я был так шокирован его невозмутимостью, я… беспомощно смотрел, как в нём просыпается чистая звериная похоть, как равнодушно-развратно он проводит языком по своим губам, а потом по моим, и усаживается на мне поудобнее. Нарочито медленно, плавно и небрежно собирает волосы, скручивает их, убирая назад, чтоб не мешали, прижимает ладони к моим бокам, для ещё большего удобства, упора и равновесия — и начинает двигаться: сначала морщась, потому что сам остыл, и ему не слишком-то и хочется; а потом неловкость куда-то девается, движения становятся уверенными, просчитанными, чувственными, плавными и ритмичными. И когда я попробовал его остановить, он несильно ударил меня по животу и прошептал: «Дурачок, я только разогреваюсь. Лежи тихо, мне ужасно понравился твой пожарный кран». И как против этого выступать, как спорить?! Я заткнулся, покорно дав себя трахнуть. Да-да, несмотря на то, что… Чёрт, да разве можно это объяснить? Только почувствовать. Он обвивает меня своими тонкими бёдрами, сладко, тесно, заставляя терпеть совершенно неземную муку, когда он ласкает себя, засовывает мокрые, пахнущие его возбуждённой плотью пальцы мне в рот… И смотрит, смотрит неотрывно в мои глаза, смотрит исподлобья, насаживаясь глубже, закусывает кривящиеся губы, но не стонет, пока я не войду в него совсем уж беспардонно, коснувшись почек. А потом всё повторяется. Зачем он задавал вопрос? Из вежливости? Он сам знает, что делать, уже наученный. Жаркий, бесстыдный, какой-то до чертиков неправильный, распущенный. И незнакомый. Фрэнсис, тебя я должен за это благодарить. Но почему-то больше хочется при встрече сбросить тебя с крыши какого-нибудь людского муравейника-многоэтажки. Δ* * *
«Когда я решился выйти из убежища, в Сандре Льюне царила ночь. Блак не возвращался, и ни один солдат не прибегал сюда с весточкой. На случай его гибели у меня есть запасной адъютант. Но как же неохота вызывать его из Нью-Йорка. Да и как? Вертолёт повреждён, новый пришлют завтра. Танковая дивизия хороша как средство передвижения только по пустыне и вблизи кратера, но пугать цивилов военной техникой рано. Нет, я просто схожу на склад и вооружу оставшихся солдат. Мы справимся без вспомогательных войск. За окном слышались редкие выстрелы, но чаще — пьяное пение и хохот. Кровососы выползли из тёмных нор и празднуют скороспелую победу. Посмотрим. Я не всё обдумал и торопиться с решениями не буду. Хотя бы потому… что мысли мне тасует и мешает, врываясь в любые стратегические планы, один и тот же образ. Моё порочное совершенство. Невинное, бесподобное и оттого вдвойне порочное. Я утомился думать о нём, а прекратить не могу никак. Я вспоминал об Эрике, заслонял исчезновением и возможным предательством сына своего ангела, но насмешливые неадекватно-зелёные глаза переступали мой гнев и горе, переступали всё. Может быть, зря я отказался взять малыша с собой. Сейчас его бессовестное упругое тело успокоило бы меня». Фрэнсис с отсутствующим выражением лица миновал последний кабинет, выходя к лестнице на первый этаж. На лоб ему шлёпнулась густая белая капля. Генерал поднял голову, широко раскрывая глаза. Свесившийся с потолка белокурый вампир страстно улыбался и тяжело дышал, облизывая окровавленные губы. Он кончал — и его крепкое мужское достоинство сжимал второй вампир, выдавливая, кажется, последние капли млечного сока, немножко кровавого запрещённого удовольствия. Клыкастый блондин устало задышал ровнее, послал Конраду игривый воздушный поцелуй и потянулся к вымазанному в своей же сперме рту любовника, с удовольствием зарывшись руками в длинные и блестящие красные волосы. «Постойте-ка. Красные? Красные?! Никакой он не вампир! Он…» — Привет, дорогой, — с негромким смехом произнёс Ксавьер и ещё разок облизал себе губы: горящие и яростно покусанные, они слишком быстро высыхали. — Я наконец-то распробовал собственный оргазм и больше не задаюсь вопросом, почему ты каждый раз так настойчиво глотаешь мою сперму. Мой ангел-хранитель был так любезен, что разрешил выбрать на десерт и другие лакомства. Фрэнк, ты что, не рад меня видеть? Фрэнк… — Кси в притворном расстройстве сунул в рот мизинец и вытащил со звучным чмоканьем. — Я становлюсь неуправляем в своих желаниях. И виноват в этом ты. Дэз, спускаемся? Серафим молча поставил его на пол, призвал валявшиеся неподалеку джинсы, но Ксавьер надел их сам, не позволив помочь себе, и теперь стоял, вытянувшись перед фельдмаршалом. Спокойный, восхитительно растрёпанный после сделанного безобразия. Но не полностью удовлетворённый. Скромно прятавший глаза Дезерэтт встал за его спиной. Конрад же превратился в соляной столб. — Вот уж не думал, что ты так удивишься, — Кси машинально положил руки падшего ангела на свои бёдра и заставил медленно гладить себя. — Право, не стоит, не стоит. После уроков, которые ты преподал мне, и не только постельных. Видишь ли, во мне живёт Нежить. Скользкая, похотливая, ненасытная тварь. Я питаю её кровью и животными ласками. Я учусь её подавлять, но я ещё очень далёк от полного контроля. Но всё это не относится к делу, правда. Расскажи мне о проблемах этой местности, генерал. Расскажи, чья больная фантазия породила Лунный город и какой из многочисленных промахов оказался роковым? Если не расскажешь, я узнаю сам, вырву из твоего мозга. — Не надо, — мгновенно вмешался Дезерэтт и посмотрел на юного подопечного со всей строгостью. — Так дела не делаются, малыш. Вламываться в частные владения души нельзя, это аморально и неэтично, мы прибегаем к этому в редких, самых крайних случаях. — Послушал бы ты себя со стороны, моралист хренов, — Ксавьер оскалил зубы. — Имеешь секс с чужим любовником, в чужом городе, посреди кровопролитной войны, в антисанитарных условиях, да ещё и в такой противоестественной позе. А рассуждаешь об этике. Лучше бы подсказал Фрэнсису вытереть лоб, ну или сам бы стёр эту интересную белую кляксу. — Малыш, ты же меня… — Склонил? Обманом совратил? Мозги запудрил? Заставил? Использовал? Хм. Вероятно, склонил. Но мог ведь и не получить ни черта! Однако получил. Стояк у тебя был зверский, Дэзя, твёрдый, как алмаз, а какой же он у тебя большой… Размахнувшись, Конрад влепил такую пощёчину, что Кси с силой отбросило назад. Он обмяк и повис на руках у серафима. Серафима, глаза которого налились разноцветным пламенем. — На твоём месте, Фрэнсис, я не стал бы распускать кулаки. Твоё положение и твоя жизнь сейчас весьма шатки. И зависят от этого вредного лапочки с варварски обкорнанными волосами. Если ты станешь ему неугоден… — Всё нормально, — перебил Ксавьер шёпотом и отстранился от шестикрылого защитника. — Не заслуженно, но нормально. Фрэнки. Я не твой и в своё безраздельное владение ты меня никогда не получишь. Подбери сопли и вытри, в конце концов, лоб! И начни говорить. А, чёрт. Ты так раскис, что нетвёрдо держишься на ногах. Дэз, помоги мне. Серафим вынес Конрада на свежий воздух и, недолго думая, посадил на поваленный древесный ствол — их тут после обстрела имелось в изобилии. А поскольку невменяемого и безмолвствующего фельдмаршала всё равно качало, они с Ксавьером сели по бокам от него, подпёрли с двух сторон, держа под талией, и ненадолго притихли. — Ты не послушался меня, малыш. — Он не расколется, в нём мало веры, и он даже на секунду не допустит, что я властен ему помочь. Я сам забрал материалы из его головы. Но я многого не понимаю. Я поделюсь с тобой… — Проблемы в Сандре Льюне начались недавно, буквально полгода назад. До этого город спокойно прожил целых двадцать лет в условиях строжайшей секретности, можно считать, что без особых происшествий. Постоянно находился под наблюдением группы учёных и военного совета во главе с Фрэнсисом. Состав контролирующих за столько времени не поменялся, только два профессора умерли, естественной смертью. Поэтому тайне удалось держаться так долго. Но вечно они не сумели бы скрываться, и дело даже не в новых технологиях обнаружения. В Лунный город проник вампир. Один. Был он чрезвычайно умён, ловок, хитёр и неуловим, в убежище генетически модифицированных людей пришёл со своей никому не ведомой целью. Орудовал незаметно, пользуясь тем преимуществом, что его невероятно трудно вычислить, ведь его ночной образ жизни был неотличим от жизни всех прочих лунатиков. Постепенно упырь выкормил собой, то есть заразил, молодняк (первое подросшее поколение города) и собрал вокруг себя. Он был не просто предводителем: люди обожали его не на словах, как вождя, как отца, его приказы выполнялись слепо, без рассуждений, они были верны телом и душой. Ни одно предательство не помешало ему поднять восстание — первое восстание, с которого и начались тут беспорядки, продолжающиеся до сих пор. Выполнил ли он свою миссию? Фрэнсису не известно. Те, кто мог знать о ней, давно мертвы, убиты солдатами твоего генерала. Они и не признались бы под пытками, тут никаких шансов. Но изловить и уничтожить всех последователей, которых он обратил в вампиров, не удалось. Они скрылись и стали плести новые козни. Сам главарь исчез. На время всё утихло. За городом усилили охрану и улучшили наблюдение. Но предотвратить новую трагедию не удалось. Произошло бегство маленькой группы подростков, они покинули пределы кратера, но дальше не убежали, их жестоко перебили. Старого вампира, который подговорил их на это, зверски замучили пытками, это вызвало негодование оставшихся кровопийц, они-то и поставили опять Сандре Льюну на уши. Масла в огонь подлил… твой отец, Ксюня. Да, в городе побывал Максимилиан. Попал после длительного шпионажа за военными. За кем или за чем охотился он? Его присутствие тут заставило самый большой отряд вампиров прорваться в Нью-Йорк. Их бегство закончилось плачевно — уже известной тебе бойней у стен центральной больницы. Макс убил всех — и вампиров, и преследовавших их солдат, он сам за себя боролся. Но тоже погиб в мордобое. Достоверно не установлено, кто именно, при каких обстоятельствах и каким оружием его прикончил. Выживших не было, а вопросы всё множатся и множатся. Горстка оставшихся в Сандре Льюне вампиров, устрашённая расправой в мегаполисе, решила добиваться справедливости на месте. Они захватили город, захватили мэрию и мэра вместе с семьёй, они угрожают перебить последних уцелевших мирных жителей, если… — Ну? — Фрэнк ещё не знает. От парламентёра толку не было, а сам генерал с повстанцами не говорил. Мы немножко отвлекли его от дел. Он шёл на переговоры, шёл выяснить, чего же хотят от него вампиры взамен на восстановление мира и спокойствия. И он выполнит их требования. Потому что его единственный сын Эрик с ними — в качестве заложника или в качестве подельника. Не дай ад, если в качестве носферату. — В картине чего-то не хватает. — Блэкхарта нет, уехал улаживать технические детали. Главный защитный механизм города повреждён, и он позвонил в аэропорт, забронировал билет… Хэллу?! — Чего ты так разволновался? — Это наш швейцарский мастер-часовщик, Кси! Какого лешего?! Почему его? — Потому что Хэллиорнакс Тэйт — величайший инженер, гений, Да Винчи современности, — неожиданно промолвил фельдмаршал, вышедший из «комы», и глянул на серафима враждебно колючими глазами. — Не так ли, Дезерэтт? Судьба в его лице свела нас всех вместе. — Как ты услышал наши мысли?! — Легко. Я укусил Фрэнка, — спокойно ответил Кси. Теперь Конрад смотрел на него. — Похоже, мой чудесный генерал скоро превратится. И если мятежники Сандре Льюны признают в нём своего… — А было бы неплохо. Посидим ещё немного для верности. Подождём полуночи, — Дезерэтт улыбнулся, успокоенный: Фрэнсис, очнувшись, на удивление трезво пораскинул мозгами, передумал мстить кому-либо за измену и устало склонил на грудь Ксавьера голову.