| Part 3: Trinity fields |
По стене полз паук. Крохотный и заморенный, он, должно быть, попал в подвал по ошибке. — Тут нет еды для тебя, малютка, слишком сыро и холодно. Тонкая и красивая, но ужасно грязная рука смахнула паучка со стенки и отправила в рот. Тот, кто с лёгким хрустом прожевал его и проглотил, лег на спину и снова застыл неподвижно. Сквозь потолок просачивается вода. И ржавыми каплями шлёпается на пересохший язык. — Эрик? Но Эрик не отвечает. Он ловит скудную влагу, терпеливо ожидая, пока вода снова накопится и упадёт вниз под собственной тяжестью. Его губы потрескались и почернели, покрылись сухой и крошащейся кровавой плёнкой. Но он не может себе позволить потратить жидкость на них. Да и зачем их оживлять? Он умрет от жажды — намного раньше, чем от голода или чего-либо другого. — Эрик, у нас есть вода. И много снеди. Тебе нужно сказать мистеру Скампу всего два слова… — Иди в задницу, Вельд, — прошептал Эрик меланхолично, но достаточно громко, чтобы его услышали в соседней камере. — И комариным прихвостням передай, что я имел их матерей в зад. — Чего ты боишься? Это совсем не больно! — елейным голосом пропел мэр. — Кто-то раз в день присасывается к горлу, ну и немного кружится голова. Никто не заставляет тебя становиться вампиром и воевать с солдатами Конрада, спи да ешь день-деньской в камере, пока бои закончатся и Скамп возьмёт город. Мускулы на лице Эрика напряглись при упоминании отца. — Ты с ними заодно, — прошипел юноша, машинально сжимая кулаки. — Почему ты здесь? Почему не пьянствуешь вместе с победителями?! Не приняли в семейство с новообращёнными детишками? Какая жалость. Ты им не нужен. Ты не рождён в Сандре Льюне, в тебе нет хищной Луны, ночной силы и ядовитости, ты всего-навсего человек. Жалкий, опустившийся и трусливый. Ты продался упырям, искупав в крови весь город, в крови моих братьев и сестёр! Но вампиры презирают тебя не меньше, чем мы, твоя роль почти доиграна. Ты в клетке. Сидишь, с упоением набивая пузо отвратительной человечьей едой из полуфабрикатов, и продолжаешь тешиться глупой надеждой, что угроза миновала и твоя мерзкая шкура останется цела. Жирный ублюдок… — Заткнись! — Вальдемар Свонг, не смей затыкать мне рот! И меня тошнит от зловония, которое распространяет твоя немытая плоть. — Заткнись, щенок, заткнись! — От тебя скоро избавятся, не волнуйся, — Эрик широко улыбнулся. Из трещинок на его губах выступила новая кровь, но он справился с желанием облизать её и поймал языком очередную каплю воды. Они падали всё реже и реже. Быть может, на первом этаже кто-то обнаружил течь и обмотал тряпками прохудившийся кран… А может, кто-то лежал, прижавшись ухом к залитому полу, и подслушивал. А когда Эрик надолго умолк, убежал в зал заседаний мэрии, где с удобствами расположился некто мистер Скамп, и всё до последнего слова ему пересказал. — Освальд, юнец сдохнет, но не согласится. Зачем тебе его предательство? Дешевле силком напоить его кровью или зарезать к чёртовой матери. Тем более, от него мало что осталось. — Насильно обращённый в вампира, Эрик с яростью берсеркера растерзает всех нас и будет таков. Пусть тебя не вводит в заблуждение его худоба и кажущееся бездействие, ему хватит силы и отчаяния расшвырять и развеять по ветру целую армию. И убить его я не могу. Мы ещё не выиграли эту войну. И пока фельдмаршал где-то поблизости, никто из нас не почувствует себя в полной безопасности. — Фельдмаршал? Разве он в Сандре Льюне? Я видел только полковника Альберто — его удивленные глаза за миг до того, как ваши пташки прокусили ему глотку. — Фрэнсис придёт за сыном, тупица: безоружный и лишённый большей части своих вояк. Мы ждём его с распростёртыми объятьями. — А если он приведёт с собой подкрепление? — Исключено. Но на случай каких-нибудь подвохов и непредвиденных провалов, Эрик — единственное, что у нас есть, чтобы остановить генерала и его неистовый гнев.* * *
— Как тебе пришла в голову эта идея? — Мне стукнуло двадцать два, я был глуп и бесстрашен, получил в распоряжение группу таких же, как я, молодых и амбициозных ученых. И разрешил им любые эксперименты. А ещё я был одержим желанием получить наследника. Не подумай, что я такой основательный семейный человек, беспокоившийся о будущем, вовсе нет. Причина, по которой я хотел зачать сына как можно скорее, в общем-то, банальна — это моя семья и традиции, мой род, прервать который было не то чтобы страшным позором, а… скорее, моветон, дикость несусветная. Несмываемое пятно на репутации. Вообще ты уже понял, дурное, то есть не вписывающееся в рамки высших кругов, поведение категорически возбранялось: на меня смотрели бы косо, признали отщепенцем и, в конце концов, выперли бы из нашей аристократической общины. Вот так… Жил я под давлением, и старшие родственники не позволили отвертеться от ранней женитьбы. Но я сам, разгульная жизнь, которую я вёл, и постоянные военные баталии, в которые ввязывался под малейшим предлогом, угрожали оставить мою жену вдовой. Поэтому супружеский долг я выполнял с некоторым остервенением, а в итоге получил — дочь. Минерва серьёзно пошатнула уверенность в собственной мужской силе, а возникшие у неё после родов проблемы со здоровьем грозили совсем поставить крест на моём потомстве. Мной были недовольны. Очень недовольны. И я отдался в руки биологов. Параллельно с их изысканиями я фантазировал о мире, который хочу подарить своему сыну. О жизни, настоящей, необыкновенной, яркой и запоминающейся. Короче, антагонизм великосветской скуки и владычества километрового списка правил этикета, с которыми я промаялся всё детство. Я ненавидел вставать по утрам в точно заданное время, одеваться в одну и ту же одежду, лопать один и тот же завтрак и уезжать в школу. Изо дня в день всё повторялось, базовые уроки и факультативные занятия — сначала музыка и фехтование, затем верховая езда, стрелковое огнестрельное и холодное оружие, плаванье, всякая прочая ерунда… После школы — самый престижный университет страны, первые выходы в свет и завязывание деловых знакомств, всё под строгим контролем — ледяными оценивающими взглядами отца и маменьки. Это было нужно. Но это было нудно, до оскомины на зубах. Ночью, пережив все учебные пары, званые обеды, ужины и коктейли, я уезжал в стрип-бары и дискоклубы и избавлялся от своей тщательной привитой родителями правильности и опрятности. Я навёрстывал упущенное, кидаясь из крайности в крайность, из грязи в грязь, как ненормальный. Чёрт возьми, ведь я до пятнадцати лет ложился спать ровно в 22:00! Без права засидеться перед сном даже на десять минут. И я… Знаю, Ксюня, звучит глупо, но я просто решил подарить сыну ночь. Ту самую, которой так не хватало мне. Ту, что манила, завлекала и обещала мне гору неизведанных ранее ощущений, какие-то совсем другие знания о жизни и людях… — Фрэнсис понизил голос. — Тебя. Тебя она мне обещала и вот, наконец дала. — Не отвлекайся, — мягко попросил я и стал перебирать его пальцы, по очереди сжимая и поглаживая каждый. — Сын родился, фантазии отформовались в нечто конкретное? — Сын ещё не родился, а я приступил к строительству этого города. Я был только за то, чтобы Эрик со своей ночной сущностью оказался не одинок в мире обычных людей. Я дал добро на создание целого народа. В зачаточном, конечно, состоянии: на момент расцвета, то есть до нападения вампиров, в Сандре Льюне насчитывалось всего восемьсот представителей новой расы, из них почти половина — младенцы второго поколения. Я хотел, чтобы мой сын возглавил их. Он вырос, самое время было передать ему бразды правления… — Но ты не успел. Мда, упыри удачно подгадали время для захвата города, нарочно не придумаешь. Кстати, откуда они взялись? — Хороший вопрос. А откуда твой Ангел взялся? — Это отдельный разговор, Фрэнк. К традиционным вампирам Анджело не имеет никакого отношения, и я не хотел бы развивать больную тему сейчас. — Ладно. Блак долго и безуспешно выяснял, как они пронюхали о Сандре Льюне и каким ветром их вообще принесло. В итоге я понял, что всему виной интернет и ненадёжная охрана в дата-центре моих генных инженеров. Я уже смирился с этим, не беспокойся. — Я мог бы починить. Настроить первоклассную защиту… — Пусть это не волнует тебя, малыш. Ты мой любовник, но никак не наёмный рабочий. Не программист, не системный инженер. И я тебе не позволю, — Конрад украдкой поцеловал меня, надеясь, что серафим не смотрит, а только слушает. — Утечка информации — факт свершившийся, и бороться дальше требовалось только с последствиями. К сожалению, я провалил свою задачу. Вампиры оказались злее, хитрее и осмотрительнее. В течение года они прибирали к рукам сознательное население Сандре Льюны, а я не замечал. Ничего не видел! И Эрик… Не знаю, куда смотрел он. Если он не заодно с противником, то тогда его долго и старательно водили за нос — настолько ловко и аккуратно, что, если бы не побег из города маленькой группки упырей шесть месяцев назад, они бы сейчас без боя стали хозяевами кратера и ужасной смертоносной заразой расползлись бы по Штатам. — Но им ведь не вырваться из оцепления? — Нет, теперь нет. Блэкхарт обо всем позаботился со свойственной ему педантичностью. Мне показалось, или Блак покраснел? От полуироничной похвалы фельдмаршала или от его тёплого взгляда из-под опущенных ресниц? Вот опять ко мне подкрадывается ревность. — Расскажи о лунных, м-м… Как их назвать? — Маанцы¹. Я собрал ученых со всех концов Европы, среди них помимо француза был голландец. Ему я и обязан названием расы. Любой маанец независимо от возраста и физической подготовки даст фору самому тренированному человеку-охотнику, человеку-солдату, человеку-спортсмену… кому угодно. Они превосходят людей во всём. Вместе с высокоразвитым интеллектом, самосознанием и всем тем, что делает его мыслящим индивидом и венцом творения, маанец не теряет связи с природой и своим животным началом. Нюх, крайне обострённый и чувствительный к малейшим атмосферным изменениям, отличное зрение в темноте и сумерках, завораживающая гибкость и грация тела, высокая скорость и маневренность бега, да и слух не хуже, чем у кошки — и это далеко не полный список достоинств, которыми их наградили в ходе лабораторных экспериментов. Если всё это помножить на силу и обаяние вампира, прибавив то зло, что покойнички в себе несут… то ты понимаешь, насколько бедственным могло оказаться положение страны, а за ней и целого материка, выберись повстанцы на волю. Даже если сейчас с ними удастся договориться и уладить проблемы полюбовно, то зараженных Нежитью маанцев впоследствии умертвят. Этого требует элементарная осторожность и новый уровень безопасности, который я установлю в Сандре Льюне. А невредимые жители восстановят популяцию. Если, конечно, они ещё остались и смогут оправиться от шока. — А если Эрик один из?.. — Я не хочу об этом думать. Но если понадобится убить сына, то я готов. — Нет. Не лги, ты не готов. У тебя уголки рта задрожали. — Малыш! — Давай ты не будешь прятать глаза. Не будешь прятаться от меня, от приступов боли и от своей слабости. Она не позорна, она естественна. И я не позволю тебе расправиться с родным сыном, хорошенько не разобравшись, виноват он или нет. Как ты собираешься вести переговоры? — Как обычно — заговорю всем зубы, а Дезерэтта с его чудесными способностями сливаться с местностью попрошу ненадолго подменить главаря их банды и освободить мэра и его семью из плена. — А я? — А ты найдёшь Эрика. Я вижу, ты очень хочешь этим заняться. Ты и разберёшься, предал он меня или же стал жертвой вампирского произвола. — А если не найду? — Тогда разговор с мерзавцами предстоит долгий и мучительный.* * *
Блэкхарт хмыкнул. Всё-таки он влюблён в старого генерала-садиста, которому пытать кого-то было наслаждением большим, чем заниматься сексом. И он не может отделаться от неприязни к Ксавьеру, который испортил без того испорченный характер Фрэнсиса, перекрутил всё, сделав его опять чрезмерно чувственным и падким на всякие излишества. Вот зачем его матерому военачальнику держать белобрысого программиста за ручку, будто они — две школьницы, идущие за мороженым? А эти нежные взгляды, без конца и края, в которых Конрад ясно кричит, что хочет раздеть, помять и облизать с головы до ног тело, шагающее рядом? И если б он хоть разочек отвлёкся от своих похабных мыслей! Так нет же, вампиры бы его побрали, ведёт себя как подросток, которого от разгула гормонов возбуждает даже асфальт. И что, ЧТО привлекательного в тощем и плоском как доска юнце, у которого в девятнадцать лет даже борода толком не растёт? Ксавьер не очень похож на бабу только из-за мужского подбородка. — Фрэнк, ты не сказал, что делать мне. — Быть рядом, — просто ответил фельдмаршал. — Ломать ноги всем желающим прострелить мне голову или зад. Управишься? — Как всегда, мой… — Блэкхарт прикусил язык. Его что, тоже растаскивает на сантименты от постоянных гомосексуальных поползновений со всех сторон? — …генерал. Конрад ухмыльнулся одним уголком рта. Чарльз так очаровательно теряется, не зная, что делать с обуреваемыми эмоциями. — У тебя, должно быть, очень грубые ласки, — заметил Фрэнсис тихим голосом, то ли с иронией, а то ли сочувственно. — И пощады мне особо ждать не придётся. — Я не… Что ты болтаешь, Фрэнк, — Блак окончательно растерялся, не в состоянии представить себя и фельдмаршала в постели — в одной из тех поз, от которых желудок в ужасе выворачивался, но во рту, как ни странно, пересыхало в предвкушении. — Расскажи, как это произойдёт, — чуть громче вымолвил Конрад, следя за реакцией только лишь Ксавьера: серафим был уже свой в доску, да и близостью с великаном-майором его не удивить. — Не могу, — Блэкхарт выглядел таким несчастным, что всем (за исключением фельдмаршала) захотелось прекратить его страдания. — Фрэнк, я не могу! Ты никогда не прекратишь издеваться надо мной. У меня в голове не укладывается даже то, что ты хочешь. И как ты это хочешь. — А как я хочу? — не унимался Фрэнсис, уже откровенно веселясь. — Подчиниться мне, — вдруг жёстко выдал Блак и вытянул руку, преграждая ему путь. Фрэнк нарочито медленно натолкнулся на неё, был схвачен и прижат к мощной груди. Прочувствовал, как больно можно взяться за талию, не делая резких движений, и вообще –незаметно для окружающих. — Именно, — выдохнул он в лицо майора, удержавшись от болезненной гримасы. — Это будет наша новая субординация. В спальне и нигде больше. — Но ты для меня Бог, — Блэкхарт расслабил руку, надеясь, что генерал вырвется, но тому, похоже, нравилось медвежье объятье. — Я не сумею. Мне легче молиться на тебя, чем… Фрэнсис дотронулся до его уха. Частично ампутированного. Они молча посмотрели друг на друга. — Ты прав, — флегматично заметил Асмодей, касаясь острым языком места, где была отрезана мочка, а потом прислонил голову к голове Блака — как раз был с ним одного роста. Маслянисто-чёрные волосы, упавшие на щеку, и их сладковатый, вишнёвый и кофейный запах показались майору даже большим сумасшествием, чем само нежданное появление демона. — Когда смотришь издалека через витражное окно, человек на стене похож на икону. И не проблема, что он развратен, как чёртова дюжина тайских трансвеститов. Проблема появляется, когда подходишь ближе. Он ест горстями таблетки, вскармливая тараканов в башке, ходит исключительно в чёрных носках, пьет за завтраком воду, не читает газеты, истязает заключённых… и трахает иногда парней. Ты прав, его сложно поставить в положение лёжа, с раздвинутыми ногами. И да, ты прав, его страшно брать. Вдруг на следующий день тараканы скажут ему, что это было ошибкой? Дорежет ухо, задушит и скормит акулам. Ты снова прав — он не прекращает развлекаться. Но в одном всё-таки прав он, — темптер повернул голову, позволив полюбоваться своим дьявольским профилем и мертвенной бледностью кожи. — Тебя следует совратить. Думаешь, что тебе нечего терять, но ты просто не знаешь… каково это — когда тело послушно выгибается в руках, поддается тебе и твоим нетерпеливым движениям, когда оно льнет к тебе, раскрывается, беззащитно и доверчиво. Когда ты волен сделать что угодно и как угодно больно… но не делаешь, потому что это тело любимого. Ты беспокоишься о какой-то ерунде. Когда Фрэнсис обнажится и заглянет тебе в глаза так же, как заглядывает сейчас, ты не будешь помнить ничего, кроме него, и видеть будешь только его, и хотеть будешь лишь одного. И он это знает. И он этим пользуется. Поэтому в подчинении ты у него, а не наоборот. Но он подарит тебе иллюзию своего плена, и будет она реальностью, и ты не отличишь это от настоящего плена и покорности, потому что он — ТВой Бог. И для тебя сотворит что угодно. — Моди, зачем ты это делаешь?! — вскричал Кси, не веря своим ушам. Ничему не веря. — Я выполняю работу, лапочка, — он нацепил дежурную улыбку насмешливого порока. — Не моя вина, что не всегда понятную. Ничего личного. — Значит, тебе всё равно?! — Ангел бы понял и разъяснил. А я тороплюсь. И демон исчез, как обычно, оставив ворох недоумения и немножко страх. Дезерэтт всем своим видом просит воздержаться от расспросов, и я просто обнимаю его в надежде найти поддержку. Под его крылом… конечно, мне уютно. Он любит меня, хотя любовь Фрэнсиса привлекает сильнее. Потому что она грязная, спонтанная и сумасшедшая, как бег под дождём после сильной накурки, догоняет, стреляет и убивает наповал, разливая первобытный ужас в крови и мурашки под кожей. — Кто это такой? — выговорил Блак, озираясь в неприятном изумлении. — Карточный король. Хозяин игорных домов ада. Появляется, когда ты чего-то хочешь, но сомневаешься. И помогает тебе преодолеть себя. Ему нужно, чтобы ты выбрал секс, и он просто доказывает, что секс нужен тебе больше всего на свете, — серафим невинно пожал плечами. — Мы идём дальше или нет? — Значит, ты знаком с ним? — напряжённо спросил Блэкхарт, стараясь смотреть на дорогу, а не на Фрэнсиса. — Ты не удивился. — Удивляться приходится всё меньше, с тех пор как с нами Дэз, — генерал нахмурился, натренированным оком заметив движение между деревьями. — Мальчики, остановитесь, мы пришли. — Но до центра ещё метров пятьсот, Фрэнк! — А нас решили встретить.* * *
Их сопроводили до здания мэрии под конвоем. Десять вампиров в форме солдат США, как отметил про себя Фрэнсис, скрипя зубами. Дезерэтт вёл себя на редкость спокойно, Ксавьер крепко держался за руку и казался дивным ангельским ребёнком, попавшим в их компанию по ошибке, а Блак… Его слишком хорошо знают в этих краях. Возможно, ненавидят даже больше, чем великого и ужасного фельдмаршала. Его скрутили, надев наручники и отобрав оружие, но сам Фрэнк дошёл свободно, под недобрыми взглядами и гнусный гогот. Их заставили подняться на полуобгоревшую крышу городской администрации, оглохнуть от запуска двух сигнальных ракет и задохнуться от дыма. Зал переговоров под открытым небом роскошью не блистал: четыре простых офисных стула, красное кресло, покрытое копотью, и сотня, может, больше, злых белых лиц, вставших неплотным кольцом. Среди них выделялось одно. Старое. Скучающее. — Какая встреча, какой сюрприз, — вампир изобразил лёгкий поклон и приветственно протянул руки. — Знаете, вы как раз вовремя подоспели, к ленчу. Разрешите отрекомендоваться: мэр Освальд Скамп, и я полностью к вашим услугам. Прошу, садитесь. Все остались стоять, а серафим снисходительно сдвинул брови. Сканировать различных недоносков для него всегда было проще простого, но налёт дерьма внутри от соприкосновения с ними ничем не смыть. — Мэр? Простите за излишнее любопытство, но мэр чего? — Блак улыбался одной из тех мерзких улыбок, от которой даже Освальду стало не по себе. Он злобно оскалился, перестав изображать радушного хозяина. — Фрэнк, если ты хочешь убраться отсюда живым и прихватить свою свиту хотя бы в частичном составе, распрощайся с кратером и Сандре Льюной. Уведи войска с поверхности и сдай мне ключи от города. Мы хотим обосноваться тут и обещаем не трогать больше никого. — Чем же вы будете кормиться, ребятишки? — подал голос Дезерэтт. Он незаметно расправил плечи, оказавшись выше даже Блэкхарта, а его более чем развитая мускулатура под номинально прикрывающей что-то майкой приковала взгляд не одного лишь Фрэнсиса. — Травку жевать? — Первосортное мясо, — кивнул Скамп больше своим мыслям, чем выпаду серафима. — Ты всерьёз озабочен нашим пропитанием, здоровяк? Тогда оставайся, тебя хватит на целую неделю. Снова гнусное гоготание. Ксавьер заставил себя окаменеть, чтобы не броситься на шутника и не вырвать ему язык. Почему Конрад медлит? Где его хвалёная дипломатия? И не пора ли показать вампирам, что в нашей маленькой делегации присутствует лишь один человек? Да и тот — поганец Блэкхарт. — У меня есть предложение получше, Освальд, — Фрэнк обольстительно улыбнулся, обнажая свои новые клыки. — Почему бы нам не обсудить его с глазу на глаз, на равных? — Ого, — Скамп упал в кресло, с уважением глядя на длинные зазубренные резцы, которые фельдмаршал облизал и спрятал. — Любопытно. Кто наградил тебя? — С глазу на глаз, друг мой. Твои соратники мне мешают. — А как быть с твоими? — Как сам пожелаешь. Они мне больше не нужны.