| Part 3: Trinity fields |
_______________________
/ mirror of mind — Erick /
Я мало знаю своего отца. Сначала, когда мы виделись, он приносил игрушки и забирал кровь на анализы. Потом, когда мы виделись, он приносил одежду, книги и журналы — и опять забирал у меня кровь для анализов. В последнее время, когда мы виделись, он приносил технику и оружие. А кровь брал его адъютант. Видимо, заслужил такое доверие. Я был расстроен, но скрывал это. Часы наших свиданий постоянно сокращались. Раз в неделю, раз в две, раз в месяц, затем и того реже. Забывал ли он обо мне? Любил какого-то другого сына? Родился ли у него третий ребёнок? Я слышал о сестре, хоть и очень мало, и она меня не волновала, никогда. Папа, когда я смогу уйти с тобой? Он старательно избегал темы внешнего мира, своих дел там, проблем и успехов. А Сандре Льюна мне надоедала, чем дальше, тем сильнее. Он наверняка считал, что я могу убежать, но я довольно-таки неглуп — для первого экспериментального представителя лунной расы. Я не дёргался и делал всё, чтобы доказать свою преданность. Заслужить право покинуть кратер. Узнать, просто узнать, что там — за пределами купола. И прозвучавшие сейчас обвинения в том, что я мог обмануть его ожидания и переметнуться к вампирам… Мне плохо. Давление подпрыгивает, подкожные капилляры вздуваются, лунное серебро струится по ним, проступая яркими ветвистыми дорожками, и рисует на моём лице страшную маску. Я не плачу, нет. Но я зол, и мне больно. Он не явился сам, отправляет за мной каких-то непонятных тварей. Полулюдей-полузверей. Кого ещё он создал в своей проклятой лаборатории? Я держался сколько мог, я ничего не спросил. И я даже рад, что этот бледнокожий грубиян послал меня на все четыре стороны. Только его глаза немного взбесили. Почему они такие безумные? Калейдоскоп рубленной зелени, год настаивавшейся на чистом спирте. Несправедливо… что меня не сделали с такими же. Чего им стоило, хвалёным папиным учёным? Прямо каким-то неполноценным себя почувствовал. Ты любил повторять, что я самый-самый, что я единственный. Уже нет? Я вынужден приостановиться и пораскинуть мозгами более тщательно. Если это — новый лабораторный эксперимент, который папа держал в тайне, то — он закончен? Раз Ксавьер выпущен в свободное плаванье. Он живёт за пределами Сандре Льюны, что также не может не вызывать зависть. Вернуться? Выпить из него всю кровь? Допить. Странно, что я начал об этом думать. Странно, что я возжаждал. Может, вампиры укусили меня втихаря, а я и не заметил? И превращаюсь… Грежу и брежу кровью, показавшейся от сильной жажды слаще мёда. Жестокий несравненный вкус, и безвкусным теперь кажется всё остальное. Вода и вино, и другие соки земли, и алкоголь, хотя последний я пробовал редко. Нет, я не вампир, сердце никогда ещё не было настолько ожившим, бешено колотящимся. Но его крови я попил бы ещё. Может, повторное кровопускание сделает его добрее? Я почти развернулся обратно, но от последней мысли стало только хуже. Я хотел убить его из какой-то не совсем отформовавшейся ревности, а теперь что? Уже не хочу? Я его даже не знаю. Но его имя притягивает, и запах отца, что окружает его плотным кольцом, как будто папа ревниво охраняет его. Вот опять это «ревниво». Ксавьер, почему вместо того, чтобы бежать и спасаться, я стою, наплевав на осторожность, и ломаю о тебе голову? Даже мелкая сошка Освальда, не особо прицеливаясь, разнесёт мне сейчас голову из самой обыкновенной винтовки. — Ты хочешь, чтобы Фрэнсис повесил их за преступную халатность? Не доглядели, не позаботились, упустили генеральского сына… Я обернулся и увидел незнакомого молодого человека в чёрном плаще до пят. Бледная до трупной синевы кожа делала его чрезвычайно похожим на вампира. Но сам он при этом почему-то казался очень привлекательным. Дружелюбный голос, фраза с лёгкой иронией и налётом наплевательства… Я прекрасно понял, зачем он здесь стоит, призывно протянув ко мне руку. Я подошёл и взялся за неё. О чем пожалел спустя секунду после своего дикого неконтролируемого вопля. Господи, эта ладонь! Она такая холодная, такая ХОЛОДНАЯ! Ужас, меня пробрало наверно до костей, пробило их насквозь, заморозило изнутри, каждая клетка обледенела, сейчас растрескается и рассыплется в острую снежную крошку. Я не знаю, как я иду, то есть ползу на негнущихся конечностях, и его руку отпустить не могу, моя собственная как будто примёрзла к нему, не вырвать, а безумные мысли кружат и кружат. Об искусственных телах и криогенных камерах, о модифицированном льде и абсолютном температурном нуле. Это уму непостижимо, я должен умереть от переохлаждения уже сто пятнадцать раз, от жуткой колющей боли, пронзившей ладонь и пальцы, от… — Расслабься, Эрик. Какие же вы все неженки, — он тихо посмеивается, не останавливаясь и не глядя на меня. Я бьюсь в коротких конвульсиях, в судороге, готовый опять кричать, но понимаю, что он прав и холод то ли отступает, то ли я к нему быстро привыкаю. Кто он? Куда ведёт меня? Первый вопрос задавать не стану. Если не ответил Ксавьер и его диковинный, превращающийся в стены спутник, то этот ледяной мутант точно ничего не расскажет. А вот второй вопрос… Мы не можем идти к вампирам, только не к ним, только не с ним и не с его ироничной усмешкой и безразличием к судьбе моей или судьбе мира. Значит, мы идём к отцу? Или здесь есть третья сила, третий противник? — Просьба первая: не шуми. Старайся идти не спотыкаясь, говори тихо и не шарахайся от всего, что увидишь. Просьба вторая: задавай как можно меньше вопросов. Лучше, если их не будет. Но если уж совсем невмоготу… — Да, невмоготу! — Тише! Я попросил. Ну, так что? — Можно мне… Я ведь ровно иду, не падаю. Можно мне отпустить вашу руку? — Дело твоё. Но, знаешь, мы сейчас впорхнём с парадного входа в мэрию Сандре Льюны и нагло пройдёмся мимо трехсот пятидесяти шести кровососов, которые с удовольствием растерзают тебя на много маленьких Эриков, удивлённо голубоглазых. А штука в том, что я не всегда такой холодный, а только сейчас, для тебя, специально. И пока ты касаешься меня в любом участке ледяного тела, ты невидим. Потому что я — невидим, — он слабо ухмыльнулся, пряча зубы. — Всё ещё хочешь отпускать? Я вцепился крепче, молясь о том, чтоб он не шутил и не передумал вести меня дальше. Но мы вошли в администрацию, вошли беспрепятственно, и когда на цыпочках обогнули первую группу караульных, ступая перед самыми их носами, чуть ли не касаясь краев их одежды — я понял, что его убийственную руку готов держать и до утра, и дольше. И целую вечность._______________________
* * *
— Освальд, какие у тебя планы на Cassandra Luna после эвакуации солдат и военной техники? — Это будет чудесное фамильное гнездо, генерал, — Скамп медово улыбнулся и поёрзал в кресле. — У меня будет много детей, и раз в неделю я буду отпускать их кормиться в близлежащие города и штаты. А ты нас будешь защищать, чтобы мы не гуляли по окрестностям слишком активно. Поможешь отремонтировать дома и дороги, и купол, да… Кстати, хотел тебе выразить признательность за это гениальное изобретение. С куполом нам не страшно никакое солнце, да и механическая защита просто отличная. Сам придумал? — Я не скупился на инженеров, друг мой, — Фрэнк сдержанно улыбнулся в ответ и закинул ногу на ногу. — Что ты хочешь лично для себя в обмен на моего сына? — О, поверь, я достаточно бескорыстен, с меня довольно заручиться твоей огневой поддержкой. Но если ты ещё будешь делиться угощениями с вашего стола, — Освальд щёлкнул зубами, — я буду рад приглашению на обед. А ещё позволь поинтересоваться… — Всё что угодно. — Ты сам желаешь обратить Эрика? Видишь ли, у нас совершенно не получалось уговорить его принять веру, возможно, он прислушивается только к тебе? Мы наслышаны о твоих силовых методах работы. — Я влияю на сына словом, — осторожно ответил Конрад, внутренне возликовав. — Не приходилось наказывать его поркой или другими недостойными способами. И силовые методы я в лунном городе в принципе не практикую: это некорректно по отношению ко всей программе развития маанцев. — Это касается старой программы, до нашего вторжения. Что скажете сейчас? — Что скажу? — генерал погасил улыбку. — Кратер будет уничтожен. Полностью. Погребён вместе с куполом и со всем содержимым, засыпан сверху двухсотсорокаметровым слоем земли. И всё это приведут в исполнение, если в 4:30 утра я не улечу отсюда на вертолёте с Эриком. Таков был мой приказ. Меня в случае невозвращения считать по протоколу погибшим в бою. Первый снаряд упадет на город в 4:40. Не смотри с таким удивлением. Жизни нескольких сотен маанцев, моя жизнь и жизнь сына ничего не стоят по сравнению с безопасностью трёхсот миллионов людей, которым вы угрожаете. — Но Фрэнк, ты же сам… — Вампир? Поверь, Освальд, для меня не будет большего удовольствия, чем всадить в твою морщинистую шею нож и протащить его сквозь твою уродливую плоть от левого уха к правому до того, как здесь всё превратится в пылающий ад. — Назови свои условия! — он сжал тонкие губы. — Эрик. И Вальдемар. И я оставлю вас пока в Сандре Льюне, гнить в клетке живьём, разлагаться от голода или пожирать друг друга. Несогласным — расстрел. Прорвавшимся за оцепление — расстрел. Особенно сообразительные вернутся, не досчитавшись руки, ноги или скальпа, и будут рассказывать остальным, как добр и любезен ваш дядюшка генерал. А если кто-то чудом дотянет до момента, когда я приму наконец решение, что делать с осквернённым городом, то вернусь за этими жалкими тварями, остатками твоей свиты. И, если настроение будет хорошее, познакомлю со своими легендарными силовыми методами. — А если плохое? — Изобрету новые методы. Методы наслаждений и пыток. Специально для них, — Фрэнк расслабился, наблюдая за взбешенным собеседником. — А ты что, надеялся выгодно выторговывать себе что-то? Обеспечить сытую старость за счет моих лунных подопечных? Могу подсказать, когда ты совершил фатальную ошибку — она же первая твоя ошибка: ты напрасно, очень напрасно… сунулся в МОЙ город. И зря тронул меня. И совсем уж зря тронул Эрика. Это была вторая фатальная ошибка. Я ничего не прощаю и ничего не забываю. Записываю на листах памяти имя каждого убитого мной мерзавца. Ты будешь следующим, Освальд. И тебе смерти не миновать, это всего лишь вопрос времени — через полчаса издохнешь или через месяц. — Тогда какой мне смысл договариваться?! Я могу прямо сейчас убить твоего Эрика! — И никогда не выйти из этой комнаты, идиот. Я могу, конечно, солгать, что отпущу тебя с миром, если ты всё сделаешь правильно. Но ты отбежишь на пару миль, а тебя будут преследовать с воздуха, быстро настигнут и взорвут. Лучше отдай моего ребёнка сейчас, а я дам тебе пожить ещё немного. Кто знает, может, за месяц тви гнилые мозги придумают, чем меня задобрить. — А если все твои наспех скроенные угрозы — блеф? И никакого взрыва в 4:40 не будет? — Я похож на мальчика со двора с игрушечной винтовкой? Или всё-таки на главнокомандующего армией США? В моих руках военно-морские, военно-воздушные силы и сухопутные войска. В своё время я не позволил никаким вонючим политиканам-интриганам рассредоточивать власть над вооружением страны, она целиком закрепилась за мной. И я не генерал. Я генерал-фельдмаршал. Единственный, кто за двести тридцать с лишним лет существования американской армии овладел всеми полномочиями для единоличного управления. Это самое мощное и самое продвинутое вооружение в мире. И самая разрушительная сила. Я обещаю — от кратера даже воспоминания не останется. Освальд, у тебя в запасе маловато времени. И на раздумья нет ни секунды лишней. Вампир взревел, разозлившись окончательно, и бросился на него, ощерив неровную зубатую пасть. И, вполне возможно, разорвал бы безбашенному фельдмаршалу глотку. Только в комнате кто-то уже присутствовал, кому это нападение ужасно не понравилось. — Бабушка надвое сказала, — прошептал Эрик, чувствуя себя невыразимо пьяным, то ли от прикосновений ледяного демона, что вселял в него нечеловеческую отвагу, то ли просто… потому что отец рядом, и его хотелось защитить, любой ценой, — кто кого убьёт. Освальд шлёпнулся на пол, медленно, с глуповато-изумлённым выражением лица. Был ли он чем-то ранен? Но чем? Эрик ощутил только очередное обжигающее прикосновение и жутковатую, чрезвычайно странную, но удовлетворённую ухмылку своего спутника. Тот просто шагнул вперед из угла, где они затаились, и… и всё! — А что случилось? — Ничего, — Асмодей убирал руки за спину, отпускал его, отпускал… Больше никакого смертельного холода, боли и криков. — Теперь ты справишься самостоятельно. — Нет, я не хочу, останься! — но удивительный атмосферный демон быстро исчезал, развеиваясь в плотном дымном воздухе, а Освальд мёртв, неизвестно почему, просто мёртв и больше не представляет угрозы, и ни один из вампиров больше не угрожает, и (не) любимый (?) папа невредим. И только гадкое ощущение сосущей пустоты внутри не давало покоя. — Отец? — Эрик, — Фрэнк не спрашивал и не утверждал, он просто был рядом.Всё-таки любит? Я — любим?
И желание обнять его поглотило все остальные.
Чувство опьянения усилилось, заполоняя собой кружащуюся голову, дрожащие ломающиеся руки сомкнулись вокруг знакомого тела, хотелось плакать, очень сильно, безумно сильно, ну почему нельзя зареветь во всё горло, разрыдаться, заплакать… Эрик еле совладал с собой, погружаясь в отцовские глаза, в них плескались совершенно неуместные чувства, его собственные глаза были полны слёз, конечно, разве могло быть иначе, они не сдались, но вот-вот, будто треснут и разобьются, как стенки аквариума. Да что ж такое происходит, почему он настолько мягкотел и бессилен, не может управиться со своими эмоциями, не может взять себя в руки и произнести хоть что-то. — Эрик… — Я хочу домой, — выдохнул Эрик, не прося, а почти умоляя. — Мы полетим домой, — ответил Фрэнсис, и с его плеч как будто многотонный груз свалился. — Ты хотел меня бросить? — Нет, — но сам понимал, что обманывает себя и сына, и виноватое выражение его замечательно не стареющего лица выдало всё красноречивее любых слов. — Почему? А на этот вопрос никогда не существовало ответа. Действительно, почему? Хочет ли он на самом деле забрать генетически модифицированного сына из Сандре Льюны? И почему нет? Никто не даст минутку, чтоб подумать и придумать новую ложь, краснокрылый серафим уже здесь, а с ним — Ксавьер. Любовник, которого он не променяет ни на что, даже на родного сына. Было ли это несправедливым, пошлым и унизительным? Генерал не знает, генерал ничего сейчас не знает, просто Эрик пронизывает его уничтожающим взглядом, требуя ответа немедленно, и ему некуда деваться, некуда прятаться, придётся признать… — Ты будешь со мной. И даже если Фрэнк против, ты летишь в Нью-Йорк. Фельдмаршал смотрит на подавшего голос серафима с немым изумлением, гримасой очень напомнив уже рассыпавшегося в прах Скампа. От чьего лица говорит Дэз сейчас? И чего хочет его спящий (в самый неподходящий момент!) ангелочек-оборотень? Неужели этого? В больном и буйном воображении Ксавьер уже давным-давно проснулся и оторвал Эрика от отца, властно прижал к себе, во взгляде прекрасного белокурого любовника бешеная ревность и ещё какая-то вылезшая из тихого омута и сорвавшаяся с цепи чертовщина, но толком не разобрать, слишком ярко сверкают его изумрудные глаза, он зол, но в то же время… — Он больше не хочет моей смерти? — Эрик с сомнением посмотрел на неподвижно висящее на руках Дезерэтта тело. Δ^ Нет, малыш. Но ты будешь поражён, осознав, что именно Ксавьер собирается с тобой делать. Δ Но об этом Дэз только подумал и ничего не сказал. А Фрэнсис кивнул, опять крепко обнимая сына. Всё обошлось, Эрик не предал его, а доставивший столько хлопот Освальд устранен, и никто не посмеет дальше угрожать их спокойствию, он найдет объяснения и сможет отбиться от любых расспросов, не прямо сейчас, но этой ночью или следующей… — Почему вокруг сплошной обман?! Папа! Эрик вырвался из объятий, в его отчаянных глазах усталость и новый всплеск недоверия, он отступает, от них, от всех троих, и машинально призывает духа атмосферы, даже не подозревая, что это может быть безнадёжным делом. Просто зовёт его, ледяного и синего, не зная ничего ни о сущности его дьявольской, ни о причинах внезапного явления. Но то, что он не папочкин лабораторный подопытный, ясно как день, и он стыдится самого наивного из всех первоначальных предположений. К сожалению, только он, этот гуляющий сам по себе демон, способен что-то прояснить, только его хочется слушать, молчаливого, на кончиках ногтей смерть несущего, только его хочется назвать другом. Позор, но он даже не спросил имени своего невидимого благодетеля. — В чём дело? Δ^ Обстоятельства изменились слишком быстро. И присутствие поганца Конрада только усугубляет всё. Как объяснить мальчику, что он красив красотой порочного отца и его хочется отыметь независимо от уровня IQ и заслуг перед обществом? Ему вряд ли понравится быть куском мяса, пусть и очень аппетитного. Когда Ксавьер проснётся, вопроса не возникнет, кого выбирать. Эрик, держись. Δ — Фрэнсис, а где твой майор? — серафим деликатно покашлял. — Его ещё не замордовали в застенке недобитые полчища злющих упырей? — О мой бог… — протянул Фрэнк, с головой выдавая свою забывчивость. — Я в подвал. — Я тут постою подожду, — Эрик отрицательно покачал головой в ответ на приглашение составить ему компанию. — У тебя есть оружие? — Я — его оружие, — Дэз широко осклабился и аккуратненько уложил спящего Кси на одно из кресел. — Мы скоро, не шалите тут. Если зайдёт какой-нибудь недобитый вампир, кричите громче, дети, я мигом прискачу._______________________
/ mirror of mind — Erick /
Вот опять я остался один на один с человеком-оборотнем. Двусмысленные намёки, которые делал красноволосый гигант с чудовищной железной хреновиной во лбу, радости не прибавили. Хоть кто-нибудь мне объяснит, почему все друг на друга смотрят блестящими голодными глазами? Я тоже хочу поесть, но не до такой степени. И я хочу знать, который час. И имена всех пришельцев. И место, где приземлится вертолёт. И очень не хочу, чтобы отец сделал подлость и всё-таки бросил меня здесь. А пока я сел на пол перед креслом и принялся рассматривать Ксавьера. Моя одежда была ему почти впору. Только он всё равно невероятно худой — и не то чтобы противно тощий, у него симпатичная худоба, но мне становится не по себе от мысли, какие тонкие у него косточки. Разломать одним пальцем можно. Джинсы свободно сползли ему с задницы на бёдра, а ремня у меня, увы, не было. Из съехавшего ворота футболки выглянула цепочка, а на ней… Ого. Но откуда это богатство взялось, он был абсолютно нагой, когда приполз ко мне в камеру, он был удавом, безногим удавом, чёрт! Ксавьер замычал и зашевелился, возможно, просыпаясь, я быстро отпрянул, но всё же недостаточно быстро: его рука свесилась, коснувшись моего колена. Я вздрогнул, уже почти вскочив на ноги, а он действительно проснулся и поглядел на меня снизу вверх. И даже узнал. — Что я тут делаю с тобой? — То же, что и я — ждёшь. — Кого? — Папу и того, второго. Красного. — Дезерэтт, ага, — он сел, пригладил волосы и поправил футболку. И зацепился за цепочку, очень интересно, на его лице тоже написан смятенный вопрос. — Это твоё? — Да, но я распрощался с камнем на крыше и не думал увидеть его снова так скоро. Наверно, Дэз нашёл его и надел обратно. — А кто подарил? — Почему ты думаешь, что дарили? — Я бы сам себе такой не купил, и ты, уверен, тоже. Не так ли? — я осмелился подойти и вытянуть его цепочку из-за пазухи. Чёрный камень красиво переливался на ладони кровавыми отблесками, необычно тёмный, но и необычно прозрачный, преломивший столько света, что порядочно вобрал его в себя и сиял изнутри. Взгляд притягивал и не отпускал, как намагниченный. Страшно подумать, сколько он стоит. — Тебе денег не хватило бы, — я сказал это без лукавства и задней мысли, но заметно, что он сильно оскорбился. Дёрнул за цепочку, возвращая кулон на место, но мне было не так-то просто расстаться с ним. И мы больно сжали друг другу руки вокруг сокровища. — Он краденый? — Боже, что за чушь! У твоего отца миллиард денег, вся военная казна в распоряжении, зачем ему красть бриллиант, который он с лёгкостью может купить? Особенно глупо ему было бы красть свой собственный камень… — у него расширились глаза. Наполнились виной и страхом. Оборвал себя на полуслове, Ксавьер? Но поздно, ты уже проговорился. Должен признать, то, что я испытывал раньше, завистью назвать стыдно. А вот сейчас я точно чувствую… Они вернулись. Красный гигант Дэз, папа и папин бессменный адъютант. Любопытно, что делали с последним: вид у него поцарапанный, одежда изорвана, вся в крови. Хотя нет, мне не это любопытно, отнюдь. Куда любопытнее отец, его дрожащие в каком-то неестественном нетерпении губы: он смотрит на Кси, он смотрит заторможенно и как будто хотел бы пялиться украдкой, но не может себе этого позволить. Он же фельдмаршал и василиск. Он всегда буравил людей глазами смело и властно, в устрашение и назидание. А тут ему не нужно преподавать уроки боли и подчинения, он смотрит без привычной тяжести, без чувства превосходства, на равных, как на… Влюблённо? Я рывком подтянул ещё сонного и рассеянно озиравшегося оборотня к себе. Он даже легче, чем я думал, отлетел на меня, как пушинка, я без труда поймал и крепко стиснул оба его детских запястья в одной своей руке, а второй — выгнул его назад, заставил задрать подбородок и и без колебаний передавил горло. Ксавьер зашипел, но почти сразу обмяк, не сопротивляясь. Отчаянная пульсация крови в его шее немножко шокировала меня. Он вампир или как?! Или как… — Эрик, ну какого чёрта? — отец не дурак, по глазам вижу, догадался, какого чёрта я делаю. — Если этот мальчишка так много для тебя значит, то без него ты не улетишь. Поэтому я его не отпущу. И шагу без него не ступлю, пока мы не сядем в вертолёт. Прости. Я не хочу, не хочу, не думай, что я плохой. Но ты не выполнил слишком много обещаний.