| Part 3: Trinity fields |
Итак, я беспрепятственно вышел в сад к фельдмаршалу, всё такой же нагой и особо не обеспокоенный отсутствием одежды, с виду воинственный и кровожадный, а на самом деле — слабый и боящийся какой-нибудь ужасной развязки. Я умею предчувствовать только плохое. И сейчас мне солнечное сплетение выворачивает наизнанку. Вижу у круглой колонны с химической горелкой сутулую спину в чёрном пиджаке и давлю судорожный вздох, рвущийся из глубин груди. Его плечи опущены, его волосы… С них продолжает капать вода, расширяя пятно на его сухой и чистой одежде. Он был в другом костюме, странно, я ведь раздевал его, содрал всё наглухо, а Эрик должен был… — Почему ты до сих пор жив? Фрэнсис медленно повернулся, омертвевшие глаза окатили меня горячей волной отчаяния. Но голосом он себя не выдал. — Потому что Эрику не приглянулась роль отцеубийцы. — А мне? Он молчит, голубые глаза мертвеют ещё больше. На груди я замечаю другое пятно, и оно не от воды, тёмно-красное, кошмарное, а фельдмаршал громко и болезненно дышит, это я заметил тоже, но я не понимаю. — Я хотел, — отвечаю я за него и делаю шажок навстречу, — и хочу, — второй шажок, — тебя убить. — Третий шажок. — Хочу, блядь, хочу! — четвёртый и последний. Я схватил его за талию, дернув на себя, и… — Но не убью, — прижимаюсь, прилипая всем телом, и жадно вдыхаю его запах, его кожа, совсем близко, в расстёгнутом вороте рубашки, и вдобавок сквозь ткань, слабо, но чувствую. Он замирает, с бессильно повисшими руками, кажется, необходимо продолжение. — Я люблю тебя, блядь! Влюбился всё-таки, на свою задницу. Дошло с трудом и поневоле, потому что помню чётко и прекрасно абсолютно всю мерзость, что ты со мной сделал. А злости почему-то нет! И упрекать сил нет. Да и смешно как-то будут звучать упрёки в собственной смерти. Любопытно только, что я единственный из убитых тобой, кто может вообще пожаловаться тебе… на тебя же. Из уст покойничка странно слышать, да? Прикончишь на бис, чтобы заткнуть? Внутри нарастало дикое язвительное веселье, я собирался выстрелить второй автоматной очередью циничных шуток, но они заглохли все до единой. Когда я нечаянно задрал голову полюбоваться снова его глазами, а из них текли слёзы. О Боже, это же невозможно, нашему миру крышка. Фельдмаршал плачет. Ты всё-таки умеешь плакать. До чего я тебя довёл. — Блак прав, я превратил тебя в тряпку, — неуверенно пробормотал я и вжался в генерала теснее. Потёрся щекой о его ключицы, поцеловал. Сердце затапливается кровью в три этажа, я хочу орать, неистово, что-нибудь матерное, орать от счастья, что по-прежнему могу ощущать его руки на себе. Это, оказывается, наслаждение, непростое и непонятное. Но я задохнусь, точно задохнусь, и переломаю ему все кости, обязательно, стискивая в объятьях как безумный. Я и есть безумный, тронулся от его психопатичного естества, от его неправильной чёлки, резковатого, ни на что не похожего голоса, к которому надо было дополнительно привыкать, от тела, от запаха тела, от губ, бля, это самое крышесносящее. Я отчетливо застонал, только лишь представив. Его. Себя. И постель. — Фрэнк… ну почему? Почему… — я повторил это слово шёпотом четырежды, неотрывно глядя в его прекрасные плачущие глаза. Весь мир в твоих глазах и нашем общем сумасшествии. — Дурной у тебя вкус, невинный ангел мой, — ответил Фрэнсис ровным голосом, хотя его грудная клетка ходила ходуном, разрываясь от усилий втянуть кислород. Я сунулся под мокрую рубашку, её не спас бордовый цвет, сливавшийся с цветом сочившейся крови, генерал намеревался меня обмануть, скрыть… Трогательно. — Куда ты полез? Оставь, это не Эрик, это я сам. — Дырявил себя? — я прикусил язык, чтобы не ляпнуть ни слова лишнего о том, как я разволновался. — Чем? Кувалдой? — Гнутыми гвоздями и штангенциркулем, — неловко отшутился он и взял меня за подбородок, отрывая от просмотра раны. — Сходи оденься, пока я не перестрелял всех, кто видел тебя в чём мать родила. — Обязательно. Но сначала ты позвонишь и отзовёшь вертолёты, летящие в Сандре Льюну. — По причине? — Мне так захотелось. — Так говорят женщины. А у тебя есть причина. Я её слушаю. — Нельзя устраивать массовые убийства! Нельзя! Твоей совести это слово, разумеется, неведомо, так что придётся выучить. Прямо сейчас. — Скажу больше: мне слово «совесть» неведомо, его тоже учить? — Фрэнсис, пощади ни в чём не повинных маанцев! Вампиров можно и по-другому перебить. — Твоя жалость и милосердие неуместны. Я лучше знаю, что делать. Если кто-то чудом выберется живым из-под обломков купола, его будет ждать армия, дежурящая круглосуточно у краев кратера, стрелковая и танковая дивизии, а если и этого окажется мало, то колючий забор находится под высоким напряжением. Ни одна тварь не уйдёт. — Как мне тебя переубедить? — Никак. Я не смешиваю работу с досугом. Ты никогда не повлияешь на мои стратегические решения, как бы сильно я ни любил тебя, малыш, — он поцеловал меня в макушку. Я скривился и сжал кулаки, разжимая наши объятья и отталкивая его. — А если бы я был одним из твоих полковников и адъютантов, ты бы слушал? И советовался бы? Конечно да! Но я всего лишь любовник, и мозгов у меня меньше, чем у старых солдафонов, я ничем не могу помочь, моё место на твоём члене и больше нигде! Он страдальчески вздохнул, но не стал привлекать меня обратно. — Если бы ты спросил, например, о жене, то получил бы совершенно другой ответ. Я отправил Минерву в больницу. Мы в расчёте? — Этого мало. Одна спасённая жизнь против сотни. Поторгуемся ещё? — Мы не на рынке. Иди в дом и одевайся. Лунный город будет похоронен. Это моё последнее слово, — Фрэнк сдвинул брови, и я с грустью понял, что действительно больше ничего не добьюсь.___________________________
/ mirror of mind — Erick /
Ксавьер брёл мимо, не глядя никуда и еле волоча ноги. Исход его разговора с отцом легко было предугадать. Я не уверен, что нужен ему в данный момент, но собственную потребность не пересилю. Потому я бесшумно пошёл за ним и проскользнул в захлопывавшуюся дверь печально известной спальни, едва-едва, но успел. Кси вяло пошвырялся тряпками в шкафу, выбрал какие-то безвкусные шорты и футболку и намеревался натянуть их на себя, когда я осмелился помешать ему. — Чёрт! Напугал… — удав недовольно поморщился, отмахнулся от меня, минуту изучал выбранные вещи, потом вроде бы вспомнил, что не носит такие яркие тряпки, и бросил их туда, откуда брал. Сполз вниз, держась за шкаф, и закрыл лицо. — Почему ты не убил его? Почему?! В каком месте совесть взыграла? Ты не смог! Зато он преспокойно продолжает убивать твоих кровных братьев! А ты стоишь и смотришь, как я мечусь тут по уши в дерьме и никому не нужных шмотках. — Прости, — я обнял его ледяные ступни, перетягивая с пола на свои колени. — И перестань винить себя, меня и случайно подвернувшихся под руку. Тебя вообще тут не должно быть. Что ты решил? Ты возвращаешься в прошлое? — Да. Если такой ценой я спасу Кассандру Льюну. — Не спасёшь, а дашь отсрочку. Знаешь, я бы не стал сейчас исполнять твои желания, а признал бы неадекватным. Подумай над своим поведением. — К чёрту тебя и твои поучения. Демон! Я хочу в ливень, ужраться всласть кокаином, не справиться с управлением и врезаться в отбойник. Чтоб все мозги вышибло. — Хорошо. Без проблем. Только Демон перед отправкой просил передать, что ты выживешь. И остаток своих дней проведёшь в инвалидном кресле. — Чепуха, я выпью яду. Выпаду из этого кресла, свалюсь с лестницы, сломаю шею. — Ксавьер, ну хватит бреда! Скажи, чего ты действительно хочешь. — Чтобы фельдмаршал Фрэнсис Конрад родился автомехаником или слесарем. Хотя он и с такой профессией умудрится стать властелином канализационных труб и захватить мир. Блядь! Не знаю я! Ласки хочу! Заботы и нежности. И чтоб любовник меня не бросал внезапно на произвол судьбы в самый неподходящий момент. — Он замолчал, тихо дыша мне в шею. — Мне ты поверишь? Если скажу, что не брошу на произвол? — я согрел его ступни и переместился на бёдра. Ксавьер кивнул и немного раздвинул ноги, позволяя мне положить ладонь на его промежность. Я погладил его там, замечая, что он хочет большего, но покачал головой и подтащил с кровати свёрток. Кое-что для Кси, заранее приготовленное. Джинсы, великолепные без слов: чёрные, узкие, из стрейчевой ткани, без единой застежки, без металлических деталей. Они тянутся и идеально облегают. Их купил мой отец. Но я постараюсь не думать об этом. Остальное я подобрал сам довольно быстро: тонкую рубашку и тяжелый браслет на руку. — Это всё? А как насчёт бельишка? — Ксавьер усмехнулся от выражения моего лица. — Или ты решил, что я на правах шлюхи не ношу трусов вовсе? Я не ответил и просто вышел вон. Я хочу курить — вишнёвые сигареты ледяного демона или любые другие — только чтоб вернуть на место взлохмаченные нервы. Выбрался на террасу, где немедленно наткнулся на Фрэнсиса. И ЗАЧЕМ он там торчал? Час от часу не легче. — Покурить не найдётся? — спросил я его будничным тоном и сделал морду кирпичом. — Ну-у… — папа озадаченно обыскал свои карманы, потом стол, где были разбросаны его бумаги, и таки вручил помятую пачку. — А огонька? — ещё не договорив, заметил на подоконнике зажигалку. Мы бросились к ней вместе, и его пальцы накрыли мои. Зря я на этом сакцентировал внимание. — Ты доверяешь мне? — он сплёлся с моей рукой, и я почти забыл, зачем пришёл. — Нет, — хочу ли я убежать? Наверное, хочу. Но он так крепко меня держит… — А Сандре Льюну тоже хочешь спасти? — Нет, — я соврал. Но что я ещё мог ответить фельдмаршалу? — Хорошо… — он внезапно расслабился, отпуская меня, а затем так же неожиданно рванул к себе, сжимая за талию. — Проси что хочешь. Что угодно. Я чуть не выплюнул: «Не прикасайся ко мне», — странно, что одумался вовремя. Такую просьбу отец точно не выполнит. — Машину. И жить с Ксавьером в одной комнате. — Зачем?! — Зачем машина или комната? — Эрик, не паясничай. Ну? — Мне страшно оставаться одному в четырёх стенах, хочу быть с кем-то. А он добрый. Не мучает меня уколами, хорошо пахнет, у него совсем-совсем белая, но при этом не трупная кожа и красивые глаза, — я подумал немного и добавил: — Вот ты спросил о доверии… Ему я доверяю как раз таки. И прослежу заодно, чтоб ты к нему не приближался. Не теперь. — А если он скажет, что не согласен? — Сначала пусть скажет. Ксавьер, наверное, подслушивал, потому что вышел к нам всего минутой позже. Откровенно возбуждающий, даже бесстыдный в своей тёмной обтягивающей одежде. Если уж у меня пересохло в горле, то я не представляю, что творилось с Фрэнсисом. Я тихонько откашлялся и задал вопрос. И, если честно, ожидал, что Кси без слов прильнёт к своему насильнику, отвернувшись от меня. Парадокс, да… но он смотрел на отца абсолютно невменяемым обожающим взглядом. Может, Фрэнк и не понял, но я-то не дурак. Ксавьер простил ему ВСЁ. А я проиграл. Или нет? Оборотень погасил страстный огонь в глазах и встал рядом со мной, тщательно стараясь не прикоснуться, даже краем рукава, даже нечаянно. — Я согласен. Это не месть, господин генерал. Но любовник для вас по интеллекту недалеко ушел от табуретки, так оставайтесь совсем без него! Спите с Блэкхартом, бллин. Укусите его за жопу. А вот теперь руки Кси протянулись к моей талии и уверенно обняли её. Я повторил его жест с секундным опозданием, потому что чуть не прыснул со смеху, позабыв, что, как приличный человек, ничего лишнего не услышал и ничьи мысли не читал. Отец безразлично пожал плечами: — Эрик, твоё желание исполнено. Вторую кровать в вашу комнату завезут завтра, а сегодня ещё побудете раздельно. Он говорит, а его голос отчуждается. Мыслями генерал уже не здесь. А где? Я смелею от развратной близости любимого оборотня, от горячих бёдер, нахально сжавших моё колено, беспрепятственно лезу Фрэнсису в голову… и застываю в нелепой позе, приоткрыв рот. А, собственно, я ожидал найти там что-то иное? Гигантские клубы пыли, что заволокли меня резко, затмив само естество, а ещё — тяжкий, закладывающий уши грохот и боль. Но боль без определённой окраски, просто тупая ноющая боль. Рухнувшая мощь, рухнувшая в никуда. Взорванный купол над проклятым городом. Взорвался в те минуты, когда я переживал позорный приступ похоти. Моя колыбель и колыбель навеки уснувшей расы… Я не прочувствовал гибельный момент, я был занят собой, теперь я лишь глотаю грязный воздух, взбитый винтами улетающих с места катастрофы вертушек. Фельдмаршал знает всё без записей видеокамер и спутниковой связи, его больное сознание пронзает расстояние, и это жуткое видение — правда. Он не скорбит, то есть он сам так не считает. Но мы все умираем для реальности, когда умираем в мечтах. А Сандре Льюна была сбывшейся мечтой. Почти сбывшейся, почти… Ксавьер встревоженно переводит взгляд с его лица на моё, потом вздыхает и шепчет: — Идём отсюда, родной. Я дам тебе другой мир вместо умершего. Я послушно даю себя увлечь в его комнату, где он ложится на меня и начинает рассказывать. Без вступлений и пояснений. В его повествовании нет упоминаний географических мест, имён или исторических событий. Есть только мальчик, вступивший с миром в схватку вместо того, чтобы его, этот мир, полюбить. Кси некрасиво кривит губы, кусает их и волнуется, удлиняя паузы. Тяжелый жизненный урок усвоен. Любовь является движущей силой. Без неё все обратимо в пустоту. Я знал это давно. Жаль, Ксавьер узнал только сегодня, когда открыл гроб. — Твоя душа — потёмки, как и любая другая. Но твоё тело совершенно, Эрик, доведено до абсолюта, и я считаю, что единственной миссией Лунного города было произвести тебя на свет и взрастить. Эта миссия выполнена, и город больше не нужен. Ты со мной, значит, я — следующее звено. Или ты — связующее звено для меня с чем-то. В любом случае, Эрик, мы будем неразлучны оставшиеся шесть дней до возвращения Ангела. Его голос спокоен и сух, в какое-то мгновение я подумал, что злое альтер эго вернулось. Но Кси поворачивает голову, опускаясь холодной щекой мне на грудь, и засыпает. А я ещё долго лежу без сна, брожу ладонью по его худой спине, глажу бока, и рёбра, и тазовые косточки, сладко и остро выступающие, его волнующе раздвинутые колени… и его член. Пожалуй, последнее было лишним.* * *
Потянулись странные бесконечные дни. Я запомнил их обрывками. Отца мы почти не видели, равно как и Блэкхарта. Зато из особняка Ксавьера к нам приехал Жерар, готовивший в десять раз вкуснее штатного повара. Два раза звонил Джонни Би, но Кси не пожелал встретиться. Он сдержал свое обещание дословно. Мы почти не разжимали рук, блуждая по дому и саду, опустошали папину библиотеку, лёжа друг на друге крест-накрест, в ванную ходили только вместе, и даже в туалет… А ночью в его глазах появлялся кровожадный огонёк, он ненасытно целовал, ласкал и терзал моё тело, я послушно задирал хвост, и он глубоко вылизывал меня там. Но самого главного не произошло. Ксавьер останавливался, шептал скороговоркой: «Я не могу, ты не готов, я потерплю ещё», — и продолжал более безобидные ласки. Бывали моменты, когда он грубо прижимался сзади и его орган, раскалённый от похоти и твёрдый, как управляющей стержень ядерной реакции, удобно припадал ко входу в меня — и я испытывал искушение двинуться назад, чтобы он насадил меня. Но так и не поддался этому. А утром просыпался от его губ, сомкнутых на моём члене, он заставлял меня кричать, и это было так стыдно. Вдруг отец услышит… Но обычно слышал Дезерэтт, прилетал через окно, и я становился свидетелем их разврата, просто на расстоянии вытянутой руки. Серафим быстро хватал его, раздвигал ноги и проникал, прижимая к себе, как миниатюрную куклу. Ксавьер задыхался и вскрикивал, я вздрагивал от слёз, выступавших на его глазах от слишком резких и глубоких движений, а он просил меня сесть сверху. Я садился… и ощущал каждый грубый толчок в его тонком теле, ощущал будто на себе, как трахает Дэз. Это было невыносимым, чрезмерным для меня. Смотреть, слышать и чувствовать их жар, и пот, и ритм, и само желание слиться… Я распалялся от возбуждения с первых же секунд их секса, Кси тихо постанывал и мял мой член влажными пальцами, а я кончал, сгорая от стыда, на его живот… чтобы дальше смотреть, как он собирает мою сперму, слизывает и ещё дает слизать немного со своих пальцев серафиму. Безумие плоти завершалось хриплым вздохом падшего ангела. Ксавьер томно валил меня плашмя на кровать и сам растягивался, прилипая ко мне всем телом, я с любопытством трогал его покрасневшую разгоряченную попу, заползал пальцами внутрь и мазался в вязкой сперме Дезерэтта. Стыд отпускал — и я начинал привыкать. Я хочу, чтоб Кси сделал со мной то же самое… Всё остальное, что происходило вокруг, вдруг становилось малоинтересным, я робко ждал поцелуев и объятий Ксавьера даже за едой, а он конечно же знал, что я его раб — и никогда не разочаровывал. Когда мы — всего раз — встретили отца, спускаясь по лестнице на вечернюю прогулку в сад, я был пьян от любви и откровенно срал на конспирацию. Кси отшатнулся, отталкивая мою руку, а я ухватился обратно и нахально глянул Фрэнсису в лицо. Генерал проигнорировал мою вольность и скрылся в кабинете. Ну и хрен с ним. Или не ревнует, или ревнует молча. — Эрик, ты рехнулся?! — А от тебя разве можно остаться нормальным? Просвети — как… Он слегка порозовел, а я обвил его прекрасное гибкое тело, постаравшись прижать как можно теснее, во всех местах. Ты мой ещё двое суток, нет, чуть меньше.___________________________