История Одной Любви

      Маленькие камушки, вылетая из-под лап, катились по пыли, все еще мышино-серой от пепла, и замирали вновь, ощетинившись своими грубыми, не окатанными гранями. Ветерок, стелящийся у самой земли, поднимал небольшие круговороты, кружа крохотные частички иссушенной солнцем почвы и вулканического шлака в невероятном танце. С севера, из-за огромного полотна синей мозаики моря, медленно ползли легкие, как перья, облака, закрывая небо, которое после недавнего заката стремительно меняло свою палитру красок с любовно-ласковой лазури дня на ультрамарин ночи.       Со мной случилось нечто странное. Это не было похоже ни на одно испытанное мною чувство; даже не походило на апатию и глубокую депрессию, в которую я впала на следующее утро после извержения. Теперь я не просто ничего не чувствовала – я и не жила больше. Не дышала, не карабкалась вверх по обрыву, вылезая благодаря Бель с треклятого карниза близ скального коридора, не шла вниз по слишком медленно опускающемуся к морю склону, не слушала свою подругу… Все это делало мое тело. И только оно. Душа умерла. Упала с обрыва в море и разбилась за миг до того, как в ту же бездонную синюю бездну канул единственный, кто был смыслом моей жизни. Еще один поворот еле заметной тропинки, вдалеке настороженно поднимает голову и провожает нас взглядом больших черных глаз молодая газель, нервно подергивая ухом. Второй раз за месяц – и теперь навсегда. Чудес не бывает, и дважды Айхью не дает шанса на продолжение легенды. Теперь уже навсегда…       Леопард, шагая бок о бок и периодически потираясь длинным сильным и упругим хвостом о мою спину (хоть какое-то прикосновение, смутное напоминание о том, что тело еще живет, и кровь пока течет по венам), не переставала меня утешать. Она говорила о том, как хорошо плавает Кери, как научился в джунглях нырять Манли и что если уж мой любимый сам не выплывет, то брат его точно спасет. О том что над водой вполне может быть еще один уступ, за которым не видно переводящих дух братьев. Что надо не терять надежду, пока все не выяснится…       Пожалуй, это было единственное напоминание о том, что моя душа, возможно, хоть какой-то своей частичкой продолжает теплиться в теле, ведь каждый раз, стоило Бель произнести имя моего супруга, где-то в груди разрывалась обжигающей и выворачивающей нутро наизнанку от боли вспышкой горечь, настолько осязаемая, что мне казалось, что внутри на миг поселяется какое-то фантастическое и непредставимое живое существо. Это существо из вспышки превращалось в волну, заставляющую дрожать лапы и топорщиться шерсть, прокатывающуюся из груди к голове, где она изливалась прозрачными ручейками слез. Бель это видела, и быстро переводила разговор в другое русло, замечая, какое тихое море и как легко будет плыть братьям до берега – наверняка, братьям, подчеркивала она, пытаясь поддержать меня. И тем делала только больнее.       Когда от заката осталась лишь узкая полоска аквамаринового неба у западного горизонта, когда весь небосвод оказался заполненным тягучим и вязким азуритом с редкими проблесками звезд, мне показалось, что нечто изменилось. Теперь боль как будто бы от сердца растеклась кислотой по всему телу, сжигая внутренности от легких до желудка. Почему-то воздух стал словно более влажным и душным, а мир перед глазами поплыл, начиная медленно качаться и даже переворачиваться с боку на бок. Я умираю?       Остановившись, я прислушалась к собственному телу и только сейчас поняла, как тяжело и надрывно дышу. Сердце колотилось как бешеное, а лапы то и дело сводило судорогой. Почему-то стало мокро и странный запах ударил в ноздри: сладковато-терпкий, его ни с чем не спутаешь.       – Катрин, что с тобой? – заметив, мое состояние тут же вернулась ко мне Бель, уходившая на пару минут вперед, чтобы проверить, скоро ли скала поравняется с морем. – О Айхью, ты поранилась! Смотри, все следы в крови.       С трудом удерживая сознание в рамках действительности, я обернулась: мой путь было несложно отследить по чернеющим цепочкой пятнам. Тропка была неровной; видимо, меня шатало из стороны в сторону, словно я была умирающей от жажды в пустыне антилопой, не способной идти прямо.       Попробовав тряхнуть головой, чтобы хоть как-то привести в порядок мысли, я тут же пожалела об этом: мир резко качнулся, завертелся, и я почувствовала, что куда-то падаю – очень долго и грузно, словно время из бурной реки стало вяло текучей жижей. Но стоило полету прекратиться, как все тело отозвалось ослепительным фонтаном боли: хотя ударилась я, видимо, совсем не сильно, все органы будто одновременно вырывало, разрезало, жарило и протыкало. И так – каждое мгновение. Все сильней и сильней. Откуда-то со стороны я услышала такой пронзительный крик, что невозможно было вообразить его – и поняла, что кричу я сама.       Еще один возглас – на этот раз ужаса – донесся откуда-то совсем рядом, и тут же голос Бель зашептал: «Нет, не может быть. Еще рано, слишком рано! Нет!». Мне уже было все равно, и только какое-то странное удовлетворение появилось на границе готовящегося уйти в небытие сознания: наконец-то моему телу так же больно, как и душе. Но и эта мысль мигом позже потонула в очередном вихре боли.       Кто-то перевернул меня на живот, помог вытянуть передние лапы вперед, а задние, наоборот, подогнуть под себя – каждое движение, каждое шевеление отзывалось отвратительным чувством нарастающего болевого порога. Казалось, такое количество боли не может выдержать не то что ни одно живое существо – сам великий Айхью будет не в состоянии! При этом странно обострились все чувства: в темноте (теперь даже слабый блеск звезд казался мне настолько ослепительным, что врывался в самый эпицентр мозга, принося новую боль – и я зажмурилась) любой звук, даже далекое шуршание насекомых в пыли, отдавалось оглушительным гулом; нос, казалось, захлебывается в крови – столь сильным стал этот обыкновенно такой приятный для хищника, и такой отвратительный теперь запах. Я умираю…       В мой собственный мир всепоглощающего ада вновь ворвался голос, будто выдергивая меня за шкирку из омута небытия:       – Катрин, ты только не бойся. Слушай меня. Я здесь, я рядом. Я никуда не уйду. Дыши. Глубоко. Вдох. И выдох. Постарайся расслабиться пока, хорошо? – я с трудом приоткрыла глаза и за пятнами, расплывающимися перед взором, разглядела силуэт Бель, наклонившейся к самому моему уху. Кто-то кричит и рычит. Это я? Взгляд зацепился за мои передние лапы: когти глубоко впились в твердую, иссушенную зноем почву. Нет, лучше зажмуриться. Кажется…       Новая волна боли смела из моего сознания все: воспоминания, эмоции, чувства. Теперь я осталась наедине с ней, сконцентрировавшейся где-то пониже желудка. Будто что-то полосовало клыками изнутри, стремясь разорвать мой живот пополам. Больно…       Тихая ночь незаметно погружала в дрему. Легкий ветерок, налетавший с воды и ерошивший гриву, приятно обнимал и дарил поцелуи, лаская утомленное долгим заплывом тело. Каждый вздох отдавался тупой болью в сломанных ребрах, но с каждым выдохом она становилась все глуше и призрачнее, будто отдаляясь маленькими шажками. Шерсть все никак не могла высохнуть, а потому периодически по коже под ней бегали мурашки, и все же это был мир. Мир, который я вернул себе. Воспоминания, события – и счастливые, и печальные – но все они вернули меня к жизни. Жизни, от которой я был отлучен на очень долгие две недели…       Приподняв голову, я осмотрелся: море все так же мерно набегало на берег, но теперь из-за прилива подступило куда как ближе, и хотя я лежал у самой границы пляжа, где крупный мягкий песок постепенно становился сухой землей, волны плескались уже в паре-тройке шагов от меня. Вокруг было лишь несколько полумертвых от засухи и извержения кустов, листья которых все еще были сплошь покрыты налетом стихии. С севера надвигалась туча: легкие облачка, которые я едва видел, плывя сюда от места падения, с наступлением ночи стремительно превращались в нечто могущественное, сгущаясь с каждым часом все сильнее и лениво продолжая свой путь от океана к суше. Скоро дождь наконец-то смоет этот безжизненный пепел, и к морю потекут серые ручьи, как смерть, отступающая, так и не забрав свои жертвы.       Меня так и подмывало вскочить и отправиться вслед за братом на поиски моей любимой, но он справедливо рассудил, что из меня сейчас плохой спринтер, а найти Бель и Катрин нужно как можно скорее, чтобы успокоить их – ведь они не знают, как завершилось наше короткое падение вниз. Да, так будет лучше, Манли скоро… Манли.       Мысль о том, что очень скоро я потеряю брата опять – и теперь уже навсегда – прошла острым шипом из мозга куда-то в самое сердце, которое на миг перестало биться от этого жуткого осознания свершившегося факта. А может, не совсем свершившегося? Или даже совсем не свершившегося? В конце же концов, что может знать какой-то там мандрил, пускай даже и очень умудренный опытом, о болезнях? Да мой брат здоровее десятка взрослых буйволов – хоть сейчас завалит в одиночном поединке любого соперника; хоть гиену, хоть леопарда! Мой брат. Всегда такой любознательный и смелый, ловкий. Так мечтавший стать мне хорошим помощником, когда я взойду на престол. Айхью, как давно это было!       Из раздумий меня вывел резкий и чересчур громкий шум, будто в безмятежный шепот ночи ворвался ураган, ревя и сметая все на своем пути. Я инстинктивно привстал, готовясь отразить возможную атаку, и тут же поморщился от не замедлившей напомнить о себе боли в грудной клетке. Пару мгновений спустя из темноты вырисовался чернеющий силуэт льва, запыхавшегося, бежавшего быстрее гепарда. Грива растрепалась, от шерсти шел легкий запах крови… Стоило ему приблизиться еще на один прыжок, и я окончательно опознал своего брата: постаревшего за эти полчаса, что мы не виделись, года на три-четыре, с немым кошмаром, застывшем во взгляде обычно игривых глаз.       Я вскочил. Спрашивать ни о чем было не нужно. Боль в переломанных костях была ничем в сравнении с тем ужасом, что сковал в ледяные тиски мое сердце, едва не заставив его вновь перестать биться. Манли еще только тормозил и только начинал думать, что сказать – а я уже вихрем пронесся мимо, в ночь, безошибочно следуя кровавому призраку, оставленному в воздухе моим братом. Позади послышался крик, что-то вроде: «Стой, подожди, ты не понимаешь!». Не важно. Катрин!       Отвратительный запах все усиливался, становясь невыносимее с каждым вздохом. Как опытный охотник, я мог по одному только легкому дуновению его понять – кровь не газели, не антилопы и вообще не мирного травоядного обитателя Африки. Это кровь льва. Львицы. Моей львицы! Воображение сыграло со мной злую шутку – мне показалось, что вся ночь словно побагровела, приобретя зловещие черно-алые тона, ото всюду будто раздавался гадкий лающий смех над которым царствовал истошный вопль моей вечной спутницы. Мне это все кажется? Или…       Окоченев от страха, мое тело продолжало нестись вперед так стремительно, что я едва заметил две фигуры прямо на моем пути. Вокруг и вправду будто стояла кровавая дымка – настолько сильным здесь был запах смерти. Отвернуть я уже не успею.       Разом поджав под себя все лапы, я покатился кубарем по земле, тормозя наиболее эффективным способом и задыхаясь от острой боли, вспыхнувшей в переломах. Не важно. Катрин! Где моя Кэт?       Вскочив вновь и хромая на все четыре лапы, я, боясь дышать, боясь видеть и слышать, приблизился к Бель и телу, над которым она склонилась. Приглушенный крик ужаса вырвался у меня: все тело моей возлюбленной ниже бедер было буквально залито начинающей подсыхать кровью. Вокруг образовались темные лужицы. Моя супруга лежала, не шевелясь, только спина судорожно вздымалась вослед дыханию: робкому, прерывистому, еле слышному.       – Искер, я… - раздался возле моего уха тихий ропот. – Прости, я ничем не смогла…       Лапы подогнулись, и я рухнул вниз под боком у Кэт. Слезы обжигающими ручьями катились по щекам вниз, теряясь в гриве на груди. Она умирает? Нет, этого… Это не может быть. Так не должно.       Вытянув лапу, я легко, почти невесомо положил ее на спину моей любимой и принялся поглаживать ее шелковую светло-песочную шерсть. Маленькая моя, моя красавица. Я не должен был оставлять тебя. Это все я… Моя вина.       – Искер, она… Выживет, просто ей нужно отдохнуть, – раздался вновь женственный голос совсем рядом. – Но… Львенок умер. Он был слишком маленьким. Два месяца. У него не было шансов в такой срок. А Катрин… У нее было слишком много потрясений за последнее время.       Я непонимающе поднял глаза на Бель, в ее взгляде плескалась полная до краев чаша боли и сочувствия. Будто со стороны я услышал свой собственный голос; глухой и безжизненный, словно скрип сухого ствола давно умершего дерева на ветру: «Что?».       – Я отнесла его подальше отсюда, Катрин незачем видеть его, когда она придет в себя. Ты только не переживай, у вас еще все впереди, верно?       Я продолжал глупо смотреть невидящим взглядом на супругу моего брата. Под моей лапой Кэт простонала что-то, всхлипнула и, не просыпаясь, подползла чуть ближе. Моя девочка. Больше никогда не оставлю. Никогда. Только вместе.       С неба упала первая капля дождя. Через час уже настоящий ливень смывал с измученной земли следы кровавой муки и разрушительной стихии. Завершая то, что сделала гроза в день извержения, он смывал следы страшного преступления окончательно. Серые с багрянцем ручейки устремились прочь с земли – в море, где растворялись без следа в сапфировом кристалле. Вместе с ними уходила и смерть. Ненадолго. Но пока что жертвы ей было достаточно.