История Одной Любви

      Мы шли. Сперва позади остался злосчастный утес, навеки ставший обителью дьявольских демонов отчаяния и смерти. Потом скрылся из виду остров, из центра которого взорвался мир ослепительными брызгами, положив начало нашим страданиям. Вот уже и пейзажи из каменисто-песчаной полупустыни стали сменяться свежестью травы, все чаще и чаще пучками пробивающейся сквозь землю к солнцу и небосводу, к свежему воздуху. Мы просто шли.       После последней ночи, разделившей нашу с Кэт жизнь на «до» и «после», она проспала полнедели… Я сам наутро отнес ее, почти бесчувственную, едва живую, к побережью на своей спине. Положил на влажный песок и принялся смывать багрово-коричневую корку ужасающей боли, что пришлось пережить ей. И с каждым разом, когда моя лапа проходилась по ее спинке, я ронял слезы, чуть-чуть наполняя безбрежный океан солью горькой утраты. Она так и не сказала мне. Я представлял себе, как она была счастлива, как хотела меня порадовать… И как судьба распорядилась с этим даром – сперва дала в объятиях моря, а после отняла в удушливом пепле.       Я никогда не забуду ее взгляда, когда она открыла глаза. Ее безграничную радость и счастье, сменившуюся спустя миг неверием и убивающей болью потери частички нас обоих. Ее крик я не смогу забыть никогда; мы втроем с Манли и Бель едва удержали ее – так она вырывалась увидеть нашего малыша… А потом как-то разом обмякла и заплакала: тихо, едва ли громче ветерка, шуршащего в высокой траве саванн. Я тогда лег рядом, обнял и принялся шептать ей слова прощения. В ту ночь я не спал, и на следующую тоже – я говорил и говорил, а Кэт слушала, не выпуская мою лапу из своей. Даже когда я попытался пойти с Манли на охоту, она прижала меня к себе еще крепче и еле слышно проговорила: «Нет». Я остался.       Лишь через половину лунного цикла она смогла подняться на ноги, морщась от боли и всхлипывая. Ее хватило только на то, чтобы дойти пару шагов до ближайшего ручья, куда я ее отнес на спине, не обращая внимания на боль в ребрах, острыми пиками давящую на легкие.       Ходить моя любимая смогла лишь еще спустя половину Луны – и все то время, что она восстанавливалась, я не отходил от нее ни на шаг, да и Кэт сама бы меня не пустила. Мой брат и его супруга охотились, причем весьма успешно. Я каждый вечер благодарил их, но Бель и Манли лишь отмахивались и отвечали, что иначе и быть не может. Кэт молчала. После того «нет» я не слышал от нее ни звука, лишь во сне, когда сквозь плотно сжатые веки текли ручейки слез, я мог различить слабое бормотание: «Кери…», «люблю», «нет», «прощай».       Когда же моя единственная наконец-то смогла ходить, то она тихо попросила меня пройтись с ней куда-нибудь далеко. Манли и Бель остались у моря, а мы ушли в глубину каменистой серовато-желтой пустыни, оба прихрамывая: я на передние лапы, она – на задние. Мы шли полдня, пока наконец-то не нашли крохотный оазис с парой кустарничков вокруг кристальной лужицы воды. Там мы легли, и я позволил Кэт зарыться ко мне в гриву и, уткнувшись носиком в грудь, заплакать. Она говорила долго, постоянно прерываясь, иногда задремывая от усталости, иногда просто замолкая и крепче сжимая меня в объятиях. Я слушал, я поглаживал ее по холке, слегка трепал по спинке. Потом, вспомнив, что она не умывалась с тех пор, как я отнес ее, спящую, к морю, попросил у нее разрешения умыть ее – она согласилась.       Та ночь на берегу оазиса мне напомнила далекие дни, когда мы, уже понимая, что между нами нечто намного большее, чем дружба, убегали в послеобеденный сон из общей пещеры на наш любимый камень, и там обнимались и вылизывали друг другу мордочки, испытывая бешеный восторг от прикосновения к чему-то новому и прежде неизведанному. Сейчас я тоже будто заново познавал свою львицу: умывая ее от ушек до самого низа живота и вдоль спины. Катрин тихо урчала. Я знал, что самое главное в эти дни – не дать ей уйти в себя и навеки остаться в прошлом. И мне это удалось, хоть и не сразу. Это была моя Кэт, моя маленькая львичка, моя девочка. Та же стройная, сильная, подтянутая львица, что я помнил. Когда с мытьем было покончено, мы на пару осушили маленькое озерцо и уснули в объятиях друг друга – и перед тем как закрыть глаза я, смотря на любовь всей своей жизни, уже тихо посапывающую, увидел, что ее мордочку впервые за все это время тронула легкая тень улыбки.       Наутро, проснувшись от осторожного стрекота Маденде, которая, бесконечно извиняясь, что побеспокоила нас, от имени Манли и Бель интересовалась, когда мы вернемся, я робко лизнул Кэт в шейку. Она в ответ также робко улыбнулась мне, ткнувшись носом в плечо… Сказав мажордому передать моему брату, что мы подойдем к вечеру, мы вновь остались наедине и опять отправились на прогулку, уже говоря друг с другом – тихо, робко, будто заново пробуя на вкус почти забытое общение с самым дорогим существом в мире.       Она задумчиво слушала о том, что я переживал во время своей амнезии. Как бился, запертый в собственном теле без шанса подать хоть какой-то знак, что я еще жив. Как я вынырнул будто из небытия, как только увидел, что она оступилась на самом краю обрыва. Как падал, и как умирал – и как меня спас Манли… И о тайне моего брата.       Катрин разом замолчала, как только услышала это и, остановившись, долго смотрела на меня. А потом безмолвно участливо потерлась о мой бок. Мы совместно решили, что Бель ничего говорить не станем – это дело Манли, и только ему надо сказать страшную весть своей любимой. Но уж точно одну мы ее не оставим – ведь если мы что и поняли за последние полтора месяца, так это что переживаешь, думая, что потерял своего единственного навсегда. А Изабелль придется не просто думать об этом – у нее не будет даже малейшей надежды. Единственное, о чем мы не говорили – это о нашей трагедии. Я чувствовал, что для Кэт еще слишком свежа рана, зияющая огромной дырой в душе, и ни к чему лить морскую воду на нее лишний раз. И так все было ясно, уточнять было нечего. Моим делом было вновь заполнить эту пустоту простыми радостями жизни, счастьем и любовью, теплом единения и единства – всеми теми эмоциями, что Катрин считала потерянными уже дважды за последние полтора лунных цикла. И я не упускал возможности лишний раз приобнять свою супругу или лизнуть ее за ушком.       К ночи мы вновь объединились с Манли и Бель – и вместе решили идти обратно на восток.       С тех пор прошел еще один лунный цикл, и теперь огромная полная луна только-только бледнела на северо-западном горизонте, растворяясь в цвете индиго зарождающегося рассвета.       Стоя на мягкой подстилке песчаного берега под рокот волн, набегающих с морских просторов куда как сильнее обычного, я вспоминал, как несколько месяцев назад точно здесь же мы с Кэт провели одну из наших лучших ночей. Отсюда мы решили идти на запад на поиски проклятого – теперь я уже в этом не сомневался – моста предков через великий сапфировый океан. Боги, почему мне кажется, что за эти месяцы я постарел на несколько лет…       Рядом со мной раздался шорох – Катрин теперь тоже частенько любила любоваться вместе со мной рассветом. Чудо нового дня каждый день было по-своему удивительно, но отчего-то я все время сравнивал эти утренние мгновения с далеким уже детством, когда мы пару раз за Луну втайне от моей мамы сбегали в предрассветный час на наш камень любоваться поднимающимся над горизонтом пламенеющим кругом. Но в глубине континента краски всегда имели кроваво-золотистый оттенок, тогда как здесь…       Каждый восход на берегу моря был неповторим. Начинаясь далеко на востоке, узкая полоса сперва ультрамаринового, затем лазуритового света все сильнее разгораясь, готовила путь для солнечного диска, который через пару мгновений восставал над земной твердью. И в тот же момент мир преображался: огромный черный простор величественного водоема вмиг вспыхивал чистейшим сапфиром – и чем выше поднималось над горизонтом дневное светило, тем более насыщенным становился синий цвет водоема. Первые лучи проскальзывают по песку береговой полосы, на секунду возрождая сотни крохотных звездочек в кристаллах песка, и уходят вдаль, открывая пространства камня и песка дальше на юго-запад.       Глубоко вздохнув, я обернулся к Катрин, постаравшись изобразить на лице улыбку; впрочем, уж чересчур неубедительно. Моя красавица постаралась ответить тем же – и с такой же безуспешностью. Как же я соскучился по ее улыбке… Настоящей, искренней улыбке. Увижу ли я ее когда-нибудь еще?       – Уже к вечеру выйдем на берег Севера, – ободряюще проговорил я, проводя носом вдоль по ее холке, чуть заметно целуя в макушку. – Надо бы уже решить, куда идти дальше, ты так не думаешь?       – И что же ты предлагаешь? – без особого интереса спросила Кэт, но все же мурлыкнула, безмолвно благодаря за жест любви.       – Собственно, у нас только два варианта: можно переплыть реку, рискуя стать аппетитной закуской крокодилам, – Кэт лишь еле слышно хмыкнула в ответ. – А можно повернуть и пойти обратной дорогой. И тут уж для нас открыты все пути: вернуться к скале прайда Кианги, пойти в джунгли, где жили Манли и Бель, или вовсе уйти назад к нашей пещере прайда…       – И что же ты решил? – опять же совершенно без эмоций спросила Катрин.       – Ну… Вообще-то я думал, что ты поможешь мне принять решение? – я робко улыбнулся.       – Я уже однажды приняла решение относительно нашего путешествия. Больше повторять таких идей не хочу.       – Кэт…       – Кери, пожалуйста… Не надо. Ты не понимаешь… – моя львица отвернулась, но я увидел, как в на песок меж ее передних лап упали капли слез, оставив крохотные кратеры боли.       – Катрин, ты не виновата. И сама прекрасно знаешь, так что... – я подошел к своей любимой и попытался обнять, но она отдернулась и одиноко села на песок, ее плечи дрожали в такт сотрясающим тело рыданиям. Я осторожно подошел и присел рядом: – Любимая, твоей вины в произошедшем нет. Мы оба решили, что…       – Ты не понимаешь! – Кэт вскочила, яростно глядя мне в глаза, едва не обнажая клыков. – Ты столько раз меня предупреждал! Ты столько раз говорил о кошмарах про извержение вулкана! Ты так боялся – а я всякий раз говорила, что это ничего не значит! И что из этого вышло?! Я потеряла то единственное, что Айхью дал нам с тобой. Так не сразу… Мы так его хотели, – уже не сдерживаясь моя супруга с неимоверной злостью ударила лапой по песку, отчего во все стороны брызнул фонтанчик маленьких звездочек, и тут же упала, закрывая мордочку передними лапами. Это было впервые за все время, когда она упомянула о нашем львенке…       – Милая… - я лег рядом и, вытянув лапу, подтащил Катрин поближе. Пару мгновений она сопротивлялась, на миг мне даже показалось, что она готова меня ударить – но тут же поглубже зарылась носом мне в гриву. Прохладные ручейки слез намочили мне гриву. – Ты же знаешь сама, что твоей вины в этом не было. Это не ты уговорила меня – это я согласился… И вообще, если слишком долго бояться прошлого, можно безвозвратно потерять свое будущее.       У меня и самого взор застилала полупрозрачная дымка. Сморгнув, я улыбнулся – теперь уже совершенно искренне, не через силу, и прошептал, причем почти через слово целовал свою прекрасную невесту то в лоб, то в щеку, то в шейку:       – Сладкая моя, девочка моя маленькая. Мне тоже больно. Ты даже не представляешь, насколько. Знала бы ты, что я чувствовал, когда мыл тебя в море в ту жуткую ночь, – Катрин чуть притихла, прислушиваясь – этого я ей еще не рассказывал. – Я думал, что разом потерял все. Тебя, малыша, о котором даже не знал, брата, всю жизнь. Но я даже не представляю, какие страдания переносила ты, когда думала, что осталась совсем одна. Я знаю, что отголоски этой боли никогда и ничто не сможет стереть из нашей памяти – но прошу тебя, пожалуйста, ради тебя, ради меня, ради Бель, о которой совсем скоро мы тоже должны будем позаботиться: позволь мне вновь открыть для тебя мир. Пускай, не сразу, постепенно, но я не могу видеть, как ты страдаешь так же, будто все это происходит каждый день раз за разом. Я никогда не забуду этого кошмара. Но я залижу твои раны новыми ощущениями, новыми путешествиями. Катрин… – я не сильно, но настойчиво заставил ее поднять на меня взгляд мягким движением лапы. – У нас еще будет прекрасный малыш. Рожденный не после таких жутких испытаний, а в мирном уголке, где-нибудь на берегу пока еще не ведомой нам реки или озера, средь душистой высокой травы, под ласковым солнцем Африки. И он будет счастлив, ведь его родители будут только рядом с ним, и будут вместе. Отныне – и до конца времени.       Катрин еще какое-то время смотрела на меня, а потом… Улыбнулась. И поцеловала меня. И обняла. Я лишь услышал: «Спасибо… Я люблю тебя, Кери».