История Одной Любви

      Солнце лениво, словно просыпающийся крокодил, ползло по небосводу, разливая по миру ровный, мягкий, теплый сок апельсина. Змейками вились во все стороны маленькие трещины под лапами – земля изголодалась по дождю. Длинные и стройные стебли трав колыхались на легком ветерке, играя с рыжим золотом дня зеленоватыми тенями. Палитру лимонных цветов разбавляли черно-белые силуэты зебр, периодически выныривавшие то тут, то там, и бледно-голубая полоса реки в последние дни необычайно мутная – где-то далеко-далеко выше по течению много дней подряд шел ливень.       Лежа на полянке посреди равнины, я позволял солнцу припекать мою шкуру, но прятал голову в тень небольшого куста, не желая потом шататься от головокружения, как антилопа, наевшаяся в джунглях прелых фруктов. Катрин ушла куда-то с Лайти, дает ей очередной урок охоты, наверное, на пару с Киангой, а потому мне, свободному на первую половину дня, удалось незамеченным ускользнуть из-под любопытных взглядов львов и львиц, только и жаждущих поразузнать больше и больше о диковинном путешествии, и сбежать туда, где тихо и спокойно.       Полуденный жар разливал по телу томную дремоту, и единственное, что могло меня удержать ото сна – отсутствие Кэт в моих объятиях. Но Лай надо учиться, а теперь, в сердце континента – тем более. Так что просто подожду до вечера. А уж когда мы завтра пойдем дальше на юг, никто не помешает мне прижимать к себе мою девочку! (Лишь бы только другая, настоящая девочка не влезла, как она это до сих пор обожает, между нами…)       Пыльный соломенный ковер под боком становился все мягче, глаза постепенно закрывались, приглашая в мир чудесных снов, где я…       – Пап? – робкий голос мне, уже почти спящему, казался оглушительнее грома. Впрочем, стремительно очнулся только разум; тело же неохотно отозвалось урчанием и потягиванием, пытаясь стряхнуть с себя сонливость.       Открыв глаза, я столкнулся с ярчайшей синевой глаз, которую в детстве столько раз разглядывал в зеркальной глади озера. Лайти, с несвойственной детям тактичностью, прилегла рядом и виновато улыбнулась, извиняясь за то, что прервала мой сон:       – Прости, что разбудила, я… Я просто хотела поговорить, – львичка, видя, что я уже проснулся, подоткнулась мне под бок и довольно заурчала. И еще громче, когда я принялся поглаживать ее по загривку.       – Малышка, ты же прекрасно знаешь – ты можешь будить меня в любое время дня и ночи по любому поводу. Ты и твоя мама, – я принялся почесывать дочку за ухом, наслаждаясь ее мурлыканием. – Кстати о твоей маме; я думал, ты сейчас вместе с ней и с Ки, они же, вроде бы, хотели взять тебя с собой на охоту?       – Ой, да ну их! – недовольно фыркнула малышка и поглубже зарылась носом в шерсть у меня на боку, стараясь как можно больше скрыться от солнца. – Надоело уже, пятый раз хожу с ними, а мне все только «смотри», да «не подходи близко», да «будь осторожна». Я уже и в одиночку могла бы загнать антилопу!       – Конечно, малыш, конечно, могла бы, – мягко проговорил я, думая про себя, что или антилопа сбежала бы, или Лайти оказалась травмирована ударом копыта: судя по тому, что рассказывала Кэт, наша дочка была сообразительна и ловка, но непредусмотрительна до ужаса – один раз встала прямо на пути мчащегося стада, намереваясь в лоб прыгнуть и перегрызть шею взрослой зебре! Тогда только оперативные действия львиц Кианги позволили избежать неприятностей, а Лай переругивалась с матерью аж до восхода Луны. – Но ты ведь понимаешь, что еще рано объявлять твою первую охоту?       – Ну а когда уже? – нетерпеливо и раздраженно отозвалась львичка.       – Малыш, тебе всего-то полтора года… Раньше двух это не назначают, это же просто опасно.       – Но пап! Мы ведь уже будем у нас на Севере, когда мне исполнится два! А там все не так, и поймать добычу намного легче, и…       – Лай, это я знаю, – нежным, но твердым голосом придушил я готовящую начаться истерику в зародыше. – И именно поэтому, – тут я перешел на заговорщицкий шепот, – втайне от мамы придумал вот что, – Лай заинтригованно подползла поближе. – Только маме не говори ни в коем случае, идет? – львичка интенсивно закивала, глазки зажглись азартом и чувством радости от того, что отец посвящает ей какой-то секрет. – На обратном пути, когда будем проходить через Прайдленд, я попрошу у короля Нуумы дать тебе целых… два дня в саванне, когда ты сможешь провести свою первую охоту!       Львичка, распахнув сине-голубые глаза так широко, что в них, как в воде, отражался весь небосвод, едва не затряслась от восторга, а на мордочке застыло такое неиссякаемое счастье, что я невольно улыбнулся. Кинувшись мне на шею, дочка так крепко меня обняла, что я удивился, сколько силы появилось у нашего с Катрин чада с тех пор, как мы втроем покинули королевство. Разумеется, этот план я придумал еще несколько дней назад вместе с Кэт, но (тут я усмехнулся про себя) приятно иногда побыть всё дозволяющим добрым папой на фоне строгой мамы-львицы, пускай мне Катрин за это сегодня и наподдаст. Зато я смог подарить Лай немного радости – а чем можно обрадовать ребенка больше, чем затянуть его во взрослую, пусть и наигранную тайну.       Малышка же между тем вытянувшаяся вдоль меня так, чтобы тень от моего тела скрывала ее от солнца, попросила:       – Пап, а можешь рассказать какую-нибудь легенду? Ты давно мне ничего не рассказывал…       – Да ну? И кто же в этом виноват? Или кто-то другой заявил мне, что истории Кианги интереснее? – я лукаво посмотрел на маленькую львицу.       – Ну… Это было уже давно, и теперь мне хочется послушать твои истории.       – Давно – то есть три дня назад? – я засмеялся, но под душераздирающее: «Ну папа!», – сдался. – Ну, хорошо. И что же ты хочешь, чтобы я тебе рассказал?       – Не знаю… Может, какие-нибудь легенды об Африке?       – Твоя мама раньше тоже обожала их слушать, – улыбнулся я воспоминаниям.       Вдруг я замер от собственной мысли. Наверное, пора уже… Но не слишком ли она маленькая? Оглядев свою девочку, увидев неиссякаемое желание послушать захватывающую историю в ее глазах, уже почти совсем взрослых, но все же таких детских… Да, уже пора.       – Ну ладно, в таком случае, рассказывал ли я тебе когда-нибудь о рождении солнца и великой войне за землю? – Лайти удивленно помотала головой. – Наверное, думал, что раньше ты была слишком мала для таких легенд… Но теперь точно можно, – львичка подползла еще чуть-чуть ближе, заинтересовано смотря на меня.       – Ты уже знаешь, что есть Айхью и есть Шетани – два брата, один из которых желает лишь блага для всех нас, а другой намерен ввергнуть мир в огонь. Но ты не знаешь, что когда-то, очень-очень давно, они были дружны и властвовали на земле мирно. Айхью правил огромным океаном, а Шетани – бесплодной пустыней единого континента. Бог воды и воздуха и бог огня и земли, они жили в мире и согласии, пока однажды не поняли, что сколько бы ни были красивы их царства, они не будут совершенны, пока их не населят живые существа, способные чувствовать и сопереживать. Ведь, в конце концов, даже богам бывает одиноко…       И тогда братья решили соединить свои силы и породить нечто, что отныне станет символом жизни. Поднявшись высоко-высоко над своим царством, в бесконечность мрака и тьмы, они соединили свои силы и породили нечто великолепное, невиданное прежде, прекрасное и удивительное. Солнце. Айхью наполнил его воздухом, а Шетани дал пламенеющее сердце. Вечная ночь рассеялась, впервые появился свет.       Я взглянул на свою малышку – Лайти смотрела на меня с таким нетерпением, что даже кисточка ее хвоста моталась из стороны в сторону. Я вспомнил, под каким впечатлением был, когда впервые примерно в ее возрасте услышал от матери эту легенду… Оно и неудивительно, ведь дети думают, что Шетани есть абсолютное зло, забывая, что никто и никогда не является злым изначально…       – Так вот. Сперва солнце и земля стояли неподвижно, но вскоре братья поняли, что это не годится, ведь тогда одна часть их царства становится обжигающей, а другая – ледяной. Конечно, сначала они хотели заставить солнце крутиться вокруг земли, но их творение внезапно оказалось необычайно упрямым и стояло на месте, не смотря ни на что. А потому им пришлось заставить землю крутиться вокруг него, порождая день и ночь и сменяя зиму на лето. Так впервые появилась земля, какой мы ее знаем.       Вскоре на земле появилось нечто новое – растения, зеленые и живые. А следом за ними пришли и животные. Братья добились своего… Впрочем, к сожалению, это стало концом их дружбы и послужило началом вражды.       Видишь ли, Лай, первые животные зародились в воде, и вышли на землю лишь позже. Признаюсь честно, я не знаю, почему, но это так. Тогда Шетани впервые приревновал, ведь жизнь, получается, зародилась в царстве его брата, а не в его собственном. Потом было хуже – ведь вся земля была тогда едина, как и океан, но почему-то все живые существа – и растения, и звери – предпочитали побережье, были привязаны к воде, а огромные пространства пустыни были для них губительны и враждебны. И это лишь укрепило зависть Шетани к царству Айхью.       Вскоре он пришел к нему и потребовал, чтобы все было справедливо, и жизнь была не только в воде, которой правил Айхью, но и в огне, которым царствовал Шетани. Но Айхью был бессилен – живым существам не нравился огонь, он убивал их, они его боялись. Единственное, что мог предложить Айхью – это разделить расщелинами землю, чтобы их заполнила вода, и тогда жизнь смогла бы проникнуть повсюду, а не только на берег единого материка.       Это предложение окончательно вывело из себя бога огня. Он заявил, что раз этим самым живым существам не нравится его стихия, то он лучше спалит дотла всю землю, а потом создаст новую, где живым тварям из царства воды места не будет. Гнев застлал его разум, и тщетно Айхью возразил ему, что они не имеют права мстить ни в чем не повинным живым существам, которые виноваты лишь в том, что выбрали воду, а не огонь – Шетани и слушать ничего не хотел. Тогда Айхью сказал, что будет защищать их до конца, ведь они чувствуют, страдают, боятся и любят, и их единственное отличие от них, богов, в том что они не имеют власти над стихиями.       Так началась великая вражда, положившая начало битве за землю. Шетани был страшен: он сметал с лица земли целые семьи, разламывая земную твердь землетрясениями и поливая ее огнем вулканов. Айхью сперва пытался с ним бороться, но вскоре понял, что его огромные волны и ураганы приносят не меньше страданий зверям. Он безнадежно проигрывал бой. Еще немного, и на земле опять не осталось бы ничего живого. А потому сперва он пришел на помощь жизни, и создал только свое царство далеко в поднебесье, куда не мог дотянуться Шетани, и где души умерших существ могли вечность жить без боли и страданий. Это еще больше разъярило его брата, ведь теперь, сколько бы он ни убил, бессмертные частички его жертв продолжали жить.       И тогда Шетани пустил в ход все свое коварство и вместо того чтобы убивать невинных, стал портить их души, чтобы они, оказавшись после смерти в царстве душ Айхью, уничтожили бы его непорочность навеки. Именно тогда Айхью понял, что обязан прекратить бесчинства брата.       Они сошлись на побережье, и их битва длилась несколько веков. Океан наступил и схлынул, земля разошлась в стороны и образовала несколько материков. Пыль закрыла солнце, огонь вулканов покрыл все пеплом и лавой. В конце концов, Айхью смог победить своего брата и заточил его в самое сердце земли, сказав, что если уж ему так нравится портить души ненавистью, завистью и ревностью, то пусть и властвует ими в этом царстве огня и мрака, а в его царстве будет вечное прибежище справедливых, честных и любящих.       С тех пор вражда между ними не прекращается ни на секунду. Однако теперь Шетани, запертый глубоко внизу, но периодически протягивающий свои путы мрака и злобы через жерла вулканов и расщелины впадин, пытается отравить как можно больше душ, надеясь, что хоть одна из них попадет в царство Айхью и уничтожит его, чтобы он смог смести с лица земли все живое.       Солнце, перевалившись через полдень, начало катиться к закату. Лайти, лежа подле меня, тяжело дышала, как от долгой пробежки, и мне на миг почудилось, что в сапфирах ее глаз отражается пыл битвы двух братьев-богов. Оно и не удивительно; ребенку нужно время, чтобы подобное осмыслить – а потому я, не мешая дочери, принялся легко поглаживать ее по спине.       – Так значит… Значит, Шетани не всегда был злым? – спустя какое-то время спросила львичка и покрепче обняла меня. Я почувствовал, что она дрожит.       – Нет, малыш, не всегда. Но зависть и ревность к брату, к самому близкому для него существу, довела его до безумия.       – А почему Айхью никогда не пытался с ним помириться?       – Пытался, и не раз. Но каждый раз оказывался обманутым. В последний раз, когда он допустил такую оплошность, Шетани запустил с неба огромный пылающий камень, который уничтожил сотни тысяч жизней и на века изменил облик земли, а нашим предкам пришлось идти далеко на юг, чтобы выжить. Но это не значит, что Айхью не готов его простить. Просто Шетани должен по-настоящему раскаяться. Ведь сколько раз пытался помириться с братом Айхью! А сам Шетани таких попыток не делал.       Лайти вновь замолчала, обдумывая услышанное, а я сам перевел взгляд дальше, за юго-восточный горизонт; туда, где лежали земли моей матери и моего отца. Интересно, кто сейчас властвует ими? И как выглядит пещера, в которой мы с Кэт провели все свое детство? Камень, где встречались, излучина реки, где отмечали нашу свадьбу… А Лай увидит все это впервые.       – Пап, а можно… – львичка как-то странно отстранилась от меня и замялась, как всегда делала, когда хотела сказать что-то важное, что я мог не одобрить.       – Да, малыш? – я сел и заинтересованно посмотрел на нее.       – Я… Хочу, чтобы Ухуру и Кианга пошли с нами! – выпалила дочь и тут же чуть прижалась к земле, испуганно глядя на меня, будто боясь, что я ее ударю.       – Ухуру и Кианга? – вот уж чего я точно не ожидал, и чего, если уж быть совсем честным, не хотел, ведь, в конце концов, уже полмесяца, как мы гостили в прайде Кианги и Самавати (точнее, теперь уже Нуумы), и постоянное присутствие поблизости большого количества львов, пускай и хороших друзей, стало меня утомлять. Я куда больше привык к нашей уединенной семье, ведь отчасти для этого изначально и захотел уйти вместе с Катрин… До того как нас вынудили к этому гиены… – Лай, я не знаю… Ведь Нуума только-только стал королем, и ему наверняка пригодятся советы Кианги в первые месяцы, ты так не думаешь?       – Именно поэтому тут остается Самавати, а Ухуру и Кианга идут с на… – львичка осеклась и, взвизгнув, прикрыла рот лапкой, поняв, что сболтнула лишнего, но было уже поздно.       – Так-так-так… И давно вы с мамой и Киангой придумали все это?       На Лай было жалко смотреть, она едва не плакала от обиды, что все испортила. А мне тут же стало понятно и чрезмерно ласковое, даже для Кэт, поведение в последние дни, и шушуканье Лайти с Ухуру по вечерам, и истинная причина такого интереса к легендам только что.       – Я… Пап, я, честно, не… Просто я не хочу… – на этот раз слезы, навернувшиеся на лазоревые глаза, было не остановить, и они потекли двумя ручейками по щекам. Я еще пару мгновений злился, но потом, увидев, что это не очередная уловка, а моя девочка по-настоящему плачет, усмехнулся и обнял ее. – Прости, пап. Я не хотела тебя обидеть, просто мне… Не хочется больше идти одной, а Ухуру… С ним весело, и… Почему ты его не любишь? – вдруг спросила она.       – Малыш, кто тебе сказал, что я его не люблю? Просто мне грустно, что моя девочка так быстро становится взрослой, вот и все… А тебе вправду не понравилось путешествовать только со мной и мамой?       – Нет, но… – львичка замялась.       – С ровесником лучше, да? – горько улыбнулся я. Лайти замотала головой:       – Нет, с ним просто иначе… Он интересные вещи рассказывает, которые ты или мама никогда не говорили, и… – я почти услышал, как она завершила фразу про себя: «… и ему можно рассказать то, что вам я не рассказываю». Я глубоко задумался. Чувство ревности по отношению к дочке во мне боролось с любовью к ней же. Она еще маленькая, но ведь никто ничего плохого и не предлагал, а научиться общаться со сверстниками ей, как будущей королеве, обязательно нужно.       – Малыш, послушай меня, хорошо? – я утер ей слезы тыльной стороной лапы и, обняв, стал чуть заметно укачивать. Львичка, явно готовая расплакаться еще больше, когда я ей не разрешу, все же затихла, судорожно вздохнув. – Понимаешь, это особое путешествие для меня и для твоей мамы. Оно тяжелое, ты и сама можешь понять, что мне не слишком радостно возвращаться в места, из которых я сбежал в самый трудный для моего прайда момент. И маме, я уверен, тоже непросто… – дочка замерла. – И потому, я думаю, будет правильно, если с нами будет кто-то, кто поможет отвлечься от грустных мыслей.       Пару мгновений львичка обдумывала сказанное мной, а после вскочила и, задыхаясь от счастья (причем слезы, как ни странно, продолжали катиться по щекам), взвизгнула:       – Правда?! Пап, ты… Правда можно? Можно?! Папа! Папочка…       – Но только, – поспешно остановил бурную радость я, чтобы поставить необходимые условия, – если Самавати, Нуума и Киара с Кову будут не против, это раз. И только если Кианга согласится оставить Юзиму с Юджаной, они еще чересчур малы – это два.       Лайти на миг застыла, явно испуганная последним условием – о близняшках, которые вряд ли отпустят маму от себя, она совсем забыла. И я, увидев, как она готовится задать еще один вопрос, сам ответил на него:       – Нет, без Кианги Ухуру я с нами не возьму, – Лайти, кажется, готова была задохнуться от негодования. – И не потому что я хочу или не хочу с ним идти, а потому что присматривать за вами обоими нам с твоей мамой в одиночку будет куда сложнее, согласись.       – Но он уже взрослый, и я буду послушной, мы оба будем, и…       – Лай, это два моих условия. Или так, или уходим одни.       Львичка оценивающе посмотрела на меня, будто прикидывая, стоит ли настаивать на своем, но потом вдруг сделала кое-что совершенно неожиданное, тем более для ребенка, который не до конца удовлетворился желаемым: она прыгнула вперед и, обняв, зарылась мне носом в гриву, урча от удовольствия:       – Хорошо, пап. Спасибо тебе огромное! Я люблю тебя, – я улыбнулся и, прижав дочку к себе, взъерошил ей шерсть на загривке:       – И я тебя, принцесса моя. И я тебя.       Солнце меж тем все так же медленно катилось на запад, постепенно меняя цвет небосвода вокруг себя со светлой лазури на золотой песок. Первый вечерний ветер прохладой прошелся по стеблям окрестной саванны, как сигнал, что надо, не торопясь, собираться обратно на скалу. Тем более что сегодня мы принесем туда неожиданные новости.