К чему приводят похищения

Несмотря на состоявшийся разговор, отъезд Мирабель из поместья все откладывался. Дело было вовсе не в том, что больше никто не хотел ее спасать, наоборот, после Гестантиуса Третьего принцы, бароны, князья и прочая высокопоставленная шушера повалили едва ли не толпой. Порой на праздничное воскресенье приходилось по два героя! В такие дни Мирабель мрачнела, становилась более молчаливой, чем обычно, и с огромным рвением убиралась в доме, не столько из желания сделать это хорошо, сколько для того, чтобы отвлечься. На переговоры Ксавьер ее больше не брал, за исключением нескольких случаев, предпочитая решать этот вопрос самостоятельно, и принцессе больше ничего не оставалось кроме как подглядывать из-за двери втихомолку, стараясь сделать это как можно более незаметно. Колдун в такие дни становился более угрюмым, демонстрируя незваным спасителям все свое остроумие и ехидство. Принцессу при этом отпускать отказывался из-за отсутствия достойных кандидатов. Однако время шло, а достойный все никак не появлялся. Один был слишком толстым, другой — слишком занудным, третий оказался поэтом и был назван Ксавьером «непрактичным сентименталистом». Принц Сибернии прослыл жестоким и деспотичным за подлую, ничем необоснованную попытку напасть на беззащитного колдуна. О том, что последний едва не превратил неудачливого спасителя в индейку к обеду принцессы и остановился только благодаря вмешательству Мирабель, сплетники благоразумно умолчали. Князь Пории был слишком тощим и слабым, его брат — размазней. Принц Толнии, о котором Ксавьер вспоминал исключительно с презрительной усмешкой, — слишком педантичным, его Величество Керий Двадцать Шестой — грубым и крикливым. А принц, чьего имени Мирабель из-за его длины даже запомнить не смогла, — самовлюбленным павлином. Так продолжалось почти полгода. Спасителей было много, причин, по которым ни один из них не был достойным Мирабель и по которым Ксавьер спроваживал всех героев, — еще больше. Порой принцесса удивлялась его изобретательности, но не могла не признать, что ее такое положение дел вполне устраивало. Так прошла яркая осень, запомнившаяся Мирабель шуршанием желтой листвы на дорожках в парке перед поместьем, хрустом сладких яблок, которые ей приносили из деревни, и едва заметным призраком тревоги и предстоящей разлуки. В ту пору ее спасением стала Кэтрин. Добрая женщина, ставшая ей лучшей подругой и едва ли не матерью, знала о страхах принцессы и, не желая внушать девочке ложные надежды, старалась ее отвлечь. Поэтому она частенько то приглашала Мирабель в деревню поиграть со своими детишками, то звала в лес за грибами, то просила помочь по хозяйству. Из таких походов принцесса приходила домой в приподнятом настроении, румяная и необычайно красивая. Возвращалась с сумкой, полной пирожков с капустой и грибами, радостно тормошила колдуна, вытряхивала перед ним целые пригоршни крепкой рябины, требуя попробовать ее на вкус, и говорила, говорила, говорила. Рассказывала о своих маленьких открытиях, о малыше Томми, об играх с деревенскими детишками, о сладком парном молоке и еще о тысяче мелочей. Во время этих рассказов Мирабель становилась такой хорошенькой, что едва ли Ксавьер слышал хотя бы половину. На просьбы и уговоры в следующий раз пойти с ней колдун обычно отвечал отказом: появилось несколько крупных заказчиков, так что теперь ему приходилось частенько засиживаться в лаборатории чуть ли не до утра, совершенствуя свои зелья и доводя их до идеала. Несколько раз он натыкался на заснувшую в кресле Мирабель, где она, по своему обыкновению, дожидалась его. Тогда колдун опускался рядом на колени и долго разглядывал умиротворенное, еще почти детское лицо своей пленницы. Как хорошо, думал он, что Мирабель не была наследной принцессой! Иначе он не посмел бы удерживать ее в поместье, мешать ее долгу, у него не было бы права не отпускать ее. Откровенно говоря, права этого не было и сейчас, но... На этом моменте Ксавьер предпочитал оборвать мысли и не додумывать, что за «но» поселилось в его голове и упорно не желало оттуда уходить. Впрочем, несколько раз за зиму Мирабель удалось вытащить колдуна за пределы замка. Зима в тот год выдалась на удивление ясной, звонкой, солнечной и снежной, поэтому однажды Ксавьер и сам не удержался от искушения сводить принцессу на замершее озеро около поместья. Глядя на распростершуюся перед ней ледяную гладь, склонившиеся под сверкающим снегом ивы, Мирабель застыла в немом восхищении. Такой счастливой колдун ее не видел уже давно, едва ли не с лета, когда еще не было никаких спасителей. А когда девушка повернулась к нему с сияющими благодарностью глазами, он ни на секунду не пожалел, что в этот день не попадет в лабораторию. В другой раз, когда они ходили к оленьим кормушкам и Мирабель случайно оставила там перчатки, Ксавьеру пришлось отдать ей свои. Однако назад он их не получил даже тогда, когда принцесса нашла в подарок другие, отороченные беличьим мехом и украшенные голубыми бусинами. Ни один из них не сказал ни слова по этому поводу. Однако, несмотря на такие совместные вылазки, атмосфера в замке становилась все более напряженной. И чем больше приезжало принцев, тем делалось хуже. И хотя Мирабель по-прежнему заботилась о поместье, готовила для колдуна ужины, все так же ждала его по вечерам из лаборатории, хотя они, как и раньше, частенько засиживались у камина, что-то неуловимо изменилось. Разговоры заходили в никуда, обрывались на полуслове рассказы, все чаще повисало ставшее неловким молчание, а отношения перестали быть легкими. Мирабель не могла не задумываться, почему Ксавьер, имевший столько возможностей избавиться от нее, до сих пор не сделал того, тем более в ущерб своей репутации. И, откровенно говоря, верный ответ напрашивался сам собой. Но принцессе было боязно даже подумать, что колдун поступает так оттого, что она... ...нужна ему! Мысль эта была слишком заманчивой, слишком хорошей, слишком соблазнительной, чтобы быть правдой. И Мирабель, не желая строить воздушных замков, как было в самом начале, запрещала себе думать об этом. А уж спрашивать Ксавьера — тем более: слишком страшно было разрушить те хрупкие отношения, которые установились между ними.

***

То было обычное серое утро, какое бывает в конце февраля, когда весеннее тепло еще не успело растопить снег, но свежий запах ощущался в воздухе. Мирабель стояла у окна и смотрела на затянутое тучами небо, когда к ней в комнату зашел Ксавьер. В последние дни отношения между ними стали совсем натянутыми, казалось, колдун винил себя за что-то, и от этого не было покоя им обоим. Принцесса устала от молчания, устала от недомолвок, устала от неопределенности, поэтому лишь приветственно кивнула и вновь отвернулась к окну. На фоне тяжелых темных гардин ее фигурка казалась совсем маленькой и хрупкой. Несколько минут они молчали: она — потому что сказать было нечего, он — потому что говорить то, что было нужно, совершенно не хотелось. Наконец Ксавьер откашлялся, нарушив молчание. — Простудились? — спросила Мирабель, все еще не поворачиваясь. — Нет. Я пришел, чтобы извиниться перед тобой... Ты ведь злишься на меня, я понимаю, — принцесса застыла, с изумлением вслушиваясь в каждое слово сбивчивой речи. — У тебя есть полное право на это... Я не должен был удерживать тебя здесь так долго. Если ты обвинишь меня в эгоизме, будешь полностью права. Но я понимаю, что так продолжаться не может, поэтому принял решение. Ты уедешь из замка с любым принцем, который тебе приглянется. Я отпущу тебя... Мирабель резко повернулась, и Ксавьер замолчал, до того решительным было ее лицо. «Сейчас, вот сейчас же!» И не давая себе ни одной секунды, чтобы передумать или засомневаться в своем решении, произнесла: — Не отпускай меня! Ксавьер потрясенно выдохнул: — Но ведь ты принцесса!.. Кто я, чтобы равняться с тобой? У тебя может быть обеспеченная жизнь с любым... Ты же так хороша. Что скажет твой отец? Брат? Я ведь старше... Ты принцесса... Мирабель упрямо вздернула подбородок, глубоко вздохнула и едва ли не шепотом повторила: — Не отпускай меня! Несколько мгновений Ксавьер всматривался в ее лицо, а затем кивнул и решительно шагнул к ней.