Хрупкие.

Я, как всегда, тысячу раз благодарна моей бете. Этот человек никогда не даст мне скатиться в какую-то фигню - будь то флафф или просто бред. Она постоянно чинит мою функцию "мастер метафор" и правит особо паршивые моменты. Как терпит меня, совсем непонтяно! Картины Майкла, мужа Дороти, наверное, выглядели бы как картины Ричарда Джонсона. Они и вдохновляли. Собственно, вот здесь http://www.richardjohnsonart.com/originals.htm можете посмотреть и найти ту самую Единственный выходной в неделю – и его приходится тратить на поход по магазинам, для которого необходимо встать пораньше, чтобы успеть до «вавилонского столпотворения». Раньше подобное предложение вызвало бы у Полины возмущенное сопение и попытку свернуться на диване на подобие шаурмы – закутавшись в одеяло так, чтобы торчала лишь взъерошенная макушка. Но сегодня было не до одеялочной шаурмы. Нужно было купить подарок. Подарок Бенедикту на день рождения. Они сидели на диване и ужинали китайской едой из смешных коробочек. Ему удивительно ловко удавалось подхватывать скользкую желтоватую лапшу палочками и с абсолютно счастливым урчанием уплетать её за обе щеки. Когда же Полина собралась перейти к «печеньям желаний», Бенедикт как бы невзначай заметил, что хотел бы видеть её на вечеринке по случаю его дня рождения, который состоится через пару дней: – Ты действительно думала, что я не позову тебя на … эм… праздник? Звучит, как будто я собираюсь устроить вечеринку с шарами и клоуном на лужайке перед домом. Но ничего такого не будет…честно! – А я уж было понадеялась! – засмеялась Полина, с азартом разламывая печенье. Ей в ладонь легла аккуратная записка, но Бен её отвлек – притянул к себе. – Ты мне подарок приготовила? Приготовила или нет?! – проворные пальцы тут же забрались под футболку и щекотно прошлись по ребрам. – Решила не поздравлять меня? Или же наоборот, это будет что-то… эксклюзивное? Полина выползла на улицу рано утром. Она часто жалела, что за рабочими буднями не видит прелестных, умиротворенных и шумных, каких-то сказочно-взбаламученных, как будто плавно приходящих из дискотечно-глянцевых ночей и все же удивительно рассудочных и деловых утренних часов Лондона. Девушка никак не могла решить, куда отправиться за подарком. Хотелось найти что-то хорошее, по-настоящему хорошее. Конечно, выбор был невелик, ибо отложенная на подарок сумма была невелика. Либо Оксфорд-стрит, либо торговый район Сохо. Почему-то Сохо показался Полине более интересным, чем оживленная, колоритно-модная Оксфорд-стрит. Джейн настаивала на Кингс Роад, но в этом случае Полина была уверена, что встретит подружку, которая будет счастливо мешать ей выбирать подарок. В метро девушка дремала и почти проспала свою станцию. На выходе продавалась какая-то преаппетитнейшая бурда – что-то из разряда хот-дога с какой-то цветастой капустой. Бен, Джейн и Герман умоляли её не покупать еду на улице – «опасно», «калорийно», «грязно». Но у Полины была страсть к этому уличному фаст–фуду– к дешевым белым салфеткам и замасленным листам, в которые заворачивали fish & chips c острым соусом, к резиновой сосиске хот-дога и безвкусной, но такой кетчупово-горчичной булочке… Сохо встретил её выкрашенными в разные цвета домами и пестрыми, прелестно-старомодными вывесками. Ночью прошел дождь, а сейчас из-за голубовато-сизых туч скромно показалось солнце, и золотистые блики запрыгали по блестевшей мостовой, по стеклам витрин и приплясывали на окнах машин. Причудливым красно-золотым узором и пагодами мелькал внизу Чайнатаун… Еще когда Полина приехала в Лондон, Герман устроил ей прогулку по Сохо и Сити и заговорщицким шепотом сообщил о том, что «Сохо – английский вариант улицы Красных фонарей в Амстердаме». Это утверждение подтвердилось чуть ли не в первый же вечер. Кого только не увидела Полина в одном из клубов: мужчин, до абсурдности похожих на женщин – с женственными лицами и причудливым макияжем, в красивых платьях и на умопомрачительных каблуках, и мужчин, которые выглядели так, словно на спор вырядились в женские наряды, которые были им малы в груди и широки в бедрах, не побрились и нанесли макияж в полной темноте; женщин, которые сошли с какого-нибудь апрельского календаря мужского журнала, и женщин во всех видах ролевых костюмов … Тут были лучшие тусовки! Видимо, поэтому в клубные дни Джейн и Герман умудрялись оставить в Сохо чуть ли не все заработанные за месяц деньги. Полина видела этот район лишь ночью: в блеске и мишуре, шуме и хохоте, в липкой смеси из просыпавшейся «травки», дешевого вина и чипсов. Смех и крики людей, по вечерам толпящихся у пабов, не давали местным жителям спать. Утром же английские «Красные фонари» выглядели весьма презентабельными и причесанными: никого в чулках и корсетах на улице не наблюдалось, витрины секс-шопов были целомудренно закрыты, а вдоль домиков семенили школьники с портфелями… Полина остановилась напротив разукрашенной двери, смутно припоминая, что за ней находился вход в новомодный клуб «Орфей». И тут на неё обрушилось… – ДЕТОЧКА МОЯ! Я ТАК РАДА ТЕБЯ ВИДЕТЬ! – из аллейки, что вела на Ковент Гарден, величественно выплыла Дороти в невообразимом платье африканской расцветки, которое удивительно шло её смуглому загару. – Что ты тут делаешь? Как тебе не идет это платье! Давай купим тебе новое? Тут рядом распродажа! Ну почему ты выбираешь себе вещи на размер больше? Дороти сгребла её в объятия, и Полина на мгновение потерялась в вихре запахов лака для волос, духов и кофе. – Я могу ответить на только один вопрос? Но сначала, здравствуй, – улыбнулась девушка, любуясь великолепным шарфом, который писательница повязала на своей необъятной груди причудливым бантом. – Я пришла подарок другу выбрать на день рождения. – А что за друг? Уж не тот ли это друг, из-за которого Патрик целыми днями торчит в своей коморке, а во время обедов не сводит с тебя тоскливого взгляда побитой собаки? – Когда ты все успеваешь приметить? – Взор писателя. От этого никуда не денешься. Ну и что с подарком решила? Выбрала? – Честно говоря, нет. Даже не представляю с чего начать. – Я с удовольствием составлю тебе компанию. Они свернули на Олд-Кэмптон-стрит, и Полина поняла, что соскучилась по Дороти – по её звучному голосу, по невозможной манере перескакивать с одного вопроса на другой … – Как поживает твой муж? Недавно мы были в галерее Хикмана на его выставке. Правда, на открытие не попали – и поэтому не видела ни Майкла, ни тебя. Но картины просто восхитительные! – Особенно одна, невыразимо прелестная, – усмехнулась Дороти. – Вот ведь старый уже, а все любуется красотками. Полина залилась румянцем, прекрасно понимая, о какой картине идет речь. – Набросков с твоей мордашкой у него ведь много. Постоянно твердит, что у тебя самые удивительные глаза на свете, а последние полгода – так еще и самые сияющие. Нет, все-таки думаю, что стоит начать ревновать! – писательница рассмеялась. – Ты, насколько я помню, позировала ему как-то – перед окном и с цветами. Набросок всего лишь, а как красиво он его оформил и дописал, превратил в настоящую картину. И ведь действительно, как хорошо ты получилась у него! – Дороти говорила без зависти, а с нескрываемым восторгом. – Тебе понравилось? А твоему «другу»? … Они с Бенедиктом пришли в галерею рано утром. Там как раз никого не было, лишь несколько студентов художественной школы с альбомами для эскизов да пожилая пара, которая бесцельно бродила из зала в зал. – Это мой хороший знакомый, – Полина потянула Бенедикта в выставочный зал. – И вправду… Какие цветочные картины! Как он любит рисовать цветы – хотя выходит восхитительно. Правда же? Тебе нравится? Майкл отправил на выставку целую серию картин, изображавших обворожительных женщин, утопающих в цветах и свете. Усталые балеринки в разноцветных балетных пачках, дремавшие у раскрытого настежь окна, из которого в зал лился поток солнечного света. Девушка, переливающая из кувшина в таз воду – и голубоватые блики играли на её свежем личике. Роскошная матрона – в ней, безусловно, угадывалась Дороти с её темными глазами и мягкими формами, – восседавшая среди пышных садовых роз с какой-то книгой… Все они были выписаны с таким бесконечным восхищением и обожанием, придававшие картинам то нежное тепло, которое одни могли приписать удачно подобранным цветам, другие – избытку солнечного света, пронизывающим каждую работу. Но это была любовь к каждой модели, к каждой картине… – Все-таки Майкл прекрасный художник! – зачарованно произнесла Полина, рассматривая золотистые блики, как будто скользившие по полу балетного класса... – Ага, очень, – каким-то странным голосом ответил Бенедикт. Девушка повернулась к нему да так и замерла. В полумраке, позолоченном рассветным солнцем, перед окном сидела девушка в окружении пушистых розовых пионов и нежных фиолетово-белых цветов сирени. Она как будто недавно проснулась – темно-синяя шаль была наброшена поверх простенькой ночной рубашки, – и рассеянно собирала растрепанные непокорные волосы на затылке. Под пушистой челкой сияли большие, как будто подсвеченные изнутри, орехово-карие глаза. – Я его убью! – с улыбкой прошептала Полина, рассматривая саму себя. – Приукрасил, конечно, от души. Я даже не думала, что пошло дальше наброска – а он превратил её в картину. Тебе нравится? Бенедикт долго смотрел на картину, чуть нахмурившись, словно не мог решить, как ответить на вопрос. – Наверное, да. Я хочу её купить! – решительно произнес он. – Не уходить же с пустыми руками с такой выставки. Что-то в его тоне насторожило Полину, и она повнимательнее пригляделась к своему спутнику. Он не мог оторвать взгляда от картины: миллиметр за миллиметром рассматривал её, как будто впитывал в себя каждый оттенок, каждую тень и каждый изгиб. – Неужели так понравилась? – удивилась девушка. – Как по мне, так тут есть и более красивые. Вот та например – с кувшином и лилиями. Или вот эта – с осенними розами. Они лучше впишутся… – Я хочу эту, – глуховато проговорил мужчина, с деланным равнодушием рассматривая что–то поверх головы Полины. – Не хочу, чтобы на неё кто-то другой смотрел. Вот, – он, кажется, смутился этого желания, но отступать не передумал. – У меня такое ощущение, что ты почти для каждой картины позировала. Вот у той – с кувшином и лилиями – твои ямочки на щеках, а у той, что с розами, твои волосы и плечи. – Ты ревнуешь, что ли? – стараясь сдержать улыбку, спросила Полина. – Нет, – коротко отозвался Бенедикт и направился к смотрителю зала. Девушка едва успела удержать его, схватила за руку и потянула в сторону. Её ужасно насмешила забавная гримаса ослиного упрямства, которая удивительно шла ему. В этот момент он выглядел невероятно юным, совсем мальчишкой. Он хмурился, смешно морща нос, и от этого на переносице появлялась милая складочка. – Ты что придумал-то такое, милый? Может быть, все картины здесь скупишь? Решил–таки распотрошить свою кредитку? Ведь, по-твоему мнению, здесь очень много нарисовано с меня. Глупости какие, – она привстала на цыпочки и чмокнула его в нос. – Но на этой картине ты! Такая красивая, не хочу, чтобы кто-то другой смотрел, – обиженно пробурчал Бенедикт, как-то неловко обнимая её. – А в жизни, значит, не слишком красивая?- девушка скорчила гримасу. – Ведь ты же чадрой меня не прикрываешь, мой британский Отелло, а на улице на меня все смотрят. Ей так хотелось перевести все в шутку – ведь и вправду казалось смешным: приревновал к картине… Дороти и Полина прошли пару кварталов, и писательница, учуявшая кофейню еще за углом, потащила девушку в симпатичную забегаловку. Она была крохотной, жаркой и совершенно ничем не примечательной. Разве что в углу стояла огромная клетка с пестрым попугаем. Он был совсем старым – вяло всхлопывал крыльями, брюзжал на особо приставучих посетителей и дремал. – Ты давно не приходила в редакцию. У тебя что-то случилось? – разглядывая поверх меню, задумчиво насупленное лицо Дороти, поинтересовалась Полина. – Да ты там и сама не частый гость, судя по сетованиям Ричарда. Ему, видишь ли, не хватает твоей ловкости и невозмутимости в общении с авторами. – Мое довольно паршивое знание английского порождало эту неоценимую невозмутимость. Сейчас мне сложно оставаться спокойной, когда какой-нибудь чересчур настырный автор ломится в кабинет, размахивая бесценной нетленкой! Так чем же ты занята, раз не приходишь к нам отчитывать Ричарда? Дороти вдруг задорно шмыгнула носом и принялась мять в руках концы своего пончо – что случалось либо в минуты чрезвычайно задумчивости, либо чрезвычайного смущения. – Я получила премию, – с деланным равнодушием ответила она, наконец, разворошив картофельный пирог и залив его сметанным соусом. – Конечно, это не «Букеровская» и не «Пулицер», но тоже… ничего себе. – И ты говоришь об этом с таким спокойствием! А за какой роман? – За тот, который ты мне помогала писать. С «русскими главами». Не поверишь, я обогнала это «мамочкино порно» – «50 оттенков чего–то там». Конечно, достижение сомнительное, но, черт возьми, приятное. Фу–фу–фу! – Дороти скорчила брезгливую гримасу и рассмеялась. – Кстати, «русские главы» были очень высоко оценены. Я уж не стала раскрывать, что писала их не одна, но готова отдать тебе часть гонорара. – Но есть предложение поинтереснее, – она отодвинула тарелку и внимательно посмотрела на девушку. – Что может быть интереснее денег? – улыбнулась в ответ Полина. – Я давно хотела спросить: где ты училась? У тебя хоть какое-нибудь образование есть? – Вообще-то есть. А чего ты интересуешься? – После премии ко мне подошел такой седой джентльмен, который оказался деканом в Манчестерском университете. Пригласил читать меня курс по литературе. Вернее, курс «Как написать и продать бестселлер». Мне льстит, – Дороти довольно заулыбалась. – Поздравляю. Ты теперь лектор в университете. Придется подчистить твой лексикон. – То же самое сказал и Майкл. Он долго смеялся, на самом деле. Представляешь, он купил мне дорогущий деловой костюм цвета скисших сливок, палевый шарф и туфли на шпильке. Мол, я должна выглядеть, как адекватная взрослая женщина – а не как подросток-переросток, пишущий в запале фанфики с высоченным рейтингом, в которых лишение невинности проходит под мерное покачивание одинокой лампочки в школьном туалете, – эта фраза была произнесена на одном дыхании с воинственно-обиженной интонацией. – Высокого же мнения твой муж о твоей работе! – хмыкнула Полина. – Так что ты хочешь от меня? – Ты так и не ответила на мой вопрос: где ты училась и училась ли вообще? – Это не очень веселая история. В ней нет студенческих вечеринок, заваленных экзаменов, ужаса перед дипломом, бессонных ночей перед сессией… Ничего этого не было. На самом деле могло быть. Я, конечно, так себе закрыла летнюю сессию на первом курсе и с нетерпением ждала практику в одном журнале. Хотела изменить мир – в восемнадцать все этого хотят. И все было очень даже хорошо… – Что-то не нравится мне это начало, – пробурчала Дороти. – Эй, гарсон! Нам, пожалуйста, еще кофе и вооон тот шоколадный пирог. А у вас нет вина? Нет? Жаль... Полли, не делай такие круглые глаза, милашка, тебя аж скрутило от этих трогательных воспоминаний. А дальше?.. – Мой папа попал в аварию и оказался прикованным к постели. Полностью парализован от груди до кончиков пальцев на ногах. За ним нужен был уход, хотя шансов на полную реабилитацию не было. Максимум, на что мы могли рассчитывать, это то, что он будет передвигаться в коляске. Мама не могла уйти с работы – жить-то ведь на что-то было нужно. И я перешла на заочное обучение, – она печально развела руками. – Не скажу, что меня это очень обрадовало, – Полина почувствовала, что ей не хватает воздуха. – Я была молода и хотела жить, а не быть похороненной в маленькой квартирке… Это была агония: я… я кричала на папу – мне кажется, в запале выдавала какие-то невнятные обвинения, – а он смотрел на меня грустными глазами, и мне становилось жутко стыдно. Чувство стыда порождало еще большую злобу и обиду. Круг какой-то замкнутый… – А мама? Мама тебе помогала? Полина нахмурилась и отвернулась. Сразу же перед глазами возникла фигура матери, затянутая в новое платье. Длинные светлые волосы, уложенные в вечернюю прическу… «Я иду на деловое свидание. Пригляди за папой. Ему на ужин приготовь суп. Как он любит, ну ты знаешь!» – Она зарабатывала деньги. Месяц за месяцем я сходила с ума – запертая в клетке, рассматривая свои мечты, которые превратились в грустный пазл. Я в двадцать лет чувствовала себя старушкой. Я стала злой, раздражительной – а мама даже не думала мне помочь, даже не пыталась понять, что со мной происходит. Всю жизнь буду помнить, её удивленное лицо, когда я попросила её подменить меня вечером – у меня подвернулась хорошая подработка. Она, конечно, согласилась, но с таким видом, как будто делала мне великое одолжение. – Нефиговая у тебя мамаша! – А потом папа умер. И через три месяца я уехала в Лондон. Если бы не Джейн, которая поддерживала меня все это время, я, наверное, сошла бы с ума… Мама звонит мне каждую неделю, мы мило общаемся, и она все пытается мне объяснить… Да мне не очень хочется знать, когда мама решила, что пора искать нового мужа! Полина почти залпом выпила кофе и сморщила нос. Дороти несколько минут смотрела на неё, и под этим изучающим, удивительно спокойным взглядом девушка расслабилась. – Ты даже не доучилась? – наконец, произнесла писательница. – Доучилась и еще целый год пыталась справиться с одуряющим презрением к собственной матери. Безутешной вдовой она побыла где-то месяц, а потом вышла замуж, – Полина невесело усмехнулась. – И зачем тебе все это? – На самом деле, мне не все это нужно было, а лишь про учебу. Но теперь многое становится понятно, – задумчиво протянула писательница. – Я хотела пригласить тебя вольнослушающим на мои курсы. Тебе это пойдет на пользу: у тебя есть задатки писателя – как ты ловко правила мои «косяки» в романе, – а так же даст преимущество в резюме. Ты должна отучиться в английском университете – не все же в издательстве Риччи подрабатывать. – Ты серьезно?! У меня нет денег на учебу, – рассмеялась Полина. – Я же тебе кое-что должна. За роман я получила довольно неплохой гонорар, плюс деньги, входящие в премию. Я могу немного откромсать тебе на обучение, деточка. Всего две тысячи за курс. – Благотворительностью занимаешься, да? Щедро. По сути, часть этих денег к тебе вернется, если я не ошибаюсь. Писательница скорчила забавную рожицу. – Подумай над моим предложением. А сейчас пошлепали по магазинам – искать подарок твоему имениннику. Какой он, твой друг? Добрый и милый, как Патрик, или полная его противоположность? Или он тот самый аттракцион «Вихорь»? – Дороти прищурилась и широко улыбнулась. – Это же он? Он? Тот самый актер, с которым ты целовалась на вечеринке? Полли, скажи, пожалуйста, что это он. Я не прошу называть имени – рано или поздно, вы все равно попадетесь, поэтому прошу, просто кивни. Это может стать основой моего нового романа. Полина рассмеялась, накидывая куртку. – Не хочу быть распластанной на страницах твоего романа во всех позах Кама-сутры, – отмахнулась она. – Идем-идем уже! Они вышли на улицу и побрели вниз. Дороти купила два огромных ванильных рожка и съела свой за три минуты. Она то и дело останавливалась перед витринами хорошеньких магазинов и тараторила без остановки о преимуществах той или иной вещицы. – Так он британец? Ведь так? – остановившись у уличного лотка, писательница перешла в наступление. – А у меня были другие варианты? – Ну, можно было поискать. Но почему-то все выбирают британцев. Хотя в принципе они ведь не самая лучшая кандидатура в мужья. Многие из них неряшливые и брюзгливые – что тот попугай из кофейни, – не слишком вежливые. Находятся далековато от того идеала, который рисуется многим девочкам. Не все британцы, как «мистер Дарси». Далеко не все. Но иногда попадаются отдельные, довольно похожие экземпляры. – Я никогда не мечтала выйти замуж за мистера Дарси, – Полина уткнулась в ворох вязаных шарфов. – Никогда не мечтала о британце. А сюда приехала, потому что тут была Джейн, которая была моей лучшей подругой на протяжении почти шести лет. Но многие подруги, – девушка задумчиво рассматривала один любопытный экземпляр крупной вязки в симпатичный ромб, – действительно только и грезят о пышном свадебном торжестве на английском языке. Но почему британцы? Я встречалась с двумя – и все никак не могу разобраться с их загадочным обаянием. Может быть, ты сможешь мне разъяснить… ты же замужем за одним из них. – Майкл – валлиец, не путай эти два понятия. Хотя бы при нем. Народов на нашем крохотном островке слишком много, и все они разные. Например, традиционный английский завтрак – яишенка, тостик, жареный сосисон с помидорками и грибами, – совершенно отличается от шотландского, который, в свою очередь, состоит из того же самого, но сосиска не жареная. Тебя расчленят, если ты по невнимательности или наивности оговоришься и перепутаешь одно с другим. – Традиции… – Полина закатила глаза. – Жена моего брата, Кристен, американка. И она как-то пыталась втолковать мне, чем так хороши британские мужчинки. Все работает на них – даже на самых оборванистых и бомжеватых, самых грубых. Есть такой фильм, как его там… «Реальная любовь» – ты точно смотрела! Так вот один из героев, ну ты помнишь – рыжий неудачник, который повез в Америку рюкзак, полный «резины», – сказал: «В Америке я, как принц Гарри, только без странной семейки». Потому что американки клюют на все: голос, манеры, интересы, какой-то ореол романтичности и загадочности, который так или иначе окружает британцев, – Дороти воодушевленно взмахнула пухлой рукой. – Бац – и девочки любой страны, даже вашей… – Особенно нашей, – вполголоса заметила Полина, чувствуя уже на лекции в университете. – … падают к ногам любого британского неудачника. Давай разберемся подробнее, почему именно британцы? – кажется, типизирование было коньком писательницы. – Хотя итальянцы горячее и, честно говоря, привлекательнее. У французов есть город любви, Эйфелева башня и французский поцелуй. А у британцев, кроме овсянки и Биг Бена, по сути … Итальянцы и французы окружены ореолом секса,запретных удовольствий и прочей мишуры, а от англичан так и разит благопристойностью, чаем с печеньем и чепчиком Джейн Остин. Даже от самых отвязных из них... Благопристойность! Но, черт возьми, и это привлекает. Как сказал один мой друг – вся соль в недосказанности. А Майкл нашел на просторах Интернета – вот видишь, какой у меня продвинутый муж! – интересную шутку: стриптиз по–английски называется. И знаешь, что там было? – Я даже боюсь спросить. – Английский джентльмен ослабляет галстук и расстегивает верхнюю пуговицу. И подозреваю, что это вызовет не меньший фурор, чем пляски намасленных тел в стрингах. Гораздо же интереснее, что там под этой чопорностью, важностью, традициями и твидовым пиджаком. Англичане… – писательница задумчиво вертела в руках статуэтку фарфорового бульдога с огромными, выпученными глазами. – Что есть у них, по сути? Более тщательно продуманная внешняя атрибутика, которой они владеют в совершенстве. Начнем с голоса. Иногда у меня складывается впечатление, что большая часть мужчин этого острова постоянно говорят с набитым ртом – очень редко удается понять, что они говорят, хотя звучат всегда превосходно. Растопленный шоколад самого высшего качества… Такое бархатистое урчание, ласковое и в тоже время повелительное. А британских актеров этому определенно учат – слышала же, как говорят Алан Рикман, Колин Ферт, Джуд Лоу и Бенедикт Камбербэтч. Что ты такие глаза сделала? Согласна, имя и фамилия как будто из средневекового рыцарского романа… Не знаешь, что ли, кто это? Ой, ну ты в коме, что ли? Я недавно была на записи одной передачи – заходила на телевидение по делам, – и этот новенький-готовенький давал интервью. Я так и приросла к месту, когда услышала его голос… – Я знаю, кто это, и слышала его голос, – отрезала Полина, стараясь сохранить невозмутимое лицо. – Про голос ты, кстати, права. Он обладает удивительной силой, его действительно хочется слушать… И сразу рисуется дополнительный антураж: свечи, камин, два бокала вина… – Черт, да ты составишь мне конкуренцию, если я тебя немного поднатаскаю, – хмыкнула Дороти. – Кто-то научил весь мир – подозреваю, что в этом замешано кино и телевидение, – что британцы умнее и сексуальнее. Они не так напористы, как американцы. У меня первый муж был американец. Вот уж сущее наказание, Полли! Он как будто бежал марафон – постоянное чувство конкуренции, постоянная жажда комплиментов и уверений, что он лучший: «Детка, помоги мне взобраться на эту вершину, и на следующую, и на ту, которая будет потом». Они даже сексом занимаются так же: пыхтят, взбираясь и на этот «пик». Ни минуты расслабления, ни секунды на постороннюю мысль – вперед, на пьедестал! – Дороти воинственно потрясла керамической вазочкой, как будто она была копьем. – Британцы не претендуют на первое место, они и так будут на нем, не прилагая особых усилий. Им эта борьба кажется… недостойной. О да, еще один пункт. Внутреннее достоинство. Оно есть даже у самого распоследнего бродяги, живущего под мостом. Этакий сэр Джон Речной или Подмостный. – Еще британцы очень любезны. Не знаю, где ты нашла невежливых британцев. Они же извиняются еще перед тем, как наступить на ногу. Да и просто извиняются на каждом шагу. Еще вчера мне три раза отдавили ногу и шесть раз извинились, – но Дороти, кажется, не слушала, увлеченная новой темой. – Настоящий британец, да и в принципе настоящий мужчина, платит за обед – и не пытается вальяжным решением расплатиться за себя и за даму, доказать свою самость, выиграть в смешной борьбе за власть, в которой даже женщина – особенно женщина, – конкурент! – кивнула писательница, явно готовая хоть сейчас продвигать свои идеи на баррикадах. – Ни одному мужчине не нужно доказывать, что он мужчина – это итак понятно. Поэтому они платят за обед и не задают глупых вопросов! – Что это за звук? – от увлекательного разговора о национальном характере Полину отвлек какой-то странный звук: мягкий, серебристо-переливчатый – как будто сотни колокольчиков звучали где-то поблизости. Он был трогательный, удивительно притягательный, но ненавязчивый. Девушка схватила писательницу за руку и потащила её через дорогу. В переулке, среди цветочных горшков и вышитых ковриков, притаился хорошенький фен-шуй магазинчик, у которого висело несколько китайский колокольчиков, которые называют «музыка ветра» или «поющие ветра». Именно они и издавали этот нежный звон, на который и шла Полина. – Посмотри, какая красота! Тут есть простые деревянные и вот такие… с блестками. – Ты хочешь их подарить своему другу? Мило. Но ты уверена, что ему понравится? – Не знаю. Но вот эти такие… – девушка заворожено смотрела на красивую вещицу из длинных тоненьких трубочек и не менее тонких пластинок. Они казались такими хрупкими, что одного прикосновения достаточно, чтобы по ним пошли трещинки. В них отражалось солнце, из-за чего их цвет напоминал застывшую речную воду – такую же зеленовато-прозрачную, с золотыми рыбками на самом дне… – У него глаза такого же цвета… Тьфу, что за романтичная чушь на меня напала! Хорошенькая продавщица что-то рассказывала о том, что означают эти колокольчики, куда их следуют повесить… А Полина щелкала по пластинкам, наслаждаясь трогательным звучанием музыки ветра. Расставаясь у метро, Дороти, которая всю дорогу без умолку болтала о лучших и худших сторонах британцев, уплетая обсыпанные пудрой бублики, неожиданно стала серьезной. – Кем бы ни был твой «друг», просто помни, что все мужчины, вне зависимости от национальной принадлежности, самовлюбленные дети. Особенно актеры. Особенно британские актеры, которые уверенным шагом идут наконец-то вверх по карьерной лестнице. – О чем ты? – сразу же насторожилась Полина. – Ты меня за дурочку принимаешь? Да вся богемная тусовка перешептывается, что некто абсолютно неземной наружности, с английским гражданством и вышеперечисленными отличительными признаками, а в довесок к этому обладающий недюжинным актерским талантом, кажется, обзавелся подружкой… – писательница хихикнула. – Господи, да нужно сложить два и два, чтобы понять, кто твой друг, Полли! – Два и два? Это как? Ты Шерлок Холмс, что ли? – от удивления девушка выронила коробку с подарком, который печально звякнув, сиротливо плюхнулся в пыль. – На самом деле, я пытала Патрика – и он довольно быстро сдал тебя, крошка, – фыркнула Дороти. – Твиттер поклонниц твоего «друга» просто переполнен вопросами и фотографиями. Вас уже несколько раз ловили влюбленные девчонки. Но снимки не очень хорошие… Ты бы видела, сколько ненависти может изрыгнуть фанатичная малолетка… хотя у него в поклонницах не только малолетки. Но все они ужасно злы – кто-то, даже не знаменитость, пытается охомутать их скуластого божка. Радуйся, что они пока не в курсе, кто ты такая есть. – Слава богу, – ехидно бросила Полина, чувствуя себя ужасно глупо. – Я поэтому не забиваю его имя в поисковик, ибо себе дороже. Господи, ты дурачила меня весь день! Дороти, мне следует на тебя обидеться! – девушка принялась стряхивать пыль с праздничного банта, но в скором времени пришла к выводу, что это безнадежно. – Не стоит, крошка. Я просто хочу предупредить тебя, что твой далеко не мальчик становится звездой первого эшелона. А от «звездной болезни» еще не придумали прививок. – Он же взращен на английской почве – с вашими традициями, манерами, культурой, с вашим английским юмором! Чем не прививка! – Не для человека, который талантлив, амбициозен и десять лет был всего лишь подающим большие надежды актером! – Дороти помахала пухлой ладошкой, усаживаясь в такси. Полина подошла к метро и залезла в карман за проездным. Пальцы наткнулись на какую–то бумажку, и девушка по инерции вытащила и её. Это оказалась записка из печенья. Бойтесь вспышек на солнце.