Хрупкие.

Эта глава далась нам с таким трудом - мне и моей беточке, лапочке зефирной. Выстрадана эта глава, слезьми полита обильно, печаль вселенская прям, а не глава. Но бета моя справилась прекрасно - столько ляпов, неопрятностей, нестыковок выудила, выправила, предложила же еще и альтернативу! Спасибо ей большое. Она уже по праву, скорее, со-автор, чем просто бета. Полина улыбнулась своему отражению. Из-за цветной ширмы высунулась задорная мордашка Джейн. Она сегодня расстаралась вовсю, положив все свои силы, угробив весь день на этот домашний салон красоты. Но результатом была, кажется, довольна. – Я хочу сегодня поговорить насчет учебы, которую предложила мне Дороти. Она ужасно настойчива, знаешь ли, и сейчас её предложение звучит заманчиво, – задумчиво протянула Полина. – А почему бы и нет? В квартиру неожиданно ввалился Герман с двумя фирменными пакетами. – Девочки, милые, я купил такое шикарное платье! В твоем гардеробе такой красоты отродясь не было. Но если ты начнешь ныть, что оно дорогое, я заберу его себе! Не влезу, конечно, но заберу. Оно сойдет за украшение интерьера, – Герман извлек из пакета что-то кружевное, струящееся. Это было удивительно… целомудренное, удивительно… английское платье. В лучшем смысле этого слова. Полина посмотрела на часы и вздохнула - пора ехать! Стоя перед парадной дверью, Полина собралась с мыслями – чего никак не получилось в такси. Всю дорогу в голове звучал холодный, официальный, телефонный голос Бена. – Прости, что не забрал тебя от Джейн. Правда, было очень много дел – и я, честно говоря, хотел подумать. Мы столько друг другу наговорили в этот вечер. Я был резок с тобой. Я не хотел. Прости. – Ты был прав во многом. – Так, значит, ты пойдешь со мной? – по ледяной корочке, которая как будто подморозила голос Бенедикта, пошли трещинки. Он даже вроде бы улыбнулся. – Нет. Никакого удовольствия ни ты, ни я не получим от этого вечера. Ты будешь знать, что вынудил меня и что мне неприятно там находиться… – Я понял. Но на мой День рождения ты ведь придешь? – Да. Зря что ли я купила тебе подарок?... Разглядывая сияющий праздничными окнами дом, в котором жил Бенедикт, Полина вдруг вспомнила советский мультик «Щелкунчик». Себе самой она казалась той девочкой в переднике, которая подглядывает за праздником в замочную скважину, прижимая к груди веник. Она точно также прижимала к груди свой подарок. Девушка ужасно боялась, что будет чужой, нелепой… что все поймут – она ему не пара… Полина осторожно зашла в квартиру. – Вот и ты! – улыбающееся лицо Бена показалось в проеме двери, которая вела на кухню. Он шагнул к ней в этот приятный полумрак прихожей и обнял за плечи. Несколько мгновений она не решалась придвинуться к нему поближе, и тонкая линия воздуха между ними была толще стены. – Привет… – он подтянул её к себе и поцеловал в макушку.– Cколько лака… – Я же говорила Джейн, что… что… – расстроенно зашептала девушка. – Идем же, надо тебя со всеми познакомить. Наконец-то! – он потянул её в сторону двери. – Со всеми? Ты хочешь сказать, что все уже собрались? Я одна опоздала? – Тише, тише, дорогая. Просто так вышло, что все приехали пораньше – из-за подготовки к Олимпиаде в городе ужасные пробки, поэтому приходится выезжать раньше. Но пробок может и не быть… – То есть одна я не побоялась пробок и просто приехала к назначенному времени? – улыбнулась Полина и с подозрением глянула на него. – Ага. Но все не так страшно. Просто очень хочется есть. Мама сказала… – МАМА СКАЗАЛА? – девушка шарахнулась к двери, готовая оставить подарок на пуфике и сбежать сию же минуту. – Ага. Куда же без мамы… и без папы, – Бенедикт чуть приподнял девушку над полом и легко чмокнул в губы. – Тебе не кажется, что в гостиной подозрительно тихо, если учесть, что там почти пятнадцать человек народу?.. …Это был какой-то сумасшедший вечер: мерное позвякивание бокалов смешивалось со смехом и оживленной беседой, с шуршанием оберточной бумаги, с бесконечными звонками, на которые виновник торжества отвечал с большой охотой… Один звонок Бен даже перевел на громкую связь. Именно он нарушило некую благопристойность всего вечера (но именно этого, ей-богу, не хватало!). Кто-то пулеметной очередью выпалил поздравления, приправленные какими-то чудесными хитросплетениями английских двусмысленностей, из которых Полина не поняла ни слова. Кроме, пожалуй, одной, которая относилась, кажется, непосредственно к ней: «И да, продолжай побеждать в схватке простыней на российской территории! Здесь важны не дипломатические усилия, как ты знаешь, а количество атак, закончившихся безоговорочной капитуляцией» – Господи, Мартин иногда скажет… не знаешь, провалиться сквозь землю или еще постоять! – улыбнулся именинник, бросив на Полину несколько встревоженный взгляд, – но она покачала головой – все нормально… – Давайте выпьем за блистательную карьеру нашего именинника! Чтобы шла в гору столь же стремительно, как и в этом году! – Да-да! В этом году ты начал завоевание Голливуда и уже приобрел необходимую атрибутику, кроме сногсшибательных контрактов, конечно: шикарную машину, о которой можно только мечтать… – …но я предпочитаю ездить на байке! – скромно заметил Бенедикт, обнимая Полину. – …кучу слухов, которые ты не очень стремишься опровергать! – Да черт с ними, пусть будут! – …сватовство с каждой, кого ты случайно поприветствовал поцелуем на каком-нибудь светском мероприятии! Ты со своим дружелюбием скоро «склеишь» всех старлеток! - на этой фразе Бен скорчил смешную гримасу: сморщил нос и, кажется, собирался показать гостям язык. – Вы надеетесь скрыться от «желтушников»? – поинтересовалась у Полины хорошенькая брюнетка, кажется, писательница, придвигаясь чуть ближе. – На вашем месте, я бы не затягивала. Не стоит позволять газетчикам заработать на этом деньги. Нужно просто один раз выйти в свет – и все. Рано или поздно, вас застукают, ребятки. Я даже удивлена, что этого еще не произошло. Вы шифруетесь просто изумительно! В вашей родне, Полина, не было шпионов? – Вроде бы не было, – любезно отозвалась девушка. – Я обязательно пойду на следующий прием вместе с Бенедиктом, – перехватив его удивленный взгляд, она погладила его по руке, – если он, конечно, позовет меня с собой. Больше всех Полину поразили родители Бенедикта. Они улыбались и шутили, были удивительно милы со всеми – и как будто знали каждого из присутствующих с детства. Полина столько раз слышала о них от Бенедикта, который, конечно, не слагал оды родителям, но упоминал о них с доброй и какой-то мечтательной улыбкой. Девушка хорошо помнила одну забавную фотографию, на которой хорошенький белокурый малыш пытался разобрать машинку, сидя на коленях у мамы – очаровательной улыбающейся блондинки, – а папа, склонившись к ним, видимо, собирался малышу помочь в этом нелегком деле. И вот сейчас, видя их перед собой, на расстоянии вытянутой руки, Полина смущалась и не могла сказать и слова. Она, конечно, старательно изображала хозяйку – как её попросил об этом Бен, – но ничего не выходило из-за этого проклятого смущения. Поэтому эта роль по праву досталась миссис Камбербэтч, которая справлялась с ней блестяще. Отправившись на кухню за тортом, Полина была совсем не готова увидеть там Ванду Вэнтэм. Заметив смущение девушки и растерянность, мама Бена улыбнулась и одобряюще коснулась её руки. – Вы молодец, дорогая, молодец. Как долго Бенедикт скрывал вас от нас!.. – она, видимо, хотела продолжить разговор, но в этот момент на кухню влез виновник торжества и с горящими глазами маньяка протянул: «Тооооорт!» Полина выскользнула на улицу – уже давно наступило 20 июля, ночь была прохладной, удивительно свежей, – а именно свежести не хватало в жаркой, многолюдной, суетливо-болтливой квартире Бенедикта. Девушка ужасно устала и, сидя на скамейке перед домом, чувствовала, что готова уснуть. Полина скинула туфли и подтянула к себе ноги, но погрузиться в сон ей не позволили: Бенедикт присел рядом и обнял её. – Я отвезу тебя домой. Ты уже засыпаешь. – Ничего-ничего. Я сейчас проснусь. Дай мне пять минуток, – отозвалась девушка, подтягивая его руки к себе. – Все хорошо прошло? – Более чем. Мои друзья в полном восторге от тебя. – А тебе я понравилась? Ты от меня в полном восторге? – улыбаясь, спросила Полина. – Да, было такое… – он наклонился к ней, как будто желая поцеловать. – Мне очень понравился твой подарок. Никто никогда мне такого не дарил. Все подарки – большая их часть – были нужными, пригодными для хозяйства, что ли: книги, альбомы, диски с музыкой, шарфы, картины. Никогда какой-нибудь прелестной безделицы не было. – Прелестная безделица значит? – улыбнулась девушка, выпрямляясь. – Не очень нужный! – Он нужный! Очень нужный! Просто я же не могу им укрыться, не могу его прочитать или послушать его в плеере. Я просто могу повесить его в дверном проеме – что уже, собственно говоря, и сделал! – и наслаждаться их звучанием или смотреть, как красиво в них отражается свет. – Ну ладно, – Полина довольно улыбнулась. Стало прохладнее, и Бенедикт предложил прогуляться вниз до перекрестка, чтобы там поймать кэб. Они прошли мимо большого сонного дома, который смотрел на улицу слепыми темными окнам в тяжелых ресницах каменной лепнины. Кажется, это был какой-то старинный музей. Через дорогу был паб, притаившийся в переулке, отбрасывающий на тротуар разноцветные, праздничные блики, рассыпающий задорные всплески музыки и смеха на пару кварталов вокруг себя. Смеющаяся стайка молодых людей с гитарой торопились туда, оглашая окрестности мелодичными гитарными переливами, смехом и болтовней. – Какой у тебя шумный район! – заметила Полина, пританцовывая в такт льющейся из переулка музыки. – А вроде бы считается элитным. – Ага. Тоттенхем по сравнению с ним – просто Шир*! – фыркнул Бен и рассмеялся. – Здесь живет немало молодежи – и им тоже хочется где-нибудь потусить. Хотя подозреваю, что этот бар скоро закроют. А жаль… надо будет успеть сходить. – Посмотри, какая красота! – Полина подбежала к огромному фонтану в центре небольшой, уютной площади. Окруженный фонарями – с меланхолично-золотистыми головами, как будто раскачивающимися на тонкой изящной ножке, склоняющимися к зеленоватой воде, – он во всей своей каменной красе напоминал оазис. Наверное, возле него днем собиралась толпа людей – перекусить в прохладе, освежиться перед долгой туристической дорогой, – но сейчас рядом никого не было, а он продолжал журчать, переливаясь цветными струями в сумерках. – Красивый, какой же красивый! Почему я его раньше не замечала! – девушка села на прохладный камень бортика и запустила пальцы в теплую воду. Она болтала какую-то чепуху, но вдруг поймала себя на мысли, что Бен ей не отвечает. Обернувшись, Полина осеклась на полуслове – он стоял совсем близко, ошеломленный, притихший, как будто совершенно очарованный. В сгущающихся сумерках, в отсветах фонарей, он выглядел удивительно юным и растерянным: чуть приподнятые брови и уголки губ – как будто увидел какое–то необыкновенное чудо. Полина хотела что–то сказать – наверное, какую-нибудь легкомысленную глупость, но Бенедикт, не отрывая от неё глаз, проговорил: – Sweet, sweet is the greetings of eyes And sweet is the voice in its greeting. When adieux have grown old and goodbyes Fade away where old time is retreating. Warm the nerve of a welcoming hand And earnest a kiss on the brow, When we meet over sea and o'er land Where furrows are new to the plough. Сначала его голос звучал обыкновенно, привычно – конечно, удивительно, но довольно знакомо, но на второй строфе он приобрел неожиданное, чарующее звучание. Мягкие переливы, от которых по коже волной пробежали мурашки… Полина, как зачарованная, смотрела на него, следя за движением губ, прижимая ладони к его груди. На самом деле, смысл стиха она улавливала с трудом, едва успевая переводить – и винить здесь следовало не столько гипнотический голос её спутника или лишний бокал вина за ужином, сколько откровенное пренебрежение занятиями английским в последнее время. Полина пожалела об этом сто раз за те минуты, что Бен читал. Поэтому, чтобы уберечься от ненужных расспросов, она встала на ступеньку – чтобы быть вровень с ним, – подтянула за руку к себе и поцеловала… Их поцелуй прервал визгливый обиженный лай – некая дамочка вывела на улицу собачонку противной комнатной породы. Полина, смутившись, спрятала лицо на груди у Бена. – О Господи, надо будет купить Глэдди еду. Я ему обещала утащить что-нибудь с праздничного стола. Но я забыла. Теперь я виновата, – улыбнулась девушка. – О да, долг перед этим чутким и добрым животным превыше всего, – пробурчал Бен, у которого с Глэдди совершенно не ладились отношения... Он бы, наверное, ворчал еще какое-то время, но она схватила его за руку и потащила в сторону пухлых черных кэбов. В машине Полина чувствовала себя школьницей, которая, сидя на уроке, мечтает о поцелуе со своим одноклассником. Строгим учителем был кэбмен, который как будто наблюдал за ними в зеркало заднего вида. Но Бен словно не замечал ничего и специально мучил девушку. Он задорно, проказливо улыбался, как будто рассматривая пейзажи, мелькающие за окном машины. А его рука ласкала, сжимала, гладила мягкую ладошку Полины. Девушка едва могла сдерживать улыбку. Она кусала губы, пыталась равнодушно смотреть в окно и отвлечься, но его рука – нежные пальцы, переплетающиеся с её, соскальзывающие к запястью, теплом прочерчивающие тонкие ручейки вен… Ах!.. – Бен, мне же нужно в магазин еще зайти, – жалобно взмолилась Полина, когда они уже стояли на улице. – Так иди, – с насмешливой улыбкой заметил Бен, обнимая её за талию. – Стоп! Ты остаешься на улице – иначе я ничего не куплю! Держите свои руки при себе! – Очень сложно, правда, когда передо мной такая красавица, в таком чудесном платье! Полина почти пулей кинулась в магазин. Поскорее купить эти проклятые сахарные косточки, это чертово молоко! И снова в эти объятья, к его ласковым рукам… И снять это проклятущее узкое платье! Полина и не пыталась скрыть лихорадочного нетерпения: ужасно хотелось поскорее добраться до дома … Она чувствовала легкое головокружительное веселье, жаркое возбуждение, которое охватывало её невероятно душной пуховой шалью. Неожиданно кто-то чуть слышно позвал её по имени. Полина обернулась и заулыбалась – перед ней стоял Патрик. Выглядел он удивительно хорошо – а может быть, ей сейчас все казалось удивительно хорошим? – и глаза, необыкновенно ясные и голубые, сияли как-то по-особенному, и футболка, мягко-синего цвета хорошо сидела на подтянутой фигуре. Но какая удивительная у него была улыбка – добрая, открытая, счастливая. Он был действительно рад её видеть. – Вау! Какая принцесса – и продуктовый магазин! – рассмеялся Патрик. – Платье шикарное. – А я, значит, нет? – неожиданно кокетливо улыбнулась Полина. – Ты что тут делаешь? – Мой брат здесь живет. У нас сегодня мальчишник, а я сегодня руль, поэтому и трезвый. И да, еще поставщик закуски. С ней не рассчитали. Ты на работу совсем забила, да? – Нет! Я в понедельник выхожу. У меня был законный больничный, если что. – Знаю-знаю я твой больничный! Высокий такой, рыжий… Они посмотрели друг на друга и прыснули со смеху, как малые дети. – О-ля-ля, а у вас на мальчишнике, небось, и стриптизерши есть, да? – деловито поинтересовалась Полина. – Ну-ка, признавайся. – А откуда ты узнала? Девушка стерла с его щеки розовый след помады и улыбнулась. – Розовый сейчас не в моде, Патти. – Я ей передам, Зоркий Глаз. Они распрощались, и Полина, не удержавшись, чмокнула его в щеку. – Это тебе новый след на память. Не от стриптизерши! Чуть пританцовывая, напевая какой-то нелепый мотивчик, Полина вышла на улицу. И тут неожиданно в проеме магазинной двери появилась светлая голова Патрика. – Давай завтра где-нибудь кофе попьем? Или пообедаем? Я слышал, что Дороти хочет тебя к себе на курс устроить. Хотелось бы узнать подробности раньше всего издательства! – Давай я тебе позвоню. Наверное, было бы неплохо поболтать. Бенедикт стоял у витрины магазина и щелкал зажигалкой. – Пойдем. Я все купила, – прошептала она ему на ухо, прильнув к нему всем телом. – А с кем ты там разговаривала? Чуткое ухо Полины сразу же уловило, что голос его изменился – звучал, как будто инеем прихваченный: чуть прохладнее, чуть строже, чуть официальнее. – Это мой быв… мой коллега, Патрик. Случайно встретились. Но мы хорошо общаемся… Бенедикт взял её пакет и вдруг внимательно посмотрел на неё. От этого взгляда тоже повеяло холодом – как и от голоса. – Бывший? Точно? – Не доверяешь мне, да? – попыталась перевести все в шутку Полина. – О, мой ревнивый Отелло! – Ведь я не ослышался, – мужчина был не настроен на шутки. Он отстранился от неё – деланно равнодушный, потемневший. – Мы просто коллеги! – Конечно-конечно. Только он смотрел на тебя, как на самый желанный рождественский подарок! Еще и ты с этой помадой и с этим поцелуем! Чего ты этим ему показать хотела? – этот менторский тон, который с каждой фразой становился все высокомернее, ужасно разозлил Полину. – Ты даже мне так глазки не строишь, как ему строила! Разве что губки для поцелуя не сложила! – эта фраза прозвучала чуть более резко и поэтому, наверное, не так холодно. – Да какой поцелуй! Я не хочу, чтобы меня Патрик целовал! Я хочу, чтобы это делал ты! Бенедикт промолчал и решительно направился к Полининому дому. Он приревновал. Просто. По-мужски. Как это сделал бы любой другой на его месте. Хотя повод был ничтожный… Полина видела его таким впервые. Так спокойно и сдержанно… Так странно… Хотя, если бы он рвал и метал, это было, наверное, смешно и как-то театрально, а вот эта холодность – она больно ранила, обескураживала. Почему-то стало обидно, а может быть, взыграло глупое женское любопытство – узнать его настоящего, без этой аккуратной сдержанности и непробиваемой стены, за которой он сейчас старательно прятал чувства… – А что сейчас происходит? Ты так яростно реагируешь на простой, дружеский поцелуй. – Ты просто не видела, как сиял этот парень, когда ты ему улыбалась. У него, наверное, и дыхание перехватило от твоего поцелуя! Он в тебя влюблен, наверное, по уши! – Бенедикт внезапно остановился и посмотрел на неё сверху вниз. Полина удивленно посмотрела на него. – Это ты сквозь витрину увидел, да? – Что за курсы, на которые тебя тащит эта вздорная писательница? Почему он о них знает, а я – нет? Ты мне хотела рассказать или подумала, что это не стоит моего внимания? – Просто не представилось случая сказать! Я собиралась… – Точно собиралась? Ты вообще меня к себе не подпускаешь, я ничего о тебе не знаю – ты как будто не хочешь ничего мне говорить, ограничивая наше общение всеми силами. Я знаю вскользь о твоих родителях и жизни в России, мельком об учебе и отношения с мамой – но это же часть твоей жизни. Почему ты не рассказываешь? – Да что на тебя нашло, Бен? – удивилась Полина. – Я никогда не замечал, чтобы ты тосковала – по родной стране, по маме. Ты скучаешь хоть по чему-нибудь, что осталось там? – Вот ты сказал – и сразу появилась тоска, – невесело усмехнулась девушка. – Я не Бунин, не Набоков – не эмигрант, не беженец, который готов тоскливо выть по оставленной родине. Я – перебежчик, бегущий из страны, где мне было слишком больно и тяжело, из страны, где все мое прошлое разрушено, вывернуто наизнанку. Я прибежала в страну, в которой, как мне казалось, есть традиции, которые чтят… каждый день в пять вечера. Мне нужны были тишина и покой, уют и незнакомый, новый мир. – От чего ты бежала? – От воспоминаний. – А ты нашла то, что искала? Полина вздохнула. Перед глазами сверкнуло бледное усталое лицо отца с темно-карими блестящими озерцами глаз. «Ласточка моя, ты бы уже летела отсюда…» – Нет. Я и не знаю, что мне нужно… не знаю, что ищу. Бенедикт осторожно коснулся её руки и тут же достал сигарету, но не закурил – а одним резким движением раскрошил в золотистую шелуху. Кажется, на какой-то миг Полина отвлекла Бена от неприятных мыслей. Но это ей лишь показалось... Он смотрел куда-то поверх её головы, как будто увидел кого-то знакомого. – А этот парень… он знает, что ты не свободна? Этот вопрос вдруг разозлил девушку. Она подняла голову, пытаясь поймать его взгляд. – Я ушла от него к тебе. – Ты никогда не говорила об этом, – кажется, её ответ его уязвил. – И что, вы долго встречались? – Допрос, мистер Холмс? – с холодной насмешкой – ведь ему же так можно с ней говорить! – отозвалась она. – Нет, всего полгода. – Сразу же по приезду начали встречаться, да? Или ты не к Джейн, а к нему приехала? – Вообще-то, нет. Наше с ним первое свидание должно было состояться в тот день, когда мы с тобой в Тоттенхэме встретились. Уже произнеся эти слова, Полина растерянно подумала: «Он же не дурак, он довольно быстро все сосчитает.» Конечно, с математикой у него все было отлично. – Мы же начали встречаться в конце декабря, – Бен нахмурился. – Еще обставляли все таинственно – забавно так, – он едва заметно улыбнулся. – Но полгода с августа – это февраль. Объясни. Или ты просто условно рамки обозначила? – Нет, не условно. Я металась между вами двумя: между Патти и тобой. Вот и вся таинственность, – с неожиданным спокойствием ответила девушка. – И не знала, кого выбрать, потому что… – Понятно. Т.е. к Патти – как жутко язвительно прозвучало это имя в его устах, – ты могла вернуться в любую минуту – если бы у нас что-то не получилось... т.е. к Патти ты прибегала после всех наших встреч в переулках, в кафешках… говорила, что замерзла – и вот кто тебя, значит, грел! – эти слова прозвучали странно: как будто их говорил совершенно другой, незнакомый человек. – Т.е. на наших свиданиях нас всегда было как бы трое? - Я не могла вот так взять и оставить Патрика! Вот так сразу! Я… я тебя совсем не знала: красивый, романтичный, завораживающий, – у меня голова кругом шла от одного твоего взгляда! А дома был тихий, одинокий парень… и я… не могла его просто взять и оставить, выгнать из своей жизни. Он просто хотел вернуть меня – он так на это надеялся… Я поэтому не могла уйти от него, не дав шанса. – Ну, конечно! Так просто нельзя, надо взять и усложнить! – зло оборвал её Бенедикт. – А почему бы и нет?! – фыркнула Полина и гордо направилась домой. Неожиданно он подхватил её на руки и остановил кэб. Мрачный, молчаливый, Бен посадил туда ошеломленную девушку и назвал кэбмену свой адрес. – Полли, ключи у тебя есть, – бросил он, закрывая дверь. Полина зашла в пустую квартиру – сейчас, без гостей, без праздника, она казалась жуткой и заброшенной. Как отличался её ночной приход от вечернего, хотя тогда она тоже была напугана. Но страх сейчас был другим – каким-то обескураживающим, даже немного болезненным. Девушка оставила туфли и пакет у двери и прошла в гостиную. Комната, пару часов назад сияющая, светлая, радостная, сейчас была погружена в синеватый полумрак, с желтоватыми подпалинами фонарного света, с белесыми разводами штор, который светились голубым… Полина села на диван. «А если сейчас… а вдруг он скажет, что мы должны расстаться… Но ему же не пять лет! Он же не школьник, приревновавший к однокласснику…это всего лишь бывший, оставленный… я же Бенедикта выбрала… я же тебя люблю. Правда, люблю!» – мысли дергано прыгали в голове, заходясь в каком-то истеричном танце. – «Я буду говорить тебе все-все, Бен, милый, только… пожалуйста, прости меня…я же сделала выбор …». Она вытянулась на диване, задремала, но эти мысли не оставили её даже во сне – они как будто проступали серым, дымным, от чего жутко слезились глаза. Полина хотела прогнать этот едкий дым, взмахнула рукой – и наткнулась на что-то. Сон все никак не хотел проходить, и ей казалось, что она видит все сквозь туманную пелену. Рядом с ней сидел Бенедикт и, чуть хмурясь, вытирал пальцами слезы, которые текли по её щекам. Так вот что это была за туманная пелена! – Бенедикт… я… я… – прошептала она, но он не дал ей договорить, прильнув к её губам с таким неудержимым, жарким поцелуем, что все вокруг – до этого момента синее, белесое, ледяное, – вспыхнуло ярким, огненным пламенем, расцветая палитрой полыхающих красок – от бледно-желтого до раскаленно-красного. – Я не хотел тебя будить, но ты плакала во сне… Какая дурацкая, глупая ссора! Не знаю, что на меня нашло. Как будто стальные тиски сжали… – жарко шептал Бенедикт в её шею, стягивая прозрачный рукав платья вместе с бретелькой лифа и целуя оставленный ею красный след. – Это называется ревность, милый, – прошептала Полина, развязывая его галстук. – Тебя в твоих частных школах и колледжах этому простому слову не научили, да? – Мне кажется, что твой Патти не знает, что ты – моя девушка. Наверное, именно поэтому я так хочу, представить тебя всем, чтобы все знали, что ты – только моя… Его рука скользнула вниз – мучительно медленно, мучительно тесно прижимаясь к коже – как же горела она под этими властными пальцами, скользившими с лёгким нажимом, который будившим пугливых, всполошенных мурашек. Ниже… ниже… Невесомые и нежные, грубые и сумасшедшие, движения этих пальцев рассыпали по телу острые игольчатые вспышки, от которых Полина выгибалась и вскрикивала … Возбуждение было исступленным – свернувшееся в тугой узел, напряженное, и в тоже время умоляющее… «Пожалуйста...» Бенедикт наклонился к ней, откидывая с её лица спутанные пряди волосы и целуя припухшие, безвольные губы. – Не так быстро, милая, – прошептал он, и хриплый, какой-то потусторонний его голос заставил Полину распахнуть глаза. – Я тебя ненавижу! – она села перед ним – Господи, он же еще одет, и как будто ни одной складочки на рубашке и брюках!– и лихорадочно принялась стаскивать с него рубашку. Он не спешил ей помогать, с улыбкой наблюдая за той сосредоточенностью, с которой она вытаскивает из петелек пуговки. – Я хочу, чтобы ты переехала ко мне, – неожиданно произнес он, отстраняясь на допустимое в данной ситуации расстояние – всего пару сантиметров. – Не хочу, чтобы ты возвращалась в эту коморку под лестницей. У меня сердце сжимается каждый раз, когда ты уходишь, – как у него получается говорить таким спокойным тоном в данной-то ситуации?! – Почему это? – Ты же как малое дитя… – О Господи, да заведи ты уже ребенка! – в негодовании воскликнула Полина, чувствуя прилив прямо-таки звериного бешенства. – Для «заведи ребенка» нужны двое! – усмехнулся Бенедикт, и в полумраке воровато блеснули его глаза. Он разбойничьи перекинул Полину через плечо и пинком ноги распахнул дверь в спальню. Полина проснулась очень поздно – было начало третьего. Дверь была распахнута настежь, и с кухни доносился ароматный запах кофе и бекона. Девушка надела халат, который ей был великоват и волочился по полу наподобие шлейфа. Она не торопилась выходить из спальни и, заметив на столе огромную кипу бумаг, не смогла сдержать любопытства и заглянула в них. Это был какой-то сценарий, весь исписанный торопливым почерком. – Любопытство сгубило кошку, – прошептал Бенедикт ей на ухо, загребая огромными ручищами в объятья. – Доброе утро. – Доброе. А что это такое? Это новый проект? Тут сверху написано «USA». – Я как раз хотел поговорить с тобой. Идем на кухню. Не знаю как ты, но я просто с ума схожу от голода. – Поговорить насчет чего? – Курсы, на которые тебя позвала Дороти, что это такое? Но Полина уже отвлеклась на горку тостов, нечеловеческих размеров яичницу и засахаренный мармелад в баночке. – Она считает, что у меня есть какие-то там задатки. Честно говоря, я была бы рада поучиться немного. Ведь английское образование даст мне больше шансов на хорошую работу. Мне нравится возиться с рукописями, нравится разбираться в них и править. – Ты этим действительно так увлечена? – Бенедикт задумчиво чертил ножом по тарелке. – Да. Я хочу попробовать! А что не так? – Через неделю я должен ехать в Америку. По-хорошему нужно было бы остаться там на месяц и не мотаться туда-сюда. И я хотел позвать тебя с собой… Вернее, я хочу, чтобы ты поехала со мной. Но эти курсы рушат все планы. Щедро намазанный джемом тост выпал из рук Полины. Она ничего не успела ответить, потому что бешенно зазвонил её мобильный. Порывшись в сумке, девушка к своему удивлению обнаружила на нем кучу смс-ок – она ни на минуту не сомневалась, от кого они были. – Немедленно открой Интернет! Сейчас же! – голос Джейн звенел. – Зачем? – Увидишь. Ты чего так долго?.. – Сейчас спрошу у Бена, где его ноутбук. – О, ему это тоже будет интересно! Через минуту они уже сидели за столом и ждали следующих ЦУ от главнокомандующего. – Значит так, на ваш выбор: можете забить в поисковике «День рождения Бенедикта Камбербэтча», а можете – «Бенедикт и его девушка ссорятся у продуктового магазина». Два самых популярных запроса последних двух часов!!! Вы куда глядели, мать вашу, идиоты! У Полины чуть не остановилось сердце от этих слов. Поисковик выдал желаемое сразу. Жуткой популярностью пользовались 4 фотографии, сделанные, кажется, на камеру телефона. Темные, не слишком четкие, но они не оставляли сомнений, кто был на них изображен. Снимки сделали, находясь, буквально через дорогу от дома Полины. История, сопровождающая фотографии, была краткой, но емкой. «Вчера увидела у продуктового магазина рядом с домом, где я живу, Бенедикта Камбэрбэтча! Чуть с ума не сошла – и хотела подбежать к нему за автографом, но в этот момент появилась девушка – видимо, его спутница. И вы не поверите, они стали выяснять отношения прямо на улице! Девочки, кажется, мы его потеряли окончательно». Комментарии к ним, в основном сводились, к одному вопрос: «КТО ЭТА ДЕВУШКА?!!» во всех вариациях – от вполне невинного любопытства до озлобленных ругательств. – Боже мой, как же так вышло?.. – прошептала Полина. – Вчера было не до конспирации, если ты об этом. Думаю, минут через пять позвонят мне, – удивительно ровным голосом ответил Бенедикт. – Я даже удивлен, что этого не произошло раньше. Твоя Джейн работает более оперативно, чем мой агент. Может быть, мне её на работу взять? Как думаешь, она согласится? – Что будем делать? – его спокойствие передалось Полине: сердце перестало колотиться в перепуганной истерии. – Видимо, придется это как-то поинтереснее обставить, – безмятежно ответил мужчина, потягиваясь. – А вот и моя «Джейн». Он проговорил по телефону несколько минут. Его лицо стало чуть строже. Отложив телефон в сторону, он подошел к девушке и крепко её обнял. – Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться? ___________________________________________________________________ СЛАДОСТЬ ПРИВЕТСТВИЯ ГЛАЗ Sweet, sweet is the greetings of eyes Прелестно глаз твоих сиянье И голос твой не замолчал. Ушло куда-то "До свиданья", Давно состарилось "Прощай". Влюбленных пальцев нервный трепет И поцелуй горячий в лоб... Мы над землей, но кто поверит, Что не осталось ничего. Джон Китс. (пер. Михаил Плущевский)