Рассвет

Шло восьмое столетие правления Императрицы Августы Врадики, и именно в это злосчастное столетие по всей Империи не на шутку разошлась эпидемия. Вначале этому не придавали особого значения. Да, грустно было терять кетуд, грустно было видеть, как умирают ещё совсем молодые, порой не начавшие даже жить терране, но и только, ведь, в конце концов, они сами по себе были короткоживущими. Возможно, именно такое вот отношение к этой проблеме и привело всё к ухудшению ситуации. В один прекрасный день эта болезнь перекинулась и на мафусаилов. В отличие от людей, мучившихся недолго с ней и умиравших довольно быстро порой от простого удара или неудачного приземления даже на что-то мягкое, мафусаилам приходилось гораздо труднее и сложнее. Эта болезнь вызывала ещё большую анемию, но, что ещё более ужасно, так это то, что одновременно с этим ещё и жуткое отвращение к крови. Мафусаилы знали, что без живой воды им долго не протянуть, и вместе с тем они видели, к каким последствиям приводит насильственная кормёжка – рвота, порой даже с частичками некоторых внутренних органов, да плюс ещё и без того малая в количестве кровь. Это было страшно. Никто не мог найти объяснений этой болезни, никто не мог найти лекарств, чтобы излечить больных ею. Будто кто-то попросту высасывал силы из Империи потихоньку-понемногу, в надежде однажды сделать её и вовсе безлюдной. Похороны проводились почти каждый день, а то и дважды, и трижды в день. Не обошла беда и семью Фортун. У Милки, как и у всякой любой аристократки, была своя любимая кетуда, к которой она относилась чуть мягче, чуть добрее и просто внимательнее, и именно эта любовь сыграла злую шутку с их семьёй. И это тогда, когда Балькис и Пирим уже были беременны, при том на большом сроке… Однажды Фортуна заметила, что Варда – так звали служанку – выглядит неестественно бледно и поинтересовалась, что с ней случилось. Ведь забота о слугах – первая забота у мафусаилов после собственной семьи, а порой и на одном уровне, потому как слуги являются частью семьи. Девушка лишь улыбнулась да отмахнулась, говоря, что просто не выспалась, вот теперь и ходит бледной. Через неделю была замечена некоторая вялость у Фариса, примерно через неделю Варда была найдена мёртвой в саду. Как сказали остальные кетуды, она просто пошла собрать фруктов к столу, неудачно споткнулась и упала, больше не встав. В это же время их семейный врач посоветовал увести беременных подальше от центра эпидемии, потому что велика вероятность заражения. Но ни Балькис, ни, тем паче, Пирим не согласились на такое. Хотя и согласились просто реже посещать родных, только и всего. Просто на память взяли из «отчего» дома по кетуде, особо полюбившихся им самим. Спустя некоторое время окончательно слёг Фарис, имея совершенно бледный цвет лица, апатию и полное нежелание пить кровь, хотя количество эритроцитов стремительно уменьшалось в его крови с каждым днём. Ещё через несколько дней он, в окружении нескольких слуг и не только в окружении, отправился на тот свет, сожалея лишь о том, что так и не смог увидеть внуков и молясь за благополучие дочерей. Милка, пребывая в трауре, ещё надеялась на что-то хорошее, тем более что уже начали пытаться лечить эту злосчастную болезнь. И пусть пока ничего не получалось, для всех – больных и здоровых – появился свет в конце туннеля, и все они пусть понемногу, но стали дышать свободнее и спокойнее, что, быть может, совсем скоро уже они забудут эту болезнь как страшный сон. Но кто бы мог подумать, что именно те слуги, которых забрали себе беременные женщины, окажутся заражёнными… это выяснилось уже многим позднее. У Пирим этого слугу изолировали. Да, его кормили и заботились, но вот к беременной не пускали, как не пускали и саму девушку к нему, уговаривая поберечь себя хотя бы ради ещё не родившегося ребёнка. С Балькис ситуация была куда менее удачная. Слуга успел заразить своего господина, а когда понял это, попытался хоть как-то загладить свою вину перед госпожой, даже не понимая, что тем самым лишь усугубляет ситуацию ещё больше… Когда Фортуна Старшая – теперь она и она одна могла носить такой «титул» - прибыла в поместье Бальфонов с целью проведать дочь, она ужаснулась увиденному. Мальтир уже на последнем издыхании и отказывается от еды, Балькис уже с первыми признаками «крестовой болезни» - именно так, отчего-то, назвали эту болезнь – лежала в другой комнате и была неестественно бледна даже по меркам мафусаилов. И если её муж уже не мог принимать пищу, то она, пусть порой и через силу, но понемногу питалась, и простой едой, и кровью, порой делая даже элементарное переливание. - Мама? - Господи, Балькис, милая моя… - Всё хорошо, вот увидишь, я поправлюсь, и наш с Мальтиром малыш, наш мальчик… - едва-едва что-то лепеча пересохшими губами, девушка содрогнулась в болезненном спазме, прижимая руки к низу живота. - Всё… всё обязательно будет хорошо, я обязательно выношу и рожу этого малыша. Ты мне веришь, мама? С каким-то немым отчаянием в глазах спросила светловолосая девушка, слабо-слабо улыбаясь. Даже в голосе её было слышно это отчаяние и неимоверное желание если не жить, то хотя бы просто дотянуть до момента рождения ребёнка, а там… Милка не могла ей ничего ответить, потому что кто бы что ни говорил, а судьбой располагают, увы, не они. Потому-то ей оставалось лишь слабо улыбнуться, коротко кивнуть и прижать слабую, уже начавшую тускнеть и худеть ладонь к груди. - Разумеется, милая моя девочка. И Балькис держалась, держалась изо всех сил. Два месяца она практически мучительно умирала, но заставляла себя питаться либо же сделать всё так, чтобы её плод был здоров. Не важно, что муж её имел не самую лучшую по чистоте кровь, главное, что она его любила, и теперь хотела защитить плод их любви во что бы то ни стало, ведь они так хотели вдвоём покачать малыша, посмотрев перед этим мир, чтобы у них был ответ на все его вопросы… но не судьба. Роды были тяжёлыми для обеих девушек. По их желанию, они рожали в одной палате, держась за руки, чтобы было не так больно, не так страшно… вначале на свет появился малыш Пирим, светловолосый, как и его мать, и бабушка – можно сказать, он был вылитой Милкой. - Ион… Тихо прошептала девушка, содрогаясь в последующих схватках. Чуть погодя на свет появился темноволосый, как и Мальтир, мальчуган. Балькис, слабо-слабо улыбнувшись, благодарно прикрыла глаза. - Раду… Тихо выдохнув, она осторожно вытянула руки навстречу малышу и затем уже бережно прижала его к своей груди, тихо-тихо ему шепча. - Теперь всё будет хорошо, мой милый Раду… Вернув малыша докторам, Балькис перевела взгляд на сестру, сейчас восторженно прижимающую своего сына к груди, после чего уже произнесла то, что, наверное, никто бы и не смог понять. Хотя, может быть всё как раз наоборот? Кто знает. - Позаботься о нём, Пир… позаботься о моём мальчике, и живи, живи, во что бы то ни стало… Крупные слёзы потекли по её щекам, а после… после её не стало. Вначале постепенно стихло сердце, а потом и всё остальное. Болезнь-таки взяла своё, пусть и не успела забрать малыша с собой на тот свет. Пирим, также глотая слёзы радости и горя вперемешку, слабо кивнула головой. - Я буду жить за нас обеих, сестрёнка… … -Так всего за один год я лишилась мужа и дочери. Именно после этого я приняла решение, что ни одного кетуды в моём доме больше не будет. Семья Бальфон пребывала в трауре, поэтому Раду оставался с нами. Слабо улыбаясь, Милка бережно водила рукой по саркофагу дочери. Пусть по обычаям и нужно было отдать тело дочери другой семье, было решено на совете, что Балькис они заберут в свой склеп. Бальфоны особо и не сопротивлялись по этому поводу. Ион же, сидя на крышке саркофага матери, с недоумением смотрел на бабушку. Это что же получается – Раду был не просто его молочным братом, но и… - А как же…? - О, как так получилось? Ну, семья Бальфон потребовала провести ДНК-тест, а он, в свою очередь, показал очень маленький процент совпадений с нашей семьёй, так что по этому поводу можешь не беспокоиться. Тем более, вскормила Вас обоих в любом случае Пирим. Повисло вновь короткое молчание между ними, и, чуть погодя, Фортуна младший всё же задал тот вопрос, который теперь беспокоил его больше всего. - Скажи, а мама… легко ли она отдала Раду? И что было в те, последние дни? Я ничего не помню, но мне хочется это знать. Милка, выдохнув, посмотрела прямо в глаза внуку, имеющему твёрдый и упрямый взгляд, как у своей матери, когда она что-то желает страстно получить или узнать. Потому, слабо улыбнувшись, она бережно потрепала юношу по голове – всё же, что ни говори, а он уже не маленький мальчик, пусть и выглядит так. - Разумеется. После родов она некоторое время лежала в больнице на сохранении, из-за чего не смогла присутствовать на похоронах сестры, хотя и очень хотела, за что себя корила. Однако после того как её выписали и всё же отдали Вас с Раду, она будто бы выдохнула что-то, что давило и травило ей душу. Она переехала обратно в наше поместье, да и её муж особо не сопротивлялся. Как после выяснилось, они оба тоже уже были больны тем самым «крестом», но в некотором роде облегчённой его версией, потому просто тихо угасали. Тихо, мирно, но счастливо. Но это уже выяснилось после, а тогда… Слабо, грустно улыбаясь, умудрённая опытом жизни и смерти женщина перевела вновь взгляд на саркофаги дочерей, начиная последнюю часть этой истории, так хорошо начавшейся, но так печально закончившейся для её дочерей.