Не плюй в колодец или Дерек Хейл - форева!

Не POV - Ты уверен? – Питер тревожно всматривался в лицо альфы. Они вдвоем в лофте остались – дабы разрешить кое-какие вопросы, касающиеся все больше меняющегося будущего. - Не был бы уверен – не стал бы предлагать, - чуть раздраженно фыркает Дерек. – Ты должен сам это увидеть. Своими глазами. Только будь осторожен – держи себя… - Не учи меня… - А я буду! – искренне возмутился Дерек, пылая праведным гневом, а затем тяжело вздохнул и добавил. – Слушай, я не хочу всю оставшуюся жизнь провести в виде овоща. Я-то ведь - не все остальные. Мое сознание старше тела, - и выжидающе смотрит на родственника. - Ладно, я понял, - а звучит, как «прости». – Но и тебе нужно будет сосредоточиться на этом воспоминании. - Вот уже битых полчаса только об этом и думаю, - язвит Дерек. – Не мнись – приступай. А то я ведь и передумать могу. - Сядь ровно – не хочу тебе навредить. Сверх меры, - он примеривается когтями к шее племянника. – Расслабься… - И получай удовольствие, - хмыкнул тот. – Уже. Фыркнув словно большой кот, старший, но лишь физически, Хейл вонзил когти с основание черепа своего альфы. Был, правда, еще один способ просмотреть, то что видела и слышала банши Мередит, но самому Дереку такой способ не нравился – он еще никому через когти видения не передавал. Так что, пусть уж Питер действует, зато всегда останется возможность сказать: «А я бы лучше сделал!». Питер чувствует под пальцами кровь – немного, но этого хватает, чтобы провалиться в собственные воспоминания. И он видит Лору. Старается отвернуться, но не может, а картинки тем временем становятся пугающе реальными. Вдруг поверх его руки легла еще одна – альфа старался его успокоить. Необъяснимым образом это помогло – видения отступили, позволяя Питеру сосредоточиться на том, что пытался показать ему Дерек. Странно было видеть себя со стороны – таким – жестоким, одержимым, яростным, захлебывающимся и упивающимся своей ненавистью – страшным. Питер со все возрастающим ужасом и отвращением слушал собственный голос, вкрадчиво сообщающий безумный план мести всем, кто остался жить, тогда как Хейлы мертвы. И пусть он не всегда был согласен с Талией, но никогда не желал ей смерти! И вообще, если бы он не любил семью – уехал бы, как только стукнуло восемнадцать – средства ведь были! Вот только был и дом – и семья. До пожара. После осталась лишь боль – открытая рана в сердце, где ядовитой иглой ворочалось понимание, что убийца жив и здравствует. И яд этот отравил его разум. После, когда стало казаться, что все кончено, смерть излечила его. И дала искупление – хоть частичное. Смерть… Досмотрев воспоминания, Питер позволил себе чуть ослабить контроль. Резкая белая вспышка едва не выжгла ему глаза – он прикрыл их руками, чувствуя кожей выступившие слезы. Отняв ладони от лица, Питер осмотрелся – вокруг, насколько хватало глаз, простиралась снежная равнина, где сильный ветер играючи кружил огромную массу снега. Так что выражение «насколько хватало глаз» действовало на расстоянии порядка двух метров. Вот только холодно не было… Не было холодно… Не холодно?! И это было хуже всего, потому что означало, что Питер провалился в чужие воспоминания – без проводника. Без точки возврата. Питер горько рассмеялся – ведь Дерек предупреждал, что такое может произойти. И что же ему теперь делать? Как быть? Он не знал, что Дерек пытался докричаться до него. И даже смог бы. Если бы Питер не сдвинулся с места. *** Он потерял счет времени, и, кажется, начал бродить по кругу. Было непривычно передвигаться, проваливаясь в снег по пояс, и не чувствуя при этом трескучего мороза и ледяного ветра, бьющего наотмашь. Вдруг что-то изменилось. В вой ветра вплелись иные голоса – не слышал, но ощущал это явственно. Пронзительные, отчаянные, яростные, неистовые – они звали на помощь, звали присоединиться к бою, звали испить горячей вражьей крови. И что-то дрогнуло в груди оборотня – там, внутри, где багровым огнем пульсировала связь человека и волка. И теперь волк рвался на помощь собратьям. И Питер рванулся вперед – прямо в снежную круговерть, за его спиной словно крылья распахнулись. Ему сложно было оценить в этот момент время – минуты прошли, или же часы. Был только бег, только осознание свой силы, только снежные волки, летящие рядом с ним, но не оставляющие за собой никаких следов. На поляну он вылетел внезапно – деревья просто расступились. Сумасшедшая улыбка сползла с его лица, как только взгляд упал на алые пятна на снегу. Кровь. Очень много крови. Он опоздал. Чей-то рваный вздох вывел его из прострации. Привалившись к старому кедру стоял огромный черный зверь. Его бока болезненно раздувались, дыхание вырывалось с хрипами, темная слипшаяся шерсть торчала гребнем, по всему телу угадывались раны, из которых не переставала сочиться кровь. Зверь закрыл глаза, но уши тревожно прядали – прислушивался. Длинный розовый язык вывалился из пасти – с него капала слюна вперемешку с кровью – своей и чужой. Превозмогая боль, волк, пошатнувшись, сделал несколько неуверенных шагов в сторону. Однако, изможденный организм подвел – лапы не хотели держать израненное тело, и волк осел на мокрый снег. Он тихонько заскулил, а Питера словно кипятком с ног до головы ошпарило – он дернулся, чтобы помочь, но не рассчитал и… пролетел сквозь распростертое тело. Все верно – это лишь воспоминание, то, что уже было; то, что может и не повториться. Проходили долгие минуты, Питер, тревожно оглядываясь по сторонам, не уходил далеко от раненного зверя, ждал. И вот, наконец, на поляну выскочили трое молодых волков. Они тревожно нюхали воздух, а затем кинулись в раненному. Волчата явно не знали, что делать – бестолково тыкались мокрыми носами в окровавленную, вставшую коркой, шерсть, поскуливали и прижимали уши к голове. А потом появился еще один волк – седой старик. Он чуть припадал на переднюю лапу, наступая осторожно. От тихо рыкнул, и волчата мгновенно замерли. Затем они по одному стали подходить к раненному собрату – ложились рядом. Они делились не только теплом, но и силой, а старый волк стоял рядом и пел Луне, дабы Старшая сестра обратила свой благодатный взор на защитника стаи. Питер замер, не в силах пошевелиться – он не знал, что такое возможно. Что можно делиться жизнью, находясь в звериной ипостаси. Будучи когда-то альфой, он не решился полностью обращаться в волка – боялся, что инстинкты окажутся сильнее разума. И правильно боялся. Но то, что он видел сейчас, просто отказывалось укладываться у него в голове. Не терять разума в обличье зверя – воля такого человека должна быть стальной. Или здесь что-то еще? За размышлениями время пролетело незаметно – на востоке серело небо, наступил рассвет. И как только первые солнечные лучи, разогнав остатки редких облаков, коснулись верхушек старых кедров, раненный зверь вздрогнул, сбрасывая с себя лапы и морды заботливых сородичей. Тело его скрутила жестокая судорога, выворачивая суставы. Однако, черный волк даже не заскулил – лишь задышал чаще. А затем его тело словно бы подернулось дымкой или… наверное это больше всего напоминало раскаленный воздух, который витает над пустыней в полдень, либо пляшет над пламенем костра. Превращение волка в человека не происходило стремительно – перестраивались кости, вытягивались мышцы, хрустнул, выпрямляясь, позвоночник – тело укрупнилось, приближаясь к изначальному варианту. И вот, спустя минут десять Питер, наконец, смог увидеть своего племянника. Вот только мало сходства осталось с тем, кого он видел еще этим утром. Мужчина, сидящий у дерева и зарывшийся пальцами в теплый мех молодого волка, был страшен обликом: на лице и теле множество росчерков старых и новых шрамов, густые космы, которых, казалось, никогда не касался гребень, разметались по плечам почти львиной гривой, длинная черная борода и усы закрывали половину лица, на котором недобрым огнем сверкали синие глаза убийцы. Питер не заметил, как на поляну вышли люди. Они были одеты немного странно – в длинные меховые шубы и меховые же унты и шапки. Подойдя ближе, он сообразил, что это какие-то азиаты. Один из них подошел к Дереку и молча протянул ему объемную сумку. Там была одежда – куртка, брюки, ботинки. Один из мужчин о чем-то спросил Дерека, на что всегда немногословный Хейл ответил: «Sdelal». В смешанных чувствах Питер наблюдал за тем, как его племянник, окруженный людьми и волками, покидает поле боя, а в спину ему смотрят снежные волки. А солнце меж тем все поднималось, окрашивая холодным оранжевым светом сияющий снег на елях и земле. Повернувшись к востоку, он на мгновение прикрыл глаза, спасаясь от пронзительного солнечного луча. Перед внутренним взором поплыли разноцветные пятна. Проморгавшись, он открыл, наконец, глаза. Питер вздрогнул – снежный лес исчез, словно его и не было никогда. Его место заняла невообразимая синь. Еще раз недоверчиво протерев глаза, он все же решил оглянуться. Под ногами пружинило старое дерево, потемневшее от воды и времени. Он стоял на причале, который далеко вдавался в море, или, может быть, озеро. Вода же была изумительно чистой, прозрачно-синей и у виднокрая сливалась с ярким безоблачным небом. Вдруг из небольшого домика, стоящего на берегу, выскочило трое мальчишек лет примерно двенадцати или тринадцати. Двое из них были смуглыми, сухощавыми, черноволосыми и по-азиатски раскосыми. Третий мальчик, напротив, был белокожим со светлыми волосами, отливающими рыжиной. Вот только как и остальные ребята, мальчишка был раскос. Ребята с криком, визгом и писком ринулись на причал. Добежав до края, они с маха ринулись в воду, пролетев через призрачного Питера. И как только они очутились в воде, криков прибавилось – видимо, вода была холодной. Вдруг с берега кто-то окликнул их. Оглянувшись, Питер еще раз захотел протереть глаза – не берегу по колено в воде стоял Дерек. Чуть менее бородатый, чем в прошлый раз, но такой же патлатый – волосы были собраны в хвост на затылке. Одет он был в старые джинсовые шорты, которые уже давно выцвели, потому что такого ровного цвета и вышерканности невозможно добиться искусственным путем. Его племянник помахал сорванцам, и те, дружно закивав, ринулись обратно на берег все так же визжа и толкаясь. Питер решил отправиться за ними. Дерек и галдящие мальчишки отошли от берега к какому-то населенному пункту. Выйдя за ними на центральную улицу, старший Хейл с интересом рассматривал дома, стоящие по обе стороны улицы. Они все были разными – большими и маленькими, деревянными и кирпичными, крашенными, штукатуренными и натуральными. Но их все объединяло нечто общее – они были предназначены для долгой и суровой зимы. Питер видел и оценил толщину стен – проходили мимо строящегося дома на окраине. Так где же осел его блудный племянник? Этот дом стоял немного в стороне от других – на отшибе, поближе к лесу. Питер без труда проник за ограду – просто прошел сквозь нее. Хотя сложно было назвать оградой здоровенный забор в полтора человеческих роста, сделанный из цельных заостренных бревен – частокол. На этих самых «зубьях» висели черепа животных. Питер узнал лося, медведя, рысь и очень крупную собаку… или волка. Да и сам дом был под стать забору – из необработанного кругляка. Основательный дом. Дерек сидел на скамье, привалившись спиной к теплым бревнам – жмурился на солнце и блаженно вздыхал, отчего стал выглядеть моложе. Вдруг на пороге возникло новое действующее лицо. Питер узнал ее мгновенно – Ника. Вот только выглядела она немного иначе – блеклая, словно света белого не видела, худая – даже платье на ней болталось, словно на вешалке, а лицо… лицо пересекало два шрама от лба до подбородка. Они были багровыми и вздутыми – явно недавние. - Gotov’sya, zavtra idyem, - Питер хоть и не понимал, что сказала ведьма, но вот сам голос заставил его вздрогнуть. - Slushai, - заговорил Дерек, но был прерван яростным взглядом, который буквально выбил из него дух. – Ника, мать твою! Это самоубийство! – от волнения оборотень перешел на родной язык. - Нет, это ты слушай, - она была словно оледеневшей, лишь глаза жили на бесстрастном лице. – Этот урод едва не забрал мое лицо. С тобой или без тебя я его выслежу и убью. - Ника. Он просто медведь – не чудовище. У тебя не будет поддержки этой твоей богини. Ты погибнешь, - теперь смысл разговора становился понятнее. Значит, ведьму подрал медведь. Но ведь в Бикон-Хиллз она магией пользовалась. А почему сейчас нельзя? - Не просто, - холодно бросает Кроу. – Ни один зверь просто так на ведьму не нападет. Это был оборотень. И он точно знал, кто я. Солнце стояло в зените. Оно затапливало дворик странного дома теплым желтовато-серебряным сиянием. И как Питер ни старался, так и не смог понять, о чем же Дерек и ведьма говорили дальше. Почему-то это казалось до крайности важным. Следующее воспоминание подарило ему ощущение полета. Питер летел над бескрайней степью – глянув вниз, он залюбовался зелено-желтым океаном ковыля, среди которого мелькали маленькие белые цветы, а еще… Среди всего этого травяного великолепия, стремительными тенями скользили волки. Во главе стаи бежал вожак – он был очень крупным с дымчато-серой шерстью и порванным правым ухом. Справа от него неслась волчица – и даже с высоты десятка метров она казалась величественной. Слева вожака сопровождал крупный черный волк, покрытый шрамами, сверкающий синью глаз. Дерек. Его племянник был в стае. Да в какой! Семеро – и все могли обращаться волками – редкая удача! Вдруг послышался топот – с востока приближались всадники. Вопреки ожиданию, волки радостно завыли, а люди, что-то прокричав в ответ, приветливо замахали руками. Тоже оборотни? Возможно. Питер несколько минут летит рядом с конем – тот низкорослый и рыжий, длинная грива развивается на ветру, и оборотень видит, что в нее вплетены синие бусины. Неуклюже выглядящая коняжка легко держит ритм волка – не отстает ни на шаг, и, кажется, нисколько при этом не устает. Вдруг сильный порыв ветра сбрасывает с головы всадника шапку. Мгновение, и на ветру трепещут черные словно агат волосы ведьмы. Ее тонкие пальцы аккуратно сжимают узду – не натягивая и не ослабляя, лицо раскраснелось и белозубо сверкает улыбка. И даже шрамы не портят лицо, а лишь добавляют некой жуткой красоты. Поднявшись выше, Питер видит огни в степи – там, дальше, стоят какие-то странные шатры. Кажется, из войлока. Что-то такое вертится на языке – он же читал об этом! Да! Точно! Это называется – юрта! Но это же… Додумать мысль не получилось. Питер влетел в какое-то облако, которое не успел заметить. Воздух вокруг был плотный, словно кисель и блеклый, как туман – не видно ни зги. По расчетам, он давно уже должен был пролететь через облачко, вот только этого никак не случалось – он продолжал то ли лететь, то ли плыть. Внезапно потемнело – резко, словно закат в тропиках. Питер потерялся в ощущениях – «верх» и «низ», «право» и «лево» буквально перепутались, заставляя невозмутимого оборотня паниковать. … и бешенная карусель, наконец, остановилась, выбросив обессилевшего вервольфа у поваленного дерева в густом сосновом лесу. Питер поморщился – он конечно и безусловно любил лес в общем и хвойные деревья в частности, но не в таких же количествах! Что за дикий край?! Вокруг снова была зима – сугробы по колено, жалящий ветер и трескучий мороз. Теперь Хейл был рад, что это все всего лишь воспоминания – ибо в такую пургу даже оборотню было бы трудновато выжить. Оглядевшись по сторонам, он решил пойти на право, ведь это все равно ничего не изменит. Он поднял глаза, старясь разглядеть хоть что-то, но не смог – метель не утихала ни на минуту. Само же небо словно что-то подсвечивало с изнанки серебристым таким светом. Он не мог сказать точно, сколько простоял, слушая ледяную песню ветра, смотря, как в бешеном вальсе кружатся снежинки. Он простоял бы и дольше, если бы не услышал чей-то шепот. Питер напрягся, старясь понять, не померещилось ли ему. Он стал вслушиваться внимательней. И когда он уже готов был отступиться, шепот повторился. Все такой же бесплотный и непонятный, но пробирающий нутро до дикой дрожи. Ужас зашевелился в его сердце скользкой ползучей гадиной. Питер резко вдохнул, собираясь разразиться потоком брани, но не успел. Сквозь пронзительный вой ветра прорезался чей-то дикий крик – отчаянный вопль боли, в котором не чувствовалось ничего человеческого. Не помня себя, Питер рванулся туда. Он не задавался вопросом, что станет делать, когда доберется до места – просто бежал. Жесткие колючие ветви хлестали его по лицу, но он не замечал этого, дыхание из горевшего горла вырывалось хриплое и обрывистое – каждый шаг давался Хейлу все труднее. Ноги намокли от снега, что набился внутрь, ведь одет он был не по погоде. Было жарко – бег горячил кровь вернее теплой одежды. Вот только он снова не обратил на это внимания, не осознавал, что теперь в полной мере чувствует все, что его окружает – и холод для него ныне смертелен. Ведь ему ничего не стоит замерзнуть на смерть в сорокаградусный-то мороз – в одной лишь футболке и тонких джинсах. Питер отмахнулся от очередной ветки, метившей в лицо, и пропустил тот момент, когда, наконец, выбрался из леса – тот закончился внезапно, словно черту провели. Прямо же перед вервольфом возникла скала – она вырастала из плоти земли, подобно обломку кости – острая, победно торчащая в небо. Снег, примостившийся в щелях и на площадках с козырьками, выглядел словно белая кровь, густыми потоками стекающая вниз, к подножью. Вздрогнув, Питер застыл. Он осматривался, пытаясь понять, куда пойти, ведь крик оборвался. У подножья, метрах в ста от него, Хейл вдруг заметил какое-то движение – тень в тени. Ноги сами понесли его туда – а он до рези в глазах всматривался в темноту. Шаг за шагом он приближался к цели – в этом Питер был твердо уверен. И даже пробирающий до костей ветер не мог отвлечь его от этой цели. Он уже мог различить размытые очертания фигуры, что беспрестанно двигалась из стороны в сторону, слышал яростный шепот. Проклиная пургу, вытирая растаявший снег с лица, закрываясь от злых порывов ветра, оборотень шел вперед, уже догадываясь, что ему предстоит увидеть. Дерек стоял по колено в снегу – босой, раздетый до нижнего белья, замерзший и весь в крови. Ноги неловко подкосились, и Питер рухнул на снег – напротив племянника. Сил не было – даже чтобы утереть влагу со щек – снег ли, слезы ли – неважно. А рядом стоит Она. Ведьма. Ее черные волосы распущены и змеятся по ветру, но снега на них нет, тот словно соскальзывает… или просто исчезает бесследно. Видно лишь несколько белых прядей – седина. Лицо ведьмы похоже на застывшую маску – только слезы текут, не останавливаясь. Она разводит руки в стороны и снова начинает шептать. А студеный ветер вторит ей – взметая в слепое небо ворох мелких изломанных снежинок. Только теперь Питер понял, что кожа его племянника приобрела голубоватый оттенок – не от того, что он сильно замерз – просто Дерек медленно превращался в лед. И чем выше пробирались ледяные кристаллики, тем сильнее капала из раскрытого рта алая кровь. Горячая, она почти сразу застывала на снегу, коже, губах. К ней липли снежинки, окрашиваясь багряным. Потом, когда все закончилось, и ведьма обессилено упала на снег, когда ветер утих, разогнав низкие тучи, с ночного неба полился чистый серебряный свет огромной луны. И в этот момент тело ведьмы вздрогнуло. Но не так, как если бы она была живой. Иное движение – словно что-то внутри нее старалось вырваться на наружу. Тело дернулось еще раз и застыло. Над ним же зависла страшная тень – бесплотная, но все же под ней прогибалось само пространство. Больше всего тень напоминала человека. Вот только человек никогда бы не смог изогнуть шею под таким жутким углом. Питер вздрогнул. Он откуда-то знал, что тень смотрит на него. Она его ВИДЕЛА. Она подплыла к нему единым слитным движением, не заметным для глаза – Хейл ничего не успел сделать, застыл. Это не было страхом – не в этом примитивном смысле. Питер многое успел пережить в своей жизни – он не боялся боли, познал предательство, умирал. Да. Но даже умерев, смерти – настоящей – он не видел. А потом тень обрела форму – окрасилась цветами. В ней не было привычных черт – человеческих, потому что человек несовершенен. Она же был воплощенным идеалом – правильная, завершенная. Все вместе это создавало жуткую картину. Повеяло холодом, другим - от него стыла сама душа – он просачивался внутрь – в кости, в мышцы, в разум. Липкая стыль разливалась по венам гнилым ядом, а вервольф ничего не мог с этим поделать. Ее глаза - синие, глубокие, завораживающие – и пустые, смотрели на Питера равнодушно. И даже захоти он, уже не смог бы отвернуться. Ярко-алые губы изумительно изогнулись, обнажая белый ряд зубов – чуть заостренных, нечеловеческих. Коротким движением она отбросила с лица прядь волос – он помнил этот жест. Так делала Ника. «Смерть – это Ника» - шептал в голове чей-то голос. То ли он прошептал это имя вслух, то ли она могла читать мысли – вот только улыбка ее стала шире, и как-то живее. А потом Смерть подмигнула ему. Питер дернулся от неожиданности и… открыл глаза. *** Дерек осторожно отцепил когти Питера от своей шеи. Дядюшка, наконец-то, соизволил изволить вернуться из мира чужой памяти. А пробыл он там без малого… полчаса. И это ни сколечко не смешно, потому что ТАМ время идет по другому. Альфа за эти полчала чуть с ума не сошел, шерстя собственные воспоминания, все пытался найти куда же, а вернее в какое воспоминание попал Питер. И самое что ведь странное – не нашел. Дядюшка сам пришел в себя – его словно выкинуло из сна. И вид при это был такой, словно ему пенделя отвесили – мистического. А потом грохнулся в обморок, который обещай перейти в нормальный сон. И Дерек поставил «галочку» - расспросить дорого родственника на досуге, что же он успел увидеть, а так же – как смог вернуться. Уложив Питера на диван, Дерек накинул на него свой любимый клетчатый плед и сел на пол рядом. Откинув голову назад, он устало прикрыл глаза – за прошедшее время он успел перебрать кучу самых разных воспоминаний, что никак не способствовало нормальному функционированию организма, потому как голова болела просто зверски. И все же, что увидел Питер?